Четыре собаки и Танкист.

И. Рассказов
Четыре собаки и Танкист.
Дорога вся была в заносах. Машина с трудом пробиралась сквозь стену снега. Метель, радуясь непонятно чему, демонстрировала себя во всей красе. Вечерние сумерки наползли с востока, обняв всё, что простиралось по обеим сторонам дороги. Собственно, самой дороги было не рассмотреть. Фары двумя лучами буравили снежную мглу, выискивая в ней путь. В такую погоду бы сидеть дома, но так уж устроен человек – если пообещал, то надо держать слово.
«Вот незадача… А если застряну посреди всей этой неразберихи? – подумал Сергей Гаврилович. – Тут кричи — не кричи, а машин-то не видно на дороге. Ну, даже если попадётся какая-то шальная, и то нет уверенности, что остановится. Сегодня каждый за себя – рыночные отношения. Шли, шли и пришли. Стоим теперь на распутье и гадаем: куда дальше? Ясно, что вперёд, а как — сообразить не можем. Отвыкли головой думать. Всё больше желудком, да ещё кое-чем…»
Машина натужно загудела. Колёса проворачиваясь, цеплялись за каждый бугорок, споря с ветром.
«Ну, давай, давай старушка, — Сергей Гаврилович погладил рукой руль. — Надо ехать. Стоять нельзя – застрянем».
Окраина города осталась где-то позади. Отъехал-то недалеко, и можно было бы и вернуться, но метель отгородила всё, что было там, среди улиц и домов, погрузив одинокий «Москвич» в снеговую карусель. Сергей Гаврилович подумал о двухэтажных «хрущёвках» украшавших город своей невзрачностью. Попробовал рассмотреть их очертания позади себя в заднее стекло автомобиля. Увы, темень… одна темень и снег.
«Нет, не проехать… Обещал быть, а вот как складывается, — Сергей Гаврилович стал вертеть головой по сторонам. — Это же надо так вляпаться: предновогодняя ночь, а я посреди всего этого. Вот незадача-то…»
Он попытался развернуть машину, чтобы вернуться обратно, но та, издав последнее урчание, увязла задними колёсам в сугробе.
— Чёрт, приехали. Закутав шею шарфом, приоткрыл дверцу автомобиля. Тут же снег сыпанул ему в лицо и дальше по салону, будто всё это его и он здесь главный.
— Ладно, уговорил, — проворчал Сергей Гаврилович, как бы обращаясь к нему. – О-хо-хо… Снег валил и валил. Запрокинув голову он попытался взглядом дотянуться до того места откуда всё это сыпалось на землю. Ему показалось, что сама бездна смотрит сейчас в его зрачки. Зажмурился, прогоняя от себя эту мысль, тряхнул головой, мол, прочь от меня, мне и так невесело. Открыл глаза, огляделся. Ни одного огонька. А метель куражилась. Ей не было времени на то, чтобы присматриваться и прислушиваться. Она была в своей стихии и не чувствовала ничего к тому, что её сейчас окружало. Сергей Гаврилович обошёл «Москвич» насколько позволяли ему это сделать сугробы, заглянул под него и констатировал следующее:
— Засела старушка… Тут своими силами не обойтись. Дёрнуть бы надо, — посетовал он.- Вот тебе и встретил Новый год с друзьями. Хорошо ещё, что мороз слабенький…
Какое-то время походил, всматриваясь в снежную карусель, в надеже увидеть огни машин. Увы, люди предпочитали в такое время находиться поближе к салатам перед своими телевизорами, чем где-то посреди снежного «застолья».
Сергей Гаврилович вздрогнул, полез в салон, взял сумку и, заперев машину, зашагал в сторону города по едва заметной дороге, то здесь, то там перегороженной сугробами. Уже минут через десять его глаза смогли рассмотреть одинокий огонёк, и ему послышалось, что там даже лает собака.
