Г. Антюфеев.
Иранские дневники.
История всегда незримо шагает рядом с нами, перекидывая мосты от одного времени к другому. Мосты эти могут быть разные: литература, фотографии, скульптура, бытовая вещь или необычный для современников предмет обихода.
В мои руки попали записи Еланцева Григория Ивановича. Он делал их вскоре после Великой Отечественной войны, воскрешая годы своей службы в рядах Красной Армии. Пожелтевшие от времени листы являются ручейком времени, что вливаются в реку истории.
Г.И. Еланцев жил и учился в Сталинграде, откуда и отправился в 42-ом на фронт. В районе Мариновки получил ранение, обморозился. Долго находился в одном из госпиталей Алма-Аты. После выписки признали негодным к строевой, но тем не менее ещё два года служил в Иране. Там в годы войны находились части нашей армии. После демобилизации жил в Суровикино, где и вёл записи своих воспоминаний и размышлений о стране, в которой пришлось побывать, и просто о жизни.
К сожалению, Григорий Иванович прожил после Победы всего пять лет. В сентябре 1950-го закончился его земной путь, отмеренный свыше….
Итак, шагнём, читатель, в середину ХХ века, в чужую страну.
Декабрь 1943-го года. Иран. Воинский эшелон с очередным пополнением прибыл к новому месту службы. Среди них был и Григорий Еланцев.
После прохождения карантина и некоторого времени, отпущенного на акклиматизацию (в России снег, метели и морозы, а здесь тепло и на деревьях – клейкие листочки), настал черёд более близкого знакомства с Ираном.
Вот одна из первых записей Григория Ивановича: «Дожидаемся поезда на Казвин. Поднимаемся в зал ожидания. Бросилось в глаза – большой, высокий, светлый и – ни одного стула или скамьи для сиденья. Не так, как у нас. Иранцы побогаче медленно гуляли по залу. Беднота сидела, подвернув под себя ноги, на полу. Кто-то возле стенки, но большинство – прямо посередине зала.
Обратил внимание на потолок. Вокзал, видимо, строился незадолго до войны, когда немцы проводили здесь свою фашистскую политику. По потолку – орнаменты, изображающие скрещенные свастики.
На выходе из вокзала стояли иранские полицейские, чётко, со стуком каблуков, приветствовали нас.
Пересекли привокзальную площадь с памятником шаху, который, сидя на коне, в приветствии поднял руку.
Решили не садиться на автобус, а походить по городу, посмотреть. По обе стороны улиц множество магазинов – хороших и плохих, богатых и бедных. Здесь было всё: мануфактура, сигареты, тазы… Апельсины желтели кучками, хурма, арбузы, гранаты… Каждый хозяин выставлял свой товар на улицу. Всё было в пыли, и для того, чтобы придать блеск арбузам или апельсинам, их обливали водой. Нас перегоняют, толкаясь, иранцы с кругами-колясочками на голове с наваленными в них фруктами или горячим съестным. Каждый несущий кричал нараспев, восхваляя … товар. Это был не базар, а простая столичная улица. Казалось, продавцов в здешней толчее больше, чем покупателей.
Поскольку наших солдат здесь мало, то многие с большим любопытством смотрели на нас. Тем не менее некоторые приветствовали: «Здравствуй, товарищ!» Помоложе это выкрикивали, старики – тянули нараспев.
Мимо нас мчались автобусы во все концы города, разных фирм и разного цвета.
В каждом на подножке висел юноша и выкрикивал название улиц и площадей. Шофёры старались обогнать конкурентов. Однако останавливались чуть ли не на каждом углу. Стоило встретить какого-нибудь богача – автобус сразу же тормозил и глашатай рвал дверку с петель, приглашая его в салон».
