В небольшой Сибирский поселок, который можно за день исходить вдоль и поперек, увидеть всех и поздороваться, ворвалась впопыхах запоздалая весна. Засуетилась, заколобродила. Солнце, проявив щедрость, заиграло лучами над поверностью округи. И заструилось над землей испарение. Зазвенела капель. Зажурчали ручьи. На глазах образовались лужи. Ребятня, бегая и шлепая по ним резиновыми сапогами, с криками и смехом обдавали друг друга брызгами. Тут же шествовал с посошком во всем участливый Гриша Полунин. Крепыш, вечно молодой, с пухлыми щеками, с глазками буравчиками на выкате, в затрапезном одеянии, с местной репутацией «повернутый, не от мира сего». Зыкнув, крикнув мелюзге: «Вы у меня смотрите, не балуйте! Вот!». Приветливо отвесил поклон старушке: «Улыбайся, Фекла Ивановна, весна идет! И, Матвею Григорьевичу, мое с кисточкой! Держи нос по ветру! Куда погнал на полусогнутых? А я вот с обходом, мало ли что где…»
В новой обыденности пыталась выбрать на улице подходящий путь хрупкая, симпатичная девушка со скрипкой в футляре. И вся во власти музыки от телефона. До островка с сухой твердыней оставалось всего несколько метров, как внезапно поблизости пронесся мощный грузовик, выбрасывая из-под колес разливы воды и грязи. Девушка, ахнув, едва устояла на ногах. Мокрая, прижимая скрипку, брезгливо морщась, отряхивала грязную одежду. В растерянности всхлипывала. И с испугом отпрянула, почувствовав на плече прикосновение.
— Интересный сюжет! – рядом стоял с улыбкой молодой человек. Приятной внешности, подтянутый, спортивный, со свежем шрамом на лице. Решительный, бесцеремонный. – Ну что же вы раскисли, уважаемая, как кисельная барышня! То же мне, горе – луковое! Нашли от чего слезу ронять. Давайте вашу ношу, помогу, чем могу…
Девушка сердито отмахнулась:
— Ой, только вас мне не хватало?!… Идите прямо не оборачиваясь! Я в таком виде, сама не своя, а вы насмехаетесь. И смотрите так в упор. Прямо съедаете заживо! Останутся скоро рожки да ножки. И почему «кисельная» барышня? Может, кисейная? Не так ли любитель изящной словесности?
— О, так мы далеко зайдем! Приношу свои извинения за нетактичность. Горю желанием искупить вину. Предлагаю пройти в мою съемную квартиру и привести себя в порядок. В таком виде, боже упаси, появляться на людях. А дом рядом. Вот она — двухэтажка. Я вас, между прочим, из окна увидел…
Прервал монолог, появившийся из ниоткуда, все тот же Гриша, горячо вступив в разговор:
— Не соглашайтесь, Вера Сергеевна, это пришлый! Мы такого не знаем. Он же давеча так долбанул мужика у магазина, что тот полетел вверх тормашками за бугор. Вот. А водитель, что вас обкатил, городской. Погнал на КАМАЗе на песчаный карьер. Я еще с ним разберусь. Вот.
Девушка покачала головой:
— Вот… Вы еще разбойник с большой дороги. Интересно, откуда на мою голову свалились?
— Разрешите представиться! – Молодой человек бойко отчеканил. – Лейтенант Вадим Козырев в отпуске по ранению! Имею в поселке фронтового друга Игоря Морева. Он уговорил меня посетить его родину. Здесь окончательно подлечиться.
Вера Сергеевна проявила снисхождение:
— Понятен теперь ваш командный тон…
— И что скажите?! — Лейтенант переминался с ноги на ногу.
Девушка пожала плечами:
— Не знаю, что делать. И так, и эдак плохо… Что еще народ скажет. Ладно, коли выбора нет, иду отмываться по персональному приглашению. А ты, Гриша, послужи верой и правдой. Обеспечивай мою безопасность. Помни, где и с кем я…
В квартире смущенно сжалась. Небольшого росточка, хрупкая, грациозная. Настороженная. Посмотрела сурово, спросила:
— Где у вас ванная? Закрываюсь, привожу одежду в порядок. Надеюсь на вашу порядочность.