«Жильё – это хорошо» — подумал он. Ноги стали подмерзать. Ещё этот снег, набившийся в ботинки, создавал дискомфорт. Сергей Гаврилович произнёс, притопывая:
— Не хватало ещё простудиться. Где же дома? Он сделал шаг и тут же провалился по колено в сугроб. В какой-то момент ему показалось, что он сбился с дороги. Стал нащупывать ногами колею, но её не оказалось.
— Неужели заплутал? Слух отчётливо уловил собачий лай. Сознание переключилось на него и Сергей Гаврилович, высоко задирая ноги, пошёл на огонёк в ночи, подгоняемый желанием прикоснуться к теплу. Долго он выбирался на свет, одиноким пятнышком, высвечивавшимся в снежной круговерти. Дыхание стало прерывистым. Ноги заметно подустали, и сумка на плече давала о себе знать своей тяжестью.
«Идти, надо идти…» Эта мысль подгоняла его и он шёл. Шаг, ещё шаг… Когда выбрался из снежного плена, Сергей Гаврилович задубевшими пальцами постучал в промёрзлое окно строения. Он даже не стал рассматривать, что это было сейчас перед ним. Его слух уже ничего не воспринимал извне. Если бы это было не так, то собачий лай стал бы неплохим доказательство тому, что за плотно закрытой дверью находятся люди. Всё, что его в данную минуту притягивало к себе – это свет в маленьком оконце. Он ещё раз постучал. Что-то бросилось к его ногам из открывшейся двери, и кто-то вцепился в брючину, стараясь изо всех сил его привести в чувсва. Глаза различили в полосе света маленького человека.
— Можно? — Сергей Гаврилович беззвучно пошевелил губами, пытаясь при этом предать своему лицу доброе выражение. Так бы оно и получилось, но у ног всё кто-то его дёргал за брючину, и слух где-то отдалённо стал различать какое-то ворчание или бормотание. Он нагнул голову и увидел лопоухого пса, который тащил его на себя, ухватившись зубами за самый низ брюк.
«Какой радушный приём, — подумал Сергей Гаврилович. — А если я так попробую? Я и крупнее, да и опыта у меня будет побольше».
Он топнул ногой, мол, знай меру – я всего лишь прохожий, которому до чёртиков надоело месить эту белую кашу.
— Домой, — позвал собаку детский голос, и пёс отпустил штанину, продолжая ворчать. Сергей Гаврилович, наконец, смог улыбнуться и произнёс уже более громко, кивая на собаку:
— Охрана? — Скорее друг, — ответил мальчишеский голос, осматривая позднего гостя. Что ж вы стоите? Тепло выдувает.
— Да, да… — Сергей Гаврилович потопал промёрзшими ногами, как бы стряхивая с них налипший снег. Строение оказалось сараем. Внутри было тепло. Прямо в земле, поскольку полов не было, виднелась неглубокая яма, и там плясал огонь. По сторонам можно было рассмотреть подобие лежаков, и на них Сергей Гаврилович сумел различить несколько собак.
Он машинально стал про себя считать: «Одна, две, три, четыре…»
Псы смотрели на него настороженно.
— Проходите к огню, — по-хозяйски распорядился мальчишка лет двенадцати. Сергей Гаврилович поблагодарил его кивком головы. Сбросив с плеча сумку, потянулся руками к языкам пламени.
Мальчишка сочувствующе заметил:
— Замёрзли… В такую метель лучше не рисковать, а тем более в степи.
Сергей Гаврилович блаженно прикрыл глаза, пропуская через себя тепло огня. Собаки издалека вытягивали морды, ловя еле уловимые запахи из сумки незнакомца.
— А старшие где? – спросил Сергей Гаврилович.
— Все тут, — ответил ему мальчишка, подбрасывая в костёр хворост.
— Да вы садитесь, дайте ногам отдых.
— Спасибо, — Сергей Гаврилович покосился на собак. Мальчишка улыбнулся:
— Не тронут. Они порядки знают.
— Как зовут?
— Кого?
— Всех, — Сергей Гаврилович, всё ещё не решаясь присесть, стал топтаться на месте.
— Меня – Танкист, а их по-разному, — мальчишка показал рукой на рыжую собаку с лисьей мордочкой.
