НОСТАЛЬГИЯ ПО АХРЕНЕЕ. ГЛАВА ВТОРАЯ

НОСТАЛЬГИЯ ПО АХРЕНЕЕ, ГЛАВА ВТОРАЯ

— Где мы? – тревожно спросил Снегирев.

— Видимо нас забыли.

— Где забыли?

— В Караганде, — еле сдерживая раздражение. ответил Онуфриев, — вы прямо как маленький, Степан Петрович. — Не понимаю, как можно забыть представителя ЦК?

Этого не мог понять и сам директор:

— А где нас забыли?

— Не видите, в лесу.

— А как мы в лес попали?

— Разберемся, — пообещал ему директор.

— А где писатель?

-А хрен его знает, — пожал в темноте плечами Онуфриев, — после того, как его отловили, я его больше не видел.

— А где моя одежда? – судорожно ощупал себя представитель Ц.К.

Привыкшие к темноте, глаза Ермолая Карповича, рассмотрели, что на стоящем перед ним теле были семейные трусы до колен, белая майка, белый фартук, на голове у тела красовался белый поварской колпак…

* * *

Торжественный митинг, посвященный столетию основания механического завода объявляю открытым!!! — зычно прокричал в микрофон Онуфриев.

Оркестр заиграл Гимн Советского Союза. Позвучал последний аккорд и Онуфриев скомандовал:

— Памятник вождю мирового пролетариата – великому Ленину, открыть! Оркестр грянул туш. Полотно медленно соскользнуло с гипсовой фигуры вождя. Вождь, на скорую руку изваянный местным умельцем из гипса, стоял, устремив взгляд в будущее, указывая правой рукой, с зажатой в ней фуражкой, путь в «светлое завтра».

Раздались аплодисменты. Заводская площадь, заасфальтированная к столетию, была заполнена работниками завода и членами их семей. Царило радостное оживление. На трибуну взошел почетный президиум.

— Слово для приветствия предоставляется известному советскому писателю. В юности, — Онуфриев сделал жест в сторону писателя, — Израиль Абрамович работал на нашем заводе формовщиком в литейном цеху.

Секретарь парткома завода специально ездил в Москву, нашел там писателя и уговорил его уделить коллективу завода пару дней. Не за даром, естественно.

Писатель вначале уперся было, но после второй бутылки и сам поверил, что в тридцатых годах он работал в литейном цеху формовщиком, хотя и не знал, что это такое – формовка. Писателю было далеко за семьдесят, но свою поллитровку он выпивал ежедневно. Выпил он и перед митингом.

— Дорогие земляки, — начал Израиль Абрамович, — я работал на вашем заводе со дня его основания. Работал я, — он потянулся к стоящему рядом секретарю парторганизации, — где я работал, а?

— В литейном, — шепотом подсказал тот.

— Да, в литейном, — подтвердил писатель , сделал паузу и долго в упор смотрел на секретаря партийной организации.

— Формовщиком , — догадался подсказать тот.

_ Работал я формовщиком, — гордо дернул седой головой Израиль Абрамович, и формировал то счастливое будущее, в котором живете вы, товарищи. – Раздались аплодисменты.

Писатель вдруг молодо сбежал с трибуны, бросился в толпу и обнял пожилого, чумазого рабочего. Рабочий насилу вырвался из цепких объятий и, увидев, что писатель делает попытку вновь облапить его, побежал. Писатель бросился за ним. Участники митинга потешались: писатель гонялся за рабочим, президиум – за живым классиком. Наконец, инженера человеческих душ отловили и утащили в красный уголок литейного цеха, где был оформлен стенд с книгами писателя. Над стендом красовался огромный портрет писателя, сфотографированного почему – то в капитанской фуражке с крабом.

После митинга все разошлись по рабочим местам, но никто не работал – праздник.

После обеда все потянулись к проходной: вечером торжественное – надо подготовиться.

После торжественного собрания состоялся, затянувшийся далеко за полночь, банкет.

На следующее утро в кабинете Онуфриева обмыли орден трудового «Красного Знамени», которым Ермолай Карпович был награжден к столетию завода и выехали «на природу» — на шурпу и шашлыки.

* * *

— Давай как – то выбираться отсюда, а то холодно, — зябко передернул плечами Снегирев.

— Стоп. Что – то нашел, Водка. Точно — водка. Нате.

При жидком свете звезд, Снегирев отмерил свою долю – полбутылки, засек ее ногтем большого пальца правой руки и, запрокинув голову, забулькал. Выпив свою дозу, передал бутылку Онуфриеву. Ермолай Карпович покрутил жидкость в бутылке по часовой стрелке и одним махом вылил ее в рот.

Быстро захмелевшие, они обнялись и зашагали в неизвестность, распевая песню о кузнецах, дух которых молод: «Мы кузнецы и дух наш молод, куем мы счастия ключи …».

