ШТОРМА И РАДОСТИ МОЕЙ ЖИЗНИ. Продолжение
Вторая глава.
МОРЕ МОЙ ЧАРОДЕЙ.
Я надеюсь, что море сильней площадей,
И, прочнее домов из бетона.
Море – лучший колдун, чем земной чародей…
В.Высоцкий.
Содержание главы.
1.Предисловие.
2.Поиск своего места под Солнцем, всегда ведёт человека к счастливой жизни.
3. Что собой представляла работа и жизнь членов экипажей БМРТ в течение 5-6 месяцев промыслового рейса.
4. Песни гения В.Высоцкого, для любого моряка, особенно моряка-рыбака, значили очень много.
5. Работа на БМРТ, была не только праздником, получением большой зарплаты, покупкой за границей колониальных товаров, прежде всего эта работа таила для моряка в рейсе большое разнообразие рисков.
6. Несколько фрагментов моей работы на БМРТ в Управлении океанического рыболовства (УОР) Камчатки.
7. Работа на БМРТ это встречи с уникальными и оригинальными людьми. А жизнь на траулере и после окончания рейса (в том числе и моя) нередко сопровождались приключениями, иногда невероятными и смешными.
8. Документальный фильм “Работа экипажа БМРТ “Союз-4” на промысле скумбрии у берегов Японии” (ноябрь 1971 год): //www.odnoklassniki.ru/video/16596339357/
9. Ещё несколько фрагментов из моей морской Одиссеи.
10.Ещё один курс жизни, который был пройдён мною, в Петропавловск-Камчатском мореходном училище (ПКМУ). 11.Последние полтора года, моей работы в Океанрыбфлоте Камчатки.
12. Нам, ветеранам рыбного флота СССР, никогда не понять, зачем совершено преступление, в результате, которого, этот флот перестал существовать, что стало трагедией для сотен тысяч людей.
13. Большинство из них уже нет в живых, память о них стирает время, о них, помнят лишь их дети и внуки. Но было время, когда они были золотым фондом Управления океанического рыболовства и Камчатки!
Предисловие.
У каждого нормального мужчины закончившего свою трудовую деятельность есть в памяти светлые воспоминания о лучшем периоде своей жизни. У меня таких периодов в моей жизни было несколько, но самое светлое воспоминание осталось о работе в Управлении океанического рыболовства Камчатки (УОР). И это несмотря на то, что эта работа была часто связана с неимоверными трудностями, многими бессонными ночам – толи потому, что шторм не давал спать, толи надо было сутки или двое работать почти без сна. Не говоря уж о том, что в этой работе бывали и очень сложные и рискованные моменты. Но все трудности были несравнимы с ощущением настоящей повседневной романтики и настоящей мужской работы. Ощущение того, что делаешь нужное дело в сложных условиях, радуешься шторму, радуешься, когда на борт судна траловой лебёдкой втаскивается трал, в котором 60-70 тонн рыбы, радуешься заходу судна в какой-то новый для тебя иностранный порт, не покидало никогда многих моих товарищей, и я это хорошо знал. Ну, а испытать ту радость в жизни, при возвращении в родную страну и при виде встречающей тебя любимой жены и детей, после 5 месяцев разлуки, можно, наверное, только после длительного космического рейса. А также после длительных полярных экспедиций или тех рейсов, которые на Больших морозильных траулерах (БМРТ) делали я и многие десятки тысяч моих коллег работавших на рыбопромысловом флоте канувшей в лето страны. Поэтому я хочу в память о моих ушедших из жизни товарищей рассказать о значительном куске моей жизни – работе на рыбопромысловом флоте Камчатки, ибо уверен в том, что похожей на мою жизнь, была жизнь большинства рыбаков-моряков. Это была удивительная работа, трудная, жёсткая, но приносившая очень много радости мне и моим товарищам, ведь мы были молодыми людьми, а в молодости, как ни в какие годы человека, ему нужна, прежде всего, интересная работа, и чем она труднее, тем лучше. Чтобы не быть голословным в вопросе о той работе, которая радовала меня и моих соплеменников морских рыбаков, приведу отклик на мою публикацию “Море мой чародей” в портале Проза.ру осенью 2013 года: Здравствуйте, мой муж благодарит Вас за работу, за память. Ваши воспоминания вернули его к тем событиям, о которых Вы пишете. Начиная с Калининградской базы рыболовного флота (КБРФ), практики на плавбазе “Ленинградская Слава”. Он работал в УМАР Находки, первый рейс – БМРТ “Пасьет” мастером по обработке рыбы. Работал на судах РТМ типа “Атлантик” – “Астроном”, “Львов”, на тунцеловной базе “Ленинский луч”. А это заходы в Сингапур, в японские порты, Дакар, Вы отлично знаете в какие порты заходили суда. В дальнейшем работал технологом на судах типа “Мыс Гамов” и ТПР “Давыдов”. Работал до 1981 года. Он согласен с Вашими правдивыми воспоминаниями и ему обидно за рыболовецкий флот. С искренностью Светлана Арсеньева”. В перечисленном списке судов, который привела в своей рецензии Светлана, есть два наименования судов “Посьет” и “Мыс Гамов”, которые я неоднократно встречал в разных районах Тихого океана и этот факт вызвал у меня соответствующие ассоциации. Кстати фамилия Арсеньевой очень широко известна в порталах русской прозы в Интернете, её очень талантливые произведения читают многие десятки тысяч людей. И ещё выдержки из одного письма, уже на мою публикацию “Шторма и радости моей жизни”: …“Я не умею пользоваться компьютером, и это моё письмо к Вам пишет мой сын, который в один прекрасный день, предоставил мне возможность прочитать Ваши “Шторма”. Мне трудно найти слова для того, чтобы выразить Вам свою благодарность, ведь вы вернули меня в лучшие времена моей жизни, в которой я долгие годы работал старшим траловым мастером на многих БМРТ. Я не смог бы написать подобную вашим “Штормам” вещь, ибо, к сожалению, у меня нет таких фотографий, но присоединяюсь к каждому вашему слову. Очень жаль, что Ваши воспоминания не могут прочитать наши бывшие коллеги по рыбному флоту. Эх, какая была жизнь и работа, не Вам говорить, какую она доставляла нам радость. Прочитав ваши воспоминания, я немедленно позвал к себе свого друга капитана, мы долго сидели с ним, смотрели фотографии, вспоминали об ушедшем времени и выпили в этот вечер не одну рюмку водки, и конечно, в том числе за Ваше дорогой товарищ здоровье. А ещё сын снял копии с 12 фотографий, которые, я поместил в рамки и повесил в своей комнате. Вы даже не представляете, какое доброе дело Вы сделали для памяти бывших рыбаков своими “Штормами”. Жаль, что нет возможности, с вами встретится, но, говорю от всех нас Вам, большое спасибо…. А почему бы Вам не издать ваши “Шторма”, отдельной книжкой? У нас в Мурманске, её в момент раскупили бы”… Два письма, присланные мне, являются подтверждением того, что моряки-рыбаки, были особыми людьми – людьми мужественными, добрыми по натуре, большими тружениками. Не зря они сами очень часто себя называли пахарями моря. И в этом была их правда и большой смысл их трудной, но очень интересной жизни.
