ГЛАВА 15.
В шалмане всё ходило ходуном: сегодня играли в «наиб», и сам лугаль Шмарьягу занял главное место за столом. То есть, в карточных играх главных или не главных участников не бывает, но как-то само собой вышло, что все в шалмане оказывали сейчас почёт именно ему. Он пришёл около часу назад, когда четверо игроков за большим столом уже готовы были передраться. А всё по тому, что плекторскому прихвостню Вингу очень уж везло, и он выиграл пятый кон подряд. У купца с севера на руках были два «тани – наиба», и он не сомневался в выигрыше, но Винг вдруг выложил сразу и «малика», и «наиб – малика», и на руках у него осталось только две карты, а у купца – четыре. У солдата из внутренней охраны было тоже четыре карты, но среди них припутался «шутник», или как его тут называли «могарбиш» — карта дурная, недобрая. Если б удалось её сбросить с двумя «чашами» или хотя бы «жезлами», то стражник неплохо б наварился – выигрыш в таком случае становится вдвое больше. Но «могарбиш» остался у него на руках, и удвоился только его проигрыш — пятый уже подряд. Пришлось выложить аж пятьдесят шиглу, и он просто кипел от ярости. И почему он должен отдавать такие деньжищи слюнявому мальчишке?! Четвёртый игрок, виночерпий из «внутреннего города», слывший редким жуликом и бестией продувной, проиграл уже сто шиглу, и не сомневался: гадёныш мошенничает! Уж он-то знает толк в обмане, и не раз умело сбрасывал лишние карты под низ колоды, но сегодня у него на руках осталось аж пять штук. «Да не было такого отродясь, лопни мои глаза!» Глаза не лопнули – лопнуло терпение. И, когда Тсуни скромно, с невинным смущением сгребал кучу серебра на свою сторону стола, он наконец не выдержал и взревел:
— Хотелось бы мне знать, каким магнитом ты притягиваешь наше серебро, паршивец! Или ручонки такие липкие, или, может, помогает кто? Ну-ка, повремени денежки считать! Нечистое дело с твоим выигрышем.
Солдат тут же охотно закивал и начал тяжело подниматься, готовый в любой момент схватить мальчишку за глотку, но Тсуни Винг жалобно и очень убедительно запищал:
— Да что вы говорите-то, почтенные? Я ж девять раз сегодня проиграл; даже пояс свой на кон ставил! Чуть вообще без порток не остался. А теперь мне повезло малость, и чем я виноват? Вы, господа хорошие, устали, наверно, вот и проигрываете. – Он прикрыл локтём монеты и стал потихоньку ссыпать другой рукой серебро в мешочек. – А всё почему? Потому что вы сидите тут и вином заправляетесь, вот у вас и притупилось внимание. А я сладкое ем: финики и орехи, и лукум… Уже целое блюдо съел, потому и выигрываю.
Стражник помедлил, пытаясь осмыслить то, что сказал паренёк – так и завис с поднятой над диванчиком задницей и на полусогнутых. Тсуни невольно хохотнул и тут же стыдливо хрюкнул, подавляя веселье. Купец масляно улыбнулся, голодным взглядом рассматривая юного везунчика. Он не очень жалел о потерянных деньгах: золотоволосый «лукумчик» напротив такой аппетитный, что аж слюнки текут! Интересно, дорого ли он возьмёт за свою ласку этой ночью? И, желая подольстить красавчику, он примирительно помахал рукой, обращаясь к зависшему солдафону:
— Не надо обижать хорошего мальчика, да? – Мужчины обернулись к нему и уставились на сверкающие искры драгоценных камней, что лучились у него на пальцах. Этот блеск вызывал уважение, но игроки всё равно бычились и сжимали кулаки. Купец затянул на распев: — Что такое деньги? Зачем мужчинам говорить о деньгах? Пусть кадишту печалятся о паршивых шиглу; пусть жадные бабы воют о деньгах по ночам! Настоящие мужчины легко берут, легко отдают!