Особенно старательно выводил слова песни Онуфриев. Он вообще был артистической натурой и в мукомольном техникуме пел в хоре.

« Мы, — кричал он во все горло и только после длительной паузы, продолжал, — кузнецы. И дух,- он делал новую паузу и с ударением на слове «НАШ», продолжал, — молод…»

Когда песня подходила к концу, Снегирев замолк, не только замолк, но и исчез. Онуфриев в тревоге начал шарить вокруг руками, хватая воздух, но его окружала пустота. Степана Петровича нигде не было.

Ау! Ау! – растерянно выкрикнул Ермолай Карпович, — кто – нибудь! Но никто не откликался. – АУ! Ау! — с надеждой в голосе продолжал кричать Онуфриев.

— Что вы разаукались?! — раздался откуда – то снизу голос Снегирева. – Я тут в пропасть упал, а вы, Карп Ермолаевич, аукаете.

— Не называйте меня Карпом. Какой я вам Карп? – возмутился Онуфриев. – Карп, понимаешь.

Да ладно — примирительно произнес член ЦК, — главное, мы вместе. Поэтому — вперед.

Вскоре они вышли на дорогу.

— Вы местный, — обратился Снегирев к Ермолаю Карповичу, — В какую сторону движемся?

Онуфриев послюнявил указательный палец правой руки, поднял руку над головой, на мгновение замер, потом уверенно указал в сторону далеких электрических огней. Не успели они пройти и километра, как послышался шум мотора – это их догоняла «Раф», на котором они приехали на шашлыки.

В машине сидели секретарь горкома, председатель профсоюзного комитета и секретарь партийной организации завода. Они, радостно улыбаясь, выскочили из машины:

А мы решили, — начал оправдываться секретарь горкома, — сначала дам развести. Вы все равно спали. А потом за вами вернуться. Приехали, а вас нет.

— Каких дам? – насупил брови под поварским колпаком Снегирев.

-А тут, подвез их наш водитель. Карп Ермолаевич послал – объяснил профсоюзный вожак.

— Еще раз Карпом назовешь, выгоню к едрене фене. Понял?

— А как же, — согласился виновный.

— Так, но куда Степана Петровича в таком виде вести? Надо бы одежду отыскать, — вмешался в разговор водитель Саша. — Давайте, тут недалеко есть одно место. Степана Петровича там оставим. Я вас по домам развезу, а сам в лес за его одеждой смотаюсь. А к обеду, куда скажите их, — он кивнул в сторону секретаря ЦК, — привезу.

— Ты давай их по домам, а меня потом, — проявил великодушие Снегирев.

* * *

— Кто? – раздался из – за двери сонный женский голос.

— Открывай, свои, — бодро прокричал Саша.

Дверь распахнулась. Саша пропустил вперед Снегирева. Тот шагнул в темную прихожую, щелкнул выключатель – яркий свет залил все вокруг. В этом свете, фигура мужчины , одетого в черные до колен трусы., белую майку, фартук, украшенный аппликациями крупных ромашек, и белый поварской колпак, выглядела фантастично.

Снегирев совсем опешил, когда хозяйка дома, заливаясь от хохота, обратилась к нему:

— Мистер Смит, что за вид?

— Шашлыки готовил, — пытался объяснить крайне удивленный Снегирев.

После обеда, приведший себя в порядок, Снегирев, на присланной за ним машине, приехал на завод .

— Все нормально?- встретил его вопросом Онуфриев.

— Нормально, — спокойно ответил представитель ЦК. – Только Соня тогда беременна не была. Тем более от меня. Так что, не видать тебе Москвы.

Да, — после долгой паузы, нарушил молчание Онуфриев, — и столетия завода не было. Заводу – то восемьдесят три года. Ты – то знал об этом. Сообщить в ЦК, сколько ты огреб за организацию этого праздника. И ты, и работники архива, которым мы заплатили, полетят. А мне – то что, ну орден отберут. Между прочим, диктофончик вот тут лежит, и он указал рукой на сейф. Так что, делай мне Москву, как обещал.

Ну, а Софе ты ведь хату обещал.

— Так она ж беременная не была.

* * *

Молоденькая журналистка, заканчивая интервью с руководителем главного управления машиностроения, попросила разрешения задать еще один, последний вопрос. Начальник главка милостиво разрешил.

— Скажите, зачем у Вас в приемной висит плакат, призывающий: «Не оставляйте без присмотра керогаз и керосин»?

— Уважаемая девушка, своим вопросом Вы напомнили САПАЖУ, Поэтому задавайте подобные вопросы своим коллегам.

— Спасибо, — поблагодарила журналистка. Она не знала, что – такое САПАЖУ.

Заглянув в дома в «Словарь иностранных слов», узнала, что САПАЖУ – это цепкохвостые обезьяны, живущие в лесах южной Америки.