По всей видимости, эти письма является одним из фактов, которое подвигло меня на то, чтобы написать этот раздел посвящённый моей работе на рыбопромысловом флоте Камчатки более объёмным. Описать свои все рейсы сделанные во время моей работы в УОР, это значит написать огромный фолиант. Он будет интересен, но у меня для этого нет ни времени, ни сил. А вот написать о тех людях с кем мне пришлось (среди них много уникальных людей) это работа менее трудоёмкая, но более благородная. Тем более, что я собираюсь (если время отпущенное мне жить и силы, позволят это сделать издать эту публикацию книгой в Петропавловске -Камчатском, в Санкт – Петербурге, Севастопроле и Калуге, где проживает много камчадалов, которые помнят то время о котором, я написал. Уверен в том, что если мои воспоминания о работе на рыбопромысловом флоте, будут читать молодые люди, то они мне и моим товарищам позавидуют, ибо есть чему завидовать. Ну, а если, человек, у которого есть отец или дед, которые работали 30-50 лет назад на промысловом флоте СССР, позовёт своего отца или деда к компьютеру и покажет ему эту мою публикации, то тем самым, он доставит ему большое удовольствие. И это будет вне зависимости от того, на каком флоте работал его дед. То ли флот этот находился в Мурманске, Калининграде, Находке, Магадане, бухте Камышовой (бухта находится вблизи Севастополя) или Петропавловске-Камчатском. Ведь нашего брата – моряков работавших на рыбопромысловом флоте страны были сотни тысяч. Большинство из них нет уже, к сожалению, в живых, нет и судов, на которых они работали. Они не были знаменитыми, лётчиками, космонавтами, артистами, то есть теми людьми, о которых нет-нет, да пишут в СМИ и вспоминают на телеканалах. Они были настоящими пахарями моря и помнят о них, только их дети, ну а некоторых и внуки. Я помню многих из них, и посвящаю им эту часть моих воспоминаний.
Я, наверное, один из немногих могикан, живущих ещё на белом свете (к большому моему сожалению) и работавших в конце 60 годов, в 70 годах и в начале 80 годов прошлого столетия, в Управлении Океанического Рыболовства Камчатки. Меня постоянно одолевают воспоминания о годах проведенных на флоте, о судах на которых работал, о друзьях-товарищах с которыми жил, работал на Больших морозильных рыболовных траулерах, разделял все трудности повседневной жизни в долгих рейсах, бороздил воды Тихого океана. Наверное, моя впечатлительность и эмоциональность сродни моему характеру, полученному при рождении – участвовать во всем, видеть все, а, как известно, посеешь характер, пожнёшь судьбу. А, к этому характеру очень здорово приложились те 13 рейсов, которые я сделал на БМРТ. К БМРТ “Союз-4”, душа так прикипела, что не покидал этого судна пять рейсов, после трех рейсов на Мысе Обручева, вынужден был его покинуть, ибо у меня накопился отпуск за четыре года. Думаю, что работа БМРТ, была для меня, как и для многих моих соплеменников, своеобразным наркотиком. Я уверен, что так считали многие люди, которые работали в то время на рыбопромысловом флоте в разных управлениях Министерства рыбного хозяйства (МРХ) СССР.
Поиск своего “места под Солнцем”,
всегда ведёт человека к счастливой жизни.
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает для себя.
Ю.Левитанский.
С военного детства, я увлекался собиранием марок, ничего в этом не было удивительного, ибо в те времена многие мальчишки были увлечены этим интересным занятием. Однажды поздним осеним вечером, я позвонил главе филателистического общества области Евгению Николаевичу Васильеву, с которым был довольно в дружеских отношениях и спросил у него разрешения прийти, для выяснения некоторых вопросов связанных с покупкой некоторых марок поступавших на адрес общества. Это касалось марок на космическую тему, которые выпускались в странах “Социалистического лагеря”. Кстати, я никогда в своей жизни не приходил к человеку домой без предварительного звонка по телефону и его приглашения посетить его в удобное для него время. Так было и на этот раз, Евгений Николаевич обрадовался моему звонку и долго не расуждая сказал мне: “Приходи сейчас, без всяких только задержек”, прийдя к нему, я понял, почему он говорил мне о том, чтобы я не задерживался. Нужно сказать о том, что Евгений Николаевич был преотличнейшим человеком – отзывчивым, добрым, никогда не унывающим, всегда при разговоре улыбавшийся, у нас была взаимная симпатия, в результате чего между нами были добрые, товарищеские отношения. Встретив меня, он сказал^ “Через два дня, я буду отмечать своё пятидесятилетие, надеюсь, что ты обязательно придёшь отметить этот мой критический юбилей, а сейчас заходи, ко мне приехал боевой товарищ и мы начнём отмечать этот не очень радостный праздник сегодня”. Он, как всегда шутил и как всегда при наших с ним встречах был радушен. Оказалось, что сидевший за столом человек, (Владимир Степанович) в годы ВОВ был командиром экадрильи штурмовиков Ил-2, а Васильев был в этой эскадрильи командиром звена! Я ещё до этой, оказавшейся очень для меня знаковой встречи, знал о том, что во время войны он был лётчиком. Однажды при встрече с ним во время первомайской демострации, у меня от удивления и восхищения, широко раскрылись глаза. Ещё бы, ведь я увидел на его груди два ордена боевого “Красного знамени” и два ордена “Красной Звезды”! Меня всегда в те времена потрясали такие встречи, ибо я относился к ветеранам войны с большим благоговением и всегда при таких встречах, практически не раскрывал рта, а слушал, замирая тех людей, по сравнению с которыми считал себя просто мальчишкой, не нюхавшим пороха. Хорошо помню, что после 5-10 минут моего пребывания, у Евгения Николаевича, я пребывал, как говорится не совсем в своей тарелке. Ещё бы сказать иначе, ведь я находился среди двух людей, уже в то время принадлежавших истории, не говоря уж о том, что двое сидевших передо мной людей, были в годы войны по определению военных историков смертниками. Ведь любое пикирование штурмовикиов Ил-2 на вражеские объекты грозило ему быть сбитыми огнём вражеской зенитки. И как можно было не сознавать в те минуты общения с этими людьми, что в те годы, когда они в каждом своём боевом вылете рисковали своей жизнью, а боевые ордена украшали их грудь, они были на несколько лет младше меня сидевшего в этот вечер вместе с ними за одним столом!
