ЛЕЙСЯ, ЛЕЙСЯ, СОКОЛИНАЯ КРОВЬ

Рев пятиструнного баса сопровождался «запилами» электрогитары и ритмичным грохотом барабанов.

Пятеро музыкантов на небольшой сцене ночного клуба в Саратове сегодня превосходили самих себя.

 

Солист — высокий парень в промокшей от пота белой рубашке и кожаных штанах — с электрогитарой в руках стоял в центре сцены у микрофона и пел красивым, с хрипотцой, голосом:

 

Семь королевств станут одним,

Наши исчезнут один за другим,

Каждый будет ходить с печатью на лбу.

Люди и звери станут рабами,

8

И, когда по миру пройдет цунами,

Каждый увидит древний Лик наяву.

Мы придем за тобой,

Когда солнце увидит слепой,

Когда небо лопнет от жара и станет гореть!

8

Мы придем за тобой и заберем тебя с собой

В мир света и красных камней,

Где не гуляет смерть…

 

Пальцы коротко стриженого парня, что стоял рядом с солистом, бегали по грифу, словно давя муравьев. Солист, гитарист, бас-гитарист, барабанщик и скрипач — все играли на подъеме.

 

Солист припал к микрофону:

 

Мы придем за тобой!

 

В душном зале танцевали и раскачивались в такт музыке девушки и парни. Их привела сюда любовь к группе «Дождь» и ее лидеру Олегу Соколу.

 

На пике напряжения гитара умолкла. Отзвучали последние удары барабанов – и зал взорвался криками. Девушки подпрыгивали и размахивали руками, полуголые парни крутили над головами майки.

 

— Спасибо, друзья! — устало сказал Сокол в микрофон. — Спасибо, что пришли!

 

Зал постепенно пустел. Музыканты уходили со сцены.

 

Олег задержался. У него был обычай после концерта, в пустом зале, выкурить на сцене сигарету.

 

Группа «Дождь» существовала больше десяти лет и за это время сделалась безумно популярной. Олег написал песен гораздо больше, чем выпустил на дисках. Пока что в год «Дождь» выдавал по два альбома, но незаписанных и неизвестных публике песен оставалось еще альбомов на семь или восемь.

 

Сокол докурил и вернулся в костюмерную, где ребята уже пили пиво. В этот вечер музыканты почувствовали что-то, чего никогда не было раньше на концертах – волшебство, магию. Они словно присутствовали на тайном ритуале.

 

Олег пил, но не хмелел. Магическое чувство в его душе вдруг переросло в нечто гнетущее — к сердцу словно подвесили огромный камень, который тянул вниз.

 

Выйдя из клуба, музыканты поехали в гостиницу на арендованной «газели».

 

Сидя рядом с водителем, Олег курил в приоткрытое окно. Освещенная тусклыми фонарями улица была пуста. Стрелка спидометра перевалила сначала за 60, потом — за 70, водитель торопился отвезти музыкантов и уехать домой. В отличие от них, он был абсолютно трезв. И хотел спать — век бы не видать этих игрунов, которых надо отвозить в гостиницу среди ночи…

Ребята в салоне спали. Олег выбросил окурок в окно, откинулся на сиденье и закрыл глаза.

 

Его разбудил яркий свет и оглушительный сигнал мчащегося прямо в лоб грузовика. Задремавший водитель «газели» встрепенулся и попытался свернуть со встречной полосы, куда его занесло, но было поздно. Раздался тяжелый звук удара – и «газель» со смятой в лепешку кабиной отбросило на тротуар.

 

* * *

 

Сергей энергично перебирал струны электрогитары, выдавая нечто похожее на шум грозы. Алекс щипал струны бас-гитары чуть позади него, пританцовывая в такт музыке. Глядя куда-то в сторону, Иван бил палочками в барабаны, изредка звенели под его ударами тарелки. Скрипки в этот раз не было. Федька Маклай, их виртуозный скрипач, ушел после аварии в Саратове…

 

Олег пел у микрофона в центре сцены с гитарой в руках.

 

Со дня аварии прошло больше года. Каким образом Олегу Соколу удалось остаться в живых? Ведь водителя, который уснул за рулем, размазало вместе со стеклом и сиденьем после лобового удара пятитонного грузовика.

