Когда взойдёт чёрное солнце

Написано под редакцией и при непосредственном участии Ежа

— А, это опять ты…

Йозеф остановился, смерил Марио взглядом и едва заметно, чтобы не привлекать лишнего внимания, сделал отстраняющий жест рукой: иди, не нервируй меня. Отвернулся и пошёл дальше.

— Ходит тут, — пробормотал он себе под нос, — ходит… А что ходит – и сам не знает!.. – и неожиданно опять заговорил в голос: — Ну не взяли нас, понимаешь, не взяли!

Он больше не останавливался, чего не скажешь о прохожих: они как раз останавливались (или хотя бы приостанавливались), провожая недоумёнными взглядами этого чудака. Кто-то картинно покрутил пальцем у виска. Но Йозефа эта уже не волновало.

— Не взяли! Никому мы не нужны! Никому, понимаешь? НИКОМУ! – последнее слово он прямо-таки продекламировал, замедлив шаг, и для пущей убедительности выкинул руку в театральном жесте. Потом пошёл дальше. — Слишком добрые, видите ли… А надо быть злыми! Надо быть как эти… Которые готовы глотки друг другу перегрызать. Так и грызут с утра до ночи. Как будто им заняться больше нечем.

Идти было тяжело. Как будто по пудовой гире к ступням привязали, шагу не сделаешь без усилий.

Йозеф остановился и зачем-то поглядел на небо. Солнце было ещё высоко, и, по всему, должно было бы слепить глаза, однако смотреть на него было почти не больно.

Значит, правда. Когда человечество окончательно сойдёт с ума, солнце станет чёрным – никто в это предсказание не верил, а оно, смотри ты, начинает сбываться.

Одно не укладывалось у Йозефа в голове: неужели действительно никто ничего не замечает? Всё было как обычно – точно так же носились дети, перекликаясь и смеясь; точно так же лавочники расхваливали свой товар; точно так же проезжали мимо извозчики, оставляя прохожих за собой припорошенными мелкой пылью. На небе не было ни единого облачка; день выдался довольно жарким и был в самом разгаре – и всё-таки глазу с трудом удавалось различать предметы, их поглощала неуловимая, какая-то незримая темнота. «Наверное, мне всё только кажется», — попытался успокоить себя Йозеф; но если так, почему ощущения настолько реальны?..

В пивной у Ганса почти никого не было. Пошарив по карманам, Йозеф извлёк на свет несколько потемневших монеток. «На пиво хватит. Должны же последние деньги принести хоть какую-то радость».

Он заказал кружку светлого и уселся за столиком у окна. Марио бесшумно опустился рядом.

— Тебе не предлагаю, прости, — сказал Йозеф, отпивая большой глоток.

«А мне и не надо».

— Нас не приняли.

«Я понял».

— И как жить дальше?

«Не знаю. Тебе виднее».

— Ты с кем это разговариваешь?

Йозеф очнулся и поднял глаза: сверху вниз на него удивлённо уставился Ганс.

— Да так… Слушай, тебе помощники не нужны?

— Помощники? Хм… А что ты умеешь?

— Вообще-то я всю жизнь писал сказки. Больше… да пожалуй что ничего. Но я готов научиться.

— У меня нет времени тебя учить, — Ганс покачал головой, но всё-таки присел рядом за столик и поинтересовался: — А что, твои сказки больше не печатают?

— Нет. Издатель сказал, что они слишком добрые. Что в наше время добрые сказки читать не будут.

— Конечно, не будут, — Ганс пожал плечами, всем видом давая понять, что даже удивляться решению издателя как-то неловко. – Кому они нужны? Посмотри, что в мире творится! Люди друг друга убивают. Солнце тускнеет, потому что не может светить как раньше.

— Ты тоже заметил?

— Конечно. Как такое можно не заметить?

— Что мне делать, Ганс?

— Тебе надо писать злые сказки. Только и всего. Когда люди перестают пить светлое пиво, я начинаю варить тёмное.

— Но я не умею! Я не умею писать злые сказки!