— Так вот пусть этот крысёныш и отдаст обратно то, что добыл как вор! – Взревел виночерпий, не желавший из-за сопливого мальчишки расставаться с тем, что так трудно было нахапать в чужих карманах. Он пришёл сюда с надеждой на хороший прикуп, но удача состроила ему козью морду и села на колени к смазливому шлюшонку. Просто зло берёт! Он вскочил, погрозил Тсуни кулаком и двинулся на него: — Ты обманщик, и я заставлю тебя заплатить за это! Верни деньги, и уйдёшь отсюда живым!
Солдат тоже вылез из-за стола и, постукивая кулаком о кулак, попёр на паренька. Тсуни, поспешно запихивая оставшееся серебро в кошель, вскочил и попятился от стола:
— А вы гадами не будьте, и тогда я не стану жаловаться своему господину. Небось слыхали, как он образумил Гершона и Цахи – тех типов, что ограбили меня? Он не любит, когда кто-то трогает его вещи. Хотите убедиться в этом? Ой!
Он, отступая спиной к выходу из шалмана, во что-то врезался и в страхе замер. Большое, сильное тело стало позади него словно стена и тяжёлые руки опустились на плечи. Гулкий, незнакомый голос пробасил у него над ухом:
— Не так быстро, сладенький! Посиди с нами, поиграй немножко – глядишь, большие дяди и перестанут сердиться. И я с вами посижу, может даже целый дарик поставлю! Ты вроде хорошо играешь?
Все вокруг замолчали и разгневанные игроки – неудачники враз присмирели. Они стали пятиться, но мужчина за спиной Тсуни рявкнул: — Ни с места! Я не разрешал никому уходить! – Стражник и виночерпий поспешно сели на свои места, а Тсуни наконец-то отважился обернуться, и душа его тут же ушла в пятки. За ним стоял лугаль Шмарьягу – самый грозный военный вождь этой части Аккада, большой человек. Шмарьягу очень любил азартные игры, и немало купцов и странствующих мужей из богатых, благородных семейств остались почти что нагишом после хорошего «наиба» в его компании. Но он никогда не забирал последнего и гордился своим великодушием. И все хором восхваляли его за это, и за талант игрока; почтительно звали «малик», как главную карту в колоде, и старались спрятать свои кошельки подальше: местные предпочитали не садиться за его стол. Но те, кому не удавалось улизнуть, потели изо всех сил: лугаль уважал хорошую игру и хороших игроков. Правда он редко делал такие огромные ставки: дарик – это чистое золото, много золота! И выпивохи, с любопытством глазевшие на разборку, загудели, заволновались: ух ты! Крутая игра будет! Если повезёт – даже с поножовщиной. И толпа робко обступила группу мужчин, влипших в историю. Тсуни понятия не имел, как поступить. Он хотел было попытаться вырваться и убежать, но голос, звучавший в его голове, неслышно произнёс: «Садись за стол. Играй, как играл. Выдашь себя – и тебе больше к игрокам не ходить». И Тсуни, покорно кивнув, неуверенно поплёлся на своё место за столом.
И вот уже час четверо умелых игроков нещадно обдирали друг друга, и горки серебра как живые переползали с места на место – удача и правда оказалась ненадёжной подругой. Стражник Цитадели удрал прямо сразу, не решившись нарываться на неприятности перед лицом вождя. Мысль о том, что он выиграет у лугаля хоть одну шиглу, повергла его в ужас, и он, такой большой и волосатый, покрылся испариной, и у него жутко забурчало в животе. Шмарьягу понял, от чего тот вдруг шумно выпустил злого духа, и повелительно махнул солдату на дверь. Дважды намекать не пришлось, и игроков осталось трое да плюс сам Шмарьягу. Виночерпий тоже хотел бы убраться по добру по здорову, но час назад не сумел найти достойной причины. И вот теперь он крякнул с досады, стараясь скрыть злость и обиду: он проиграл всё. Даже сверх того: заветный золотой дарик, что лежал по левую руку Шмарьягу, просто околдовал его, и он так страстно мечтал заполучить монету, что дважды брал в долг у хозяина шалмана. Несколько раз ему повезло, но потом… « Может, повеситься, что б долги не выплачивать? Занял столько, что до зимы не рассчитаться!» — зло думал виночерпий, глотая слёзы по дороге домой. — «А всё этот гадёныш виноват, что б ему сожрать крысу, сдохшую от чумы!»