 

Как утверждали музыканты группы «Дождь», Олег проснулся и успел выпрыгнуть из «газели», прежде чем на нее налетел грузовик. Сам Олег ничего по этому поводу не говорил — после аварии он провел полтора месяца дома, залечивая ушибы и раны, а когда вновь вышел на сцену, то перестал давать интервью. Он и раньше-то не особо жаловал журналистов, а теперь и вообще отгородился от них, и больше не раздавал автографы после выступлений, и не курил в пустом зале после концертов. Общение с прессой он доверил гитаристу группы Сергею Варшавину.

 

Гитары смолкли одновременно. Иван довел на барабанах напряжение до высшей точки, а затем одним ударом закончил мелодию. Зал взорвался аплодисментами, послышался свист и крики: «Сокол!», «Сокол!», «Мы тебя любим!».

 

— Спасибо вам, — негромко, с улыбкой, сказал Олег в микрофон.

 

По залу вновь прокатилась волна восторженного рева, к сцене рванулись молодые ребята с цветами и листками бумаги, чтобы получить автограф, но широкоплечие парни в черных майках преградили им путь, буквально вышвыривая обратно в толпу.

 

Олег, словно не видя всего этого, повернулся и ушел со сцены. Вместе с гитарой. Это была вторая странность после аварии — все музыканты «Дождя», закончив концерт, уходили, оставляя инструменты на сцене. Раньше так делал и Олег… Однако публике было все равно, с гитарой он уходит или без — его песни по-прежнему были великолепны.

 

На сцене остался только Сергей Варшавин и барабанщик Иван Мельников. Они о чем-то спорили с техниками, которые отключали и убирали аппаратуру.

 

Сильный запах пота и сигаретного дыма постепенно рассеивался. Зал уже практически опустел, когда к сцене подошла девушка с длинными вьющимися волосами, одетая в футболку и джинсы.

 

Путь ей тут же преградил один из охранников:

— Концерт окончен. Идите домой.

 

Варшавин обернулся. Девушка была среднего роста, довольно симпатичная, лет семнадцати на вид.

 

Он оставил с техниками Ивана, а сам подошел к краю сцены.

— Что вы хотели?

Девушка подняла на него глаза и уверенно сказала:

— Я хочу поговорить с Олегом. Пропустите, пожалуйста. Он меня знает.

— А кто вы, собственно, такая?

 

Девушка убрала со лба прядь волос и посмотрела на гитариста с вызовом:

— Его дочь.

 

Охранник и Варшавин переглянулись. Подошедший Иван усмехнулся:

— Много вас, таких дочерей! Если Олег не дает автографов на сцене, то за сценой — тем более. К чему эти фокусы?

Но девушка лишь молча смерила его взглядом.

 

Варшавин поспешно обдумывал ситуацию. Если это действительно дочь Олега, то ее появление именно сейчас путало все их планы, да так, что ближайшее будущее легендарной рок-группы для него мгновенно обозначилось двумя фразами: «скандал в прессе» и «неминуемый развал».

 

— Олега вы сейчас не застанете, — сказал он. – Он уже уехал. Позвоните мне завтра, в гостиницу «Звездная». Триста первый номер. Позвоните, и я скажу, когда и где вы сможете увидеться.

Девушка угрюмо кивнула и молча пошла через опустевший зал к выходу.

 

Иван шумно перевел дух, вытащил из кармана пачку сигарет и закурил.

— Пошли, — обессиленно сказал Варшавин. — Я хочу выпить.

Иван вытер рукой вспотевший лоб и кивнул:

— Я тоже.

 

* * *

 

Утром Варшавин проснулся у себя в номере с головной болью. В номере было две комнаты, в каждой — по две кровати. Они взяли его, несмотря на то, что их всего трое, чтобы избежать ненужных вопросов. Иван курил, сидя на кровати.В соседней комнате было тихо. Будильник показывал 11.43.

 

Он тяжело поднялся и сел на кровати. Голова трещала с похмелья — вчера, чтобы забыть о неожиданной встрече с прошлым, они с Иваном выпили с начала в костюмерной, а потом и здесь. Выпили больше, чем собирались.

Сергей посмотрел на Ивана. У него тоже был нездоровый вид.

 

— Где Алешка?