В тот вечер нас был общий интересный разговор, который стал ещё более оживленным и интересным, когда пришла с работы жена Евгения Николаевича Зина – умная и красивая русской красотой и русским разговором женщина. А фронтовой друг хозяина, как бы, между прочим, расспрашивал меня о моём образовании и чем я занимаюсь в настоящее время. Я кратко рассказал ему о себе, ответил на интерисовавшие вопросы, после чего, неожиданно для себя услышал от него следующее: Уже, когда я собрался уходить, он очень кратко сказал: “Я один из заместителей Генерального директора Судоверфи в Петропавловске-Камчатском, дай мне свой адрес, когда я вернусь домой, то пришлю тебе вызов, без вызова к нам не попасть, ибо Камчатка является закрытой зоной”! После этих его слов, я, улыбнувшись, сказал: “Вызов и я уже еду”. Вполне вероятно, что в моём ответе было больше шутки, чем серьёзного ответа, хотя в каждой шутке всегда есть доля правды. После этого обмена мнениями, мой новый знакомый рассказал мне о Камчатке, о Петропавловск-Камчатском, о новом механическм цехе, котрый собираются запускать в работу в ближайшее время на судоверфи. Естественно, я больше не спешил прощаться и уходить, тем более что чувствовал себя среди людей своим. Мне было очень хорошо среди них, но я не мог и подумать о том, что очень скоро, я буду на Камчатке, а город Петропавловск-Камчатский, станет моим знаковым городом, и я до конца своих дней буду в него влюблён, и буду считать его лучшим городом из всех городов на свете. После разговора на квартире моего старшего товарища, я, честно говоря, мысленно был готов отправиться на край света, тем более что на тот момент жизни не был связан узами Гименея. Но, я после того очень памятного для меня вечера, не мог и подумать о том, что после него мою судьбу, кто-то изо дня в день, будет вести таким образом, чтобы я, оказывался в нужный день и в нужный час в каком-то определенном месте, иначе моя судьба, была бы совершено другой. Но сегодня, я хорошо знаю и то, что будь иначе, то моя жизнь не была бы столь счастливой, какой она в конечном итоге оказалась. Причём в этой можно сказать мистической моей истории, имел значение не только день и даже час, но был момент, который в минуты определил мою дальнейшую судьбу. Причём, в эти судьбоносные для меня дни, часы и минуты, я встречал людей, которые, при встречах с ними, как бы по цепочке, продвигали меня один другому для того, чтобы произошли те измененя в моёй жизни, которые, как оказалось в дальнейшем, были для меня очень счастливыми. Ведь сегодня, я хорошо понимаю, что любой другой вариант был бы для меня просто вариантом, в котором было бы больше прозябания и постояных поисков места “под Солнцем”! В дальнейшем, когда я фактически обрёл на Камчатке своё место под “Солнцем” я всегда был уверенным, в своих силах, и навсегда лишился чувства сомнения в правильности того, что я делаю. Я думаю, что многим людям свойственно при принятии какого-то в их жизни решения, долго думать, как поступить правильно. В конечном итоге, любое решение в последствии человек может посчитать ошибочным и долго думать о том, что надо было принять противоположное решение. Чем чаще это случается, тем больше этот человек, изводя себя вопросами, думает, и, в конечном счёте, как правило, принимает решение, которое в большинстве случаев оказывается неправильным. Вспоминая свою жизнь, могу сказать одно, принимая любое решение, я не занимался самокопанием, а действовал по наитию, всегда считая, что первая мысль всегда правильная. Может для других людей этот вариант принятия не подходит, а может в моём случае, кто-то, сверху наблюдая за ходом моих мыслей при принятии каких-либо решений, делал так, что логика моего мышления оказывалась всегда правильной. Нужно сказать о том, что человек много читающий, часто в художественных произведениях классиков (тем более в книгах описывающих жизнь великих людей прошлого), часто находит ответы на многие вопросы, которые ставит перед ним жизнь. Фраза Наполеона – “Нужно вначале ввязаться в бой, а там видно будет” нужна человеку, который, размышляя, сомневается в выборе принятия им правильного решения, что не даёт ему возможности спокойно спать. Я лично могу сказать одно – если бы тугодумие владело мной при принятии в моей жизни многих решений, то больше половины того, что мною в жизни сделано, осталось бы в мыслях, а жизнь моя была бы блеклой и очень скучной.
Прошло дней 7-8 и на моё имя, пришла телеграмма следующего содержания: “Приглашаетесь для работы заместителем начальника механического цеха на судоверфь имени В.И.Ленина в Петропавловск-Камчатском”. Я не мог сохранить эту телеграмму, ибо её пришлось сдать в милицию для оформления пропуска на Камчатку. После того, как я сдал телеграмму в милицию, началось моё ожидание дня, когда мне выдадут пропуск на руки, причём мне было сказано, что это произойдёт через две недели. Конечно, прийдя в назначенный день за получением пропуска, я его не получил, а старший лейтенат, который сказал мне о том, что не все бумаги для оформления пропуска готовы дал мне понять, что нужно сделать для того, чтобы эти бумаги были готовы. Уже спустя некоторое время мы сидели с ним в ресторане, и продолжалась эта ресторанная моя эпопея 4-5 раз на протяжении больше двух недель. Возмущаться было, как всегда в таких случаях бесполезно, пришлось терпеть, за время моих походов в ресторан с этим ментом, которого звали Федя, я узнал досконально его биографию и родственников, наверное, до пятого колена. Пропуск на руках, можно улетать, мой товарищ со школьных лет Юрка Березовский торопит меня с моим увольнением с завода. Дело в том, что он, будучи авиационным инженером, после развода с женой, надеялся на то, что я пришлю ему вызов для работы на Камчатке. Но, зная о том, что у меня отличная работа, боялся того, что я откажусь лететь на Камчатку, поэтому едва ли не каждый вечер появлялся у меня дома, обстоятельно объясняя мне, почему я должен, как можно скорее улетать на Камчатку. Был ещё один мой школьный товарищ – Толя Бунтин, который также рьяно захотел попасть в Петропавловск. Он, будучи инженером-теплотехником, работал в самой крупной городской котельне. Но для быстрого получения квартиры, стал работать инструктором в Областном исполнительном комитете. Квартиру получил, но, как он сказал мне – “Меня баба моя заколебала, недовольна тем, что я получаю зарплату в 105 рублей, не думает дура о том, что у меня здесь большие перспективы”. Но он, понимая, что перспективы эти находятся в отдаленном времени, а на Камчатке зарплата у него будет сразу в 2 раза больше (а очень бысто и в 3 раза), то он вместе с Юркой стал активно, как говориться брать меня за горло, уговаривая немедленно улетать. Я же сказал обоим, что полечу на Камчатку с таким расчётом, чтобы быть там сразу после нового года, с тем, чтобы именно таким образом начать жизнь с нового листа. Я не помню, с какого времени появилась у меня привычка – если я говорил да, то никто не мог меня уговорить сказать нет. Поэтому старания моих товарищей, выдворить меня быстрее из города, успеха не имели, Кстати, обоим своим товарищам, я помог перебраться на Камчатку, и они там отлично устроили свою жизнь. А тогда, я пошёл на завод для того, чтобы уволиться, лишь поняв, что подошло время, чтобы это сделать, с тем, чтобы попасть на Камчатку сразу после нового года.