— А добрые теперь никому не нужны, — терпеливо, как неразумному ребёнку, попытался объяснить Ганс. – Они ничего не смогут сделать для этого мира, да и… Нет, никому не нужны они здесь.

Он махнул рукой и встал из-за стола. Йозеф сделал ещё несколько глотков. Пожалуй, пивовар прав. Надо учиться писать злые сказки.

— Марио, как ты думаешь, он прав?

«Не знаю. Тебе виднее»

Йозеф вышел на улицу. Мимо проплелась сонная лошадь, таща за собой повозку с таким же сонным извозчиком. Где-то голосил лавочник, рекламируя какой-то ширпотреб. Запел петух. Всё как обычно. И всё-таки что-то не то…

А что, собственно произошло? – продолжил размышлять Йозеф, шагая от пивной куда глаза глядят. – А ничего не произошло. Цензор вернул рукопись. Подумаешь, делов-то. Ну, вернул и вернул. Он лучше знает, как правильно. Надо только его послушать и переделать согласно требованиям, а всё остальное – забота издателя. Только как переделывать-то?

***

«Хорошая сказочка, но мы её не напечатаем» — цензор отложил рукопись и уставился на Йозефа своими рыбьими глазками.

«Почему?» — спросил Йозеф и отчего-то опустил взгляд.

Цензор пристально посмотрел на сказочника. Потом взял со стола рукопись, пролистал и прочитал вслух: «…Утро рассветало новыми свежими красками. Солнце вставало над миром, наливаясь новой силой. Мальчик больше не хотел плакать. Ему было немного грустно от того, что они никогда больше не увидятся с Марио, но он знал, что теперь всё будет по-настоящему хорошо». И вы ещё спрашиваете, почему?

«Ну… Может быть, можно что-то исправить? Мне кажется, в наше время детям полезно читать сказки, которые делают их добрее», — пробормотал Йозеф.

«Не надо! Не надо вот этой сентиментальщины, — цензор брезгливо, тыльной стороной ладони отшвырнул от себя рукопись, словно та была чем-то испачкана. — Добрый волшебник, превращающий детские слёзы в солнечные лучи! Это что за чушь несусветная? Кому сейчас это нужно? Вы хотите, чтобы дети вырастали наивными уродцами, ничего не понимающими в жизни? Добавьте алчности, практичности, жестокости, в конце концов! Добрые сказки сейчас не актуальны. Они ничему не учат. Нам нужны злые сказки. Сказки, которые смогут воспитать настоящих борцов…»

«Борцов с кем?» — спросил Йозеф и почему-то сам подумал, что сморозил нелепость.

«Как с кем? С врагами».

«Но детей, прежде всего, необходимо научить любить».

«Детей прежде всего необходимо научить воевать. И давайте закончим этот разговор, я вам уже всё сказал».

Йозефу было что возразить. Он заговорил про то, что главный враг человека – он сам, а остальные враги появляются от неумения слушать. Про то, что, если бы люди умели слушать друг друга, они не стали бы враждовать. И про то, что большинство проблем возникает оттого, что человек слушает только самого себя…

Человек-рыба молчал и презрительно смотрел на собеседника.

Из редакции Йозефа вытолкали чуть не пинками, а он всё продолжал и продолжал говорить. Хотел объяснить – если не цензору, так охраннику. Не охраннику, то хотя бы дворнику, подметавшему улицу около редакции. Но его никто не слушал.

И тогда появился Марио. Йозеф его сразу узнал, хотя никогда раньше не видел. И понял, что больше ничего говорить не надо, потому что собеседник и так его понимает…

***

— Газеты, покупайте свежие газеты! — прокричал мальчишка прямо над ухом у Йозефа, так неожиданно, что тот вздрогнул. — Древний дракон проснулся и жаждет крови! От его дыхания птицы горят в полёте и осыпаются на землю пеплом! Лошадь лорда Оппергейма родила козлёнка! В Сурландии нашли таракана величиной с дом!..

— Ну что же, — проговорил Йозеф, окидывая взглядом улицу и словно надеясь увидеть её как-то по-новому. — Так тому и быть.