Солдат Еланцев явно отличался любознательностью и наблюдательностью. Ещё цитата из его воспоминаний: «В Иране женщины процентов на 95 ходят в закрытых покрывалах вроде большого платка или простыни. Они ими укрываются с ног до головы и смотрят в отверстие. Мне бросилась в глаза разноцветность … покрывал. На улицах мелькали «перевёрнутые кульки»: то красные, то белые, то в клеточку, то в цветочек, были и чёрные. Оказывается, по цвету … иранские мужчины могут узнать о желании той или иной женщины, но нам никто не раскрыл этого своеобразного секрета. Тайна. Единственное, что мне удалось узнать, – чёрное покрывало носят вдовы.
Женщины всегда держатся в стороне от мужчин».
Автор заметок ехал как-то в поезде, и вот что он пишет в продолжение темы: «Я был в приподнятом настроении и поэтому решил сесть поближе к женщинам – рядом с ними и напротив. Из-под каждого покрывала сверкнули, как угли, глаза, но потом моё присутствие словно забыли. Попутчицы мирно беседовали, вздрагивая иногда от смеха. По моему определению, одна была пожилая, а другая – совсем молоденькая. Я прислушивался к нежному щебетанию, которое почему-то взволновало душу… Заметив, что старшая курит (из-под покрывала тоненькой струйкой выплывал дым), решил попросить огоньку. Обратился к женщине, естественно, по-русски. Она, больше по моему жесту, поняла, чего хочу и… на какое-то время спутницы превратились в камни. Ни движений, ни жеста, ни звука. Потом внезапно откидывается покрывало, и я вижу перед собой морщинистое лицо старухи, которая начала кричать на весь вагон. Мужчины вскочили со своих мест и молча взирали на нас. Потом один из них что-то сказал женщине, и та вновь закрылась в свою накидку, из-под которой торчала дряблая и грязная рука с горящей сигаретой между пальцами. Я обрадовался столь счастливой развязке, мысленно ругая себя за глупость. Отступать было уже некуда, и поэтому я прильнул «к ручке». Затянувшись, с жаром начал благодарить:
— Спасибо! Рахмед, ханум! Мерси, мадам!
В это время поезд остановился из-за того, что закончилось топливо. Вся толпа, едущая в нём, высыпала из вагонов. Иранцы – народ весёлый, смеялись, переговаривались. Пацаны (рады беде) шмыгнули в сад, раскинувшийся неподалёку. Угостили Григория красными спелыми гранатами, звали с собою. Но солдату надо было поспешать, и вышел он на шоссе, где, поймав попутку, отправился дальше. В кузов, в который набились иранцы, не хотелось, и Еланцев прилёг на крыло бортового «Студебеккера», держась правой рукой за выступ кабины. Шофёр гнал машину со скоростью миль 60 в час. Только ветер свистел в ушах.
«Вспомнил Гоголя: «И какой же русский не любит быстрой езды?» Уже тогда, в солдатах, я начал понимать, что на жизнь надо смотреть не как на сказку или конфетку, а как на борьбу, горе, радость. И свою радость надо строить не где-то в удобных местах, а отдаваться ей в любом месте. В этот момент, на крыле машины, я был почему-то так рад и счастлив, как никогда в жизни».
Будучи в Тегеране, Григорий Еланцев, прогуливаясь по городу, увидел на металлическом ограждении орнамент, состоящий из изображения герба Советского Союза.
«Ограда окружала небольшое двухэтажное здание в восточном стиле. Ни я, ни старший лейтенант, с которым мы гуляли, не знали, что находится в доме. Мы вошли в ворота, весь двор утопал в зелени. У дома располагался бассейн с фонтаном в центре, где плавали красные рыбки.
Здесь находилось наше посольство в Иране.
Заходим в вестибюль первого этажа. Нас встречает швейцар:
— Что вам нужно, товарищи? В зал конференций? Очень хорошо. Поднимитесь на второй этаж.
Поднимаемся. Перед нами дверь с надписью «Здесь проходила конференция руководителей трёх великих держав в 1943 году». Открываем дверь и входим. В середине зала стоит большой круглый стол. Вокруг – стулья. У стен – несколько диванов. На полу постелены богатые ковры. В зале группа, человек 10 английских солдат, которые пришли посмотреть на историческое место. Один из англичан спросил что-то у женщины-экскурсовода. Она, ответив ему, указала на стул за столом. Солдат с довольно аристократическим жестом садится на этот стул, сослуживец фотографирует его. Общее восклицание: «Черчилль!» Мы поняли, что на этом месте находился английский премьер-министр.