– Эта Алла Борисовна… Сергей Гаврилович удивлённо уставился на псину со словами:
— Пугачёва? — Ну, не совсем, — мальчишка улыбнулся.
– Моя не поёт, а только воет и поскуливает. Конечно, до певицы ей далековато, но мы репетируем. А это Зоркий, — он подошёл к лобастому псу и погладил того по голове.
— Прибился к нам летом. Умён… Вы уж его простите за такой приём. Сами понимаете – время такое.
— Понимаю. — А это его половинка. Я назвал её Пассия.
— Очень милое прозвище, — заметил Сергей Гаврилович, рассматривая смешливую собачонку.
— Вот и я ей об этом уже, сколько толкую, а она характер свой показывает, мол, не нравится ей, хоть ты тут лопни. Всё гонится за модой, а не понимает, что разнообразие делает наш мир интереснее. Да что с неё взять? Одно слово – сука… Пассия заворчала из своего угла, по-видимому, ей это слово тоже не нравилось.
— Ладно, успокойся… — мальчишка ласково посмотрел на собаку.
— Вырвалось у меня… А это Шарапов, — он кивнул на милое четвероногое создание с пушистой мордой. — Помесь дворняги с кем-то из элитных кровей.
— Заметно, — Сергей Гаврилович улыбнулся и спросил:
— А почему Шарапов, а не Жеглов?
— Так Шарапов добрее, да и мне он ближе по характеру, — объяснил мальчишка.
— Ясно… А меня зовут Сергей Гаврилович, — он осторожно опустился на импровизированный топчан, покосившись на Пассию, которая к нему была ближе всех остальных собак.
— Не бойтесь… Они у меня не своевольничают. Вот если попрошу, тогда могут проявить характер и настойчивость, а так вполне мирные….
— А ты значит Танкист? — Танкист.
— А фамилия у тебя есть? Мальчишка насторожился. Сергей Гаврилович уловив его настроение, поспешил его успокоить и стал расспрашивать о том, что это за место такое.
— Место, как место – городская свалка. — Свалка?
— Она самая. Свалка, а я при ней.
— А как же школа, друзья? — Всё это в прошлом. Теперь вся жизнь моя здесь: и школа, а друзья – вот они, — Танкист показал рукой на собак. Те понимающе завиляли хвостами, мол, так оно и есть. Сергей Гаврилович ещё раз оглядел жилище, задержав взгляд на стеллажах, сколоченных из неотёсанных досок. На них ровными рядами стояли книги, поглядывая на людей потрёпанными корешками.
— И ты здесь один? — Ну, почему? Люди есть, но они каждый по себе, а я вот тут. Некоторые иногда заходят на огонёк. Тут всякие обитают. Есть один замечательный старик — вахтёр Виктор Иванович. Мы с ним часто спорим о жизни.
— И какой счёт? Мальчишка вздохнул:
— Разные весовые категории, да и он, сколько прожил, а я только в самом начале. Вот решил через книги наверстать.
— Получается? — Пока не понятно, но кое-что проясняется. Вопросов уж больно много у меня накопилось, а времени на поиск ответов мало. Сергей Гаврилович сказал:
— Это не только у тебя так.
— У вас тоже? – Танкист оживился. Сергей Гаврилович кивнул. Костёр весело похрустывал хворостом, пуская вверх искры. — А вы хотите есть? У меня картошка вот-вот будет готова, — Танкист стал импровизированной кочергой ворошить уголья. — Сейчас чай сообразим. Правда с хлебом трудновато, но зато имеются сушки. Собаки оживились, будто речь шла о суповых косточках. Пассия кинулась было к костру. Танкист прикрикнул: — Остынь, а то морду опалишь. Кому ты тога будешь нужна? Сейчас остужу и дам. — Что и картошку едят? – поинтересовался Сергей Гаврилович.