Руководство завода в лице главного инженера Р.Яремчука встретило моё желание категорическим отказом. При этом было явно видно, что Яремчук был взбешен, выслушать меня не захотел, заявление моё порвал, сказав мне о том, чтобы я уходил, а после окончания моего отпуска он будет ждать меня, для разговора о моём новом назначении! И во второй раз, во время моего посещения главного инженера, мое заявление им было порвано. Нужно сказать, что и после первого разговора, и после второго, у меня не появилось никаких сомнений в правильности принятого мною решения. И только, когда при третьей нашей встрече я сказал ему о том, что я принял решение ехать на Камчатку и не останусь работать на заводе, даже если он предложит мне своё кресло, он молча подписал заявление, достал бутылку коньяка и сказал дословно: “Я знаю тебя много лет, знаю, что ты не пропадёшь, желаю тебе самого хорошего, но если что, всегда буду рад твоему возвращению на завод”. Да он знал меня с тех пор, когда, я работал токарем (он был старше меня на 5 лет), а он после окончания института работал мастером в механическом цехе и у нас с ним всегда были очень хорошие и дружекие отношения. А, кроме того, он был секретарём комсомольской организации завода, а я его заместителем. В будущем, он стал генеральным директом НПО “Ватра” и многое сделал для того, чтобы объединение, выпускавшее бытовые и промышленные светильники, было не только лучшим в Союзе, но и в Европе. Он ушёл из жизни в 2007 году и относится в моей памяти к тем людям, которых я вспоминаю с большим уважением.
Пришёл день и у меня на руках был билет Москва – Петропавловск-Камчатский со временем отлёта – с 18.00, 30 декабря, потом железнодорожный вокзал, распитие вместе с провожавшими меня товарищами пару бутылок шампанского. При этом одну бутылку напитка, я не понимая зачем, ведь меня никто на Камчатке не собирался встречать оставил. А ведь именно потому, что эта бутылка прилетела со мной на Камчатку, началась цепочка событий, которые подарили мне уникальную для меня судьбу. Вылетев в 18.00 по камчатскому времени, с учётом разницы во времени в 9 часов и 20 часов перелёта с 4 посадкми самолёта Ил-18 в городах Сибири и Дальнего Востока, я должен был прилететь в Петропавловск в первый час нового года. Но с учётом того, что вылет самолёта был задержан по метеоусловиям на 4-5 часов, я прилетел на Камчатну около 5 часов утра по камчатскому времени. В самолёте рядом со мной сидел один парень, возвращавшийся из Москвы, после того, как отправил домой контейнер с польской мебелью. Он был очень этим фактом доволен, ибо, работая механиком в Камчатском морском параходстве, получил новую квартиру, для которой эта мебель и была куплена. Юра (так звали этого парня) рассказал мне о городе, о красотах Камчатки и о том, что, живя в Петропавлоске, человек постояно испытывает стресс. Что интересно, в связи с разницей во времени, мы с моим новым знакомым, 4 раза встречали Новый год, благо, что в те времена, стюардесса могла принести коньяк в том количестве, за которое пассажир заплатил бы деньги.
Часам к 10 утра, я приехал на морской вокзал, чтобы оставить в камере хранения свой небольшой багаж. Нужно сказать о том, что самолёт доставивштй меня в Петропавловск, был первым самолётом, который прилетел на Камчатку после 5 дней бушевавшей в этом райне пурги, в результате город был завален снегом, количество которого, человека впервые видевшее подобное количество небесного послания поражало. Сдавая багаж, я вспомнил о бутылке с шампанским, изъяв её из своего багажа, пошёл в поиске безлюдного места приземления. Этим местом оказался огромный кнехт, на который я присев, с изумлением смотрел на простиравшуюся передо мной огромную бухту, на гряду заснеженных сопок на её противоположной стороне. Сидел и думал о невероятности моего местонахождения, других мыслей в голову не приходило, видимо оглушающая красота бухты и сопок, при ярко светившем солнце, не позволяло думать о постороннем. Потом вспомнил о бутылке шампанского, котороя была у меня в руках, при открытии бутылки, раздался довольно сильный звук и я, улыбаясь про себя, подумал о том, что это “салют”, в честь моего появления в этом удивительном краю. Сделав пару глотков, я машинально, ни о чем, не думая, поднял с заснеженного пирса пробку, возвратил её на место и только после того, как разбил бутылку о кнехт, подумал – это на моё счастье и чтобы мне повезло! Я ещё долго сидел на кнехте, никакие мысли при этом, не посещали меня, и я автоматически встав, медленно побрёл в напрвлении центра города, с целью найти главпочтамт и отправить родным телеграмму. Главпочтамт был в самом центре города, который предствлял собой одну улицу, на которой было здание Областного комитета партии, центрального универмага и центрального гастронома, в том числе и главного гоородского кинотеатра имевего название – “Камчатка”. Ещё когда я писал текст телеграммы, то, подняв от текста глаза, увидел молодых мужчину и женщину, которые с большим любопытством разлядывали меня, причём мне показалось, что лицо мужчины мне было знакомым. Отправив телеграмму, я увидел, что мужчина направился ко мне. Он ещё не успел ко мне подойти, а я понял уже, что это Дима Алёхин, которого я с детсва знал, хотя он учился в другой школе, зато его мама работала библиотекарем в областной библиотеке и с её рук, я в школьные годы взял для чтения, не одну сотню книг. Подойдя ко мне, он только сказал: “Это ты”. Нет, Дима, – это папа римский”, ответил ему я. Подошла его жена Ирина, мы с ней учились в одной школе, но окончила она её на 5 лет позже меня. Ребята с удивлением выслушали моё краткое объяснеие о причинах моего появления на Камчатке, о себе сказали, что живут уже на Камчатке уже пару лет. На почтамте Дима категорически отказывался в этот идти, ибо тяжело добираться до автобуса, ведь всё кругом занесено снегом, но настояла Ира, ожидавшая получения письма от своей матери, увидев меня, оии несколько минут обсуждали вопрос – я это или не я. Уже собрались уходить, но Димка сказал, что он ничего не теряет, если подойдёт ко мне и выяснит этот вопрос. Потом Дима сказал, что не приглашает к себе ибо, как он сказал, они снимают “скворечник” в бараке, в котором можно находиться только, двоим, причём только в стоячем положении. Естественно в центральной гостинице мест для проживания не было. Дима, сказав о том, что в городе, фактически нет нормальных гостиниц, повёл меня на автобусную остановку, прийдя на