Тсуни было подумал, что игра подходит к концу: купец явно устал и разочаровался в игре. Денег он тоже просадил чёртову уймищу, да и мальчишка с золотым вихорком уж наверняка достанется сегодня не ему. Он в очередной раз прикупил и тут же крякнул от досады: дурной «могарбиш» скривил свою нарисованную морду, однозначно намекая на очередной проигрыш. На последний его проигрыш за этот вечер! Он встал и раскланялся, не обращая внимания на недовольный взгляд лугаля: купцы люди вольные, и лугали им не указ. И Тсуни, неуверенно поглядывая на невероятно большую кучу серебра у себя под руками, робко заикнулся:
— Ну что ж, раз уж все разошлись, то и мне… – Он чуть привстал, надеясь, что Шмарьягу позволит ему удрать. – Вдвоём в «наиб» не играют, а больше тут хороших игроков и не видать, да? А мне пора, не то хозяин рассердится…
— Сядь. – Незнакомый голос раздался у него за спиной, и от этого единственного слова у Тсуни внезапно подкосись ноги. Он просто упал в своё кресло, и его пронзила дрожь. А говоривший обошёл вокруг стола и стал в круге света, разлитого над игроками и картами. Усталый и напуганный Тсуни только сейчас понял, что просидел за игрой много часов и в шалмане очень поубавилось народу. Лампы вокруг давно уже потускнели, и только над их столом сияло тёплое, золотистое пятно света. И в этом сиянии перед игроками возникла чёрная фигура, лишённая ясных очертаний. Просто большой, бесформенный чёрный плащ и капюшон, скрывающий лицо незнакомца. Движения его были какими-то ненастоящими, будто каждое из них имело особое значение и требовало усилий, а потому тело пришельца перемещалось короткими рывками. Всё это и без того было неприятно в своей непонятной безликости, даже бесчеловечности, а тут ещё Тсуни понял, что дрожит от чужого страха. Ну совсем здорово! Какие-то странные образы замелькали в его сознании, и он услышал далёкое эхо беззвучного вопля – вопля, не рождённого губами и дыханием, но исторгнутого из глубины гнилого разума убийцы. От такого оранья свихнуться можно! И Тсуни, сжав пальцами виски, в отчаянии замотал головой и застонал: «Пожалуйста, не надо! Отпустите меня; мне больно!» Ещё несколько раз он мысленно позвал того, кто сейчас владел его мозгом и разрушал этот самый мозг, но никто его не услышал. Страшные образы волнами наплывали друг на друга, и он чуть не утонул в этом потоке. В отчаянии он собрался с силами и мысленно влепил пощёчину невидимому мучителю. Что-то ахнуло у него в голове, и чужое сознание отпустило его. Тсуни выдохнул с облегчением и только тут заметил, что Шмарьягу озадаченно смотрит на него, а бесформенный незнакомец уже уселся в свободное кресло и высыпал на стол серебро.
— Я хочу играть. – Спокойно и безо всякого выражения проговорил «чёрный», как тут же прозвал его Тсуни. Лугаль недовольно скривился, кивнув на горку монет:
— Ты серьёзно? Тут играют по-взрослому, а это просто мелочь для прислуги. Пойди, попроси у папочки ещё!
