История эта произошла давным-давно. Когда переполняли чувства молодости. Кружила голову романтика. И хотелось бежать, ехать хоть к черту на кулички. Лишь бы познать мир. В этом порыве я, истинно городской, закатился с лихостью в глухую Сибирскую деревеньку, которая стояла на берегу величественного озера Чаны. Привлекла рыбалка. И мой летний отдых начался с осмотра древнего поселения. Открылась невзрачность. Избы были серые. В основном глиннобитные, саманные. А кровлей крыш служил нарезанный пластами дерн. И это было в диковину. Невольно приходила мысль, что я заблудился во времени. Очудился в глубокой старине, на краю света. А в серой невзрачности затаилась сама нечистаая сила. Способная вызвать ужас и оторопь.
Пообщавшись с жителями, я встал на постой к радушной хозяйке. И нашел добрую поддержку и взаимопонимание у ее сына Николая. Подросток был начитан, отличался смекалкой, комичным характером. От него я и прослышал о престарелой бабе Самохе, именуемой в поселении колдуньей. Но вначале была интересная сценка. Я, возвратившись с рыбалки, застал подростка на крыльце дома. Посмотрев на меня, он степенно достал кисет с махоркой. Оторвал листик от сложенной в гармошку газеты. Скрутил козью ножку. Подмигнул:
— Садись, чай не в музее!
У меня невольно вырвалось:
— Ты куришь?!
— Пора, брат! Время пришло мужиком становиться! — Кольша дымил. Куражился. Впадая временами в кашель.
Я сел рядом, разогнал дым, сказал:
— Брось ты это занятие. Не изводи себя. И мать не огорчай.
Николай, смяв самокрутку, махнул рукой:
— А, ладно! Посмотрю. Испытаю, что как… Может, брошу.
— Интересно, откуда у тебе этот кисет?
— Баба Самоха подарила!
— Кто же такая?
— Узнаешь. Очень старая. Девяносто лет. Высохла. Кожа да кости. Но настырная, с характером. Колдуньей ее считают.
— Это ты, друг, наверное, загнул?! Какие кодуньи в наше время?!
— Ничего не загнул! Люди помнят, как она в горящий дом зашла и вынесла на руках ребенка. Родители, спасаясь, его оставили. При этом ни чуть не пострадала, не обгорела. И мой дядя Федор бабе Самохе благодарен. Он, как электрик, полез на столб обрыв провода восстанавливать. Не поберегся, его током стукнуло, шибануло. Думали все, погиб. Спасали. В землю закапывали. Бесполезно. А она пришла, что-то ему в рот влила, пошептала, подняла на ноги. Мою мать настоями трав вылечила. Сердце у нее прихватывало.
— Если так, беру слова назад. Интересно, что она из себя представляет?
— Она — Рада Каземировна Самохина. Говорят из дворян. Отбывала срок в лагерях. Сюда прибилась случайно. Бедствовала. Была на посылках у богатых мужиков. Потом слепила тут саманку. Обжилась. Так и тянет свой век. Живет одна. Еще сама все делает. Но память уже подводит. Давеча косила траву и потеряла юбку. Нашла, удивилась. Мол, чья же потеря. Ходит, спрашивает.
— Неужели корову держит?
— Само-собой! Она старее, наверное, бабушки. Худая, горбатая, ездовая. Запрягает ее Самоха в приспособленную тележку и отправляется в лес за валежником. Подслеповатая, немощная, а не хочет в доме престарелых проживать.
— И курит, значит?
— Еще как. Табак себе выращивает, травы разные, целебные. Самокрутка постоянно в зубах. Закоптилась телом, вся черная от дыма.
… А через несколько дней знакомство с колдуньей все же состоялось. Я случайно ушиб плечо, упав с лошади, лежал в постели охая и вздыхая. А Кольша, глядя на меня, назидательно говорил:
— Плохи, брат, дела. И, пожалуй, одна баба Самоха тебе поможет. Поэтому вставай, собирайся. Пойдем лечиться!
Я поеживался, был в напряжении, отправляясь с юным другом к колдунье. Но иного выхода не было. Войдя в саманный домик, осмотрелся. На ограниченной площади все выглядело убого. Выделялась закопченая печь. На проволоке сушились пучки лекарственных трав. В углу стояла железная кровать. У изголовья, к моему удивлению, висела, невзрачная, но весьма грозная берданка. А хозяйка, прижимая к себе портрет красавца в военном кители, дремотно восседала в кресле. Оно было резное, полированное. И представляло единственную ценность.