Потом купил у мальчишки газету, развернул её, пробежал глазами, скомкал и небрежно сунул в карман. Мальчишка только пожал плечами вслед странному незнакомцу, разговаривающему с самим собой, и тут же забыл про него. Мало, что ли, ходит странных людей, особенно в последнее время?

— Газеты, покупайте свежие газеты, — услышал Йозеф у себя за спиной. — Войска короля убили тысячу триста врагов, потеряв всего тысячу двести пятьдесят! Мы уничтожим вражескую армию быстрее, чем она уничтожит нас!

Мало кто знал, из-за чего началась эта война. Зато все хорошо знали, что врага надо ненавидеть.

До дома Йозеф добрался в подавленном состоянии. Очень хотелось есть, но он рассудил, что сегодня он уже ел, и, если отложить ужин на завтрак, получится, что он поест и сегодня, и завтра. Вообще, в последнее время приходилось пересматривать привычки – и с тоской вспоминать старые времена, когда добрые сказки были нужны людям, а сказочники не бедствовали.

Теперь наступило другое время, и чтобы выжить, надо учиться писать злые сказки. А чтобы научиться писать злые сказки, нужно самому стать злым. Иначе тебе не поверят. Иначе зло получится ненастоящим, искусственным. Наивным и нестрашным. Поэтому надо культивировать его в себе, черпать из газет, из уличных споров, из драк в трактирах и склок в подворотнях. Нужно, чтобы оно признало в нём своего и открылось, рассказало о себе всю правду. Надо его искать там, где процветают человеческие подлости, – в кабаках и притонах, в борделях и на рабовладельческих рынках.

За окном тяжёлое солнце, налившееся кровью, как огромное зловещее насекомое, медленно ползло за горизонт. Всё говорило о том, что завтрашний день будет снова хуже, чем вчерашний. Ещё недавно Йозеф на что-то надеялся, но надежды, вопреки известной поговорке, умерли раньше, чем их хозяин. Последняя призрачная надеждишка, что все мучения – лишь игра больного воображения, растаяла в пивной, когда Ганс так спокойно заговорил про тускнеющее солнце.

Последний солнечный луч исчез в сгустившемся мраке, и тут же в окно вполз мутный тяжёлый сон. Йозеф, не раздеваясь, заснул, свернувшись на кушетке, забыв пожелать Марио спокойной ночи.

***

«Мальчик сидел на крыльце и плакал. Но слёз не было видно, потому что дождь, продолжавшийся уже третьи сутки, и так вымочил его с ног до головы. Сегодня опять не получилось поесть, но к этому он уже привык. А вот привыкнуть ночевать на улице пока не получалось. Ещё вчера у него был дом, но хозяин выгнал маленького жильца, не способного платить за наём.

А год назад вообще всё было прекрасно, но тогда мальчик этого не понимал. Он жил в доме, а самое главное – жил с любящими родителями. И, хотя они могли только мечтать о том, чтобы каждый день наедаться и хоть по праздникам доставать приличную одежду, было нечто гораздо большее, чего он не мог оценить. Человеку ведь очень мало нужно для счастья…

Но год назад отец ушёл на войну и через полгода его убили. Говорят, что когда-то за погибших воинов семье платили пенсию, но те времена безвозвратно ушли. Теперь не до выплат, всё на благо войны. Мёртвые не приносят пользы, и тратить на них государственные средства – преступная расточительность. А два месяца назад умерла мама. До этого она долго болела, кашляя кровью, и мальчик видел, как с каждым приступом из неё уходит жизнь, но ничего не мог поделать.

— Ну, и долго ты тут будешь сидеть? – услышал он над самым ухом голос бывшего хозяина. — Проваливай! Ты мне тут всех клиентов распугаешь!

Мальчик встал и пошёл. А дождь усилился – он словно хотел залить весь мир слезами, которых ему вечно казалось мало.

— И чего ты ревёшь? — снова послышался голос у мальчика за спиной, но на этот раз – незнакомый.

— Мне нечего есть и некуда идти, — ответил малыш.

— Меня зовут Марио, — представился незнакомец. — Я знаю, как помочь твоему горю.

