Север. Тундра.
Все те, кого судьба забрасывала в эти места хоть раз, уезжая, сохраняют в своих сердцах на всю оставшуюся жизнь магию этого края. Магию Белого Безмолвия.
Где бы они не находились потом, какими делами не занимались бы, но, услышав, от кого бы то ни было, два таких простых слова, всегда приостановятся в круговерти повседневности, отложат в сторону начатое и… с подступившим слезами и комком в горле, погрузятся, пусть и в кратковременные, но ни с чем не сравнимые и, воистину, обворожительные, обволакивающие сердце и душу, воспоминания. В эти секунды их так и тянет прикрыть глаза и, приподняв голову… вздохнуть протяжно, полной грудью, потянуть в себя воздух в надежде, что может быть ощутится этот запах, запах севера.
У этого края особая стать, очень тихая, спокойная и… неумолимая. Тебя никогда не покидает ощущение, что за тобой наблюдают, вдумчиво и пристально.
Человек отвоёвывает своё право там быть с величайшими трудностями. Это позволяется, но в замен не прощается и малейшей неточности, ни то что ошибки.
Таёжных лесов в этих местах почти нет, кругом болота, но если попадается сосновая роща, то будьте уверены бурелома в ней, как в настоящей тайге, предостаточно.
В основном степь. Низкорослые и корявые тундровые сосенки. Градус выше тридцати пяти не поднимается. В зиму много солнца. Сильного ветра не наблюдается, а постоянен не большой, но очень ровный ветродуйчик, очень опасный. В затишке где-нибудь, на солнышке, можно и в рубашечке постоять, ничего не случится. Северные морозы гораздо легче переносятся, чем в центральной полосе.
Ремонт машины, к примеру, можно и голыми руками проводить. Только инструмент должен быть сухим и тыльными частями ладоней прикасаться к железу более пяти, семи секунд не рекомендуется. Ничего и не заметишь, даже больно не будет, но, в этом месте, точечное обморожение первой, а то и второй степени гарантируется.
Ночи наступают сразу, без сумерек. Ночи светлые. По всему северному горизонту предрассветная полоса. И, что странно, видны звёзды, яркие, на удивление и крупные. Да так низко – рукой достать…
Зима. Север. 61 градус северной широты. 40 километров севернее озера Самотлор. Ближе к вечеру.
Что-то торкнулось внутри и он, отложив в сторону инструмент и, приблизив сжатые в кулаки ладони к лицу, чтобы согреть их дыханием, посмотрел в сторону заката.
«Максимум час. За горизонт ещё не схватилось,— посмотрел влево и вправо. – Все уехали. Один. Лес далеко. Снегу по пояс».
Да. Ровнёхонькая, как огромный стол, снежная степь и… тихо, тихо до звона в ушах. Как говорится, Белое Безмолвие во всём своём величии.
Каких то минут сорок тому назад, он уже разгрузился. Развернулся, на ходу опуская кузов самосвала. Вырулил на просторную площадку, перед входом в зимник, на базу. И вдруг… мотор неожиданно забунил… теряя обороты и… заглох – клянц,— для дизелей типичный звук в конце, когда мотор останавливается. Только и успел, на инерции, еле выворачивая рулевое колесо, подать машину немного вправо, чтобы не мешать другим.
Посидел несколько секунд ошарашено… Вылез наружу. Поднял кабину и, всё ещё не понимая, что произошло… уставился на мотор. Первое и естественное, что пришло в голову: » Топливоподкачивающий насос? День отпахал и… сдох? «
Сноровисто вытащил ключи, поднялся на колесо и начал его разбирать… Насос был в рабочем состоянии.
… Тут надо сказать, вот, если бы это был насос, всё было бы не так трагично. Сразу же подцепился бы к кому-нибудь на трос и… счастливый конец истории…
Север ценен одной очень ценной ценностью – никогда и никто не проедет мимо тебя, тем более, если у твоей машины задран капот. Остановится любой и всегда предложит помощь. Всегда! Это как SOS в море.
Поэтому ребята, «камазисты», покидающие отсыпку, конечно же, останавливались и предлагали – на буксир. Один даже настаивал – он был последним. Но… Поскольку насос оказался исправным, парень отказался от помощи, мол, делов то куча, сейчас фильтры выброшу, солярка в них стынет, и догоню.
Солярка в фильтрах… не застывала. «Ладно», – решил он. Быстро подкачал топливо в ручном режиме, а оно ощутимо подкачивалось, и опустил кабину. За руль и к зажиганию. Повернул Грууммрр! – мотор подхватил с полтыка. Работает! Но… Ты-дыт, тум-тум… тум… клянц – опять заглох.
Вылез наружу. Откинул кабину и уже точно, находясь в прострации, опять уставился на мотор. Поведение двигателя было непонятным. Снова взял ключи и, встав на переднее колесо, тупо начал разбирать топливоподкачивающий насос. Время уходило, а вместе с ним и надежда.
В этот момент он и посмотрел на горизонт.
