… И вдруг к нему подошла девочка лет десяти, пшеничноволосая.
— Здравствуй, — сказала и улыбнулась солнечно, щуря глаза…
***
В Пустыне пахло сеном… Май восторженно втянул в себя сухой воздух. «Надо бы вернуться, — подумал он. – Вернуться».
Он улыбнулся оранжевым холмам и синему небу. Повернулся спиной к Пустыне и, с трудом перебирая ногами, утопая в апельсиновом море, побрёл к платформе.
— Учтите, я последний раз терплю Ваше самовольство, Май, — сказал Силантий Фирсович, когда Май вернулся в лагерь. – Уже третий раз! Нельзя выходить за пределы лагеря! Нельзя ступать за край платформы! Хотите исчезнуть? Ищи Вас потом, как этого бездумного биолога…
— Так никого ж не ищем, — грустно заметил Май.
— Как не ищем!– почти растерянно воскликнул Силантий. – А для чего мы здесь? Для чего платформу сооружали?
— Мы здесь уже неделю сидим, Силантий Фирсович, а ни разу поисками не занимались, — возразил было Май.
— Это ты что?! — испугался старик. – Это ты здесь впервые, вот и не знаешь ничего! Иди завтракай.
Май пошёл.
— Чтоб в последний раз! – добавил Силантий Фирсович.
— Никого, Май, здесь не найти, — сказал Тит, молодой, красивый, черноглазый.
Май промолчал, но заёрзал, усаживаясь поудобнее. В столовой собрались все восемь человек, включая Силантия Фирсовича, руководителя поисковой команды.
— Понимаешь: тут ведь как, — продолжил Тит, загадочно переходя на шёпот. – Если пойдёшь в Пустыню, то непременно исчезнешь. Спасение только на платформе. Четыре человека уже исчезло, наш биолог пятый, значит. И ещё один был, механик. Все думали, что исчез, команду отправили в Пустыню к их лагерю. Нашли его на складе, в ящик какой-то забрался, может, поспать. А у ящика крышка с автоматическим замком, открыть только снаружи можно. Так он там дня три куковал. Вот его и нашли. До начальства, значит, слух и дошёл, что поиски в Пустыне небесполезны. Вот и отправляют поисковые команды, если исчезает кто. А как искать, ты скажи, если песок тебя растворяет что ли…
Тит замолчал и посмотрел в тёплые глаза Мая.
-Ты, Май, не ходи больше в Пустыню. Ты хороший. Исчезнешь, и что? И всё!
Тит улыбнулся и принялся сосредоточенно размешивать сахар в кружке с чаем.
Май задумался. Механик, о котором Тит рассказал, наверняка был пьян. Вот и залез в ящик. А начальство составляют одни дураки. И команды поисковые сплошь из дураков состоят. А Силантий Фирсович, почтенный белобородый старик, — первый дурак. Ну почему люди не могут просто и ясно рассказать этому глупому начальству, что поиски людей в Пустыне именно бесполезны, что механика нашли на платформе, а не среди жарких песков. Нет ведь: посылают группы поисковые толстые начальники, воображая, что занимаются делом. И вот новая команда просиживает всё отведённое для поисков время на платформе, чтобы в завершение своей «спасательной» миссии обнаружить, что снова кого-то недостаёт. Что снова кто-то ИСЧЕЗ…
«И я дурак, — подумал Май. – Пустыню захотел увидеть, в команду попросился. Сам. Зачем? Чтобы наблюдать, как люди делают вид, что чем-то заняты? Да они уже и вид не делают, наглеют…»
Стемнело. На чёрном с проседью звёзд небе висела луна, большая и тёплая. Там, где лунный свет касался песка, Пустыня сияла золотом.
— Хочется встать и пойти навстречу Пустыне, — сказала Юля.
Май пододвинул стул ближе к краю платформы и кивнул.
— Она живая, — продолжила Юля, — растёт, дышит…
— Питается, — прервал её Май. – Людьми.
— Мне иногда кажется, что если я отойду от лагеря метров на сто, вон за тот холм, то найду что-то…
Девушка замолчала, потому что сзади послышались торопливые шаги. Юля с Маем обернулись и увидели чёрную фигуру. Чёрная фигура заговорила голосом Силантия Фирсовича:
— Спать идите. Ко всем идите. Не создавайте проблем другим и себе.