Вадим заверил:
— Честь имею!
После процедуры в ванной, предложил девушке:
— Может, чаю? Придете в себя. Познакомимся поближе…
Вера Сергеевна отразила предложение защитным жестом:
— Ни в коем случаи! Я преподаю музыку. Тороплюсь на занятие в музыкальной школе.
Молодой человек разочарованно выдохнул:
— Жаль. Сейчас провожу вас до выхода, сдам честь по чести вашему телохранителю…
Девушка наконец улыбнулась:
— А вы еще и с юмором… Забавно. Спасибо за услугу. Я хорошее помню!
— А я чту и ценю девичью сдержанность!
— А вы не такой уж сухарь, однако… Все, все… Я бегу, не успеваю.
— Счастливо!
И наступили для лейтенанта Козырева особенные дни. Перед глазами вставала она. Легкая, изящная, словно парящая в воздухе. Загадачная фея , выпорхнувшая из доброй сказки, и манящая в светлое будущее. Ночью, лежа в постели, ворочился, думал и спорил сам с собой: «Вот так, походя, зацепила за душу недотрога! Прямо кипит все внутри. Она, конечно, не та, что Анюта — я тута, подруга с морского пляжного сезона, которая канула в лету, как только был ранен. Факт, серьезная, надежная. И что же теперь? Как понравиться? А нужен ли ей такой? Сегодня жив, здоров, а завтра неизвестно какой. И все же, не гоже отступать, проявлять слабинку. Вперед, лейтенант, в атаку!»
Днем прохаживался по главной улице, надеясь на встречу с желанной, чем заинтересовал известного стража порядка, выглыдывающего из-за угла здания. Вадим поманил его пальцем. Гриша подошел неуверенно, померенно наступая и отступая, сверкая глазами, промямлил:
— Что задираетесь? Наверное, Веру Сергеевну ждете? Так зря. Боится она вас. Вот. Все! Сейчас побегу и скажу, чтобы другой улицей шла. Вот…
Вадим присвистнул:
— Ну и редиска ты, Гриша, однако!
— Какой есть! Вот!
Тут же убежал, исчез, растворился в нагретом воздухе. Козырев раздраженно выругался, и собирался было покинуть свой пост, как появилась она. Улыбчивая и быстрая на ногу. Летящая, как мотылек, в неизвестность, на огонь или к счастью, не боясь опалить крылья. Вадим все понял. Радостный и возбужденный, подбежал, подхватив ее на руки, закружил на асфальте. Девушка со смехом ударила его по плечу:
— Сумашедший, что вы себе позволяете?! Ведь народ кругом! Господи, у нас же нравы строгие!
Так внезапно, по бурной весне сложились у молодой пары дружеские отношения. Вначале холодные, потом теплые. Встречались, ходили восторженно по поселку. Целовались украдкой. Познавали в общении друг друга. И, приняв приглашение, зашла Вера Сергеевна к Вадиму в гости со скрипкой. Прошлась, осмотрелась в комнате, сказала:
— Чем ни концертный зал. Акустика? А-а-а! Есть какая — никакая. Сойдет. Зрителей — слушателей, прошу занять свои места. Итак, начинаем! Соната для скрипки Соль Минор Аллегро! Поехали!
И вырвались из скрипки, как из заточения, чарующие звуки. Вадим сидел, погруженный в волшебство звучания. Далекий и близкий, погасив боль ранения. Любуясь красивой скрипачкой, отдающей себя всю без остатка в далеко не рядовом произведении.
Музыка смолкла. Вера посмотрела лучезарно на возлюбленного, поняла его состояние. Продолжила:
— Лучшее из скрипки! Вивальди!
Вадим, постигая высшее в музыке для души и сердца, мысленно хвалил подругу: «Боже, сколько страсти, мастерства, силы и воли! Она заслуживает, чтобы ее любили и пред ней преклонялись!» В конце исполнения дал высокую оценку:
— Изумительно! Великолепный душевный подъем! Словом, волшебница!