остановку, мы с большм трудом влезли в автобус и через минут 15, когда автобус, подъехал к остановке, которая называлась “Четвёртый километр” вышли. Минут 10 спустя, пробрашись по тропинке протоптанной в недавно выпавшем снегу, мы подошли к деревянному строению, на котором висела небольшая табличка с надписью – турбаза “Зазеркальная”. Заплатив за проживание в течение 10 дней 30 рублей, и распрощавшись с Димой, я пришёл в большую комнату, в которой было примерно 10 кроватей с тумбочками возле них и пару шкафов для одежды. В комнате стояли три простых стола, за одним из них сидели, как выяснилось позже трое командировочных, и отмечали при помощи водки новый год, за ещё одним столом сидели двое студентов заочников и готовились к экзаменам. Ну, а за третьим столом, сидел молодой мужик, перед ним лежала газета с таблицей розыграша лотереи “Спортлото”, небольшая кучка ещё не вскрытых билетов и огромная гора проверенных былетов. Оказывается, это был матрос с рыбацкого судна, купивший после окончания рейса на 3 тысячи рублей билетов лотереи. Целый день он просидел за этим “интеллектуальным” занятием, осталось проверить несколько десятков билетов, выиграл он на тот момент только 1700 рублей и сказал мне о том, что ещё, быть может, быть в лучшем случае он вернёт 20-30 своих рублей! Мне стало его очень жалко. Я сказал ему об этом, в ответ он заулыбался и сказал, что будет покупать лотерейные билеты до тех пор, пока не выиграет машину “Волгу”, и продаст её грузинам за 35-50 тысяч рублей! Я рассмеялся, пожелал ему удачи, а сам подумал – до чего счастливый человек, который имеет такие проблемы, мне бы его проблемы. На протяжении жизни на Севере в продолжении больше 20 лет, каких только чудаков я не встречал, каждый из них играл в свою рулетку, каждый стремился что-то выиграть и почти все ничего не выигрывали. И историй таких, я мог бы рассказать великое множество, некоторые из них правда были очень грусными, о некоторых было бы стыдно рассказывать, ибо в них присутствовала подлость, а в некоторых и кровь!
Если бы это не был бы праздичный день, то я обязательно, ещё, будучи на почте позвонил бы моему протеже и сообщил бы ему о своём прилёте. Но, понимая, что он обязательно пригласит меня прийти к нему домой, не сделал этого. Праздник, семья в сборе, а тут пояляется незнакомый мужик – “здрасте”, я приехал, обсуждайте мои проблемы, любите и жалейте меня! Да ещё бы приложили все усилия для того, чтобы я остался у них ночевать. Нее, подобного, никогда не было в моих правилах поведения. Набрасывать на кого-то, свои проблемы, тем более совершено незнакомым людям, я никогда за свою длинную жизнь не посмел. Незаметно наступил вечер и я вспомнил о том, что когда мы вышли из автобуса, то я обратил внимание, на то, что на другой стороне улицы находилось небольшое двухэтажное здание, на крыше которого красовалось сделаная из крупных белых букв надпись – “Снежинка”. Идя в это кафе, я почему-то, не подумал о том, что в этот день, новогодний праздник ещё в разгаре, и в этом небольшом кафе мест конечно нет. Так оно и оказалось, дверь кафе была закрыта, но рядом с дверью стоял милиционер с лицом кавказского типа, да ещё несколько парней, вид которых свидетнсьствовал о том, что они нахоятся в нетрезвом состоянии. Всё, можно было уходить, но кто-то, как бы удерживал меня на месте, будто зная, что я должен попасть внутрь кафе, ибо в нём произойдёт очень важная для моего ближайшего (и не только ближайшего) будущего встреча. Спокойно, я стоял и курил минут пять, внезапно позади себя, я услышал возгласы и крики, обернушись, увидел клубок человеческих тел и, не раздумывая, я бросился на помощь милиционеру, которого пытались сбить с ног те парни, которые стояли около него. Вот, когда пригодились мои навыки орудовать своим правым кулаком. Двое парней с разбитыми лицами, лежали на снегу, третий удрал, очень скоро подъехала патрульная машина, а я оказался в уютном зале кафе, в котором проходила свадьба! Официант посадил меня за один единственный свободный столик, который находился возле возвышения, на котором обычно в таких местах распологается оркестр. В данном случае оркестр отсутствовал, музыканты, видимо отдыхали, а я оказался в центре внимания участников проходившего в кафе торжества. Более того, ко мне за столик подсел жених и сказал спасибо за помощь дежурному милиционеру, оказалось, что парни, которые хотели прорваться в зал, имели намерение устроить какие-то разборки с одним из гостей, который присутствовал на свадьбе. Внезапно заиграл оркестр, в нём особенно громко звучал саксофон, когда я с любопытством стал смотреть на саксофониста, то не только увидел его раздувающиеся щёки и едва не выпадающие из глазниц (как, оказалось, от удивления) глаза, но и Женю Дубинского. Да, это был мой товарищь по институту, мы учились с ним в одной группе, и кое в чём он был мне обязанным, о чём сам мне неоднократно говорил. Он сразу сказал мне о том, что сегодня ночью я ему снился, и что теперь он будет верить снам. Выяснилось, что он сразу после окончания института, с женой поменяли свою однокомнатную квартиру, на квартиру в Петропавловске, здесь на одной из военно-морских баз служит его тесть, а он работает по специальности, в кафе вечерами подрабатывая, получает денег в два раза больше чем на основной работе. По нему и по его рассказу было видно, что он, очень доволен жизнью, и я был за него рад. Идти к нему домой после окончания свадьбы, я категорически отказался, во-первых, я был очень уставшим, хотелось спать, а во-вторых, не желал удовлетворять удовольствие его жены Ляли, рассказом о моих на данное время жизненных приключениях. Мы расстались, правда по рюмке коньяка за встречу и Новый год, мы с ним выпили. Придя на базу, я, едва прикоснувшись головой к подушке, пропал часов на 10-11 для всего человечества. Несмотря на то, что было уже около 12 часов дневного времени, в комнате был включен электрический свет, ибо опять началась снежная пурга, которая продолжалась в конечном итоге ещё двоё суток. Естественно, что никаких попыток начать немедленно новую жизнь я не делал, да и сложно было бы при всём моём желании это начинать делать, ибо судоверфь находилась на расстоянии больше 10 километров от туристической базы. Какие там походы в поисках тёплого места под Солнцем, если я раз в день, с трудом добирался до уже известного мне кафе, для того, чтобы поесть, ну, а чай и кофе, можно было пить едва ли не до одурения и на базе.