Николай показал на лавку. Мы прошли по чистому глинобитному полу. Молча уселись, ожидая внимания старушки. Промедление затянулось. Я кашлянул нервозно в кулак. Лицо хозяйки не дрогнуло. Исписанное мелкими морщинами, оно было просветленное, иконообразное. Недавно Рада Каземировна, видимо, курила. Мундштук с остатком самокрутки лежал на подносе. А в воздухе витал запах от табака и аромат неизвестных растений.
Внезапно стурушка очнулась. Прищурившись, посмотрела на нас долгим, изучающим взглядом. И хотела было улететь опять в царство блаженной неги. Но Николай прервал намерение бабушки вопросом:
— Баба Рада, может, мы не вовремя пришли?
Хозяйка покачала головой, сказала хриплым, скрипучим голосом:
— Неужто архангелы с небес спустились…
Николай с улыбкой, эмоционально назвался, пояснил суть прихода:
— Баба Рада! Это мой товарищ. Вадимом зовут. Он плечо ушиб. Нужна помощь.
Бабушка бережно отложила портрет, взмахнула рукой:
— Подожди, малый, не части… Сейчас закурю. Голова посвежеет. Тогда все изладим.
Перекур действительно взбодрил хозяйку. Она стала изъясняться более разумно. Обследовав мое распухшее плечо мягким, приятным прикосновением пальцев, заключила:
— Да, подломало тебя, милок… Где, как? Не спрашиваю. Но не горюй, все обойдется. Ушиб сильный. Но кости целые. Вывиха нет. А в моих руках сила целебная. Вот таким поглаживанием снимаю боль. Она уходит. А эта травка для здоровья. Запаривай, настаивай, пей. Поможет еще рыбная юшка заливная. Для костей полезная. Николай знает, как готовить. Все. Ступайте с Богом!
Колдовство или лечение, но все же помогло. Боль затихла. Я воспрянул духом, благодарил Кольшу и Раду Каземировну. Юный друг подтрунивал:
— Ну вот, возрадовался! Крылья расправил. А то с головой пустой, был сам не свой…
Я повысил голос:
— Ты говори, говори, да не заговаривайся…
Кольша усмехнулся:
— Это я для профилактики. И давай свой вопрос. Типа, что тебя в доме колдуньи удивило, насторожило?
Я покачал головой:
— Ну ты, Кольша, зануда! И непонятно, как в этой глухомани самым умным стал?
— А вот, преуспел!
— Тогда предполагай для чего колдунье ружье? На охоту вроде не ходит.
Николай, наморщив лоб, заключил:
— Она же из дворян. А эти люди были с достоинством, с гонором. За свою честь всегда боролись. Чуть что — дуэль! Благородство зашкаливало. Но и сила воли присутствовала…
— И значит?
— Во! Для самоутверждения личности! И бердана эта нам бы знатно пригодилась. Раз собираемся на озеро, где уток тьма. Конечно, нам ружье старушка не даст. А вот дядьке моему точно не откажет. Все, заметано. А сейчас идем в русскую баню. Нас пригласили. Ты подобную не видел, не представляешь.
Войдя в предбанник, я повел носом:
— Дымом пахнет…
Кольша улыбнулся:
— Само-собой! Баня по-черному топится. Но угара нет. Печь потушена, зола убрана. Словом, раздеваемся и ныряем в «преисподнею»!
«Нырнули,» и… я задохнулся от стойкого жара. Казлось, волос на голове стал потрескивать. Мудрый Кольша, поглядывая на меня, ухмылялся. Потом дал совет:
— Присядь! Пусть голова пообвыкнет. Наверху сильный жар скопился.
Присев, почувствовал действительно облегчение. Осмотревшись, заметил буквально закопченные стены и потолок. Подумал: «Вот это баня! Наверное, в местных условиях самый смак. И от боли, и от хвори, и от прочей поганой напасти.
Кольша, тем временем, распарил березовый веник, указал на полог:
— Ложись, добрый молодец! Будем сгонять с тебя хандру — печаль. Придавать телу силу могучую, богатырскую! Чтобы тебе хотелось и моглось! Вот так посечем, постукаем по чуствительным местам. Терпи, мужайся! И не сворачивайся в комок, расслабься!