Экскурсовод и нам рассказала о конференции, на которой Рузвельт произнёс, пожав руку Сталину: «Я давно ждал этой минуты». Как известно, фашисты хотели сорвать встречу, но заговор был раскрыт.
Интересна история стола, за которым проходила встреча трёх руководителей. Когда стало известно, что конференция состоится в нашем посольстве – стали искать круглый стол, но во всём Тегеране такового не нашлось. Решили заказать одному столяру-иранцу. Через несколько дней стол был готов. Заплатило наше посольство за него 300 туманов. По окончании конференции этот же столяр-иранец предлагал за него 500. Потом приходил богач и предлагал 1 000 туманов. Иранцы, американцы, англичане просили продать стол как историческую ценность. Но он так и стоит на своём месте».
И вот последний эпизод, последняя запись дневников Г.И. Еланцева.
Осень 1944-го года.
«Отношение к нам, русским солдатам изменилось в лучшую сторону. Даже богачи при встрече, подбирая животы, кланялись, а некоторые приподнимали шляпы. Беднота на базарах, на станциях и на улицах болтала с нашими солдатами. Расспрашивала о фронте, о Сталине, видя в наших успехах какую-то сверхъестественную тайную силу. И рада была помочь нам в каждом деле.
Так было и в моей командировке в г. Решт, откуда привозимые союзничками разные грузы – продукты, бензин, спирт, металл – автомашинами переправлялись в Советский Союз. Зачастую своих не хватало на автомобили (на этот раз их насчитывалось штук 30), и поэтому нанимали иранцев. Лейтенант, командовавший колонной, отправил меня в пятый от себя грузовик. Вскоре раздалась команда: «По машинам!» Загудели моторы, взметнулась пыль из-под колёс: автомобили отправились в путь. Водитель моего бортового «Форда» открыл ящик рядом с рулём и угостил сигареткой. Закуриваю сам и даю прикурить шофёру. Стали разговаривать, пытаясь понять друг друга. Оказалось, мой попутчик из Ирака, где он и поступил в колонну нашей армии. Жестами, мимикой, разноязычьем рассказывали о жизни, о странах, где жили. Мы с ним сразу сошлись как страдальцы по своим Родинам.
Ехали по горам, где довольно узкие дороги. Поэтому на одном из контрольно-пропускных пунктов остановились, чтобы прошла колонна, двигающаяся навстречу нам. Все шофёры вышли из машин. Я – тоже. Вдруг возник какой-то шум, крик. Направляюсь туда и вижу, как водители окружили одного из своих и, горячо жестикулируя, ругали его за что-то. Я понимал лишь отдельные слова: «фашист», «фронт», «Сталин». Оказалось, водитель, проявив неосторожность, погнул капот автомашины, сорвав с одной стороны крючки, отчего он, капот, ходил из стороны в сторону. Разгорячённые шофёры кричали всё громче, а один, не удержавшись, с размаху ударил виновника. Тот даже упал, но быстро вскочил, схватил тряпку и дрожащими руками стал стирать пыль с машины. Это как-то сразу всех успокоило.
Встречная колонна двигалась мимо нашей, и поэтому шофёры потянулись к своим автомобилям, чтобы через некоторое время продолжить свой путь. Я всё стоял под впечатлением произошедшего. Это же надо: даже чужие беспокоятся, болеют за наш фронт, за нашу Победу…»
На этом записи, касающиеся пребывания Григория Еланцева в Иране, обрываются.
Прочитав их, пожалел, что нет продолжения, но даже в таком виде они представляют историческую ценность, открывая одну из страниц, относящихся к Великой Отечественной войне…
Воздержусь от оценки. В самом начале я чуть-чуть не купился на искреннюю непосредственность Еланцева Григория Ивановича, но решил подождать половину страницы и не ошибся.
