Оттепель не пришла

Оттепель. С крыш капала вода. То там, то здесь – с грохотом срывались глыбы сосулек, висевших на старых карнизах. Прохожие опасливо задирали головы вверх. Лотерея, то ли попадёт в тебя, то ли нет. И что считать выигрышем? В грязном сером месиве таявшего снега тонули ноги. Огромные сугробы на обочинах дорог. Дворники – азиаты давно плюнули на всё, и, поминая Аллаха, лишь для вида скребли улицы лопатами. Резким диссонансом в этом царстве тяжелого неба и серой грязи сугробов пылали рекламные щиты и ехали красивые иномарки. А с неба капал дождь вперемешку с мокрым снегом…

Капитан Муромов, участковый уполномоченный, стоял и курил на небольшом мостике через Обводный канал. Хотелось горячего чая, а может быть и водки. Муромов не пил с утра, но настроение в этот день было особенно поганым. Вокруг, словно натасканные псы, сновали опера из убойного отдела. В их равнодушных глазах была лишь скука. Еще один труп, не первый, да и не последний. Просто работа. Муромов зло плюнул в Обводный канал. Работа… Он дослужился до капитана — а так и не привык к чужому горю. Не привык к канализации людских душ. Он устал от убогости мирков, в которых ему приходилось бывать. Устал от скандалов, разборок, бытовухи. Устал от стариков, у которых отняли прошлое. Устал от молодёжи, которую лишили будущего. Устал от этого города. Капитан тихонько выругался и отвернулся от канала. Сунул в рот очередную сигарету и посмотрел на виновника суеты.

Он лежал лицом вниз, у самого края глубокой чёрной лужи. Молодой. Спортивная куртка, джинсы, ботинки. Мокрые снежинки ложились и не таяли на русые волосы. На чёрное пятно запёкшейся крови, вокруг дырки от пули. Один из оперов складывал в пакет вещи из кармана убитого. Он кивнул Муромову – « Явно не гоп-стоп, херр капитан. Да и грохнули этого дятла не кастетом или пером, а профессионально. С десяти метров, точно в затылок. Работал мастер. Херр капитан, ты б не стоял тут памятником – а пошел бы по квартирам. Может кто – чего видал». Опер уткнулся в вещи убитого. Муромов кивнул головой и пошел к коммуналкам, смотревшим пустыми глазницами окон на смерть еще одного человека.

Капитан обходил квартиру за квартирой. От крутых ступеней болели ноги, от темных подъездов устали глаза. Никто ничего не видел и не слышал. Сейчас еще пару квартир и куда нибудь выпить горячего чая. Снять форменную шапку, съесть паршивый бутерброд… Он позвонил в очередную дверь. Ему открыл старик, в пиджаке с орденами времён войны. Цепкий взгляд стальных глаз скользнул по милицейской форме. Старик хмыкнул и повел Муромова на кухню. Убогая кухня коммуналки освещалась слабой грязной лампочкой. На столе стояла бутылка водки, лежал крупно нарезанный хлеб, открытая банка тушёнки. Старик достал из ободранного, когда – то белого, шкафа второй стакан. Затем он вытащил из под пиджака ТТ, черный провал ствола глянул в лицо капитану.

— Садись, служивый. Пить будем. Ты – капитан, я — капитан. Прям – как в книжке. Только я не мент, я капитан СМЕРШа. Слышал, сопляк, про такую контору? Не трясись, ты всё же в форме. Наливай. Выпьем, потом говорить будем.

Старик, не выпуская пистолета из руки, опрокинул в себя стакан водки. Левой рукой достал из пачки папиросу и закурил. Ствол пистолета смотрел в лицо Муромова, рука старика не дрожала. Муромов, давясь и кашляя, выпил свой стакан. В голову ударила горячая волна. Он взял кусок хлеба, посыпал его солью и стал неспеша жевать. Старик снова хмыкнул. Он разлил остатки водки по немытым стаканам и положил ТТ на стол.

— Не дёргайся, мусорок. Я парней из Абвера в одиночку брал. За бандеровцами на Львивщине гонялся. Стреляю хорошо, с обеих рук. Говорить с тобой будем. Ты ж по поводу трупа на Обводном пришёл? Моя работа. Я этому поэтишке приговор вынес и привёл в исполнение. Рука не дрогнула. Ты – пей, ешь и слушай.