«Чёрный» издал странный звук, похожий на насмешку, и грохнул ладонью о стол. Шмарьягу невольно вздрогнул и отшатнулся: незнакомец пугал и его, хоть он низачто и не признался бы в этом даже самому себе. Тсуни – то просто обмер от страха и перестал дышать. Ну до чего жуткий тип! А «чёрный» поднял ладонь, и на скатерти засверкала золотая монета – такая же, как у Шмарьягу. Целый дарик! Теперь на столе было аж два дарика – огромное состояние, и за такие деньги люди глотки режут друг другу. А Тсуни ничего так не хотелось, как сбежать немедленно. Играть он уже не мог: голос, что нашёптывал ему правильные решения, теперь не только не помогал ему, а наоборот – мешал своим далёким, неясным постаныванием и всхлипыванием. «Хвати уже! Я так не могу! Мне это мешает, я не могу сосредоточиться.» Тсуни действительно не мог сосредоточиться на игре, и, повинуясь жестам своих партнёров, выгреб на середину стола всё своё серебро и непослушными пальцами взял карты…
… – Ваша милость, Вы слышите меня? Нельзя тут оставаться. Если Вас тут увидят, все догадаются, что мы делали. Давайте уйдём! Вот, обопритесь на меня, и потихонечку, полегонечку…
Рейза казался совершенно разбитым, а в его отсутствующем взгляде струились чёрные тени призраков. Тсуни едва лишь взглянул в его глаза и ахнул от страха: Плектр был в плену самых мрачных и жутких иллюзий, которые можно только представить себе, и часть этих видений обрушилась на паренька. С тех пор, как Тсуни стал отдавать всего себя, всю свою силу и энергию любимому господину, он постоянно получал свою порцию ночных кошмаров Огненной Розы. Стоило только Рейзе хоть чуть переутомиться, так на Тсуни сливалось столько мерзких видений, что его начинало тошнить. Конечно, Рейза очень быстро научил его защищаться от такого воздействия, и тут годились все средства. Можно было встать на голову и ждать, когда кровь прильёт к мозгу, и тогда от боли и дурноты видения пропадали. Можно было набиться «в гости» к Итмару или даже к душечке Хагаю, и все кошмары тут же терялись где-то в смятых постелях. Но это всё в очень серьёзных случаях. Если страсти были не очень крутыми, то хватало простой гимнастики и умывания холодной водой. После этого оставалось только держаться подальше до тех пор, пока Рейза не отделается от своих кошмаров. Но не в этот раз. Сейчас его господина колотил озноб и он мотал головой, стараясь отогнать призраков. А Тсуни, едва дотронувшись до него, сквозь пелену нереальности увидел каменистый курган, утыканный кольями с черепами, и стройные ряды каких-то диких мужиков… «Колесо духов»… Странное и страшное место, а в центре круга – высокий субъект, который показался Тсуни знакомым…
— Да, это – «крысак». Точно такой же сейчас пропивает наше серебро в компании Шмарьягу там, в шалмане. – Рейза грубовато отпихнул паренька и постарался взять себя в руки. Он замычал совершенно дурацкую, модную в те дни песенку, и, уцепившись за каменную задницу какой-то безобразной скульптурки, за которой прятался, стал медленно подниматься на занемевшие ноги. Тсуни хотел было помочь ему, но тот прорычал сквозь зубы: — Что, на грубости нарываешься? Хочешь познакомиться с этим типом поближе? Так вернись в шалман и больше не лезь в мои мысли!
— Да очень мне это надо — лезть в Вашу кошмарную голову! Только Вы тут сами разбрасываете свои мысли, как мусор! Хош – не хош, а замажешься!
— Тьфу на тебя, тупой бегемот! – Рейза сердито сплюнул и попал прямо в статую, изображавшую Бога пьянства и разврата. – Столько времени трачу на твою башку безмозглую, но это бесполезно: тебя, похоже, в детстве уронили! – Он устало привалился к посеревшей от времени заднице алебастрового божества, и Тсуни невольно захихикал: так забавно выглядел сердитый Плектр в обнимку с голыми каменными телесами. Рейза скривился: — Хватит уже ржать-то, шлёндра бессовестная, жеребец стоялый! «Хош – не хош…» — передразнил он юного любимца. – Лучше вот о чём подумай: то, что мы в этот раз пролетели с нашим мошенничеством и проиграли такую кучу денег само по себе паршиво, но я не думал, что когда-нибудь столкнусь с таким чудовищем, с этим крысаком. – Он тяжело вздохнул. – И теперь ни мне, ни этому мёртвому демону в моей голове покоя уже не будет. Я не смогу с этим нормально жить, понимаешь?