— А у нас по-другому нельзя, а то ноги протянешь. Сергей Гаврилович без слов стал расстегивать молнию на своей сумке, извлекая из неё хрустящие пакеты с продуктами. Собаки вытянули носы, виляя хвостами. Танкист смотрел на еду широко раскрытыми глазами.
— Ну что, отпразднуем Новый год? – Сергей Гаврилович улыбнулся. — А вам не жалко? – Танкист посмотрел на него. — Для хорошего человека ничего не жалко.
— А откуда вы взяли, что я хороший? — По глазам вижу и потом в наше время быть в ответе за тех, кого мы приручили – это поступок, — Сергей Гаврилович кивнул на собак. — Вон у тебя их сколько. Ну, давай помогай сервировать стол. Танкист стал разворачивать пакеты, то и дело спрашивая: — А их тоже угостите? — Обязательно.
А им ничего от этой еды не будет? — Обязательно будет, — улыбнулся Сергей Гаврилович и добавил:
— Покроются жиром. Собаки как могли, участвовали в этом процессе, нетерпеливо подставляя свои морды людям под руки. В сарае запахло копченостями и свежими огурцами. Танкист зажмурился и произнёс тихо-тихо:
— Как дома… Сергей Гаврилович выдержал паузу и задал ему вопрос:
— А где т вой дом? Задал и тут же пожалел. На мальчишеском лице кто-то невидимый сменил декорации. Собаки, мирно жевавшие кусочки колбасы и те почувствовали это. Повисла пауза. Нехорошая – совсем непохожая на своих сестёр и не было в ней ни единого намёка на тот долгожданный туннель, в конце которого для всех страждущих обязательно найдётся хоть одно светлое пятнышко, указывающее на свет. Сергей Гаврилович кашлянул, неловко повёл плечами по сторонам и сказал:
— Не хочешь — не говори.
— Я скажу, — мальчишеский голос выдал то, в чём нуждается, чуть ли не каждый человек: поделиться с кем-нибудь тем, что до поры до времени лежит на дне души.
– Я скажу… Был у меня дом, как у всех.. или почти, как у всех. И отец был, и… – тут он осёкся, помедлил и продолжил: — и мама… Жили бедно. У отца с работой не получалось: горбатил на какого-то там дядю, а тот, чёрт, издевался, как хотел. Вот мой батя и решил его того… Ну, поставить на место. Взял топор и заявился в «офис», а дальше всё по сценарию: охрана скрутила и что-то там у него внутри отбила. Промучился он с полгода и умер.
— Так надо было в суд… Танкист посмотрел на Сергея Гавриловича, горестно вздохнул и произнёс:
— Где он тот суд? Вон мамка, сколько ходила по всяким кабинетам. Нигде правды нет. С горя слегла. Она у меня красивая была, а тут стала гаснуть, как свеча на ветру. Вот теперь на могилки к ним обоим хожу, проведываю.
— А сам…? Почему здесь?
— А где мне ещё быть?
— Ну, там всякие интернаты….
— Вот в том-то и дело, что всякие, а какие нужны – их нет. Был я в одном. Как вспомню, страшно становится.
— Неужели так плохо было?
— Было…. Кормили так себе, но зато, если наезжали всякие спонсоры, выдавали чистые рубахи и заставляли петь хором о том, какие мы послушные, я они все хорошие. Когда разъезжались, рубахи у нас отбирали.
— Безобразие.
— Мягко сказано… Тогда-то я во всём этом плохо разбирался, а вот теперь… Наверное, это их заслуга, — Танкист скользнул взглядом по корешкам книг.
– Убежал я год назад. Как раз под Новый год. Расхотелось мне их песни петь и делать вид что послушный. У нас многие тогда рванули на «свободу». Кое-кого отловили, кто сам вернулся… — Тебя, наверное, ищут.
— Работа у них такая. Пока не нашли, — Танкист погладил по холке пса по имени Зоркий.
— Поживём и без их рубах. Да? Собака завиляла хвостом, будто понимала о чём идёт речь. — А что ж к людям не пошёл?
— Так я и был у них, а оно вон как обернулось. Ничего прорвёмся. Здесь жить можно. Тут много таких, кому жизнь протянула «чёрного туза».