 

— Ушел бродить по городу, дышать воздухом, — отозвался Иван, стряхивая пепел в большую, служившую пепельницей, морскую раковину. — Слушай, — он повернулся к Сергею, — а вчера к нам после концерта и правда подходила…- он с трудом произнес эту фразу: — дочь Сокола? Или мы просто перебрали, вот и приснилось?

 

— Правда, — мрачно подтвердил Сергей. Он сидел на постели в одних трусах. На улице май, из открытого окна дует теплый утренний ветерок, но Варшавину кажется, будто его обдувает ледяная вьюга. Вчера он дал Ире телефон, и она, скорее всего, позвонит. У Сергея на виске, перегоняя кровь, пульсировала жилка. Он коснулся ее пальцем и ощутил, как сильно бьется сердце.

 

— Вот черт! — выругался барабанщик, передернув плечами. Он сидел на кровати в черной майке с надписью «Алиса» и новеньких кожаных штанах.

 

Сергей встал с кровати и взял из шкафа полотенце.

 

— Я в душ. — Он вышел в соединяющий две комнатки коридор.

 

После душа, чувствуя себя более или менее посвежевшим, Варшавин оделся и спустился в ресторанчик внизу. Иван остался в номере.

 

Сергей как раз допивал вторую чашку кофе, когда его сотовый зазвонил.

Он уже догадался, чей голос услышит другом конце провода.

— Ира?

— Дайте мне поговорить с отцом. — Голос звучал неприветливо.

— По определенным причинам Олег сегодня не сможет с вами ни поговорить, ни увидеться. Если хотите, я могу объяснить при личной встрече.

— Он что, не хочет со мной говорить?

— Давайте встретимся, и я вам все объясню.

— Скажите мне сейчас!

— Это исключено. Я говорю от его имени. — Последняя фраза далась Сергею с трудом, поскольку это была ложь. Огромная и кощунственная.

На том конце провода воцарилось молчание. Наконец, голос Иры снова зазвучал, было слышно, что она взяла себя в руки:

— Во сколько и где мы увидимся?

— Знаете какое-нибудь кафе в центре города?

— Да.

— Через час вас устроит?

— Вполне. Приходите к памятнику Есенину, — сказала Ира.

— Тогда до встречи.

В трубке зазвучали гудки.

ххх

 

Алексей гулял возле белоснежного, как лебединый пух, кремля, когда ему позвонил Сергей.

— Ты чего? — прогудел в трубку басист.

— Возвращайся в гостиницу. Вечером уезжаем.

Алексей остолбенело замер на месте:

— А концерт?

— Никаких концертов. Вечером сматываемся.

— Да ты в своем уме?

— Я через час встречаюсь с дочерью Сокола. Гарантий, что мне удастся ее убедить, нет. Ты хочешь, чтобы из-за нее целый год работы и вся наша дальнейшая жизнь отправилась коту в задницу?

 

Шурукин нервно сглотнул.

— Что, настолько серьезно?

 

— Серьезнее некуда. — Варшавин помолчал. — Поговори с водителем, пусть подготовит автобус. Чем раньше уедем, тем лучше. Ивана я зарядил связаться с организаторами концерта и все отменить.

 

— Ага. — Алексей взял телефон в другую руку и негромко, так, чтобы не услышали гуляющие рядом люди, сказал: — Ты главное не тушуйся и не вздумай этой девчонке ничего говорить. Мы все делали правильно. И будем продолжать делать. Никакого самокапания, ты меня понял?

 

— Знаю, — буркнул Сергей. — Мне пора. Ты занимайся своим делом, а я — своим.

 

Варшавин отключил связь и откинулся на спинку стула.

 

«А какого черта я вообще туда пойду?», — вдруг пришла ему в голову мысль. Это был бы легкий выход — «кинуть» Ирину и уехать в Москву. Туда она вряд ли за нами потащится. Хотя нет, наоборот, станет преследовать. Придется все же идти.

 

Сергей посмотрел на будильник. До встречи еще сорок минут. Памятник Есенину — всего в десяти минутах на автобусе.

 

Варшавин сел на кровать и потер виски. Голова вновь разболелась, по телу разлилась отвратительная похмельная слабость.

 

Отдохну минут двадцать, — сказал он себе, ложась. — С такой головой я не смогу ей врать. А правду дочь Сокола не должна узнать ни в коем случае.

 

ххх

 

Когда Варшавин проснулся, за окном уже темнело. Он безнадежно проспал. На дисплее телефона было отмечено три не принятых звонка.

