Я дома!

Я очнулся от нестерпимой боли, буквально раздирающей всё тело. Голова почти не работала, пульсируя гулкой пустотой и сжимаясь от непонятной тревоги и тоски.

Где я? — вдруг возникла мысль в той полости, где когда-то находился мозг. Паника сдавила железными ладонями сердце, которое, похоже,  и так отстукивало последние минуты моего земного бытия.

Страх накатил липкой волной холодного пота.  Присмотревшись, я понял, что нахожусь в угольно чёрном прямоугольнике – тоскливом и беспросветном. Неожиданно вверху появились и медленно поползли два неясных световых пятна. Теперь я знал, как выглядит вход в ад – чёрный куб и два направляющих пятна. Зачем же врут, что путь на тот свет проходит по светлому коридору?  Впрочем, может, праведники так и попадают в свой рай обетованный, а меня, грешника, заждались плотоядно улыбающиеся черти. Вот они уже, похоже, скалятся, вычёсывают  сажу из плотной свалявшейся шерсти, от нетерпения копытами стучат. Да, грешил – поднимал руку на жену и не только, изменял, злоупотреблял хмельным зельем, писал липу в отчётах…

Огни замерли, и где-то рядом лязгнула железная дверца, послышались голоса.  Вот и отворились врата ада, вздрогнул я. Повеяло дымом потусторонних костров, донеслись отчаянные вопли истязаемых грешников. Эх, до чего же  противно, ребята, будет в одном котле париться с покойным соседом Печенькиным, который всё на митинги этих, нетрадиционных, бегал.

— Ты бы хоть две сотки накинул, жлоб! На такси домой доехать. Столько времени на тебя, импотента, убила! – донесся глухой женский из чернильной тьмы.

— Так я же тебя пятизвёздочным коньяком поил, а не водкой палёной. Забыла, лахудра дешёвая?

Взревел мотор и мужской голос умчал в темноту, огни погасли.

И тут меня озарило – я лежу в какой-то тёмной комнате, а на потолке  просто тускло мерцал свет фар.

Но у кого я? — тревога снова пронзила всё тело. Дома ждут жена, дети, утром на работу, а я валяюсь трупом неизвестно где.

— Все мужики – козлы, — неожиданно чётко послышался раздосадованный и не очень трезвый девичий голос.

И тут началось просветление — вчера мы пили, и вот я умираю от своих семи по сто дрянной водки.

Боже, ну, почему за палёнку не сажает?! Законы не принимают, суды не судят, а полиция делает вид, что не замечает цистерны поддельной водки. Нет, скажите, куда полиция смотрит? Позволяют травить цвет нации за мзду, негодяи!

Озарение пришло остро и болезненно. Так это мы вчера с ребятами отмечали День полиции в РОВД, и какой-то  подлец продал ядовитый фальсификат нам, неутомимым борцам с преступностью и защитникам народа нашего многострадального. Какое свинство!

Возмущение придало мне сил, и я поплёлся на кухню, где благоговейно припал к животворному крану с холодной водой.

Сердце отчаянно забилось, я сел на табурет и по телу потекли струйки холодного пота.

Отходняк, — понял я. – Токсины покидают моё измученное праздником тело.

Медленно, болезненными рывками возвращалась память. Вот меня везут домой на патрульном джипе, кого-то ещё подсадили по пути…

В дверях неожиданно возникла жена Люба, которая даже в помятой ночной сорочке смотрелась монументально, заполнив собой почти весь дверной проём.

— Опять с проститутками развлекался? —  рявкнула она, безжалостно ударив звуковой волной мою болящую голову.

— Ты что, мы вчера наш законный праздник отмечали, крепко отмечали, а градус и секс не сочетаются, как известно.

— У тебя, кобеля, всё прекрасно сочетается.

— Но ты же видела, какой я был вчера! — выложил я главный аргумент.

— Да уж, приставили тебя коллеги к двери, как манекен, одной рукой на ручку двери, а другой на звонок  — ты и трезвонил без перерыва, как идиот, в два часа ночи. Открыла дверь и еле поймала твоё почти бездыханное тело.

— Вот видишь! Просто трудный вчера выдался денёк.

— Особенно ночка трудная. Рассказывай, давай, с кем тёрся вчера — от тебя же лосьоном  «Сафари» за километр воняет. Продажные девицы его просто обожают.

— Не может этого быть!

Она взяла мою правую руку и сунула мне под нос.  Запах был нестерпимо сильным. Нет, ну почему я не умер от отравления?  Всё равно сейчас приму медленную и мучительную смерть от безжалостной руки супруги — страшнее любого Страшного суда будет!

Память возвращалась мучительными воспоминаниями. Вот ребята подсадили в джип двух девушек, чтобы скрасить ночное дежурство, которые затребовали сверх обычного тарифа по два флакона лосьона «Сафари» по случаю праздника. Один из них и разбили по неосторожности о дверцу, когда садились. Водитель так орал!

— Признаюсь, хотела тебя ночью побить хорошенько, но ты отбился, подлец! Только щеку зацепила.

Да, навыки рукопашного боя никакой палёнкой не убьёшь, — не без гордости подумал я и потрогал щеку — она была прилично расцарапана.

— Ты что натворила! У нас же завтра, то есть уже сегодня, в РОВД торжественное фотографирование для сайта МВД.

— Скажи спасибо, что я твою нахальную кошачью физиономию сковородкой не сплющила.

— А меня ещё отдельно для доски почёта должны снять.

— Ещё только твоей пропитой рожи на доске почёта не хватало!

— А вот это клевета! Спроси любую сотрудницу нашу – все скажут, что я всегда свежий как огурчик.

— Любую, значит. Со всеми уже успел? – и она потянулась к чугунной сковороде.

— Как ты могла подумать такое, Любаша! Но, каюсь, грешен, засматривался иногда на некоторых…издали. Всё гены проклятые папашины!

Жена, как ни странно, сразу обмякла, успокоилась и села рядышком за стол. Почти сочувственно потрогала мою изувеченную  щеку и деловито произнесла,

— Ты, это, левой щекой не фотографируйся, лучше в профиль.

— Ага! Как уголовник для дела, — досадливо передёрнулся я.

Поделился на работе своими ночными кошмарами и друзья подсказали. Теперь на потолке над моей кроватью огромными буквами люминесцентной краской написано – «Я дома!»

А вообще, надо точно меньше пить, а то проснусь где-нибудь на улице Строителей,  и хорошо, если в Питере, а не в глухом посёлке Усть-Кирдык.