— Вы, Силантий Фирсович, ступайте. Мы сейчас, — почти шёпотом пропела рыжеволосая Юля.
Чёрная фигура, говорящая голосом старика Силатия, в нерешительности потопталась на месте, прокряхтела что-то и удалилась.
— Вам не холодно? – спросила Юля Мая, поднимаясь.
— А Вам? – Май даже не шелохнулся.
— Пойдёмте. Не могу на неё смотреть больше, а то… С ума она меня сводит. И Вас, я вижу, тоже. А вот муж мой и подумать не может, чтоб даже вот так смотреть на Пустыню, как мы с Вами, ему неинтересно просто. Про Силантия вообще не говорю. Пойдёмте, Май. Вон и муж идёт, — Юля вздохнула.
Май встал и увидел Тита, подходящего к ним.
— Я уж думаю, где это Юлька моя, — зазвенел молодой голос. – Май, что ты стоишь, как бронзовый?
— Ночь красивая. И Пустыня красивая, Титушка, — пропела Юля, шагая к мужу. – Мы с Маем и решили посидеть, посмотреть, поболтать.
— Чудаки! – насмешливо рявкнул Тит и хохотнул.
«Грустно Юле, — подумал Май. – И мне грустно». Он помахал Пустыне рукой и поплёлся вслед за Титом и его женой. Вдруг Юля посмотрела назад, не на Мая, а сквозь него – на чёрную тайну, зовущуюся Пустыней. В глазах её серебрились слёзы – Май знал, хотя и не разглядел точно.
Рассвет застал Пустыню неспокойной, пенящейся и бросающей в небо золотисто-огненные искры. Восходящее Солнце улыбнулось каждой песчинке и накинуло на Пустыню алую вуаль. Оранжевое море последний раз встрепенулось, поднимая лёгкие облака пыли, и укуталось в красное. Теперь Пустыня могла отдохнуть и не слушать далеко разносящийся вой сирены, возникнувший вдруг в лагере…
Мая разбудило чувство тревоги. Он сел на кровати и глянул на часы: полпятого утра. Серые стены и белый потолок неприветливо встретили проснувшегося человека.
«Что-то сейчас случится», — подумал Май. И случилось: будто издалека донёсся визг сирены. И когда уши уже отказались слушать этот тревожный вой, когда тело напряглось до такой степени, что грань между крайним напряжением и полным расслаблением была уже неразличима… Тогда Май вскочил с твёрдого матраса, напялил валявшиеся в ногах брюки и побежал…
С Маем не разговаривал никто. Никто не разговаривал ни с кем.
Двое серо-желтых мужиков играли в карты, поглядывая на двери столовой. Молчали. Женщина с белоснежной шевелюрой и чёрными бровями, звавшаяся командой Глафуня, сидела на скамеечке. Курила. Молчала.
Май вошёл в столовую. Четыре стола. За первым сидела белокурая секретарша Диночка с белыми листочками в одной руке и ручкой – в другой. За вторым – Силантий Фирсович, откинувшийся на спинку стула и играющий в гляделки с гладким потолком. Тит загадочно улыбался розовой скатерти третьего стола. Последний стол был пуст. А Юли в лагере не было…
Май направился к свободному столу и сел. Помолчать.
Ещё один человек ИСЧЕЗ.
— Тит, что ж ты раньше времени отчаялся? Искать будем. Вот не искал никто, а мы пойдём! И найдём, Тит, вот увидишь, живую и здоровую Юлю, — Май обнял Тита, совсем поникшего, отупевшего и молчащего.
Юля всю ночь проплакала. Тит не мог её успокоить, потому что не понимал. Часа в четыре утра Юля вышла из домика, а Тит лёг спать…
В Пустыню пошла. И Пустыня приняла, ни о чём не спрашивая, ни в чём не обвиняя, не налагая обязательств. Колючая тревога легла на тёплый песок и спокойно утонула. Юля увидела что-то вон за тем холмом. Хотела и нашла. Свободна…
— Тит, ну придумаем что-нибудь, — Май уже почти сдался: казалось, Тит ушёл далеко за пределы человеческих ощущений, оставив лишь тёмную поникшую оболочку с устремлённым в никуда взором.