— А как же учёба? — А я, может быть, хочу повторить путь Ломоносова. Пойду по его стопам. Тот тоже начинал самоучкой. — Дай-то Бог, дай-то Бог… — Да и куда теперь я с ними?
– Танкист кивнул на собак.
— Вон к весне, я так думаю, Пассия ощенится. Вам щеночек не нужен? В хорошие руки отдам с большим желанием. Сергей Гаврилович улыбнулся со словами: — А откуда ты знаешь, что я из этого списка? — Чувствую. Здесь многое начинаешь понимать без слов. Тут своя аура. Они помолчали. На этот раз пауза уже не была такой нехорошей, да и собаки уже не так тревожно реагировали на всё происходящее. Танкист перевёл дыхание. То, что хотел он кому-то рассказать, рассказал, и на сердце стало чуточку легче. Собственно, насколько это было так, трудно судить, ибо всё это остаётся всегда за невидимой чертой для посторонних глаз.
— А что ж вы в такую непогоду, да за город направились? Праздник ведь и все стараются сесть за столы…
— Ох, я и забыл, — Сергей Гаврилович посмотрел на часы. – Скоро бабахнет… Что ж мы так сидим? – он потянулся к сумке и извлёк оттуда бутылку с яркой этикеткой. Танкист тут же отреагировал:
— Я не пью. Вредно это.
— Да? – Сергей Гаврилович повертел в руках бутылку.
— А у меня сок есть.
— Это можно.
— Ну, вот и чудесно, а то как-то сидим не по-человечески. Где он тут у меня? А, вот… Отвечаю на твой вопрос. Оказался я за городом по одной единственной причине – застрял на дороге. Пришлось машину бросить и выбираться ногами на свет. Не справилась моя старушка с непогодой. Теперь она там, а я здесь. Да и друзья будут волноваться, мол, обещал, а не приехал. — Друзья? А они хорошие? – спросил Танкист.
— Друзья? Друзья, как друзья. Мы с ними давно уже встречаем вместе Новый год, а тут вот как получилось.
— А вы позвоните им.
— Как? Был бы телефон. Свой я потерял, а может, кто и вытащил.
— Так я дам. На свалке нашёл… работает, — Танкист вытащил из кармана трубку и протянул Сергею Гавриловичу.
— Вот за это спасибо… — тот приложил телефон к уху. — Действительно работает. Переговорив с друзьями, ещё раз поблагодарил Танкиста. Тот поинтересовался:
— А почему вы один?
— В смысле?
— Ну, в вашем возрасте…
— Ты про жену? – Сергей Гаврилович развёл руки в стороны.
– Так получилось. Ты вот тоже один…
— Я ещё мал, да и не один я. Вон, сколько их у меня, — Танкист кивнул на собак.
— Это они с виду такие, а как задумаешься, то к каждому нужен подход свой. Сергей Гаврилович понимающе поддакнул и спросил: —
А желание не возникало вернуться?
— Куда? У меня в прошлом ничего не осталось, да и другой я стал. Вот перезимую, а дальше что-нибудь придумаю, как быть. Сергей Гаврилович достал сигареты. Танкист осуждающе посмотрел на них и сказал:
— Травите себя?
— Привычка.
— Плохая привычка.
— Согласен. Пробовал бросить, но когда жена ушла, опять тянулся.
— Ушла? Сергей Гаврилович неопределённо мотнул головой, затягиваясь сигаретным дымом.
— Давно это было, — он шумно выдохнул, стряхнул пепел в костёр.
– Встретила более молодого и крепкого. Женщинам всегда хочется иметь рядом с собой что-то эдакое. Собрала вещички и за порог, мол, не поминай…
— Одному плохо, — Танкист подбросил в костёр хворост.
— У нас тут на свалке одиноких полно. Ощущение такое, будто их жизнь специально сюда сгоняет.
— Может они все хотят убежать от своего прошлого?