Иранские полицейские хранят традиции, даже подчиняясь в наше время руководству Корпуса Стражей Исламской Революции. Это — почти каста с глубокими семейными корнями и кодексом искренней преданности власти. Власть никогда не забывала про них, но с обувью — неувязочка. С «каблуками», которыми, вы пишете, они щёлкали в то время.
Непосредственный Григорий Иванович замечает отсутствие мебели для сидения. Иран выпускал и выпускает великолепную золочёную белую и чёрную мебель для сидения для своих представительств. Зайдите в любое посольство и консульство. Но зачем эта сидячая мебель для иранца? В тёплое время года всё содержат в чистоте, а в холодное застилают напольными покрытиями. Хотите мебель? Обратитесь на английском к полицейским. Они любезно покажут вам меблированное помещение. В то время тоже была мебель в специально отведённых местах. Богатые никогда не пользуются залами ожидания для всех. Неувязочка с тем, как они прогуливались мимо сидячих.
Со свастикой в стране ариев всегда жили без немцев, живут и будут жить. Аксиома.
С названием государства — туда сюда с натяжкой. Посмотрите, когда было последнее заседание Лиги Наций после войны. Хотя учредитель названия несравненный, великолепный и полный божественного достоинства шах Реза Пехлеви обратился за переименованием Персии с 1935 году, Лига не торопилась до последних заседаний в 1946 году, а 18 апреля 1946 года отдала свои права ООН.
В СССР НКВД и МГБ очень тщательно относились к восточной тематике. Инструктаж и обучение для всех категорий граждан, пересекающих границу, они держали на очень высоком уровне. Был очень кровавый опыт внутреннего конфликта после гражданской войны.
Думаю, вам будет полезно небольшое информационное отступление, которое я приведу ниже. Тогда даже Станиславский и Немирович, который Данченко не смогли бы вас заподозрить в неискренности во время их жизни.
В 1935 году первый иранский правитель из династии Пехлеви — Реза обратился с письмом в Лигу Наций с просьбой использовать для названия своей страны слово «Иран» (Erān), вместо термина «Персия». Он обосновал это тем, что внутри его страны для обозначения того, что известно в мире как Персия, употребляется слово «ирани» (термин происходит от «страна ариев», восходящего к самоназванию племени ариев).
Шах Реза Пехлеви отмечал, что, «персы – это лишь одна из нескольких индоиранских этнических групп в Иране. Их родная область Парс (Фарс) была центром политической власти в древние времена – в период империи Ахеменидов, и в империи Сасанидов. Однако в период завоеваний Александра Македонского название области Парс (Фарс) было распространено греками для обозначения названия всей страны» (Об этой области — начале Ирана см. здесь).
Государство Ахеменидов (существовало с 550 г. до н э. по 330 г. до н.э.) официально называлось Aryanam Xsaoram (с древнеперсидского «держава ариев», с учетом современного названия страны можно перевести и как «держава Иран»).
Непосредственно перед арабским и исламским завоеванием Персии, в эпоху правителей династии Сасанидов (224- 652 г. н.э), которые были зороастрийцами-огнепоклонниками, Персия официально называлась Эраншахр, т.е. иранской империей.
В период тюркской династии Каджаров, которая правила страной с 1795 по 1925 год и предшествовала последней в персидской истории монархической династии — Пехлеви, страна, известная в мире как Персия, тем не менее, официально все также называлась Ираном. А именно «Высочайшее государство Иран» (Dowlat-e Eliyye-ye Irân). Но во внешнем мире название страны переводили как Персия.
При династии Пехлеви (правила с 1925 по 1979 гг.) Иран официально именовался Шаханшахское Государство Иран (Доулат Шоханшохи-йе Ирон (перс. دولت شاهنشاهی ایرا), где в названии используется древний титул персидских правителей «шахиншах» («царь царей»).
С 1979-го года, после падения монархии, страна официально называется Исламская Республика Иран (перс. جمهوری اسلامی ایران — Джомхури-йе Эсломи-йе Ирон).