 

Иван и Алеша с техниками грузили аппаратуру в автобус. Они относились к этим приборам как к родным детям. Эти приборы, о существовании которых известно лишь троим музыкантам да профессорам одного научно-исследовательского института, были для музыкантов «Дождя» ценнее всего на свете. Набитые проводами и чипами пластиковые ящики хранили их тайну, позволяя играть, словно никакой аварии не было.

 

Автобус с рокерами выехал через двадцать минут. Глядя на мелькающий за окнами ночной Ростов, Сергей почему-то был уверен, что их неприятности только начались.

 

* * *

 

Он не ошибся. Через два дня после их возвращения в Москву его сотовый вновь зазвонил.

 

— Сергей, — говорил спокойный голос с ледяным оттенком, — вы подло провели меня там, в Ростове, но если вы и на этот раз помешаете мне увидеть отца или хотя бы не объясните, что происходит, обещаю, что у вас будут неприятности.

 

— Я вам верю, — буркнул Варшавин.

 

Он сидел в своей квартире и подбирал на гитаре мелодию для новой песни, которую писал последние несколько дней. За окном садилось солнце. Жена и сын в соседней комнате смотрели телевизор, из-под закрытой двери в комнату пробивалась полоска света и голос Якубовича, вещавшего задание на третий тур «Поля Чудес».

 

— Что с сотовым моего отца? — спросила Ира. — Я звонила по нему еще, когда приехала в тот раз в Ростов, но мне сказали, что такого номера не существует. Что происходит? Я требую правды!

 

Варшавин чувствовал, как в его сердце впиваются чьи-то холодные когти и начинают медленно разрывать.

 

Он провел рукой по волосам.

 

— Встретимся завтра. Я объясню молчание твоего отца.

 

Если Иру и покоробил переход на «ты» в таких обстоятельствах, то она ничего не сказала.

 

— Где мы встретимся? Только на этот раз — без уверток. Я вас предупреждаю.

 

Варшавин беззвучно усмехнулся. После того, что уже случилось год назад, все угрозы казались ему пустыми. Он подумал об одном тихом месте. Почему бы не встретиться там? Меньше людей их увидят вместе и услышат их разговор. Да, так будет лучше.

 

Он назвал Ире станцию метро и кафе, у которого он будет ее ждать.

 

— Не опаздывайте, — бросила она холодно и нажала на отбой.

 

ххх

 

На следующий день она пришла к кафе «Иллюзоры» раньше, чем они договорились. Спустя несколько минут подошел и Варшавин. Но к удивлению Иры, повел ее не в кафе.

 

— Куда мы едем? — спросила она, глядя на Сергея с подозрением.

 

— Здесь недалеко.

 

Вместе с ними у Новодевичьего кладбища вышло человек пять. Сегодня среда, обычный будний день. Все на работе.

 

Сергей провел Иру за ворота и пошел по тропинке.

 

— Извини, — сказал он. — Просто у меня недавно друг умер. С гастролями все никак не вырвусь навестить могилу. — Он посмотрел на Иру. — Ты не против? По дороге можем поговорить. Здесь тихо, мешать никто не будет.

 

лость, которую она собиралась обрушить на Сергея, исчезла. — Знаете, у меня сложилось впечатление, что отец не хочет меня видеть.

 

Варшавин проигнорировал ее вопрос и задал свой:

 

— Где ты была все это время?

 

Девушка бросила на него похолодевший взгляд.

 

— Вас это не касается.

 

— Это касается моего друга Олега и твоего отца.

 

— Жила в Италии. Училась, собралась выходить замуж.

 

— Я хорошо знал твою мать. Мне жаль, что с ней так вышло.

 

Ира кивнула.

 

— Но почему ты вернулась из Италии только теперь? Где ты была, когда твой отец едва не разбился год назад?

 

Последние слова дались Варшавину с трудом, но он заставил себя их произнести.

 

Ира ответила не сразу, словно размышляла, стоит ли отвечать.