Тсуни не понимал. Ну да, страшный сукин сын этот крысак, и на Плектра такая мразь действует очень болезненно, но чего так уж переживать-то? Крысак приехал, крысак уехал…
— Нет, мой мальчик, всё не так просто. – Рейза наконец-то оправился от шока и, поманив Тсуни к себе, опёрся на его руку. Они поспешно двинулись в полумрак бокового коридора, стремясь поскорее скрыться с места своего неудачного преступления, но на Рейзу снова накатили слабость и дурнота, и он замедлил шаг. Тсуни с беспокойством прислушивался к его судорожному, хриплому дыханию, и уже собрался было тащить на себе хозяина, но тот покачал головой: — Нет, не беспокойся. Давай просто уйдём отсюда. – Они немного помолчали, а потом Рейза продолжил: — Знаешь, я привык существовать в стороне от всего этого – и от живых, и от мёртвых, и знать не знал ничего ни о тех косматых бандитах рефаимах, ни о крысаках… Та часть мира, что за стенами, не для меня, но… Я не могу остаться в стороне, понимаешь? Нет, не понимаешь. Но сейчас я не сумею объяснить, почему. У меня что-то совсем голова перестала соображать. Давай просто ноги унесём подальше отсюда, не то мои мозги совсем расплавятся.
— Да и попадаться нам нельзя. Если нас тут вместе спалят, мне уже навсегда в шалманы дорогу закажут, а то ещё и поколотят! А я так ведь и не понял, почему проиграл, и что это за рефаимы какие-то, и кто такой крысак… И кто в какой стороне должен оставаться, тоже не понял, но с этим позже разберёмся. Может, правда поторопимся? — Тсуни грубовато потащил измученного Плектра в его покои, хотя сам считал, что сделал это очень бережно и осторожно. И только когда тот тихонько застонал, он остановился, отпустил руку хозяина и выругался. Рейза осуждающе нахмурился, а паренёк стал брюзжать, как недовольный сват: – Надо же, мы и заговор задумали, и спланировали всё, а кому бежать-то? Лапы благородные кое – кого вообще не держат! И нечего тут на меня молнии метать глазами своими. Лучше на себя сердитесь. Это ведь мы из-за Вас почти всю нашу наличность проиграли!
Потом он ещё очень долго бубнил, сокрушаясь по поводу денег. Сумма действительно была огромная, и это были почти все их сбережения. С того дня, как Рейза решился на это безумие – на бегство из Цитадели, они с Тсуни старались добыть денег, и побольше. И не придумали ничего лучше, чем мошенничать в «наиб». Тсуни садился за стол, ставил сперва по маленькой, а потом больше и больше… Рейза скрывался где-нибудь неподалёку и аккуратненько влезал в мозги игроков, а Тсуни, повинуясь его неслышным указаниям, мухлевал. Он то проигрывал, то увеличивал ставку, то делал вид, что хочет соскочить или же наоборот – что у него от жадности помутилось в голове… Хорошо играли. Были очень осторожны, и скоро Тсуни прослыл отличным игроком, хотя и непредсказуемым малость. Некоторые его противники подозревали, что крутые выигрыши этого сопливого мальчишки как-то связаны с тем, на кого он работает, и даже посылали своих слуг или собутыльников обшарить закоулки вокруг шалмана, в котором в этот раз шла игра. И каждый раз пособники возвращались ни с чем. Плектра поблизости не было, а он вроде как не может управлять тем, кого не видит. В прочем, кто его знает, что он там может, а что – нет? Главное, не видать его. Ну а Рейза, для удобства проникновения в чужие мозги скрывавшийся совсем рядом, брезгливо усмехался: Цитадель просто набита придурками! Заставить тупицу не видеть и не слышать того, кто прямо возле тебя – это шуточки для первогодков «Плектрона». Да что там: любой, у кого есть хоть пара извилин, способен на это. Но вот если Барон уличит его, если прознает про его мухлёж – тогда быть беде! Можно, конечно, попробовать отпереться, но… Вот если б Барон прямо сейчас «поставил его на правёж», как тут называли убеждение с принуждением, то Рейза мог бы сломаться. Нет, конечно, он унёс бы свои тайны с собой в могилу, или же в тот самый проклятый «чан с подливкой», но всем его планам пришёл бы конец. А сейчас к его заботам прибавилась ещё одна – крысак… Вот дьявол! Ну никак не сосредоточиться на важном: мальчишка достал своим нытьём!
