Терпение внемлющих старцев
Согрело желанное слово,
Как ключ, открывающий карцер.
— Вы ждали? Молились? Готово!
К словам прилагается дело!
Нет силы в ногах и ладонях.
Вершина от солнца блестела,
Но немощь топталась на склоне.
В приют затащили стратегов,
Спасая дыхание жизни.
Сухарь есть и чай от побега
Отсрочкой назначенной тризне.
Сбежавшим в промозглые дали,
Туманную серость рассвета,
Есть слово, о нём вы мечтали!
Безверие тешится летом.
Пропали седины бесследно,
Нет признака поздней расправы.
В «курятнике» криком победным
Шипели «павлины» и «павы».
Звук мерзкий заполнил пространство,
Глуша петушиные вопли.
Для «равных» спесивое чванство
Мечтой украшает оглобли.
Проверить грядущее прошлым,
Узрев нищебродную старость?
След каменный признан был пошлым,
Разрушен, осталась усталость.
Бесследность. Бездушность. Полушкой
Любовь заманили в карманы.
Хотели? Утешьтесь подушкой,
Прогулкой в счастливые страны!
Доброго дня Александр! По количеству мыслей и тем на единицу строки — страницы зашкаливает. Не перестаю Вам удивляться! У меня когда-то преподаватель был такой же, бросал идеи — кандидатские пригоршнями на семинарах. Остаётся только по-хорошему завидовать! Успехов!
@ val_338122@mail.ru:
Спасибо за добрые слова. Жизнь удивительна своей внезапностью. Ещё вчера впопыхах приняли новый закон, а уже сегодня у моего портала за неуплату пропал хостинг, оплаченный до января. Связался, обещали до вечера разобраться. Уже — вечер. Висит предупреждение, что срок хостинга истёк. Вот так внезапно всё попадает в помойку. Вот и растекаюсь мыслями по экрану в разных местах. А что будет без меня? Кому нужен будет мой хостинг?
С другой стороны явно грешу.
Писанину моего отца при его жизни засекречивали и отправляли в архивы. После девяти дней без его жизни пришли двое вежливых и похожих лицами. Интересовались его черновиками и чистовиками. Отец рекомендовал мне когда-то сразу всё сжечь. Стоило уехать на охоту, как в квартире всё оказалось на полу. Ничего не пропало. Собрал, перебрал от семейного личного и сжёг. Через неделю пришли за наградным оружием. Нагло отколупал себе золотые таблички дарителей. Через неделю таблички бесследно пропали. Военкомат сам объявился и щедро подарил мне его стерильное от следов жизнедеятельности личное дело, после которого любые мои слова можно считать бредом. Вот и всё, которое «всё»!
Мать всю жизнь второй рукой стыдливо прикрывала при встречах глубоко выколотый, который косметологи не брались убрать без рубца, номер из Аушвица. На стену памяти в Освенциме поляки вписали только имена еврейских узников Биркенау. Наших военнопленных там не было. Вот и всё! Какой-то рок отправил меня предписаниями с улицы Белинского в три места, где я получал новые предписания, чтобы начать службу в немецкой казарме охраны пересыльного лагеря, куда пешком немцы гнали мою мать. Закончил службу я в казарме охраны другого пересыльного лагеря, где мать загнали в вагон, из которого она вышла в Аушвице.
Отец матери владел небольшим скромным участком железной дороги между Питером и Москвой. После революции до самой войны он из жалости был принят на работу билетёром на полустанке, до которого надо было добираться из города утренним паровозом. Немцы его вообше насмерть замордовали после отказа сотрудничать. Вот и всё.
Про бабушку по матери до недавнего времени напоминал провинциальный городской клуб, который был её семейным родительским домом и который уже снесли за ветхостью. Революция выделила тоже выселенному мужу билетёру избушку, где она и жила до конца дней. Вот и всё.
Сельских родителей отца польский разъезд повесил на журавле колодца, а его маленького бросил в колодец, откуда его вытянул, вернувшись, собиравший в лесу грибы, дедушка. Служака фронтовик империалистической дед выхватил винтарь из-за стрехи и побежал напрямик кладкой через болото, которое разъезд объезжал. Он с пригорка на выбор перестрелял разъезд, спустился и дострелил для верности. Поляки сожгли деревню. В суматохе отец пропал и оказался в беспризорниках в Бобруйске, откуда его выловил и взял в семью московский чекист. Отец сумел найти деда во время учёбы в Москве, но оказался отрезанным ломтем от сельской жизни. Такое вот всё.
Жизнь внезапна и непредсказуема.
Сколько всего разного переполняет меня. Слава Богу, что ещё не заткнули интернет, а у меня ещё есть время. Почему-то охладел к персидским и африканским воспоминаниям. Экзотика потускнела от времени и запылилась в фантастическом для наших дней прошлом. Какая-то случайность занесла меня туда, другая вовремя выкинула оттуда.
Сегодня узнал, что мой друг детства ослеп и живёт один в Минске, а вся оставшаяся его родня живёт в Штатах и как-то прохладно от этого.