глава 3
Снаружи, вне стен старинной усыпальницы, (впрочем неплохо сохранившейся изнутри), на бледных пустошах мёртвой земли, свободной от склепов и редких чёрных деревьев-призраков, можно было видеть мрачные в своём безмолвии надгробные плиты (надломанные или пустившие изнутри себя сеть древних трещин) и огромные каменья (в большинстве своём расколотые временем на несколько частей). Между ними изредка мелькали тоненькие тени живых мертвецов, крадучись перемещающихся от изъеденной ржавчиной покосившейся оградки до какого-нибудь склепа или рассадника поганых цветов, источающих смрадные испарения, коими нежить приспособились залечивать некоторые свои мёртвые хвори…
Противостояние
Не вполне ещё владея своим хрупким телом, Азоран, оставив позади пропитанные мертвенным холодом мраморные ступеньки погребальной комнаты, тут же столкнулась со стариком-нежитью, который, несомненно, тут же бы рассыпался костным порошком, если бы не опирался на свою палку. Палка же его, хоть и выглядела весьма трухлявой и как-бы изъеденной каким-то странным чёрным грибком, сплошь покрывавшим её от основания до кончика, оказалась очень даже прочною. Дева-нежить, словно ударившись о заострённый камень, тут же повалилась на мраморные плиты ступенек, как какая-нибудь хлипкая в своём существе вещица, и, скатившись чуть вниз, упала так, что не могла подняться (ибо тонкие её конечности приняли столь неправильное положение, что ей без посторонней помощи даже пошевельнуться никак нельзя было, не говоря уже о том, чтобы подняться).
Старик-мертвец же, столкнувшийся с молодой нежитью, только ушиб костлявую свою лысую голову, на которой слева красовалась седая заплесневелая прядка мёртвых волос, о косяк входной арки. Прокашлявшись от полученного удара, старик, весь дрожа и сотрясаясь от малейшего движения своего (и даже только лишь дыхания), стал медленно спускаться в своё мрачное обиталище.
Пройдя несколько ступенек вниз, трупец остановился и, тяжело склонив трясущуюся свою голову над Азоран, принялся внимательно её разглядывать. Она же, бедняга, не могла даже исторгнуть из груди своей мертвецкого вопля, потому как вывернутые наизнанку члены её, напрочь лишили нежить возможности не только двигаться, но даже дышать…
Умаляющими глазами посмотрела Азоран на старика, как бы прося о помощи, но взгляд последнего был безжизнен и холоден, точно в трупе этом вовсе не было жизни…
Он, этот страшный старик, изучив изломанное тело молодой нежити, приподнялся и, прокашлявшись, принялся тыкать чёрной своей палкой и без того ноющее её тело, шипя едва внятные слова:
— Рождённые под кровом мрака, мраком облачаются и во мрак превращаются…
Тишиною питаются как смрадом мёртвых земель —
Чтобы жить вечно, движения жизни они отвращаются,
Вбирая в себя трупный хмель…
А ты, пришедшая от смрадных болот, как смеешь ещё трепетать?
Как смеешь нарушить ты священную тишину,
Что вечным покоем хранит мёртвую глубину,
Которую нам нельзя никогда нарушать?..
Вкуси же смерти жизнь, глупое дитя,
Иначе нет средь нас тебе житья!..
Исходя мерзкою пепельно-белёсой своей слюною, старик то и дело тыкал Азоран с таким неистовством, что она угасала на глазах. Рассудок её мутился и, уже не в силах открыть своих глаз, дева словно проваливалась в тёмные глубины, обволакивающие её воспалённое сознание обрывками каких-то тяжёлых, но вместе с тем, очень милых её существу, воспоминаний…
В абсолютной холодной пустоте, лишённой света и времени, перед взором молодой нежити возникал мир, который едва можно было уловить хотя бы только лишь мыслью. Хрупкий и едва ощутимый, он стелился перед нею тоненькими серебристыми ниточками. И было в этом мире всё мука, борьба и хаос. Одно поглощало другое. Стоны вырывались из пелены серебристых клубов, разметая тоненькие ниточки мировой материи на тёмные хлопья надорванной от страданий души. Полотно клубящегося мира превращалось в тёмные ошмётья безнадёжности. И был в этом хаосе золотой лист, возникший словно из неоткуда. Азоран, заприметив тёплый оттенок, попыталась-было схватить жёлтое вещество сухого листочка, но тут же поняла, что не имеет тела…
Лист же меж тем ускользал от неё в глубины небытия — туда же, куда летели хлопья рваной её души. Нестерпимый холод объял бестелесное её вещество и, застонав, нежить так встрепенулась каждым своим составом, что померкшее-было её сознание, вдруг, протрезвело и она, сама не ведая источника своей силы, тот час же сумела члены хрупкого своего тела собрать должным образом.
Едва мёртвой деве это удалось, как она тут же схватила палку старика и ею же низвергла его на холод мраморных ступень.
Старый трупец, жестоко ударившись о твёрдое покрытие лестницы своего жилища, весь содрогнулся и рассыпался белёсыми косточками тонкого скелета, словно всегда был костями. Только мешок, который всего несколько моментов назад облачал старика-нежить, лежал в сторонке особо свёрнутый так, точно всегда там и находился, а поверх него — красная шерстяная нить…
Вряд ли Азоран понимала, что произошло. Она недоумевающе глядела на костный состав нежити, рассыпанный тут вдоль всей лестницы, и не понимала, как так могло статься, что нежить, подобный ей, вдруг сделался прахом?
Размышляя об этом, Азоран не сразу почувствовала, что вполне владеет своим телом. Сейчас, пытаясь осмыслить произошедшее, дева не ощутила ещё, что теперь, с момента противостояния, вполне владеет своим естеством. Она не поняла ещё, что её тело теперь вполне подчинено её разуму и она знает его так, как знает смертный свою мысль в текущий момент. Её хрупкая рука твёрдо удерживала чёрную палку-посох, а ум работал так ясно, что стало страшно.
Пребывая тут совсем малое время, Азоран, вдруг, содрогнулась. Содрогнулась с таким ужасом, словно впервые видела и этот склеп, и кости, принадлежавшие старику, и вообще всю действительность, окружавшую её…
Отложив посох в сторонку, нежить принялась собирать кости старика. Собрав всё основательно, дева благоговейно снесла косточки в саму усыпальницу и там уложила их на мраморную плиту, накрыв прах мешковиной, служившей до селе одеждой рассыпавшегося старика-нежити. Шерстяную перевязь дева хотела-было тоже оставить, но не смогла. Подчинённая непреодолимому желанию, Азоран повязала эту нить на свою правую руку и пустилась прочь с этого места — наверх…