Мальчик обернулся. Перед ним стоял невысокий человек в длинном пальто и чёрной шляпе. С полей шляпы тоненькими струйками стекала вода. Глаза Марио скрывались за огромными чёрными очками.

— Как? – спросил мальчик, замирая от счастья, в которое боялся поверить.

— Я умею превращать в серебро детские слёзы. Ты будешь плакать, а я буду тебя за это кормить и дам крышу над головой…»

***

Так их стало двое. Марио Добрый был по-прежнему рядом, но с тех пор, как Йозеф самолично запретил ему появляться в сказках, стал угрюмым и молчаливым. Время от времени, заметив чьё-нибудь грустное лицо, он оборачивался и, забывшись, начинал разгонять тучи… но встречал укоризненный взгляд Йозефа, или холодный взгляд своего двойника. Марио Добрый умел превращать слёзы в солнечные лучи, но он не умел драться. Поэтому он опускал взгляд, и тучи, чернее прежнего, возвращались на место.

Зато Марио Алчный никогда не терял самообладания и уверенности в себе. Всегда, даже в убийственную жару, на нём было длинное пальто и чёрная шляпа с огромными полями. Шляпу он сдвигал на лоб, а глаза закрывал тёмными очками, так что даже Йозеф не мог понять, насколько его спутник искренен и искренен ли вообще. Оставалось мириться с этим – сам ведь создал такого. Когда обманываешь кого-то, ни к чему, чтобы видели твои глаза, а обман для Марио Алчного превратился в ремесло, которое приносило хорошие деньги. Наживаться на детском горе – что может быть проще и прибыльней?!

В следующий раз они пришли в редакцию уже втроём.

— Хм… лучше, лучше, — пробормотал человек-рыба, уставившись в рукопись своими круглыми глазами, почти лишёнными ресниц, и, кажется, вовсе не двигая ими. Не хватало только жабр для полноты картины.

— Значит, вы принимаете рукопись? – спросил Йозеф тихо, словно боясь спугнуть удачу.

— Пока нет. Есть ещё, что доработать. Алчность – это похвально само по себе, но рассуди: о ком думает твой… как его… Марио? О чьей выгоде?

— О своей, разумеется. Он же, — Йозеф запнулся, на мгновение усомнившись, стоит ли так говорить: — он же всё-таки отрицательный персонаж.

— Вот именно! – воскликнул цензор, явно обрадованный понятливостью визитёра. – А нам нужен герой положительный, который думает не о себе, о нет. Он должен мыслить масштабами Империи, — цензор многозначительно поднял указательный палец и заговорил так, словно посвящал Йозефа в государственную тайну: – У Империи слишком много врагов. Их надо уничтожать. А что сделал твой Марио, чтобы с ними бороться? Какая Империи польза от его алчности?

Правильно, никакой пользы. Так быть не должно. Всё, абсолютно всё, должно приносить пользу. Каждое твоё движение, каждая твоя мысль, каждый твой вздох должен быть направлен на то, чтобы Империя процветала.

На этот раз Йозефа никто не вышвыривал из дверей, да он и не старался никому ничего доказывать. Он молча вышел на улицу и двинулся в неопределённом направлении, чувствуя себя опустошённым и отгоняя банальную метафору: опустевший сосуд должен быть чем-то наполнен вновь. Не сразу он услышал, как за его спиной переговариваются два знакомых голоса.

« …Если для процветания Империи нужны детские слёзы, — говорил один, знакомый, — я отказываюсь быть полезным. Не хочу я так, да и не могу».

«А если кто-то не может, или не хочет быть полезным, — парировал второй голос, пока что менее знакомый, но уже узнаваемый, — он должен прекратить своё существование. Это тоже будет, в некотором роде, пользой… Не так ли, а, Йозеф?»

Йозеф невольно вздрогнул. Да, он сам создал этого неприятного типа в тёмных очках, но почему-то не ожидал, что тот станет с ним общаться. «Ведь если он ко мне обращается и я его слышу, значит, он – это тоже я?»

Он не ответил. Но мысли у него в голове выстраивались именно в этом направлении.