Пурга закончилась, но наступила суббота, а уже год, как в стране суббота стала нерабочим днём, позвонить домой Владимиру Степановичу было невозможно, ибо после пурги телефон на базе молчал. Не ожил он и в понедельник, добравшись до судоверьфи, я узнал о том, что Владимира Степановича сегодня нет, и не будет. Сегодня, я хорошо понимаю, что этот факт, был одним из звеньев в той цепи, которая привела меня не только к тёплому месту под солнцем, но вообще круто изменила мою жизнь. Выйдя из заводоуправления, я, спросив о том, где находится новый механический цех, уже очень скоро был на месте моей предполагаемой будущей работы. Вышёл я из здания цеха под большим впечатлением, ещё бы, помещение цеха уже больше чем наполовину было заставлено станками, большая часть которых были новыми. Станки для метолаобработки метала, и сегодня являются для меня, чем-то необыкновенным и светлым в цепи моих жизненных воспоминаний. Идя по направлению к проходной судоверфи вдоль пирса, я не мог не обратить на пришвартованные к нему суда, одно из них, было гораздо большее, чем рядом покачивающиеся на воде суда. На носу этого судна, хорошо помню, была надпись – “Иван Середа”. Может быть, если бы я приостановшись и расмаривая надпись на носу судна, не увидел бы почти рядом с собой спущенный на пирс трап, то я бы прошёл мимо, фактически прошёл бы мимо своей судьбы! На судне, первым человеком с которым я встретился, был парень моих лет, когда мы с ним разговорились, то он пригласил меня в свою каюту, и я узнал, что нахожусь на Большом морозильном рыболовном траулере (БМРТ). А мой новый знакомый работал на этом БМРТ механиком технологического оборудования, но самым интересным в этом нашем с ним разговоре был факт того, что мехакик окончил институт по той же специальности, что и я. Покинув судно, я продолжил свой путь к проходной, никаких новых посторонних мыслей у меня в голове не появилось. Появились у меня в голове явно крамольные мысли, после случайной встречи по пути к проходной с почти моим ровесником, которого звали Виктором. Он шёл в сторону общежития верфи, в разговоре выяснилось, что он после окончания машиностроительного техникума уже лет пять работает на ней ремонтным механиком. Рассказывая о своей работе, он разоткровеничался и сказал: “И работа у меня интересная и заработок неплохой, но после работы делать нечего поэтому все пьют водяру в том числе и бабы”. После этой его фразы, я, подумав о том, что раз он идёт в общежитие, то и я пойду вместе с ним, ведь и мне предстоит жить в этом общежтии. Несмотря на рабочий день, в общежитии стоял гул, всё объяснялось очень просто, во многих комнатах люди сидели за столами ели и пили водку. В комнате для приготовления пищи не только, что-то варили и жарили, но также пили водку. Виктор, улыбаясь, объяснил мне это тем, что сейчас люди, пришедшие с ночной смены “ужинают”. Когда мы с ним зашли в его комнату, там также сидели два его товарища и пили водку, причём сразу предложили выпить и нам. Виктор отказавшиь пить, махнул рукой и сказал о том, что он идёт в “Копай” (район окраины города) за пивом. Я пошёл с ним, но, ещё не выйдя из стен общежития, я чётко для себя уяснил, что не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна, в том числе не нужна и самая, пресамая интересная работа! Место, где продавали пиво, было почти рядом с автобусной остановкой. Когда мы шли, Виктор скзал о том, что нужно поторапливаться, ибо несморя на то, что пива привозят каждое утро 3 тонны, к обеду бичи (безработные бывшие моряки), всё его раскупят и вылакают. Местом, где продавали пиво, был маленький киоск, который был сварен из металлических листов. Виктор объяснил мне, что под киоском зарыта металлическая бочка, что бичи (бич-безработный моряк) всю ночь жгут здесь костёр, пьют водку, травят разные байки, в том числе и морские, а утром первые пять человек с вечера занявшие очередь, имеют право купить 150 литров пива! Потом бичи, ожидали покупателей, покупателями были моряки с рыбацких судов, которым пиво по 50 литров наливалось в огромные полиэтиленовые мешки. За эти услуги, они бесплатно получали 3 литра пива и впридачу бутылку водки, такая была такса, которая подтверждала правило, что каждый труд должен был быть оплачен. Здесь можно было выпить и кружку пива, что мы с Виктором и сделали. Пиво, которое я выпил, было необыкновенно приятным на вкус. Нужно сказать о том, что в будущем, я нигде такого пива, какое изготовлялось в Петропавловске не пил, всё объяснялось очень просто – очень высоким качеством камчатской воды. Потом, Виктор взял свои два 3 литровых бидончика, наполненные пивом, и мы распрощались с ним, чтобы больше никогда не встречаться, а я сев в автобус поехал к своему временному “причалу”. Когда слева от петляющей дороги открылся вид на Авачинскую бухту, то я на остановке вышёл из автобуса и пошёл пешком. В будущем, живя недалеко от того места, где я в первый раз на Камчатке пил пиво, я каждый раз проезжая мимо красот этого удивительного красивого места на Земле, постоянно смотрел в окно автобуса, наслаждась удивительно красивым пейзажем этого уникального места. Думаю, что не только меня впечатляли и впечатляют сегодня красоты бухты, радовшие мои глаза в тот и последующие дни моей жизни, когда я проезжал мимо них.
Красоты бухты, великолепная вещь, но после посещащения судоверфи, знакомства с Виктором, посещения общежития, пивного киоска, мыслей о ненужности для меня турецкого берега появившихся при выходе из общежития, поставили меня перед извечным перед человеком вопросом – а дальше, что делать. Вопрос о возвращении в родной город был вообще исключён из повестки дня, и я даже не мог о нём думать, во-первых, у меня не было 150 рублей, для того чтобы купить авиабилет до Москвы и ещё 25 рублей, чтобы добраться до Тернополя, а во-вторых вернуться, конечно не позволила бы гордость. Тем более, интуитивно понимал, чувствовал нутром, что если что-то для меня на данный момент годится, так это работа в море, думаю, что интуиция человека, вседа правильно подсказывает ему выбор дальнейших его действий в сложные моменты его жизни, так произошло и со мной. Но, прежде всего мне нужно было встретиться с Владимиром Степановичем, во-первых, для того, чтобы сказать ему моё спасибо, а во-вторых, для того, чтобы обрубить в своих мозгах все не нужные мысли. Всё это я сделал на следующий день, когда появился перед этим человеком. Ведь я хорошо понимал его доброе ко мне отношение, и то, что он увидел, во мне способность сделать очень много, работая на судоверфи. После моего объяснения ему, почему работа на берегу и в таком замечательном цехе меня не устраивает, он сказал мне о том, что понял меня, но очень сожалеет о том, что я выбрал на данном моменте жизни другой путь, нежели предложенный им, но одновременно уважает моё решение. А ещё он сказал о том, что он ещё у Васильева, прежде всего очень захотел помочь понравившемуся ему молодому человеку. В конце нашего разговора, он сказал о том, что, во-первых, если нужна мне будет в чем-то его помощь, чтобы я не стесняля и обращался к нему, А во-вторых, закончив эту фразу, он в категорической форме сказал: “Не хотел бы, чтобы наши отношения на этом закончились, поэтому сегодня вечером жду тебя у меня дома”, при этом объяснил, как к нему добраться. Я естествено провёл у него вечер этого дня, был очень душевно обогрет им и его женой Евдокией Степановной, разговоров о моей несостоявшейся попытке трудоустройства на судоверфь не было. В дальнейшем, я не забывал его навещать, он всегда несказано был этим доволен, и мы всегда о с ним о многом говорили, ибо у нас было о чём говорить, не говоря уж о том, что он всегда распрашивал меня о моих делах В последний раз я виделся с ним, перед его отъездом на работу в Москву в Министерство морского флота страны. А в 1989 году, при посещении Васильева, я узнал узнал о том, что этот удивительный человек, оставивший большой след в моей жизни недавно умер!