 

— Я винила в смерти матери отца, — наконец, сказала она. — Ведь это он в тот вечер задержал концерт, решив сыграть еще несколько песен. Если бы он закончил вовремя и встретил мать, где они условились, она сейчас была бы жива. Тогда мне казалось, что отец поступил так из эгоизма — творческие люди этим отличаются. Ему захотелось продлить удовольствие и поиграть чуть дольше, чем он собирался. — Ира вздохнула и улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. — Но теперь я изменила свое мнение. Мой жених в Италии — тоже музыкант. Правда не рокер, а пианист. Живя с ним, я стала лучше понимать богему и своего отца в частности. В тот вечер он задержался на концерте не из эгоизма, а потому что иначе не мог. Песни просились наружу, и он должен был их спеть.

 

Сергей кивнул. Он хорошо помнил тот вечер пять лет назад. У них был концерт в Олимпийском. Один из лучших концертов, триумф — они делали презентацию альбома «Северное сияние». Когда они отыграли намеченную программу, Олег сказал, что хочет спеть еще несколько песен. Старых. И они играли еще почти час.

Зал ликовал.

 

Олег совсем забыл, что договорился встретиться с женой в ресторане, чтобы отметить 5-летний юбилей. После концерта он звонил Марине, но телефон не отвечал. Тогда он поехал в ресторан, но ее там не было. Не было ее и дома. Олег обратился в милицию.

 

Тело Марины обнаружили спустя несколько дней — его прибило к одной из набережной Москвы-реки. Она была изнасилована и задушена. По словам одного из официантов, в тот вечер она вышла из ресторана и уехала на такси.

 

Олег предавался скорби, а потом у него потоком хлынули песни. Так появился альбом «Обломки души», вышедший в том же году. Этот альбом, а особенно песня «Соколиная кровь», покорили сердца миллионов. Впрочем, как и все предыдущие и последующие альбомы. Песни, которые писал Сокол, вызывали либо восхищение, животный восторг, либо — полное негодование. Последнего все же было меньше.

 

Сергей вел Иру по тропинке кладбища и вспоминал тот вечер.

 

Вокруг, оплетенные зеленью деревьев, стояли кресты, памятники на постаментах, надгробные камни. Варшавин вел Иру в восточный край кладбища. Он не был здесь уже несколько месяцев.

 

Сергей действовал как будто в забытьи. Он не хотел раскрывать Ире правду об отце, но что-то в глубине души заставляло его это сделать. Он чувствовал, что не имеет права врать этой девочке о том, что отец не хочет ее видеть.

 

Он уводил ее все дальше вглубь кладбища.

 

— Здесь так тихо и спокойно, что даже неловко выяснять отношения, — сказала Ира. — Возможно, нам с вами предстоит спорить или даже ругаться, и я не хочу делать это на кладбище. Не надо нарушать покой мертвых. Я не буду расспрашивать вас об отце, пока мы отсюда не уйдем. — Но тут она невесело усмехнулась. — Вот дура. Сама это сказала, но ничего не могу с собой поделать. Я уже поняла, Сергей, почему отец не хочет со мной видеться и даже говорить по телефону. Смерть матери прошла для него слишком болезненно, и он хочет оставить это в прошлом. Он хочет оставить в прошлом и меня и начать новую жизнь. — Она посмотрела на Сергея. — У отца есть подруга? Он не собирается снова жениться?

Варшавин покачал головой:

 

— Не собирается. И подруги у него нет. Он всегда любил только твою мать.

 

Ира пожала плечами. Она была твердо уверена в своей правоте.

 

— Все равно он хочет навсегда забыть прошлое. И оставить в нем меня — другого объяснения я не вижу.

 

Они шли в молчании еще несколько минут. Затем Сергей свернул и пошел между могилами. Ира шла следом.

 

Солнце сияло на мраморных камнях и бронзовых крестах. На оградках всюду висели искусственные цветы, были и живые, но увядшие. Они казались Варшавину прекрасными символами этого — да и любого другого — кладбища, где под землей — сплошь увядшие цветы.

 

Сергей остановился у неприметного могильного камня из черного мрамора. На табличке было написано: «Ольбрехт Соколов».

 

— Мы пришли? — спросила Ира. — Здесь и похоронен ваш друг?

 

Сергей кивнул. Его лицо было мрачно. Несколько секунд он смотрел на табличку, а затем повернулся к Ире.

 

— Пришло время рассказать тебе правду.

 

— Вы о чем?

 

Вместо ответа Варшавин нагнулся и…поднял прикрепленную к надгробию табличку. Она оказалась на петлях и открылась очень легко. Но то, что было написано под ней, повергло девушку в ужас.