Мальчик, который потерял родителей и плачет от того, что ему холодно и нечего есть, должен умереть, потому что от него нет пользы. Но если можно превратить его слёзы в серебро и это серебро направить на поддержку Империи, ситуация кардинально изменится. Он не только не должен будет умереть – наоборот, он будет лишён права на смерть! Это ли не настоящее благо?

«Но ведь нельзя же так – принимать правила обезумевшего мира, вместо того, чтобы бороться с несправедливостью, — вдруг повысил голос Марио Добрый. — Наши потомки не простят этого – нам, всем!»

«Потомки тебе не простят твоей бесхребетности, — свысока бросил Марио Алчный. — Изменить этот мир всё равно не в твоих силах. А значит, ты должен сам брать от него сколько сможешь, вот тогда, может быть, твои потомки и скажут за это спасибо. А если ты добреньким помрёшь от голода, — он издал странный звук, который должен был обозначать смешок, — твои потомки не успеют родиться».

А Йозеф всё молчал – ему нечего было ответить. Когда в твоей душе бьются ангелы и бесы, ещё можно собрать остатки сил и принять сторону кого-то из них. Но не тогда, когда и ангелов, и бесов породил ты сам.

Кровавое солнце стекало за горизонт медленно, словно жирное масляное пятно. Оно словно цеплялось за остатки дня, словно хотело напоследок оставить в этом мире ещё немного своих лучей и поддержать энергию хаоса. От этого ли мрачного света или отчего-то ещё, кровь стучала у Йозефа в висках и, прислушавшись, он различил звуки какого-то зловещего марша.

Империя должна победить,

Враг должен быть уничтожен, растоптан и унижен,

чтобы никогда больше не посмел поднять свою поганую голову.

Солнце за нас.

Солнце за нас!

Солнце! За! Нас!

И солнце давало это понять каждым своим кровавым лучом, несущим смерть и разрушение. Как можно было не заметить этого раньше?

Прав человек-рыба, человек-пиранья, человек-акула. Во всём прав. Прошло время добрых волшебников. Прошло и никогда не вернётся.

***

«…Марио был, как всегда, элегантен. Чёрный, безупречно подогнанный костюм прекрасно сочетался со светло-серой рубашкой от известного модельера и элегантной бабочкой. На ногах красовались белые лакированные ботинки с острыми носами. Лакей услужливо открыл перед ним дверь. На хромированной вывеске над дверью красовалась изящно выгравированная надпись:

ФАБРИКА ДЕТСКИХ СЛЁЗ

под руководством Марио Гранди

Да, наконец он обрёл фамилию, потому что такому человеку, каковым являлся господин Гранди, одного имени было оскорбительно мало. Он был воистину великим изобретателем. Найти такой неисчерпаемый источник поступлений в казну дорогого стоит, ведь детские слёзы – это единственное, чего в современной реальности всегда в избытке. Суметь конвертировать этот товар в оружие и направить его на благо Империи.– такую находку можно сопоставить разве что с изобретением колеса, или пороха.

Он чувствовал, что выполнил своё предназначение, и от этого был как никогда счастлив».

«Ты ведь даже не знаешь, ЧТО ЭТО – счастье…», — ослабевший голос Марио Доброго прошелестел в тяжёлом пыльном воздухе, но никто его не услышал.

***

Ещё недавно счастье Йозефа было простым и светлым – достаточно было уединиться, отдохнуть от толпы, погрузиться в свои мысли.

Теперь он лишился этого счастья. Везде и всегда, куда бы он ни скрылся, что бы ни делал, его преследовали три человека. Или, скорее, один в трёх ипостасях – Марио Добрый, Марио Алчный и Марио Великий.

С первым ещё можно было изредка поговорить – он всё-таки простил предательство и не смог оставить своего создателя. Но он таял на глазах, его голос становился всё тише, а взгляд почти совсем утратил свою чудесную силу.

Со вторым и третьим было страшно находиться рядом. Но самое страшное было в том, что они не явились со стороны, они, как зеркало, отражали самые тёмные уголки личности бывшего сказочника, а нынешнего… Йозеф и сам не мог бы сказать, кто он теперь. Во всяком случае – не сказочник.