— Да уймись же ты, олух! Подумаешь – проигрались! Не дорого досталось, не больно жаль. Ещё выиграем. – Едва вернувшись в свои покои, Рейза зарылся в подушки на постели, поджал ноги и потянулся к кальяну. Ему хотелось, что б мысли освободились от пугающих образов, что бы заструились свободно и беспечно, ничем не наполненные и ни к чему не устремляясь. Просто холостой ход, таковость , эхо пустоты… Сначала довольно-таки неприятно, а потом наступает просветление – совершенное понимание реальности такой, какая она есть, принятие неизменной и однозначной истины. И в этой пустоте родится новый образ – образ мысли, образ его собственных желаний и возможного поведения. Он прикрыл глаза и затянулся дымком, стараясь подключиться к всеобщему полю, и ему даже почти удалось это, но причитания молоденького слуги достали его так, что он в сердцах разразился потоком брани высшего солдатского сорта. Тсуни ошеломлённо уставился на своего утончённого господина, который ругался хуже пьяного истопника, и присвистнул:
— Ну ничего себе! Вы не белый и не пушистенький, оказывается…
— И если ты не перестанешь завывать не по делу, мозги ложкой выскребу! Сказал же, будут у нас деньги.
— Да откуда им взяться? Почти целый дарик просадили, и осталась только мелочь. С этим и срамиться-то в шалман не пойдёшь, да к тому ж ещё тот мужик в капюшоне… А продать нам пока тоже больше нечего. Остались самые красивые вещи.
— … И?
— Да и так уже болтают, что я ворую вещи у Вашей милости, и Барон скоро прознает про это. Как тогда выкручиваться будем?
— Да плевать на Барона! Что хочу, то и делаю!
— О, конечно. Интересно, Вы плакать начнёте до того, как он мою башку об стенку размозжит, или после? Вы ж потом всё ему объясните, да? – Рейза нахмурился, призадумался. – Вот – вот, и подумайте над моими словами. Да пёс бы с ней, с моей головой. Продать всё равно ничего не сможем. Не по средствам тутошним баранам ваши вещички. А на что мы будем жить там, за стенами, а?
Рейза вздохнул. «За стенами»… До этого ещё так далеко! И кто знает, возможно ли это вообще? Но он только легкомысленно пожал плечами:
— Да не пропадём. Ты найдёшь какую-нибудь работу.
— Вот как! Таких неудачников там не считано – не меряно, а я и делать-то ничего толком не умею.