— Убежать можно, но память нет-нет, да и напомнит. С ней как быть? Я в одной книге прочитал, что люди пройдя войну, концлагеря, возвращаются к мирной жизни, но и тогда прошлое их не отпускает.
— Не отпускает – это точно. Сергею Гавриловичу сейчас показалось, что рядом с ним сидит не этот двенадцатилетний мальчишка, а человек убелённый сединой. В том, как он говорил, как смотрел, что-то было такое, отчего чувствовалось незримое превосходство его над всем тем, что окружало их в данную минуту. Сергей Гаврилович подумал:
«Мал, а рассуждает, как взрослый… Дай Бог, чтобы не потонул во всей этой кутерьме людских соблазнов».
— И что, когда жена ушла, никто вам не глянулся?
— Сложно это. Сложно заново вычерчивать формулу счастья. С возрастом многое становится понятным настолько, что пропадает желание повторять бег по кругу. Начинаешь всё чаще думать об остатке жизни и смотришься на себя в зеркало с опаской.
— А зачем в него смотреться? Была бы моя воля, запретил бы все зеркала на свете, — Танкист рубанул ребром ладони воздух пред собой.
— Да вы батенька того…
— А что? Вот я же живу без зеркала…
— Абориген, — хохотнул Сергей Гаврилович.
— Зато меня будущее не пугает. Я так думаю: его бояться – себя заживо погребать.
— Философ!
— Ну, насчёт этого у меня не будет отрицания, поскольку из созерцания себя через мысли классиков…
— Постой, постой… дай дух перевести. Уж больно по-научному чешешь, — Сергей Гаврилович смахнул ладонью выступившие слёзы от смеха.
— Тебе бы в профессора податься.
— А что? Может так оно и будет.
— Книжки начнёшь сочинять.
— И это принимается. Это моё. Вопрос только в том: «Кто их будет читать?»
— Люди.
— Люди?
– Танкист отрицательно замотал головой.
– Вон как они их читают. Всё на свалке их чтение. Я так думаю, что люди сейчас другие. Сбились они с дороги. Бредут на ощупь, как слепые.
— Вроде меня: шёл в город, а набрёл на тебя.
— Я не об этом – живут они неправильно. Вот почему они до сих пор воюют? Что они хотят доказать? Кто из всех сильнее? А как же насчёт ума? Сергей Гаврилович стал серьёзным, втянул в себя очередную порцию сигаретного дыма. Его голос начал издалека: — Этому есть несколько причин, и все они опровергают
собственное утверждение людей о себе, как о цивилизованном обществе. Мы никогда не станем лучше, чем есть, поскольку ни разу ещё в истории человечества ни одно общество не признало свои ошибки. Мы только оправдываемся и врём, оправдываемся и врём. Всё, что сегодня, да и раньше было решаемое оружием, можно решить и без него. Пока этого нам не дано.
— Почему?
— Потому что мы не цивилизация с большой буквы – мы временщики.
— И я?
— Танкист заволновался.
— А я против… Не хочу быть как все и не буду.
— Дай-то Бог.
— И вы не временщик. Вы лучше, гораздо лучше многих.
— Хотелось бы в это верить, но не получается. Порох отсырел, чтобы возводить баррикады и снова под знамя собирать борцов за светлое будущее.
— Надо не так. Это очередное заблуждение. Никого не надо никуда собирать.
— А как?
— Просто всем сразу надо сказать: «Хватит!»
— Так просто?
— Да.
— Я сейчас попробую, — по лицу Сергея Гавриловича скользнула улыбка. Танкист заметил её и произнёс:
— Чтобы изменить наш мир, одного вашего – «Хватит!» будет недостаточно. Надо всем сразу его сказать.
— Этого никогда не будет, чтоб вот так: всем сразу.
— Но всё-таки надо к этому стремиться. Людям надо заново научиться чувствовать необходимость в совершенствовании себя. Нам многое доступно, но большая часть из этого остаётся за чертой непонимания, что мы все этого лишены. Почему-то из всего многообразия, что нас окружает, мы выбираем самое пустое и никчемное.