В заключение стоит отметить, что сами персы стали употреблять термин «Персия» для названия своей страны в ряде публикаций и книг в новый и новейший исторический период, под влиянием Запада, как бы позаимствовав этот термин назад, от древних греков.
Иран, как географическое понятие, не совпадает ни с областью расселения иранцев, как этнографической единицы, ни с областью влияния иранской культуры, ни с областью распространения персидского, т. е. иранского литературного языка. В древности Индия и Иран одинаково были заняты народом, называвшим себя арианами (арийцами) — аrуа в Индии, ariya или airya в древнеиранских наречиях.
В надписях царя Дария слово «арии» относится, по-видимому, исключительно к населению Ирана; Индия и индийцы получили название по пограничной реке Синд (Sindhu), в иранском произношении Hindu (индийскому с вообще соответствует в иранском h), на современных картах Инд; от персов это название перешло к грекам и, как большая часть греческих названий, вошло в обиход современной географической науки.
В иранском священном писании (Авесте) термин Hindu употребляется как название реки и говорится о «семи Индах» (harta hindu), что вполне соответствует индийскому термину sapta sindhavah. Индийское «Семиречье» получило такое название по Инду, Кабулу и пяти рекам «Пенджаба» (т. е. «Пятиречья»), Чинабу с его притоками Джеламом и Рави и Сетледжу с его притоком Биасом.
Ариям противополагаются туры (tura, прилагательное tuirya) и саримы (sairima); если под последними, как полагают, надо понимать сарматов или савроматов греческих писателей, то имеется в виду среднеазиатский народ, по мнению большинства ученых родственный иранцам; очень вероятно, что и туры были того же происхождения и тоже жили в Средней Азии.
Другими словами, население Ирана обособило себя одинаково от индийских, «ариев» и от родственных среднеазиатских народов. Слово «Иран», первоначально Эран, появляется позже и есть родительный падеж множественного числа от слова airya (airyanara), в смысле: (страна) ариев. Впервые мы встречаем его в греческой форме Ariane у Эратосфена (III в. до Р.Х.) у которого заимствовал эти сведения Страбон.
Границей этой «Арианы» или Ирана считались: Инд на востоке, Гиндукуш и горные цепи к западу от него — на севере, Индийский океан на юге; западная граница шла от Каспийских ворот т. е. горного прохода к востоку от Тегерана, по линии, отделявшей Парфию от Мидии и Караманию (Керман) от Персиды (Фарса). Очевидно, термин, «страна ариев» понимался не в этнографическом, но исключительно в политическом смысле; так называлась страна, объединенная под властью династии арсакидов, поднявшей восстание против греческих завоевателей; области, остававшиеся под властью греков, как на западе (государство Селевкидов), так и на северо-востоке (греко-бактрийское царство) не причислялись к Ирану.
Впоследствии, при Сасанидах, область с семитским населением, Вавилония где находилась столица «царя царей», не только причислялась к Ирану, но даже считалась, «сердцем иранской области». И в настоящее время в самой Персии под Ираном понимают государство шахиншаха.
Происхождение слова Иран и этнографический термин «арии», от которого оно происходит, были забыты уже в средние века; от слова «Иран» для обозначения населения этой страны был образован термин «иранцы» (перс, ирани). Ирану чаще всего противопоставлялся «Туран», слово образованное от «туры» таким же образом, как Иран от «арии»; только впоследствии «Туран» отождествили с «Туркестаном», страной турок.
Совершенно иное значение получили слова «Иран» и «Туран» в географической науке; под Ираном понимали плоскогорье, представляющее внутренний бассейн и граничащее на севере с бассейном Каспийского и Аральского морей, на юге, западе и востоке — с бассейном Индийского океана, между Тигром и Индом; под Тураном — бассейн Аральского моря. Слова «Туран» и «туранцы» иногда употребляли в более обширном значении, объединяя под этими терминами весь среднеазиатский мир от южнорусских степей до Китая, и противополагая «туранцев» не только «иранцам», но вообще «арийцам».
