Встреча вышла случайной…

«О чем писать? Для кого писать?…»
Перебирая в памяти эти литературные стоны, я спускаюсь в подземный переход на Большой Садовой. В сумке оттопыривалась пачка рукописей, которую надо просмотреть, отобрать стихи и рассказы в будущий коллективный сборник.
«О чем они пишут? Для кого? Ведь всё уже сказано тысячу раз, — вспоминаю привычные фразы маститых литераторов, — так нет же строчат, переводят бумагу. Хотя сейчас другое – время компьютерной наркомании. Виртуальный мир поглощает умы, отсасывает мозги, не оставляя времени для мира реального. Им некогда оглядеться вокруг, почувствовать, осмыслить что-то свое. А писать о виртуальном мире, это даже не постмодерн, это гораздо хуже, скучно и нелепо.»
Я выбрался из перехода, продолжая вести внутренний монолог. Тут я поймал себя на мысли, что в одно и то же время невольно существую в двух разных мирах: в мире реальном, где привычный шум улиц, нагромождение домов, снующий транспорт между ними, который мне необходим. И другой внутренний мир рассуждений, бесед с самим собой, с воображаемым собеседником, которого я представляю в своём внутреннем биокомпьютере мозга. Реальный и виртуальный мир соседствуют во мне, не мешая друг другу.
Впрочем, и эта мысль, вероятно, посещала кого-нибудь раньше, и этот кто-то становился «властителем дум» на определённое время.

Подошел автобус. Я поднялся в салон и стал продвигаться в поисках свободного места. Поездка предстояла дальняя, поэтому за эти полчаса я хотел успеть просмотреть хотя бы часть рукописей. Почему-то эти отпечатанные на принтере, набранные на компьютере тексты, к которым не притрагивалась рука автора, называют по-старинке рукописями. Многие литераторы, особенно журналисты давно отказались от карандашей и ручек. Пользуются диктофонами, ноутбуками, какие там к чертям рукописи.
Рассуждая таким образом, я нашел свободное сиденье и достал стихи одной начинающей поэтессы Валентины К. Рядом со мной сидел молодой оболтус: нос картошкой, на щеках веснушки, стрижка – под бокс.
Меня тоже так стригли в детстве, чему я отчаянно сопротивлялся. Тотального понятия «мода» ещё не существовало. Без волос я просто чувствовал себя незащищённым и всякий поход в парикмахерскую воспринимал, как личную трагедию. А теперь мода диктует короткие волосы, низводя их до лысины. Мода похлеще родительской опеке.

Стихи Валентины мне понравились на первом обсуждении. Она приехала в столицу Юга России из более древнего казачьего города, но писала не о казаках, как требовалось, а о своём, о девичьем:

«Голос чётко
и ясно
звучит,
встреча вышла
случайной и знаковой.
Как там сказано
у Ахматовой?..
«Этот может
меня
приручить».

Я прочитал ещё несколько строк и заметил, что пацан, рядом сидящий и жующий «Попкорн», перестал жевать и скосил глаза на белоснежный лист со стихами.
«Привет!
А мне бы хотелось немного большего,
А мне бы хотелось с тобой по имени,
Чтоб видеть глаза твои нежно-хорошие,
Чтоб вместе на улицу пасмурно-зимнюю…»

Пацан неотрывно ел глазами эти строки. Я листал рукопись поэтессы, а он неотрывно читал и читал вместе со мной. Я даже стал листать помедленнее, чтобы он успел просмотреть, да и я иногда делал пометки карандашом.
Он так и не притронулся к «Попкорну». Когда я пролистал страницы до конца, он шмыгнул носом и скользнул вперёд под поручни салона автобуса. Тот как раз затормозил на остановке. Парнишка выбежал. На минуту остановился и посмотрел в мою сторону.
Взгляд его мне показался осмысленным и даже внимательным. Мы встретились взглядами.
Автобус тронулся. И тут парнишка поднял руку, как бы прощаясь со мной, словно с давним другом. Со мной, совершенно незнакомым дядькой. Неожиданно.
Достаю очередную рукопись: «Возможно это и есть наш будущий читатель?» – думаю я.

рекомендовать