Голубые сапоги

Борис стянул заляпанные грязью и надоевшие за долгий рабочий день резиновые сапоги.

С тех пор как по причине безденежья он бросил художественное училище и пошёл на стройку, они стали его непременным атрибутом. Как ласты у лягушки.

Борис, конечно, переживал крушение детской мечты, но будучи энергичным, сметливым и оборотистым, вскоре почувствовал себя на стройке как щука в омуте, где водятся жирные караси.

Работа заставляла месить грязь после дождичка или глотать белесую пыль от разбитых самосвалами дорог. Пыль, которая к концу дня неизменно красила трауром воротник и манжеты.

Но Борис только стирал пот с  выпуклого высокого лба, слегка прикрытого поредевшими пшеничными волосами, и хитро щурил плутовской васильковый глаз.

И карьера задалась: бригадир, мастер, прораб, старший прораб.

И только женщины допекали его постоянными жалобами, что туфельки приходится носить в сумке, чтобы не утонуть в песочке или липкой грязи, которая нередко с противным чмоканьем стаскивала одну туфельку, заставляя женщин отчаянно балансировать на одной ноге. Далеко не всегда это удавалось и вот изящная  дамская ножка с противным чвяканьем погружалась в свежую жижу.

При этом эмоциональные высказывание представительниц прекрасного пола нередко переходили границу допустимого общественной моралью.

Особенно трудно давалось удержание равновесие его Капе, круглой как колобок жене Капитолине, улыбчивой и темноволосой и темноглазой.

Но вот подвернулась хорошая вакансия в строительном управлении в Рязани.

Стали потихоньку обживать новую просторную четырехкомнатную квартиру недалеко от центра города, но в тихом уютном месте.

Первым оценил простор сын Миша, вдруг женившийся на девушке в интересном положении, которое предсказуемо закончилось рождением чернявого в бабушку внука.

Этого не перенесла сестра Марина, скрытная и завистливая, и довела, таки, до ЗАГСа очередного поклонника как опытный рыбак подводит клюнувшую крупную рыбу к берегу, осторожно выбирая леску.

Весело застучали каблучки по не очень ровному рязанскому асфальту.
Однако, любовные утехи беспечных молодых привели к появлению еще одного внука и внучки.

Внуки подрастали, и в просторной некогда квартире становилось шумно и тесно.

Малыши наперебой требовали от деда поиграть с ними в лошадки.

Когда утомленный передвижением по квартире на четырех конечностях глава семьи, пытался укрыться в туалете, внуки стучали в дверь, деловито осведомляясь:

— Деда, ты уже покакал?

— Не получается. Запор, — пытался хитрить деда.

— А ты сделай а-а-а, потужься, — советовал самый разумный Мишкин отпрыск.

— Ладно, — угрюмо отвечал Борис и выходил на милость победителям.

Так тянулись месяц за месяцем – бумажная волокита на работе сменялась бурным весельем дома. Но Борис как-то сник и затосковал.

 

Его решение потрясло всех. Он неожиданно уволился с непыльной работы начальника отдела и уехал к матери в маленькую деревеньку на юге Ивановской области с характерным названием Глушица.

Устроился лесником, накосил травы на лесных полянках, и начал обзаводиться хозяйством.

Поначалу было ужасно трудно, но уже вскоре его новенькое подворье мычало, мекало и блеяло, гоготало и кудахтало. И даже клекотало по индюшачьи.

Борис жил с матерью, которая не сразу  поверила , что сын приехал «с городу в деревню» навсегда. А когда поверила, в глубоко посаженных ее светло-голубых глазах засветилась  материнская гордость и радость. Даже распрямила сгорбленную многолетним тяжким крестьянским трудом спину. Соседки завидовали. Счастье привалило на старости лет Федоровне, сын вернулся.

Работа со скотиной тяжелая, кто знает. С петухами подъем.  В сапогах все время кормишь и убираешь. Но в награду высокое небо – то голубое, то звездное, то нежные восходы, то пузырчатые ливни. Весь мир, вся природа вместо унылой городской ячейки, которую чуть оживляет телевизор с обрыдшими телеголовами да компьютера виртуальная паутина, прочно опутывающая мозги.

Жена и дети не тревожили его, ожидая, когда у деда пройдет фермерская дурь.

Все бы хорошо, но прохудились старые прорабские сапоги, которые он предусмотрительно прихватил. Пришлось просить соседку Ольгу, девушку под тридцать без опыта замужества.  Она как раз обиралась в Иваново за обновками, которыми надеялась прельстить возможных женихов в их первозданной глуши.

Сияя счастьем после удачных покупок, она торжественно вручила соседу новенькие сапоги.

Борис чуть не выронил их от неожиданности:

— Это что такое? Что за цвет?! – задохнулся Борис.

— А ты только черный понимаешь? – ничуть не смутилась Ольга. – Отстал ты от жизни тут в деревне. Теперь в  ярких все ходят. Красные, желтые и в цветочек в моде. А я тебе купила шикарные мужские в солидном голубом цвете.

— В голубом? Да, что ты понимаешь?! Это же кобальт настоящий, — неожиданно разволновался Борис.

Ольга с удивлением посмотрела на соседа.

— Понимаешь, кобальт это глубокий темно-синий цвет. Краска такая в живописи.

— А ты и в красках разбираешься? — девушка удивленно подняла брови, смущенная неожиданным проявлением чувств хозяйственного  соседа.

— Да, в художественном  учился. Давно.

— А можешь мой портрет нарисовать?-  кокетливо наклонила голову будущая модель.- Только чтобы изюминку мою ухватить. Да, ты не бойся – заплачу я.

— Хорошо. Только изюминка ты вся целиком, —  искушающе прищурил глаз живописец, — разглядывая ее фактурную монументальную фигуру. — Давай я в полный рост тебя увековечу. В бане, например как у Кустодиева. Бело-розовое тело в клубах пара. Твои карие глаза светятся радостью и удовольствием. Будет потрясающий жанр!

— Знаешь, — она строго прервала его художественные замыслы. Я тебе не порномодель какая-нибудь. Ну, вот, если…-  замялась обычно решительная  Ольга. — Если бы расписались, тогда другое дело, — с трудом выдавила она.

— А что? Мы уже на развод с Капкой подали. Но я ведь тебе в отцы …

— Да хоть в дедушки! Счастье, оно разное бывает. У каждого свое. Или не бывает никогда.

— Только это, костюм надо бы новый к свадьбе купить и туфли, — блаженно заулыбался обалдевший Борис. – В сапогах несолидно.

— Это предложение? Я согласна, — поставила точку девушка, и в светло-карих глазах её мягко засветилась радость  без всяких кустодиевских  клубов банного пара.