Название «арии» вновь сделалось известно европейцам в XVIII в. ( не из живой речи, но из древнейших памятников письменности Индии и Ирана). После установления близости языков Индии и Ирана с европейскими, арийцами (Arier, Ariens, Aryans) стали называть всех представителей лингвистической группы, обнимающей народы «от Индии до Исландии». Впоследствии вместо этого термина были предложены другие: индоевропейцы, индогерманцы (особенно в немецкой науке), арио-европейцы, с сохранением названия «арийцы» только для азиатских индоевропейцев, предки которых действительно называли себя этим именем; тем не менее слово «арийцы» и до сих пор иногда употребляется в науке в прежнем смысле даже в Германии. Арийцы, в смысле «азиатские индоевропейцы», были разделены на две ветви, индийцев и иранцев. Иранцами в лингвистическом смысле стали называть, независимо от политических границ, народы, объединенные в одно целое во лингвистическим признакам. Когда в конце XIX века возникла мысль составить свод научного материала, относящегося к области «иранской филологии» (языкам, литературе и истории иранцев), то в лингвистический отдел этого свода вошли наречия от самого восточного из памирских, сарыкольского, до западных курдских, в восточной части малоазиатского полуострова, т. е., приблизительно, от 75 до 38 градусов вост. долг, от Гринвича. Кроме того, рассматривается наречие так называемых осетин (называющих сами себя ирон), живущих отдельно от прочих, «иранцев» на Кавказе, к западу от прежней военно-грузинской : дороги.
Еще обширнее была область распространения иранских наречий в древности, хотя во многих случаях вопрос о том, какие именно народы говорили по-ирански, остается спорным.
Еще большее пространство обнимала область распространения главного литературного языка Ирана, так называемого «новоперсидского», образовавшегося уже при исламе; на нем писали далеко за пределами лингвистического Ирана, от Константинополя (к числу персидских поэтов принадлежал турецкий султан Селим II, 1566—1574) до Калькутты и городов Китайского Туркестана.
В стране ариев
Александр Касько
На себя примеряя скитанья,
Пью вдали неизвестности яд.
Не пугают теперь расстоянья,
Не смущает эмоций заряд.
На костре изнуряющем бреда
Мне жара душный сон испечёт.
Затянулась ночная беседа,
Заменившая нечет на чёт.
Здесь два цвета впитали одежды,
Другом кажется вежливый враг,
В небесах проплывают надежды
Облаками средь звёздных ватаг.
Муэдзин на ночную молитву
Призывает уже мусульман.
Сном забудусь, похожим на битву,
Знойной ночи примерив кафтан.
Под могучие древние своды
Собирали столетья печаль.
Тут струятся фонтанами воды,
Создавая прохлады вуаль.
Шах Реза Пехлеви для Ирана,
Власть арийцев над Парсом вознёс.
Ариана Страбона, как рана,
Убивала персидский вопрос.
Слову Персия — Фарс побратимом,
Македонская жажда побед,
Сила духа, прошедшая мимо.
Лига Наций закрыла совет.
Дух арийцев теперь над страною,
Он сильнее, чем роз аромат,
У границ – иностранцы с войною,
Но прекрасен из персиков сад.
© Copyright: Александр Касько, 2013
Свидетельство о публикации №113072107609
Восточный сплин
Александр Касько
Цейтнотом отмеренный путь,
Небес громогласье вдали.
Под крылья хочу заглянуть.
Где сердце Персидской земли?
Там старый испытанный друг,
Его украинка жена,
Мы знали борьбу и недуг,
Мы пили всю горечь до дна!
Когда, Бог, скажи мне: — Когда
Увижу красоты садов,
Где фрукты – простая еда
И сказочный мех у котов?
Мечтать и хотеть так устал
Вдохнуть сладкий запах равнин.
Чеканке душою – металл.
На медь лёг свинцовостью сплин!
Где крылья, где радость, где боль?
Любых ощущений хочу!
Но стелет мне серость свой толь
Болезни, пришедшей к врачу!
© Copyright: Александр Касько, 2013
Свидетельство о публикации №113052003913