Вера была на высоте положения:
— Спасибо за оценку! Это музыкальная терапия. Тонкая душевная конструкция. Она должна излечить тебя окончательно и бесповоротно. Не сомневайся, заживут, затянутся раны на теле от осколков. Будет великолепный жизненный тонус. Еще десять сеансов, и порядок. Только вот к чему будешь готов? Не ускоряю ли этим самым твою отправку на фронт, нашу разлуку. Не хотелось бы… Однако все в моих силах. Сделаю так, что ты будешь сугубо штатским. Переквалифицируешься… Ой, трудное слово! Короче, станешь, как я , музыкантом. Будем дуэтом давать концерты.
— Я и так, моя хорошая, своего рода музыкант. У нас мощный, огневой ансамбль. Там, далеко, где идут бои. И это мой выбор!
— Понимаю, какой у вас ансамбль, какая у тебя мотивация…
— Другого не дано! Я вижу цель, знаю куда идти, и кто у меня за спиной. За кого я в ответе. Это ты, моя радость, моя Муза! Благодарствую тебе за все хорошее! Подковала, накачала эмоциями, мозги поправила…
Однажды сказал с придыханием в голосе: «Оставайся!? Без тебя одна маята, бессонница!». Она улыбнулась: «Весьма убедительно!». В постели поцеловала, шепнула на ухо. Вадим рассмеялся: «Надо же!»
Так вошла в жизнь лейтенанта Козырева та, которую боготворил. Он был окрылен, восторжен. И Вера не скрывала высоких чувств, любви к избраннику. Но и музыка звала, не тяготила, напротив, по состоянию души оставалась еще больше востребованной. Она витала порой в ее мире. Забыв о домашних обязанностях. Потом спохватывалась. Корила себя за упущения в быту:
— Ой, опять двадцать пять! И прибраться в квартире не успела, и тебе внимание уделить. Ты, наверное, Вадим, со мной замучаешься? Ну, прости! Постараюсь, исправлюсь… Ты говори, напоминай, ругай. Будем открытыми. Это главное. А хочешь к моей бабушке поедем, где жила, здравствовала. У меня родители в Израиль укатили. А я тут осталась. Пелагея Матвеевна всех родичей заменила. Она хозяйка знатная. И варит, и парит, и пироги печет. Объеденье!
Вадим, слушая лепет любимой, простодушный, откровенный, не злобный, все прощал. Думал: «Это не главное. Разберёмся со временем. Все наладится. Однако есть нечто иное, что затрагивает мужское самолюбие. И возникает деликатный вопрос. Спросить или нет? Может, затаить обиду. Вообще отвернуться. Впрочем, стоит все же прояснить. Коли брошен клич быть открытыми».
Сказал с улыбкой в подходящий момент:
— Объясни, моя хорошая, почему у нас с тобой… это самое, когда придется? Все как-то ускользаешь. А? Поговорим. Так по — доброму, без напряжения. Может, я эту самую пятую точку не нашел, которая…
Вера расмеялась:
— Браво! Разбор полетов! А сколько надо вообще? Ой, прости! А все на самом деле, Вадим, весьма прозаично. Ты бы поберег силы, пока не восстановился. Они тебе сейчас, ой, как нужны…
Вадим расплылся в улыбке, ответил иронично и с пафосом:
— Бурные аплодисменты, переходящие в овацию! Верьте мне, дорогие товарищи! Не поскуплюсь, найду силы для большой и горячей любви! И офицально заявляю, что пора регистрировать наш союз в браке! Согласна?!
— Вау! Не возражаю! Но я и так твоя на вечные времена!
Через день — другой Вадиму понадобилось отъехать в городской госпиталь. Вечером объяснился с супругой:
— Неделю буду в городе. Госпиталь затребовал на комиссию. Ты тут без меня не скучай. И просьба, зайди к Игорю Мореву, другу закадычному. Помоги по возможности. Может, сыграй для души на скрипке. Он, как знаешь, в трансе, горе его постигло непоправимое. Надо же так случиться?! Жена поехала в гости к матери в деревню. Там в доме печь истопили. Легли спать и… все, угорели. Игорь, на что мужик крепкий, а убивался на похоронах так, что Скорую вызывали. А я ему всем обязанный. Он мой командир, меня раненого в разведке не бросил. Тащил под обстрелами до своих, и сам надежно в санбат сдал. На днях «адью», прощается, на фронт отбывает.