“Язык до Киева доведёт”, так гласит пословица, следуя которой, я спросил у молодых ребят, в которую сторону мне податься, чтобы добраться до Управления океанического рыболовства, именно в этом управлении, я решил попробывать решить свою жизненную проблему. “Одна остановка, мы туда едем”, услышал я ответ на свой вопрос от одного из ребят. И вот я уже в отделе кадров УОР. Большой начальник к которому я хотел попасть на приём по поводу своего трудосутройства в управлении, был до обеда занят, иногда правда выходил из кабинета, видимо для посещения туалета. Ближе к вечеру, дождавшись своей очереди, я наконец получил возможность посетить ясновельможного чиновника местного разлива. Тук-тук-тук, делают, обычно люди, перед тем, как войти в кабинет (что и делали передо мной люди) к большому чиновнику, я никаких туков не делал, а просто приоткрыв дверь, на которой была написана табличка – “Начальник отдела кадров УОР”, попросил разрешения войти. Услышав – “Войдите”, сказанное голосом, в котором слышалось явное неудовольствие, я вошёл и увидел сидящего за столом вальяжного с самодовольным лицом чиновника, который уже в очередной раз пришёл с туалета и был при исполнении своих обязанностей. На погонах его форменного сюртука было большое количество вшитых полосок, и если бы он не сидел за концелярским столом, то этого важного чиновника можно было бы принять за капитана дальнего плавания. Под сюртюком этого лже-капитана, ярко сверкала белизной модная тогда нейлоновая рубашка высокого качества, в рукавах этой рубашки сверкали явно заграничного происхождения запонки, заграничного происхождения был и оригинальный жёлтый браслет на ручных часах. Очень скоро, я узнал, что все эти вещи, прибыли из Сингапура и имели оригинальное название – колониальные товары. На правой стороне стола стояла большая банка, на которой выделялась крупная надпись NESCAFE, что свидетельствовало о том, что в ней находится кофе явно заграничного происхождения. На левой стороне стола, поверх пачки сигарет Nalboro лежала заграничная зажигалка, здесь же в пепелнице дымилась сигарета. Налицо был полный джентльменский набор. Большой начальник, правой рукой помешивал в чашке естественно кофе, видимо недавно залитое кипятком из стоящего на столе электрического чайника. А открытую ладонь левой руки, он протягивал ко мне, из чего я понял, что в эту ладонь, я должен положить мои документы. Вынув из кармана диплом и трудовую книжку, я, сделав пару шагов (сесть на стул он мне не предложил) и положил их в руку “просителя”. Я, честно говоря, не успел, рассмотреть читал ли он, то, что написано в этих документах, ибо за те секунды, которые он были открыты прочитать то, что там написано нельзя. Зато, я чётко услышал фразу, сказанную едва ли не шопотом – “Работы для вас нет” И мне стало после этого, стало ясно, что о чём-то говорить ему было делом бесполезным. Нет, так нет, этого можно было ожидать, поэтому и расстройства не было, тем более уже выходя из кабинета, я знал, что ещё сюда зайду (у меня другого выбора, пока не было), именно поэтому, закрывая за собой дверь, я сказал – “До свиданья”. Фамилия этого человека была Климов, звали его Василий Игнатьевич, и по ходу своего повествования, мне неизбежно придётся вернуться к воспоминанию об этом человеке.
Но если честно сказать, то конечно положение моё было довольно сложным, ведь я из привычной среды обитания попал в необычную для меня обстановку, в которой было неизвестно, что принесёт мне следующий день и смогу ли я просто элементарно поесть. Уже на следующий день после посещения присутствия, в котором, грубо говоря, мне дали пинка под зад, опять задула пурга, которая в январе месяце в Петропавловске считается делом естественным и привычным для камчадалов. Ведь выбраться в кафе “Северянка”, в дни пурги, причём даже раз в сутки для того, чтобы поесть и то было проблемой, не говоря уж о том, что три дня находится в безделье, перебиваясь случайными разговорами или игрой в шахматы с соседями по комнате, чрезвычайно меня, угнетало. А главное, я не видел для себя, каким образом можно решить мои проблемы, а настойчивое желание попасть на работу механиком в УОР отбивало всякий интерес к поиску других вариантов места под солнцем. А ведь варианты были. И об одном из них, после окончания пурги, я узнал довольно в необычном месте. В один из дней, не помню почему, я оказался в районе, в котором находился отдел кадров УОР, это был новый район города, который у жителей назывался – посёлок “Дачный”. На окраине посёлка был ещё не застроенный домами (хрущёвками) пустырь, на котором в одном месте были сложены строительные блоки. Уже смеркало, и идя к автобусной остановке, я обратил внимание на то, что возле этих строительных блоков горит костёр. Подойдя к этому месту, я понял из раговоров тех мужиков, которые поддерживали огонь костра, что гореть он будет до самого утра, благо, что рядом был ещё не вырубленный строителями молододой лес и большое количество спиленных, но неубранных деревьев. Оказалось, что костёр будет гореть до утра, что в этом месте, существуют свои порядки и есть люди, которые отвечают за то, чтобы костер не потухал, для чего у них была пила и пару топоров. Всё оказалось очень просто, невдалеке от того места, где горел костёр, находился киоск, в который утром привозят пиво! И произошло так, что я тормознулся на этом месте, а когда уже наступила ночь, то дибираться до базы уже у меня не было желания. В основном, здесь собирались люди, которые или работали раньше на флотах (бичи), или в настоящем времени работали и находились в отпуске или в отгулах. Естественно, многие мужики приходившие к костру приносили с собой водку или кусок мяса. Правда, сильно пьяных людей за всю ночь, я не увидел, может потому, что одни люди приходили, а другие уходили, а может потому, что дело происходило на свежем морозном воздухе, а в огне при помощи металлических прутьев приготовлялось мясо, которое мне показалось необыкновенно вкусным. Нужно сказать о том, что здесь существовали свои обычаи. Если человек попадал в это место в первый раз, то его угощали и водкой и мясом, но если замечали тот факт, что он многократно посещает это “приличное заведение” с пустыми руками, то ему давали понять, чтобы он больше здесь не появлялся. Я узнал о таких правилах тогда, когда ни мяса, ни водки уже купить было нельзя, но здесь всё решалось очень просто, скидывались деньги, и