— Например? — Набиваем карманы добром. Пытаемся обогнать друг друга, и всё что-то приобретаем и приобретаем…
— Ты прав маленький землянин.
— Как? Как вы меня назвали?
— Маленький землянин, — повторил Сергей Гаврилович.
— Хорошо! Ой, как это хорошо звучит! Вот так должно всё звучать…
— Согласен. Осталось только подписать соответствующие директивы и…
— Вот и вы надо мной смеётесь, — Танкист погрустнел.
— Увы, это смех всего лишь напоминание нам о том, что всё это наши фантазии. Может быть, когда-нибудь это так и будет, а пока… Стоп! А как же Новый год? — Сергей Гаврилович взглянул на часы.
– Чуть было не прошляпили мы его с тобой. Так, ну что ж давай за всё хорошее в будущем году поднимем этот напиток… по-моему абрикосовый. Да? – он отпил.
– Точно, абрикосовый. Так вот за то, чтобы в следующем году как можно больше людей было готово сказать:
«Хватит!» Собаки завошкались на своих лежаках, поблёскивая глазами. Танкист поднял чашку с соком и сказал:
— У меня первый раз так… по-взрослому.
— Привыкай, землянин. Если заговорил обо всём этом, считай, что опередил время. Ну что, давай за Новый год! Алла Борисовна заскулила в своём углу. Сергей Гаврилович оглянулся на собаку и попросил:
— Здесь бы надо что-нибудь повеселее. Ура!
— Ура! – подхватил Танкист, чокаясь со своим гостем. Прошло какое-то время, и однажды на улице Сергей Гаврилович среди людской суеты явственно расслышал возглас:
«Танкист!» Стал осматриваться, мысленно представляя себе повзрослевшего паренька. Увидел он его не сразу. Танкист подрос, раздался в плечах и одет был не так, как тогда в новогоднюю ночь. Сергей Гаврилович улыбнулся ему и махнул рукой. Юноша лет шестнадцати его тоже заметил. Они стояли друг против друга, разделённые людским потоком. Танкист первым шагнул в него, раздвигая спешащих по делам людей своим натренированным телом.
— А я узнал вас, — произнёс он, протягивая первым вопреки всякому этикету Сергею Гавриловичу свою ладонь. Тот пожал руку со словами:
— Рад! Очень рад! А я тебя разыскивал после той встречи. Можно было устроить и тебя и твоих питомцев к моему другу-собаководу. Пришёл по весне, а мне говорят, мол, выбыл в неизвестном направлении. Как ты? Где? Чем занимаешься? — Путешествовал…
— Один? Танкист улыбнулся и ответил:
— Ну, куда же я без них? Как только Пассия ощенилась, раздал щенят и в путь. Через год вернулся. Сейчас учусь в вечерней школе. Получил паспорт. Люди помогли… Работаю… охраняю склад. На жизнь хватает.
— А где живёшь? — Там же при складе… Там и я, и вся моя артель. Сергей Гаврилович вспомнил, как тогда предложил Танкисту поехать к нему жить, но тот отказался и причину своему отказу не стал объяснять.
— Ну, а как насчёт того, чтобы повторить путь, пройденный Михайло Ломоносовым?
— Всё остаётся в силе. В этот момент девичий голос позвал Танкиста. Сергей Гаврилович посмотрел в ту сторону. Девочка-подросток в лёгкой курточке и вязаной шапочке делала Танкисту знаки руками.
— Охрана? – Сергей Гаврилович шутливо бросил взгляд на Танкиста. Тот повёл плечам. На щеках выступил едва заметный румянец.
— Друг, — произнёс он.
— Это хорошо…
— Мне надо иди… Ждут.
— Ну, раз надо… Ты вот мой адрес возьми, — Сергей Гаврилович достал из внутреннего кармана пальто записную книжку и шариковой ручкой набросал свои координаты. – Будешь проходить мимо – заходи землянин… вместе с другом. Они пожали друг другу руки по-мужски, и людской поток их разъединил, бурля невидимыми судьбами.
Февраль 2009 г.

рекомендовать