Размышляя о доме

Пыльная дорога дымчатой лентой петляет между стволами угрюмых деревьев. Гирлянды чёрных птиц на их сильно изогнутых ветвях безмолвно наблюдают чёрными своими глазами за тобою, спешно идущим по пыльной этой дороге через старинное кладбище к деревне на берегу порожистой речки. Тонкое полотно вечереющего неба, окрашенное в нежный фиолет, прозрачным
куполом накрывает до боли знакомый тебе пейзаж. Белёсые клубы дыма стареньких избёнок прячутся впереди, за лесом. По обе стороны дороги выглядывают полосатыми своими ладошками крупные листья подорожника из стеблей ковыля. Обугленный ствол мёртвого дерева, сшибленного молнией в прошлую грозу, вдруг преграждает тебе путь. А ещё серая неприметная кукушка причитает где-то совсем неподалёку…

Тревожно становится. Бывало, присядешь на ствол того самого обугленного, но ещё крепкого мёртвого дерева, чтобы дыхание перевести, и на минуту сомкнёшь уставшие веки. Потянешься и явно ощутишь запах бабушкиных пирожков да кислого супа с щавелем. Живо представишь молоко в пятилитровом алюминиевом бидоне в подполье и рядом белую наволочку, до верха набитую
ароматными пряниками. Улыбнёшься и чувство такое, словно уже дома…

Вот и бабушка. Грузная, седая, в смешном цветастом платочке и длинной юбке, каких русские бабушки не носят. Сидит она себе у окошечка на старинном сундуке, застеленном выцветшей клеёнкой, и ворчит, что снова на ночь глядя и без предупреждения.  А на выбеленной печи, что на против махонького окошечка, стоит и дымится закоптелый чугунок, в котором варится картофель в мундире…

И дед — белорус. Сухой такой, длинный и морщинистый весь. Задорно так улыбается тебе сухой своею улыбкой и тут же открывает подпол, чтобы достать молока с пряниками. Делается ещё теплее и уютней…

Темнеет. А впереди ещё пол пути. Упиваясь вот этим воспоминанием словно живительной водой, неловко перелезаешь через ветвистое дерево и спешно идёшь дальше. Внутри всё сжимается от крика воронья и кладбищенского пейзажа. Небо уже пылает кровавым заревом, сбрасывая с
себя огненный шар солнца. Укутываясь в тоненькую кофточку, ты словно врастаешь пугливым своим взором в дорожную пыль и бежишь дальше…

Деревья становятся длинными и страшными. Между ними бродят тени, грозя выскочить перед
самым твоим носом на дорогу. Чёрной непроглядной тучей над самой твоей головой кружит стая воронья. В ушах стынет их омерзительное карканье и шум крыльев. Иной раз приходится отбиваться от нахальных птиц руками…

Страшно. Поддавшись детскому страху, запинаешься то ли о сук, то ли о камень, то ли о ремешок
собственного сандалия и падаешь ничком. Локти и колени оцарапаны в кровь. Щиплет. Пыльное лицо омывается струйками слёз и детскому сердечку, захлёбывающемуся от страха и боли, кажется, что весь белый свет обращён во тьму и всё пропало!

Содрогаясь от рыданий, приподнимаешься и долго сидишь посреди дороги, не находя сил продолжить путь. Страшно, одиноко и холодно, хотя лето.

И не мерещится больше запах свежевыпеченных бабушкиных булочек с маком. И не видится
алюминиевая кастрюля с густым киселём, который терпеть не можешь. Зато ты отчётливо ощущаешь ночную влагу лиственного леса и собственное сердцебиение.

Где-то в глубине чёрного леса хрустнет ветка. Ты вспотеешь от страха и, как обезумевший,
побежишь что есть сил вперёд. А могилы и чёрные ветви длинных деревьев будут навивать тебе самые болезненные и страшные воспоминания, словно пытаясь лишить тебя последних сил.