— Ну и ничего страшного. Я всегда могу заняться проституцией, и…
Потом он сто раз пожалел о своей опрометчивости. Около часу ему пришлось то затыкать уши, что б не слышать отчаянных, гневных воплей своего приёмыша, то утешать его, то ругать…. Ну а когда Тсуни перестал истерить, Рейза вдруг обнаружил, что разум его полностью освободился от мрачных теней, и он способен обдумать свои тревоги. Крысак. Да, эта тварь полностью овладела его мыслями. Теперь, когда он избавился от невольного страха, он с равнодушной отстранённостью вгляделся в этого монстра. Внутреннее зрение обрело резкость и чёткость, и Рейза видел его теперь словно раздетым до костей, не упакованным в обёртку из ужаса и ненависти. Мерзкий тип, однако! Когда-то и он был человеком, но Рейза, обследовав его разум, не нашёл почти никаких воспоминаний и ощущений, принадлежавших миру людей. Всё в этом существе было подчинено его миссии – сеять хаос, провоцировать панику, истерику, убийства и самоуничтожение. Даже когда крысак расслаблено играл за столом в «наиб», его мысли непроизвольно шарили по всем закоулкам Цитадели и прикидывали, как можно было бы нанести здешним обитателям максимальный урон. Нет, ничего такого он не планировал, но обдумывал акцию просто так, тренировки ради. Он мысленно видел, как пальцы его привычно нащупывают кнопку на серебристой коробочке, что он всегда носит на поясе, и как начинает вибрировать включившийся волновой излучатель… Уже через несколько секунд паника охватывает игроков и выпивох. Они вскакивают, начинают метаться в поисках укрытия или спасения; они натыкаются друг на друга и кидаются в драку, и скоро уже занавеси и скатерти сорваны и подожжены… Пора убираться, иначе легко попасть в перестрелку! Рейза ощутил прилив злорадного, мстительного удовольствия крысака. В этом не было ничего человеческого, и Плектр поёжился: до тошноты знакомое чувство. Будто он хорошо знает ту сущность, что владеет телом провокатора, и это «нечто» слишком похоже на него самого, на Рейзу. Словно они…
— Вот дьявол! – Рейза сел среди подушек и напрягся так, словно на него вот – вот собаки набросятся. – Мы как будто слеплены из одного теста, только начинка разная! Ох! Выходит, крысак тоже творение Мастеров «Плектрона»? Нет, не может быть. Мастерам это не под силу. И Плектров создают не они – они просто изменяют то, что уже создано, по своему усмотрению…
— И чего Вы там бормочете? – Тсуни с беспокойством уставился на хозяина, которого словно лихорадка одолела. – Может Вы кушать хотите? – Рейза непонимающе нахмурился, и паренёк торопливо попятился к маленькому хозяйственному чуланчику, или как его в этих краях называли – кулану, в котором хранились кое – какая провизия и посуда. – А чего? Вы ж сами говорили что-то про начинку, про тесто… Я сейчас подам Вам что-нибудь вкусненькое, а потом…
— Да убейся же ты с разбегу о стену, чудовище! При чём тут твои пироги?! Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? – Рейза быстро заводился, и Тсуни стало страшно. С того момента, как они повстречались с тем мужиком, на его господина что-то такое нашло, что впору было доктора Пини с успокоительным вызывать. С большой – пребольшой дозой успокоительного! Но Рейза услышал его беспокойные мысли и покачал головой: — Нет, всё в порядке. Ничего не надо. Это просто… – Он немного помолчал, не зная, как объясниться. – Я не знал раньше о том, что существуют такие люди как этот крысак. Я даже прозвища этого не слышал – сегодня в мыслях его прочитал. Но этот крысак – это чистое зло. И я не понимаю, откуда оно взялось. Но это существо – оно такое же искусственное, как и я, как все Плектры.
— Почему Вы называете себя искусственным? Вы ведь не…
Тсуни надул было губы, собираясь убеждать хозяина в том, в чём сам не разбирался, но Рейза отмахнулся от него:
— Просто помолчи! Это сейчас не важно. Важно другое: откуда взялся этот крысак, какие у него планы и чего хотят те, кто направляет его. Вот с этим я и хочу разобраться, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Вы сказали – он чистое зло. Что это значит?