 

Олег Сокол. 199* — 200*.

«Гори-гори, моя морская звезда.

Свети мне ярко в эту темную ночь.

Обломки моей души гаснут во тьме,

И только ты мне сможешь помочь».

 

Ира лишилась чувств, но Сергей успел ее подхватить, прежде чем она упала на землю.

 

Вот и все, — подумал он, глядя на потерявшую сознание девушку. — Я открыл ей тайну. Что она станет делать, когда придет в себя?

 

* * *

 

Ира стояла почти у самой сцены. Концерт «Дождя» в ночном клубе «Стрела» был в самом разгаре. Позади и вокруг Иры стояла молодежь, жадно слушая и подпевая.

 

Сергей с гитарой стоит слева от центра, играет, глядя куда-то в стену. У самых кулис вламывает по барабанам Иван. Справа — Алексей гудит «басами».

 

В центре у микрофона….стоит отец. Вернее — не он сам.

 

В тот день, после поездки на кладбище, когда Ира пришла в себя, Сергей ей все рассказал.

 

Олега хоронили тайно, в закрытом гробу — после столкновения с грузовиком от него осталась лишь бесформенная кровавая масса. То, что сейчас видела перед собой Ира, было голограммой. Излучением специальных приборов, которые музыканты «Дождя» в рамках строжайшей секретности арендовали у одного из научных институтов. Сначала сотрудники НИИ отказались сдавать приборы в аренду, пусть даже самой прославленной рок-группе России. Но поскольку институт отчаянно нуждался в деньгах, они все-таки дали согласие.

 

Стоя у черного входа перед концертом, Ира видела, как Сергей вместе с остальными членами группы и механиками осторожно выносил из микроавтобуса аппаратуру. Вид у музыкантов был такой, словно они несли в руках бесценные античные вазы, боясь уронить.

 

Потом, говорил Варшавин, во время саунд чека они устанавливаются на сцене и проецируют полное изображение Олега с гитарой. Он выглядит, как живой, выходит из-за кулис на сцену, после концерта уходит обратно. Едва он скрывается за кулисами, как голограмма исчезает.

 

Все это Ира слушала, сидя в кафе перед кашкой кофе с коньяком, с трудом и невероятной горечью осознавая, что отец уже год там, откуда не возвращаются. Он похоронен тайно, без почестей, без скорби людей, которые по-прежнему считают его живым, и ликуют, когда он выходит на сцену. Только теперь — в виде голографического изображения.

 

— Почему вы это сделали? — спросила Ира Сергея, когда они сидели за столиком в «Иллюзорах». — Почему не дали отцу умереть?

 

— Мы делали это по разным причинам. Я — потому что всегда безмерно уважал и любил твоего отца, считал его творчество гениальным. Ты знаешь, он написал множество песен, гораздо больше, чем мы успели выпустить. А сейчас мы даем людям возможность их услышать. Они ждут его новых песен. Они их жаждут. Песни Олега помогают людям не захлебнуться в том, что мы называем «жизнь», когда она подходит к самому горлу.

 

— А остальные? Они тоже делают это из высоких побуждений?

 

— Не суди людей строго. У нас у всех семьи. Мы должны заниматься своим делом. А лучше, чем играть в «Дожде», для нас дела нет. Похорони мы тогда Олега, и группа бы развалилась. — Он нагнулся к Ире через стол и посмотрел ей в глаза. — Пойми, мы не делаем ничего дурного. Для нас Олег — друг и гениальный поэт — все еще жив. Мы по-прежнему выступаем вместе. Люди слушают его песни, даже теперь, когда его больше нет. Он бы был только «за».

ххх

 

Голограмма поющего и играющего на сцене Сокола копировала рокера идеально. Если бы Ира не знала, в чем на самом деле секрет — как не знает этого никто вокруг — то ни на секунду бы не усомнилась, что перед ней на сцене — Олег Сокол, лидер прославленной группы «Дождь».

Приборы, благодаря которым работала голограмма, находились у левого края сцены, там, где играл Сергей.

 

Музыканты завершили песню. Раздался ликующий рев толпы вокруг. Олег….нет, его голограмма….чуть помедлила и начала играть другую.

 

Ира нащупала в кармане карточку-пропуск, которую дал ей Варшавин, и протиснулась к охране у заграждения. Увидев пропуск, охранники — здоровенные парни в черных майках и брюках – расступились и тут же сомкнули ряды снова.