Вечером, возвращаясь из города на электричке, думал о том, что вот-вот труба позовет вновь в поход, на боевые позиции. Раны затягиваются. Состояние улучшается. Тут же, вздрогнув, принял громкий телефонный звонок. Говорил Игорь, тяжело, натянуто: «Прости, друг! Но все так нелепо вышло у меня с Верой Сергеевной… Ну, ты понимаешь о чем речь. Прости, гад я, сволочь. Все на этом… В часть возвращаюсь, вечером — в окопы. Если встретимся, живой буду, пристрели меня. Разрешаю!» Козырев напрягся, кричал в ответ, надрываясь, в телефон: «Игорь, что ты сказал?! Не понимаю?! Говори!? Говори!?» Но друг не отвечал. Не было просто связи. Она оборвалась. И рядом образовалась пустота. Напуганные криком пассажиры, покинули ближайшие места. Вадим, взволнованный, подавленный, не мог понять всего случившегося. Бесконечно повторял: «Неужели это правда? Да нет, не может быть. Что-то наплел друг. Для чего, по какой надобности?».
На подходе к дому Вадим нашел в себе силы успокоиться. В подъезде, столкнувшись с Григорием, который испуганно мотался из стороны в сторону, заметил:
— Ты тут, Гриша, часом не ночуешь? Давай так, по-военному, ты сдаешь пост, а я принимаю. Понял? Ну и молодец! И ничего с Верой Сергеевной не случится, я отвечаю!
Гриша, погасив испуг, высказался:
— Ладно. Пойду. Ты, наверно, хороший. А Морев, твой друг, плохой. Вот…
Козырев насторожился:
— С чего ты это взял?
— Он Веру Сергеевну обижал. Я видел… Вот!
— Хорошо, что сообщил! Разберемся!
Открыв дверь квартиры, Вадим тяжело прошел, присел на стул, кивнул:
— Рассказывай?…
Вера посмотрела на мужа внимательно, почувствовав холодок, передернула плечами:
— Значит, друг донес. Наверное, покаялся. А что рассказывать? Оправдываться не хочу. Просто влипла в историю… Не отмоешься. Уйду. Наверное, к бабушке. Может, к родителям уеду. А… Кто возьмет.
— Так вот сразу?!
— Нет не сразу… Послушай музыку. Полонез Огинского. Прощание с Родиной! То есть со мной…
Музыка, зазвучав, прошлась по сердцу, всколыхнула чувства. У Вадима выступили слезы. И, когда Вера отложила скрипку, сказал с комом в горле:
— Чтобы ни было, я благодарен тебе! У нас был целый месяц счастья. И не могу судить…
— Значит, прощаешь? Спасибо. Добрый, снисходительный. И бить не стал, и причитать. И другу закадычному поверил.
— Я просто ошарашен всем!
— Тогда послушай правду! Он пытался мной овладеть. Вон кофту порвал. И грозился меня опозорить. Мол, Вадим поверит, даст отлуп, от ворот поворот. Хорошо, Гриша в окно постучал. Он всегда за мной, как хвост, ходит. А Игорь, пьяный, еще приложился к бутылке с водкой, и на диван завалился. Не знаю, что он там помнит, не помнит. Или просто счеты сводит…
Вадим поднял руки и резко опустил:
— Стоп! О, Господи!!! Не могла сразу это сказать?!
— Просто не знала, как ты ко всему отнесешься…
— А теперь узнала?
— Узнала…
— И все же уходишь?
— Ага?! Как бы ни так! — сказала, как отрубила, с надрывом в голосе слабая-сильная женщина. — И готовься… к романтическим мелодиям. Для умиротворения! Последний — десятый сеанс. А после по желанию, мой хороший! — Посмотрела с теплотой, прослезилась, бросилась на шею со словами: — Верь мне всегда, всегда, где бы ни был. И, чтобы ни случилось, я спасу тебя своей любовью, своим ожиданием!
Валерий Тюменцев