Парню, конечно же, было не до красот. Вся эта обворожительность, сейчас, не предвещала ничего хорошего.
Прикиньте сами. От той точки, где он находился, до их базы прикомандированных было ровно пятьдесят один километр, по зимней дороге. Напрямую, конечно, меньше, километров на двадцать, что, по большому счёту, сути не меняло.
Отсыпку фундамента под новую нефтяную вышку, по всей видимости, уже закончили. Значит, с утра, никто сюда не приедет. Рядом, в обозримом пространстве, отсыпка не намечалась. Да если кто и проедет по соседним проложенным дорогам, шансов, что его увидят, практически нет. Зимники пробиваются большими военными снегоуборочными машинами на гусеничном ходу. И после них остаётся желоб со снежными краями с КаМАЗ высотой. Да если бы и появился этот шанс, что толку то, до утра ещё дожить надо.
Да… Совсем не трудно предположить, как всё сложится.
КаМАЗ очень тёплая машина. Ребята в сорокаградусный мороз за бортом, за рулём сидели в одних рубашках и в тапочках, порой, даже на босу ногу.
Отопление в машине выше всяческих похвал. Вообще, машина классная. На нём, на гружёном – как по озеру на лодочке! Ни тебе рытвин, ни ям, а уж про кочки на дороге вовсе забываешь. Такой ништяк! А если у кого приёмничек установлен, ну, тогда кайф полнейший! Рулишь, эдак, одной левой… мотор урчит, как кошка. Так уютно! Как дома.
Нет, конечно, зимнюю одежду с собой возили: валенки там, само собой; телогреечку и… всё. А, ещё шапку. Поломки на трассе случались, иногда, но, как правило – тут же на буксир и… на базу.
Вот и у него: телогреечка; валенки; шапка; лёгкие штанцы и рукавицы, трёхпалые, брезентовые. Экипировочка… И как бы он мощно ни двигался, даже в беге, в сорокапятиградусный мороз, а ночью оно так и будет, его хватит километров на… пятнадцать, от силы – двадцать. Да и возле костра, разве только прямо в середку сесть.
И ещё. Даже, если бы у него хватило сил в такой одежонке и в такой морозильник преодолеть все эти километры, он всё равно бы до места не дошёл. Собаки порвали бы – без вариантов.
Псы тут знатные, кавказские овчарки. Вдоль трасс стоят перекачивающие станции. Большие, добротные и их много. На ночь этих собак выпускают на каждой. Лучшей охраны не придумаешь. Своих признают только днём, когда кормёжка, ночью – ни своих, ни чужих, всё одно.
Колёса жечь? Можно. Были случаи: сначала колёса, а потом и саму машину, чтобы хоть как то продержаться, с одной лишь разницей, что это было не более десятка километров от базы. Спасали.
Ну, и, наконец, даже если он в ближайший час, полтора, найдёт причину, завести мотор он уже не сможет. Масло застынет напрочь и много чего надо будет сделать, чтобы его, это масло, отогреть. А самое главное, просто необходимо будет через каждые полчаса забегать в тёплое помещение и отогреваться самому. Причину он не нашёл.
…Трассы в этом районе примечательны одной особенностью: почти через каждый километр памятные таблички или на столбах, или на деревьях…
На горизонт он посмотрел ещё раз, но уже зло, с вызовом, набычившись. Характер присутствовал.
…Безмолвие слегка приподняло свою белую бровь, удивлённо: «Ну, ну… хм… посмотрим.»…
Увиденное не порадовало. Солнце «провалилось» в землю уже на две трети. Тяжёлое.
Максимум минут пятнадцать, а потом темнота практически сразу. Начинать серьёзный ремонт, разбросать весь топливный контур, к чёртовой матери, вместе с баком, разложить всё по полочкам, проанализировать и, потом, довести всё до ума? Не успеть. А, тогда что ж, что дальше? Не весело.
У этого парня, не смотря на его молодость, за плечами многое что было. Поэтому панику в себе он подавил быстро. Чего тут паниковать то, не в первой же, чего-чего, а это состояние безысходности было ему знакомо. Но… какое то не такое. Если ещё в недалёком прошлом, в схожей ситуации, было всё очень конкретно и предельно ясно и не было времени раздумывать – там тот, ты тут. Или он, или ты. То сейчас всё происходило ласково и нежно, медленно, без нажима, неотвратимо-бесповоротно и… совсем не больно. Бороться было не с кем.
Так он стоял и думал, глядя на опускающееся солнце… Осознав всё, принял это как должное. И, как часто с ним бывало в похожих ситуациях, успокоился.
Решил примерно так: «Если не получится с ремонтом, ничего жечь не буду, к чертям собачьим! Ждать ?! Ни фига!»
Пойдёт на ближайшую перекачку. Ночная смена должна там быть. Пойдёт прямо на псов. С психологической точки зрения, наверное, для него так было привычней. Есть шанс, что пока псы будут его рвать, он сможет докричаться до людей. Будет биться на смерть, а значит есть шанс, что услышат, выйдут и отобьют. Если отобьют, то и до города довезут. И если успеют, то есть шанс… Да чего загадывать… Сейчас ещё раз надо посмотреть на эту грёбанную железяку.