Но вот оболочка вздрогнула. Потом ещё раз. И ещё. Тит затрясся тяжёлой, пугающей дрожью. Затем как-то вдруг успокоился. Положил руки перед собой на стол, стал внимательно их разглядывать, возвращаясь, очевидно, из туманного небытия в мир реальный. Смуглое его лицо из воскового стало неестественно подвижным. Тит ожил окончательно и, наверное, набросился бы на Мая, если бы рядом не оказался Силантий, задушивший этот таинственный порыв в корне давлением своей твёрдой руки на Титово плечо.
Май отсел подальше и с изумляющим его самого спокойствием обратился в слух, тем более, что Тит говорил быстро, волнуясь и даже взрываясь:
— Больше никогда не трогай меня! Ты… Если бы не ты, подонок, Юлька здесь была бы! Вздумалось ему в Пустыню ходить… Юлька прямо бредила ей. Да чтоб тебе самому сгинуть в твоей вонючей Пустыне! – Тит захлебнулся, прокашлялся и бойко продолжил. – Что-нибудь придумаем?! Искать будем?! Иди ищи! Давай! Слушать не могу, противно! Из-за тебя, из-за твоего бреда Юлька исчезла!
Май возражать не стал, хотя всё было как раз наоборот. Как только Май познакомился с Юлей, то сразу же был погружён в её мир. Мир непонятной ЛЮБВИ К ПУСТЫНЕ. «Она зовёт меня», — говорила девушка с волосами цвета этих апельсиновых просторов, разливавшихся во все стороны от лагеря. И Май вошёл в этот мир. Или этот мир вошёл в Мая. Как бы то ни было, все мысли приводили к Пустыне и её ТАЙНЕ.
— Успокойся, Титушка, — прогремел Силантий Фирсович. – Я предприму меры. Всё будет отличненько. Ты смотри: несколько доносиков, и товарищ Май окажется далеко-далеко. Его видеть и слышать никто не будет. Дело до начальства пойдёт: за неподчинение «Правилам работы поисковых команд» ого-го что полагается!
Май не стал спрашивать, что конкретно полагается за его естественное желание бывать хоть иногда наедине с самим собой, в Пустыне, и что же скрывалось за многозначительным силантьевским «ого-го»: «Западня, — встрепенулся Май. – Влип».
Откуда-то появились печальная Глафуня и двое мужиков, игравших ранее в карты перед столовой. Руководитель посадил их за стол, где сидела прелестная Диночка. И эти благонамеренные лоботрясы по очереди что-то бормотали, а секретарша внимательно их слушала и записывала это «что-то».
«Доносики», — мелькнуло в голове. Так, козла отпущения нашли. Что же делать? А делать, кроме глупостей, было нечего. И Май с каким-то неуклюжим и нервным удовольствием принялся эти глупости творить.
Он вскочил из-за стола и зарулил старику Силантию кулаком в картофельный нос. Силантий Фирсович этого, конечно, не ожидал и как-то сразу сполз на пол. Затем Май подбежал к голосившей Диночке, отобрал листочки, уже основательно исписанные, и порвал их в клочья, испытав неземное удовольствие.
— Тит, прощай, — Май посмотрел в чёрные глаза и улыбнулся. – Если я найду Юлю, то обязательно скажу ей, что ты боролся. Я же видел: ты боролся. Молчал и разрывался между желанием броситься искать её и… всем этим…
Тит молчал. И Май ушёл…
— Ничего здесь нет, — сказал Май, огибая холм, тот самый.
Солнце тянуло к Маю свои щупальца-лучи. Песок ласково окутывал ноги Мая и просил: «Ложись в меня. Ложись». Но надо было идти. Идти, чтобы узнать. Идти, потому что обратного пути уже не было.
«Может быть, все исчезнувшие уже давно мертвы. И Юля». Май попытался отогнать эту мысль, яростно тряся головой.
«Такого быть не может. Я бы не пошёл. Я бы почувствовал. А раз я не почувствовал, значит, они живы. Значит, они где-то».
Часа через три Май вдруг понял, что идти больше не может. Жалящее острыми лучами солнце забрало все силы. А Май их спокойно отдал. Без борьбы. Он просто лёг на раскалённый противень и стал ждать.
В голове стучало только одно: «Да будет так…»
Май улыбнулся плюющемуся жаром солнцу. Вдохнул обжигающий воздух, пропитанный запахом сена…
Да будет так…
«Никуда больше не пойду. Останусь здесь – умирать или жить. Дорогая моя Пустыня, я здесь. Возьми меня».
Никакого разума.
Да будет так!