Зеркала, стёкла, лужи – всё, что обладает безобидной способностью отражать, – стали ему страшны и ненавистны. Отовсюду на него смотрел Йозеф, а сквозь него просвечивали ещё трое, точнее, один, но лица его переливались, как масляное пятно на мокрой дороге. Вслед за зеркалами Йозеф возненавидел одиночество, тишину и собственные мысли.

Он устал и, наверное, подсознательно ждал дня, когда путь к отступлению окончательно исчезнет. И этот день настал.

«Нет прошлого. Нет будущего. Есть только настоящее. И это настоящее мы должны посвятить Империи. Мы уничтожим её врагов и возвеличим её друзей. Мы станем великими, построив великую Империю».

Так сказал Марио Великий, и Марио Алчный подобострастно склонил голову, соглашаясь со своим кумиром. Марио Добрый, кажется, хотел что-то возразить или просто проститься – и безвольно уронил голову, так и не произнеся ни слова. Странный холодок на мгновение кольнул Йозефа, но тот не успел осмыслить, что это было, потому что человек-акула вскочил со стула и принялся трясти его руку.

— Браво! – восклицал он, — браво! Это именно то, что нам нужно! Наконец ты написал свою сказку! Именно на таких сказках нужно воспитывать настоящих воинов. Бесстрашных, безжалостных, любящих Империю и ненавидящих врагов, готовых поступиться всем во имя блага Империи. Которые не щадят ни себя, ни своих детей, ни своих родителей во имя нашей победы. Мы издадим твою сказку, и ты получишь свой гонорар!

Несколько оглушённый, Йозеф переступил порог  издательства, а вслед ему донёсся приговор:

— Мы ждём от тебя новых сказок!

Человек-акула превратился в человека-спрута, он обвивал жертву своими щупальцами и не давал возможности освободиться. Он требовал новых сказок, всё более жестоких и кровавых.

Йозеф окончательно распростился с мыслями об одиночестве. Теперь его постоянно окружала целая толпа новых, обласканных обществом героев – убийц, грабителей, доносчиков и подлецов всех мастей. Целая толпа, созданная его и только его воображением… Человек-спрут восторженно приветствовал рождение  каждого нового персонажа, немедленно отращивал очередное щупальце и опутывал им Йозефа. Он вытягивал из человека жизненные соки с тем, чтобы скормить их таким привлекательным, таким сказочным персонажам.

***

Ганс заметил приближение Йозефа из окна и поспешил распахнуть перед ним дверь.

— Добро пожаловать, господин Гранди, — приветствовал он гостя. Этим именем знаменитого сказочника стали полушутливо-полупочтительно называть после выхода первой же истории о Марио Великом. Поначалу Йозеф вздрагивал, потом демонстративно не реагировал, потом ему стало даже нравиться. А сейчас – много ли способен чувствовать кокон, внутри которого ничего не осталось?

— Ваше любимое, — Ганс услужливо поставил на столик большую кружку тёмного пива и, пристроившись рядом, принялся рассказывать новости: — Говорят, ночами на охоту стал выходить дракон. Говорят, он так огромен, что своими крыльями затмевает звёзды, а своим дыханием может сжечь разом несколько домов со всеми их обитателями. И каждая человеческая жертва делает его всё больше и могущественней. Говорят, ему всё равно, где охотиться, и что он не нуждается в отдыхе. Говорят даже, что он летает с той скоростью, с которой планета вращается вокруг солнца, находясь всё время на противоположной от светила стороне…

Много было слухов, мало кто мог похвастаться тем, что видел дракона воочию, ведь все эти «счастливцы» быстро обращались в пепел. Но наутро, при свете тусклого солнца, все могли наблюдать ещё не разнесённые ветром кучки пепла – всё, что осталось от недавно живших и дышавших.

— Это всё неважно, — сухо перебил его Йозеф. – Говорят, врагам он несёт даже большее горе, чем Империи, а значит, является несомненным благом.

И тогда солнце стало чёрным…