 

Олег запел. Его голос звучал так же, как и всегда, ни намека на фонограмму.

 

Яркая вспышка той ночью в небе

Все озарила, меня ослепив,

И теперь я прикован цепями,

Смотрю как Венера восходит в зенит.

 

Ира сжала губы. Они с отцом не виделись несколько лет. На сцене он выглядел настолько реальным, что хотелось его обнять. После того, как она увидела его тайную могилу на кладбище, использование голограммы, не смотря на все доводы Сергея, казалось ей кощунственным.

 

Мы летели с тобою вместе,

Ветер струился сквозь наши тела.

Нас разделило мое вдохновенье,

Земля разверзлась и тебя забрала.

 

По щекам Иры потекли слезы. Она вытерла их, смазав тушь, и медленно, чтобы не вызвать подозрений у охраны, пошла к левому углу сцены. Девушка слышала поющий голос отца, но перед ее глазами были только стабилизирующие голограмму приборы. Они становились все ближе.

 

Голос Олега смолк. Из-под пальцев Сергея, касавшихся струн электрогитары, выходило пронзительное и печальное соло.

 

Ира остановилась.

 

«Постой, — сказал внутри нее голос. — Не делай глупостей. Если ты оставишь все, как есть, для тебя отец будет по-прежнему жив. Ты не сможешь с ним говорить, не сможешь его обнять. Но вот он, перед тобой, поет. Вы никогда больше не станете ругаться!».

 

Ира тут же вспомнила, как винила отца в смерти мамы. Ей стало совестно. И горько.

 

«Нет, — сказала она себе. — Это все — ложь. Для меня и для тех, кто любит его и его песни. Так быть не должно. Лучше жить в горькой реальности и к ней приспособиться, чем постоянно надрывать себя иллюзиями».

 

Она двинулась дальше. Один из охранников — тот, что ее пропустил, — смотрел на нее подозрительно. Он что-то сказал товарищу и двинулся вслед за ней.

 

Олег снова запел.

 

Звоном исходят деревья и небо,

Горные пики дрожат на заре.

Ты — моя морская звезда,

Я посвящаю эту песню тебе.

 

Ира подошла к сцене и уже стала, пригнувшись, взбираться по ступенькам наверх, как вдруг сзади возникла могучая фигура охранника.

 

— Что вам здесь нужно? — он грубо схватил ее за плечи и развернул к себе. Слов охранника она не услышала — они потонули в музыке.

 

Ира не растерялась. Ее колено врезалось охраннику в пах. Никто этого не заметил в темноте, а музыка заглушила его стон.

 

Ира сделала вдох и поднялась на ступеньку. Теперь — приборы прямо возле нее. Она сняла у охранника с пояса металлическую дубинку.

 

Лейся, лейся, соколиная кровь,

Несись багровым потоком меж скал.

Я разжигаю погребальный костер —

Сокол моей жизни на камни упал.

 

Ира принялась вырывать подключенные к оборудованию провода, которые создавали лживый и оскорбительный миф об ее отце. Голограмма на сцене исчезла, в зале послышались изумленные крики, поднялся говор, но фонограмма песни продолжала звучать.

 

Когда охранники бросились к Ире, она уже отчаянно крушила приборы металлической дубинкой. Аппаратура дымилась, вокруг с шипением сыпались искры.

 

Музыканты пораженно смотрели на нее. Действия девушки повергли их в ступор, они не могли пошевелиться, но, повинуясь, некоему инстинкту, продолжали играть.

 

В зале поднялась паника. Фонограмма по-прежнему звучала.

 

Охранники, ругаясь, оттаскивали Иру от изувеченного оборудования. Щеки девушки блестели от слез.

Она слышала голос отца, который пел, словно был жив, и ничего не произошло:

 

Лейся, лейся, соколиная кровь,

Несись багровым потоком меж скал.

Я разжигаю погребальный костер —

Сокол моей жизни на камни упал.

Музыканты, наконец, вышли из оцепенения. Варшавин резко изменил темп музыки и завершил песню длинной, тяжелой, постепенно гаснущей нотой. Она прокатилась по залу оглушительным громовым раскатом, словно предсмертный крик невидимого могучего существа, уходящего в небытие.