— А то, что смысл его существования – сеять смерть. И как я был когда-то просто ребёнком из племени Касдим, так и они, эти крысаки, были когда-то просто людьми из племени «Рефаим», кажется. И – да, это так – ответил он на молчаливый вопрос паренька. – Он не единственный. Не знаю много ли таких, но точно больше одного. То, что я успел увидеть, когда обследовал его личность, так это дурная копия моей собственной истории. Кто-то из жрецов Демиургов указал на мальчика перстом, и вот уже свеженькое мясо поступает в обработку. Больше нет живого человека, есть только живая игрушка Богов, подделка. Только меня обучили потрошить мозги, а их – просто потрошить! В общем, они, крысаки – это избранные палачи, так же как и я. Хватит полыхать и раздуваться – тебе стоит понять наконец-то, кто я, и что я на самом деле. Только я, конечно, круче. Я – полубог, а они – высококачественные техники. И это они составляют дорожную карту смерти. Я видел в его мыслях часть его плана, и теперь мне не будет уже покоя, пока я не…
Рейза осёкся. Он хотел было сказать – «пока не остановлю его», но сообразил, что малость запутался. «Остановить его»? Да ведь он же не один, и Рейза, ничего не знает обо всём этом. Ни о племени рефаимов, ни о крысаках, ни о том, кому и зачем всё это вообще понадобилось. Сам — то он точно знал, почему его всё это так задело. Тот демонический голос, что теперь слышится ему всюду, нашёптывал ему пугающие откровения и приказывал: «останови это! Помешай им! Я дал тебе жизнь и силу, и ты должен подчиниться. Сделай это, иначе они заберут у тебя самое дорогое!» На мгновение зажмурившись, он воскресил в памяти то кошмарное видение: изувеченное тело мёртвого Лиора и тесак, занесённый над головой Амита… Только как объяснить всё это пареньку, что смотрит на него сейчас такими щенячьими глазами, что хочется добыть где-нибудь мячик и поиграть с ним? Рейза устало вздохнул и притянул Тсуни к себе.
— Ты наверно не понимаешь до конца, что со мной такое. На «той стороне» я подцепил жутко изысканную заразу – какого-то демона – прилипалу. И он требует, что б я остановил крысаков. Зачем демону это нужно, я пока не знаю. Позже разберусь. Но в этом наверняка есть смысл.
— И потому намерены впутаться во всё это, и организовать им что-то вроде войны?
Реза поднял брови и хохотнул:
— Как ты сказал? Война? Да в своём ли ты уме, детка? Ты и правда думаешь, что гожусь на что-то вроде этого? – Тсуни неопределённо пожал плечами, и Рейза легонько хлопнул его по лбу: — Очнись, глупый! Я тут вроде как в запертой клетке, да и вообще – слабак из слабаков… Я никогда и ни с кем не боролся, и у меня ни духу, ни ума не хватит на такие подвиги. Я могу, конечно, в охотку посопротивляться немножко, или глупость какую-нибудь учудить, но для меня это всегда плохо заканчивается, и я либо полностью ломаюсь, либо умираю. А это ужасно неприятно. Но если я сейчас ничего не сделаю, то тебе, мой мальчик, некуда будет бежать. – Он с любовью и печалью посмотрел в глаза Тсуни, и у того горло перехватило от нежности. Он хотел что-то сказать, но не смог, и только припал губами к руке дорогого господина. А тот, поглаживая его шелковистое золото, прошептал: — Я должен защитить тебя. Я должен спасти от них того, кого люблю, понимаешь? Там, за стенами, не останется ничего, кроме варварства и безумия, если их никто не остановит. Только полумёртвые рабы и кровь, зверства и безнадёжность. И теперь это уже касается меня лично. Я совершенно не представляю, как мне это сделать, но знаю точно: пока война не закончена, тебе туда нельзя. И здесь тебе тоже оставаться нельзя! – Снова перед глазами у него проплыло видение смерти Лиора и Амита, и он тряхнул головой, прогоняя его. – Нет, этого не будет. Я придумаю, что делать. Ты только не вмешивайся ни во что и постарайся не думать ни о чём, ладно? Да, воевать я не умею, но выбора сейчас нет, и я всё сделаю. На этот раз я справлюсь.