Когда лучший друг прошелся по моему телу веником и окатил прохладной водой, я, кажется, вознесся в мир блаженства.Торжествовали тело и душа. Благодарный, поднял большой палец в вверх и сказал:
— Долг платежом красен! Ложимся, господин хороший?!
Во второй стадии помывки упражнялись с мочалками. И мыли головы необыкновенным настоем. Волос становился мягким, шелковистым. Я с интересом спросил:
— Из чего этот настой состоит?
Кольша пояснил:
— Берется зола белая, пылкая, дровяная. Она, оседая, настаивается в кипятке. Получается щелок, смягчающий воду. Самое то для волос.
Выйдя из бани, чистые, опрятные, словно заново родившиеся, шутили, смеялись. Одобряя банный день и всю процедуру с ним связанную. А ночью спали, как убитые.
…Вскоре Федор Максимович Сысоев, дядя Николая, согласился быть нашим предводителем на озере. Он выпросил у бабы Самохи ружье, подготовил лодку. И утром нового дня встретил нас на берегу водоема. А прежде, чем отправиться в плавание, Кольша дал характеристику озеру:
— Имею, имею о нем представление, в школе хорошо просветили. Вот данные. Чаны — крупнейший водоем Новосибирской области. Его длина составляет 91 километр. Ширина — 88. Площадь доходит до двух тысяч квадратных километров. Глубина небольшая. В озере шестнадцать видов рыб. В их числе карась, окунь, сазан, язь, судак и другие. Это кому как повезет. А сейчас пора бы отчаливать.
Федор Максимович согласно кивнул. И, усадив нас в плоскодонку, завел рывком мотор, крикнул:
— Ну держись, компания! Будут вам веселые картинки!
И мы полетели, понеслись навстречу ветру, навстречу восходящему солнцу, к дивному миру. Стремительно двигаясь по воде, кажется, восходили на чистое, безоблачное небо. А водная гладь, окрашенная лучами солнца будоражила сознание. Наше продвижение сопровождалось взлетом дичи. Уток в пределах видимости было невероятное количество. Особое очарование вызывали лебеди. Эта горделивая птица открывалась на озере во всей своей красе.
Выбрав место для охоты и рыбалки, мы сделали скрадок из камышей. И азартно забросили удочки. Клев превосходил все ожидания, шел натуральный жор. Часа за два мы устилили днище лодки рыбой. Удачлива была и охота на дичь. Радостные, с богатыми впечатлениями мы возвратились домой.
На следующий день занимались разделкой рыбы. Упарились. Кольша взахлеб превозносил себя в рыбалке. И, как спец, командовал парадом. Учил меня ловко и аккуратно распластывать рыбу на две половинки. Этим делом мы упорно занимались до обеда. А, подвесив улов на проволоку для сушки, присели отдохнуть на крыльце. И тут же заметили Федора Максимовича. Он неустойчиво шел в нашу сторону. Поравнявшись, козырнул в приветствии. Покачиваясь, снял кепку, бросив ее на траву, выругался, и сказал с надрывом в голосе:
— Не стало бабушки Самохи!
— Как не стало! -воскликнули мы разом.
— А так застрелилась из ружья. Я же его после нашей охоты возвратил. А она вечером и грохнула в себя. Причина видно одна — не захотела никому быть обузой. Гордая была, старой закалки. Такая, братцы, история. Теперь виноватым себя считаю, что ружье принес. Да разве все предугадаешь? Эх, мать честная, я по такому случаю пузырь раздавил. Помянул честь по чести хорошего человека. Как нам теперь без нее?..
Погоревали и мы, задумавшись над происшествием. И невольно пришли к убеждению, что ружье должно было выстрелить.
Похоронили Раду Каземировну всей деревней, сказали на могиле добрые слова, которые при жизни не успели донести до ее сердца. И сразу же, как в отместку, что не уберегли старушку, разыгралась непогодой природа. Зачастили дожди. Обрушились на деревню ветры шквалистые, пришедшие, видимо, с необозримой глади озера.
А я, уезжая, поклонился деревне, и сделал зарубку в памяти о местной колдунье, о неприкаянной бабушке Самохе.
Валерий Тюменцев