… Там — в углу, лежат его творения, мать их! Да, в черной папке. Почитай их, капитан. Ты меня поймёшь. Я давно этого писаку знаю. Сопливым пацаном еще помню. Уже тогда не такой – как все был. Ребятишки мяч гоняют, кошек мучают. А этот… Уставится в небо и что – то шепчет. А подрос – начал свои стишата читать. Я тогда сразу понял – враг! Враг всему, ради чего я щедро кровь свою и чужую лил. Да, ладно. Мало ли приблажных? Беда пришла, капитан. Стали слушать его. А глаза у тех, кто его слушал не от этого мира становятся. За его бредом пошли люди. Нашелся урод, который его книжку профинансировать согласился. Нельзя! Нельзя этой книжке в свет выйти, пойми, капитан! Сегодня он должен был свои рукописи в издательство отнести. Вон — они в углу лежат, а он на мостике над Обводным. Я сделал то, что должен был. Его стихи и мысли повернули бы этот мир. Вон Высоцкого, в своё время, пожалели – и что со страной стало? А этот намного хуже, поверь мне. Ты почитай, что этот выродок писал. Почитай, капитан.

Старик замолчал. Он курил и смотрел в окно на Питерскую зиму. Ордена на его груди подрагивали и слегка звенели в такт колотящемуся сердцу. Тусклый свет зимнего утра освещал строгое лицо и тонул в бездне шрама, змеившегося через левую щёку старика. Дым крепких папирос укутывал кухню в тошнотворное серое, будто больничное, одеяло. Муромов потёр болевший лоб и потянулся в угол, за папкой. Старик взял стакан, его кадык резко дёрнулся, проглатывая дрянную водку. Участковый открыл страницы, набранные на паршивом принтере.

… Он читал, не замечая ничего вокруг. Другой – лучший мир прорывался лучом света со страниц. Там светило солнце для всех. Таяли в полуденной тени страны, народы, государства. Белые, чистые облака проливали ласковый тёплый дождь над всеми. Там пела Любовь весенним жаворонком. Там Вера, заботливой мамой, гладила твои поседевшие волосы и шептала « Всё будет хорошо, сынок». Там задорно хохотала Надежда и звала тебя вслед за солнцем. Там чёрною лужей таяли в лучах солнца кривляющиеся тени в погонах. Там, с жалобным писком, метались под ногами серые крысы, со знакомыми по телевизору мордами, и исчезали во вспышках пламени. Там ласковый ветер вплетал чудесные цветы в волоса любимой. Там ровно и чисто билось сердце. Там хотелось быть Человеком. Не гражданином или господином – а Человеком. С, омытой весенним дождём, душой. Там хотелось просто жить- верить, любить и надеяться. И, ради этого мира, можно было пойти на всё…

Старик повернул голову к, закрывшему папку, капитану.— Ты понял? Ты это видел? Если люди поверят в мир без страха, то этот мир рухнет! Этот мир всегда держался на страхе. Страх дал нам в руки оружие и построил нам убежища. Он сделал нас сильными. Все мы – дети страха. Вспомни, мент, нашу страну. Когда мы делали рывки вперёд? Тогда, когда у власти стоял тот, кого мы боялись! Пойми, капитанишка, я служил Страху! И не жалею! Страх сделал из отставшей страны мировую империю! И, уже эта империя внушала страх всему миру! Развивалась цивилизация, страх гнал людей вперёд. Мы, благодаря страху, увидели космос! А этот?! К чему он звал людей? Ты прочитал только его строки, а если б ты слышал его?! За ним шли люди. Он умел говорить, так – что б его слышали! Я даже боюсь представить – кем бы он мог стать, если б не моя пуля…

Муромов пьяно оттолкнул стол. Он резко поднялся. Ему было плевать, что старик снова поднял свой ТТ. Обида, слёзы обманутого ребёнка заволокли глаза участкового. Он рвал непослушными пальцами застёжку вытертой кобуры. Он сквозь плач кричал в лицо старику –

— Что же ты натворила, старая мразь?! Хрен на меня, на мою жену, привыкшую жить на мои взятки! Но, за что ты лишил Света мою дочку?! Почему ты отнял тепло у этих пацанов во дворе, возящихся под снегом с щенком?! Если б этот Поэт был бы жив – у них был бы, пусть маленький, но – шанс! Шанс жить в чистом и добром мире. Мире без страха! Что же ты наделал, старая крыса! Ради покоя своей тёмной вонючей норы ты убил того, кто мог дать людям свет! Будь ты проклят!!

… Со стороны Витебского вокзала ползли тяжелые черные тучи. Дождь превращался в ледышки и с яростью бил в окна. Ветер, принесший похолодание, заглянул в окно старой коммуналки. Он увидел – как два человека целились из пистолетов друг другу в лицо. Ветер расхохотался и понёсся над Обводным каналом, отвешивая ледяные пощёчины редким прохожим. Впереди была долгая зима…

Санкт – Петербург
Февраль 2011