Ты же, цепляясь воспалённым страхом сознанием,  будешь заставлять себя думать про то, что так дорого твоему трепещущему сердцу — редкую улыбку мамы и её успокаивающий мягкий голос. Зелёную траву под сводом прозрачного неба, наполненного трелями птиц и колокольным звоном. Поляну огоньков и стрекотание кузнечиков. Железную дорогу, пахнущую гудроном. Тёплые капли слепого дождика, нечаянно настигшего тебя в кустах смородины или крыжовника. Каменные
пороги быстрой реки…

А ещё, теряясь в воспоминаниях, как-то незаметно для самого себя ты начнёшь представлять то, чего никогда не видел и не чувствовал, но что есть в твоей крови — память твоего рода и память родной земли…

Наверное, вдруг подумается мне, моя бабушка, в чьих жилах течёт кровь сербских цыган, никогда бы не испугалась ни крика воронья, ни чёрного леса, ни могильных оград. Наверное, замедлив шаг, думаю я, напрасен страх…

Ведь как можно страшиться того, что пульсирует в моих жилах? Как может пугать то, что впиталось в мою кровь с молоком матери? Как может навредить моим стопам дорога, которая стелет мой путь от начала и суть которой я знаю как самоё себя?

Просто наступила ночь и могильная тишина наполнилась криками чёрных птиц, встревоженных юностью жизни. Старинное кладбище? Но оно лишь напоминание, что время не стоит на месте и всё подчинено ему до той поры, пока дорога не подведёт своего пилигрима к порогу Вечности…

Успокаиваюсь. Дрожь спадает, как и пелена страха. Роса ночных трав омывает воспалённое страхом сознание и глаза отчётливо видят огоньки стареньких изб маленькой деревушки у
берега порожистой речки. До ушей доносится задорный лай дворовых собак, приветливо виляющих пушистыми своими хвостами. Пахнет сеном и дымом. От реки восходит плотный туман
и я понимаю, что дома…

Пройдут года. Я стану взрослее. Старенькая деревушка почти опустеет. Все, вдруг, перекочуют в серые стены шумного города, позабыв крик петуха, утреннюю росу и журчание порожистой речки…

Мои бабушка — сербиянка и дед — белорус отправятся в неведомый мне путь, оставив старую свою избёнку пустовать. Я, в редкий раз, посещу их могилку, вспоминая то драгоценное, что навсегда останется в моей памяти. На минутку мне покажется, что за могильной оградой остаётся целая жизнь, в которой всё — и смысл, и надежда, и понятие родины…

Но нет! Устремляясь дальше по дороге через старинное кладбище, я понимаю, что жизнь только-только начинается. А мой край вовсе не эта заброшенная деревенька с порожистой речкой и седыми туманами над нею.  О, нет!

Мой край и моя родина суть моё собственное сердце и светлый взор, простирающийся никогда не гаснущей надеждой над необъятностью русских полей и над плесом студёных озёр, над шумящими лесами, где каждое дерево родное и где каждый человек — мой брат, друг, единомышленник…

И тогда домом мне становится даже просто степь, если только сердце моё находит хоть в ком-нибудь успокоение и душевный отклик!

А облака… Они те же, что и раньше — белые, кучерявые и высокие. Как и прежде они обмъемлют собой бескрайность прозрачного небосвода и пыль моих дорог.  Порог моей судьбы — порог моего дома,  за которым навсегда останется колыбель воспоминаний  родного гнёздышка. Места, где я подобно неоперившемуся цыплёнку, была явлена солнечному свету поднебесного мира из скорлупы неведомого. Но вот несмышлёныш оперился и крылья его окрепли…

Полёт есть удел всякой птицы. Но всякая птица в полёте своём навсегда запомнит своё гнездо и то деревце, в ветвях которого оно мирно покоилось до того времени, пока не пришла пора ей оставить свою колыбель…

/31.05.2010г., г.Наро-Фоминск, СаЮНи/