Май почувствовал, что руки и ноги глубоко погрузились в песок. Но жара он больше не ощущал. Ярко-оранжевое облако окутало Мая. Он поднял голову, но своего тела не увидел. И не ощутил.
А потом пришла ТЕМНОТА.
«Вот я и умер», — развеселился Май, осознав, что Пустыня услышала его зов.
Дышать стало легче. Май ощутил мягкое прикосновение ветра к телу. Глаза открывать не хотелось. Только лежать и дышать.
Май чувствовал, как зудят потрескавшиеся губы. Но эта боль была приятной.
— Живу, — блаженно прошептал Май.
Нестерпимо хотелось пить. С целью найти какой-нибудь источник воды Май открыл глаза, но тут же снова зажмурился. Потому что ничего не понял. Было слишком темно. Вокруг царила немая и густая чернота.
Май упёрся руками во влажную землю и приподнялся, заставляя тело двигаться.
Воздух был чёрным, влажным, но удивительно свежим.
Никакого страха.
На ощупь Май двинулся вдоль стены в ту сторону, откуда, казалось, дул ветер.
«Я очень глубоко под Пустыней», — подумал Май и вдруг почувствовал, как его со всех сторон ласково окутывает уже знакомый запах сена.
Май шёл по широкому тоннелю, до противоположной стены которого было метров пять. Тоннель спускался и поднимался, поворачивал вправо и влево, но боковых проходов, по-видимому, не имел.
«Иду. Изнемогаю, но иду. Из последних сил. А ради чего?» – думал Май, переставляя ватные ноги.
Мысли запутывались в чёрные клубки. И невозможно было понять, какая мысль-ниточка привела к другой. А если тянуть за спутанные нити, клубок сжимается ещё крепче.
«Не буду тянуть – не буду думать. Буду идти».
Май не останавливался. Ему и в голову не могло прийти взять вдруг – и остановиться. Если бы встал – дальше не пошёл бы.
Прошлое — в прошлом. О будущем ничего неизвестно. Только золотое СЕЙЧАС. Тяжёлое дыхание… Тяжёлые шаги… Тяжёлая темнота…
Чугунные тиски с яростной силой сжали мозг. Май отшатнулся от стены и не смог устоять на непослушных ногах – упал. В следующую секунду Май потерял сознание.
Темнота и запах сена…
Май вздрогнул и открыл глаза. Солнце беспощадно обрушилось на него. Май зажмурился и застонал.
Неужели снова Пустыня? А чёрный туннель, влажная земля и свежий ветер… Всё это существовало лишь в уставшем мозгу?
И тут Май услышал, как шелестит трава. Открыв глаза и приподняв голову, Май осмотрелся. От того, что он увидел, голова закружилась.
В сочной зелени травы, застилавшей холмы плотным ковром, скрестив ноги, сидели ЛЮДИ.
Ясные глаза, открытые лица, сильные руки и ТЕПЛО… Всего семнадцать человек – вот сколько их исчезло.
Май вскочил, но спустя минуту сел, скрестив ноги, как хозяева этого зелёного царства.
— Это наш дом, Май, — пропел знакомый голос. – Добро пожаловать!
Май посмотрел на говорившую. Конечно! Это была Юля, лёгкая, рыжеволосая, родная. А рядом с ней сидел биолог. Тот самый, «искать» которого должна была команда Силантия. Как же это замечательно! Май будет жить здесь, с людьми, которые приняли его к себе, ни о чём не спросив. Будет новая жизнь, земная, пахнущая травой, небом и солнцем!
«Пахнет сеном, — подумал человек, НЕ ЗНАВШИЙ, КАК ПАХНЕТ СЕНО. – Пахнет свободой».
— Тит боролся, Юля, — прошептал Май.
— Знаю, — сказала Юля. – Я рада, что Вы выбрали этот путь. Все встали. Встал и Май. «Друзья», — подумал он и улыбнулся.
Вдалеке виднелись белые крыши домов. «Туда и пойдём. Домой пойдём».
Май засмеялся. По щекам его побежали детские слёзы. «Как я счастлив!»
Прошлое осталось в прошлом…
Май ловил и целовал ветер, гладил пушистую траву и принимал в себя новый дом, открывая чёрные, заросшие паутиной, двери своей души.
И вдруг к нему подошла девочка лет десяти, пшеничноволосая.
— Здравствуй, — сказала и улыбнулась солнечно, щуря глаза.
26 июня 2004