Повернулся к мотору и попытался выстроить логическую цепь. Оказалось, что она, эта цепь, совсем не сложна и выстраивается.
Примерно так: мотор, в принципе, или работает, или НЕ работает. В данном случае он работает; заводится, потом начинает бунить от нехватки топлива и… глохнет, значит соляра сначала поступает, а потом где то замерзает.
В фильтрах? – нет. В насосе? – нет. Значит в топливном баке… Сомнительно, но надо проверить. Отвернуть сливную пробку и, подставив ведро, налить в него топливо, минутное дело.
Убедился – не замерзает. Стоит с ведром, полным солярки, и думает дальше: » Значит мёрзнет где то на участке трубопровода от бака до фильтров», – и опять застыл…
… Здесь, в этот момент его раздумий, высшим силам, вероятно, надоело наблюдать всю эту канитель и они решили примерно так: «Подскажем этому недоумку, а то он и вправду на псов войной пойдёт. А на прямую соединить, минуя бак, прям из ведра? Двоечник»…
Решение высветилось враз: «Точно! Как же я сразу то».
Обстановка благоприятствовала быстрым, ну очень быстрым, действиям: шланг на насос и в ведро – кабину не опускать – сам, изловчившись, на подножку – дотянулся до зажигания – повернул… Грррмммррр! Дыму то! Застоялся. Подостыл. И… рррр, ровненько, ровненько, как кошечка, кошулечка, мотор, моторчик – заурчал. Если сказать, что это была радость, ничего не сказать.
Тем не менее праздновать было некогда. Мотор, правда, заглох, но совершенно по другой причине. Топливо в ведре закончилось. Восемь цилиндров в себя берут, самый мощный насос отдыхает. А обратный трубопровод, сливающий излишки топлива, как сливал в бак так и сливает. Мастерить конструкцию с обраткой в ведро, не было ни возможностей, ни желания. Да и время поджимало…
По целине, по зимнику, рискуя, в заносе, развернуться поперёк и… перевернуться, на предельной скорости несётся КаМАЗ. Всё бы ничего, да уж очень необычно он управляется.
Дверь водителя полуоткрыта. Какой то малый стоит на подножке и, упираясь в неё левой ногой и левым плечом в проём двери, согнувшись, в левой (опять в левой, всё в левой) опущенной руке, из под двери, держит ведро. В это ведро опущен шланг, который выходит… из под кабины.
… Тут надо пояснить. Топливоподкачивающий находится под кабиной, на моторе. А кабина на КаМАЗ-ах откидная, чтобы к мотору подобраться. Очень удобно, откинул кабину и… вот он мотор и коробка и сцепление, хоть ты всё разбросай, по винтику.
Так то оно так, удобно, но не в данном случае. Ведро под кабину не поставишь – кабину не опустишь – с откинутой кабиной не уедешь. Чтобы завести мотор, оно можно, изловчишься, а вот дальше… Можно и ведро прицепить, подвесив где то у бака, шланга хватит. А вот и нет – не можно. На первой же сотни метров ведро раскачается и… понятно в общем. А тут, при такой конфигурации, он, рукой с ведром и неровности дороги гасит, как гироскоп и телом инерцию компенсирует на поворотах. Потому то и шланг из под кабины – закрытой.
Да и это бы ладно, но этот малый, оказывается, правой рукой ещё и рулит, а правая нога на газе.
Вот теперь ясно, два в одном: и топливный бак и… водила…
Через три, четыре километра машину приходилось останавливать, на большее ведра не хватало. И парень с ведром, как ужаленный, выскакивал из кабины. С ведром и, уже с гаечным ключом, подбегал к топливному баку, откручивал сливной болт и, подставив ведро, наполнял его топливом.
Потом в обратном. Закручивает болт. Опять, не выпуская ведра, подбегает к кабине, суёт в него шланг и, держась правой рукой за руль, поднимается на подножку. Подперев левым плечом проём двери и, придерживая левой рукой с ведром дверь, заводит мотор. Рвёт с места чуть ли не с пробуксовкой.
Короче, раза эдак, через четыре, парень, всё же удержавшись в кабине, такими своеобразными скачками, довёл машину до второстепенной, но всё же, трассы.
Ну а дальше всё просто. Как раз к этому моменту, без высших сил, по всему, не обошлось, по этой дороге, уже практически ночью, с более дальних отсыпок возвращалось несколько ребят. Голосовать даже и не пришлось. Увидели – поняли. Сразу на трос к одной из машин и…
Уже на трасе, двигаясь на буксире, на него навалилась такая усталость, что думать ни о чём не хотелось. Поэтому мысль о том, в чём причина неисправности, даже и не приходила. Хотелось просто прилечь… вытянуться и заснуть…
В этот раз не дождалась дорога очередной памятной таблички на дерево или на столб.
«Не удалось. Не судьба»,— и Белое Безмолвие… улыбнулось.