непонятно кто и откуда приносил и водку и мясо. Но главное в этом месте были, конечно, находившееся в этом месте люди и разговоры, которые они вели. Здесь были бывшие и настоящие матросы, штурмана и механики. Здесь вспоминали рейсы, уловы рыбы, хороших и плохих капитанов, всякие необыкновенные морские случаи и истории связанные с работой в море. Очень много интересно для себя узнал я в эту неповторимую в моей жизни ночь. Собственно говоря, в моём сегодняшнем понятии, это был морской мини-клуб, не говоря уж о том, что, излагая свои мысли, я думаю о том, что, почему в те времена в Петропавловсе не было морского клуба. Я не знаю, но думаю о том, что и сегодня в портовых городах бывшего Союза, нет морских клубов, а может, я ошибаюсь, и если такие клубы сегодня существуют, то я бы много дал, чтобы в таком клубе побывать! Но, я ведь вспомнил эту ночь для того, чтобы рассказать о том, кто сказал мне о том, что вариант поиска работы на флоте, не исчерпывался на том моменте, когда самолюбовавшийся собой чиновник, собственно говоря, отнёся ко мне по жлобски. Итак, в течение нескольких часов пребывания у костра, я впитал в себя довольно много интересной для меня информации, но и не мог подумать о том, что получу в конечном итоге информацию, не только для меня интересную, но и очень полезную. Где-то около 9 часов вечера, около костра появился человек с ярко выраженой армянской внешностью и акцентом. Моментально около костра произошло оживление, раздались приветственные восклицания: “Привет кэп, зравствуй Армо, привет Армо”. Я сразу понял, что пришедший человек с лихо закручеными чёрными усами, одетый в довольно лёгкую не по погоде куртку и имевший на голове фуражку с большим крабом, хорошо известен присутсвующим у костра мужикам и пользуется у них большим уважением. Мне объяснили, что это знаменитый капитан с Управления тралового флота (УТРФ), что он неподалеку отсюда живёт и часто сюда наведуется, причём всегда, как минимум приносит с собой бутылку водки, а если появляется здесь, то мясо на костре жарит сам. Фамилия человека по имени Армо, была Амирбекян, пришло время, и я узнал о том, что он был знаменитым капитаном Тралового флота. А в начале 60 годов, будучи капитаном Среднего рыболовного траулера (СРТР) “Герман Титов”, неоднократно устанавливал на Дальнем востоке рекорды по вылову рыбы, за что был награждён орденом Ленина. Кстати, прежде чем познакомиться с ним в тот вечер, я увидел на его форменной куртке (когда он растегнув верхнюю куртку стал колдовать с масом на костре), этот самый орден, что меня несказанно тогда удивило. А ещё я узнал о том, что Амирбекян пользовался большим авторитетом среди моряков-рыбаков Петропавловска, не только за то, что умел преотлично ловить рыбу в океане, но и за свой весёлый, добрый характер и очень внимательное отношение к людям и тем более к своим товарищам! Всё сказанное о нём мною в данный момент, я очень хорошо прочувствовал на себе, после того, как мы познакомились с ним в этот знаменательный для меня вечер, и я вкратце рассказал, ему о своих проблемах. Ну и он, не став лезть ко мне в душу, но кратко сказал: “Климов, нехороший человек, хорошо знаю, его он у меня пару месяцев работал матросом, ленивый, списал его с коробки. Твое дело решить, всеравно, что два пальца опысать, Зачем тебе в Океанрыбфлот, у нас на плавбазах нехватает хороших механиков, утром идём и через час, ты уже будешь работать”. Когда я, хорошо зная о том, что плавбазы дальше берегов Японии не ходят, причём всё время стоят на якоре и ждут от средних траулеров доставки рыбы, и я хочу именно в Океанрыбфлот, то в ответ услышал следующее: “Харашо, найдём возможность тебе помочь, есть ручка, харашо записывай номер телефона и адрес, будем решать, обязательно завтра мне позвони, я дома с друзьями водку пью, в отпуске я”. Ручка у меня естествено была, адрес и телефон этого удивительного своей детской непосредственностью и благожелательностью человека, были мною записаны, но пригодились они мне не для того, чтобы Амирбекян мне помог с трудоустройством в Океанрыбфлоте.
Под утро, придя на базу, я узнал новость – к обеду все люди, проживавшие на базе, должны были к обеду её покинуть, для подготовки помещений к дегазации, целью которой было уничтожение расплодившихся на базе в огромном количестве крыс. Дегазация, так дегазация, но до обеда я, как убитый спал. Проснувшись, я поехал в центр города, зашёл в кафе находившеяся возле центральной почты, после чего пошёл в кинотеатр “Камчатка” в котором посмотрел фильм, название которого хорошо запомнилось – “Королева маркиза ангелов”. А потом поехал устраиваться на ночлег, этим местом всегда для всех бездомных в те время являлся зал ожидания, на материке таким местом был железнодорожный вокзал, а в портовых городах страны морской вокзал. Звонить Владимиру Степановичу и объяснив положение, ждать предложения разместиться на ночлег, я не мог, даже и не задумывался о возможности это сделать. В новом здании Петропавловского вокзала, был ресторан, шикарные – зал ожидания, в котором были очень удобные для спанья кресла и буфет. Что ещё нужно для молодого и бездомного человека, причём в этом хорошем деле, я был далко не один. Но, как и во всём есть регламент, так был свой регламент и в зале ожидания вокзала. В 3 часа ночи, всех бездомных попросили покинуть помещение, ибо в это время должна была проходить уборка зала. Но, у меня был на этот случай запасной вариант, я пошёл на ценральную почту, и, зайдя на переговорый пункт, сел в кресло и сделал вид, что ожидаю телефонных переговоров. На следующую ночь всё повторилось, правда, на меня искоса стал посматривать дежурный милиционер, но в эту ночь обошлось. Оставалось переночевать ещё одну ночь, в этот раз, чтобы не оказаться на улице, я заказал на 5 утра разговор с матерью. Днём, я два раз смотрел кинофильмы в разных кинотеатрах города, к вечеру вернулся на базу, привёл себя в порядок и пошёл в кафе “Северянка” поужинать, намереваясь по возвращеини позвонить к Амирбекяну. В кафе, как всегда было чисто и уютно (по прошествии 10 лет, здесь уже была едва ли не заплёванная блинная) Женя Дубинский трубил в свой саксофон. Начали пребывать, жаждущие хорошо провести вечер, послушать оркестр и промочить живительной влагой горло посетители. В меню кафе в этот вечер была оленина, кроме неё, я заказал фужер сухого вина, после чего собирался идти на базу и звонить Амирбекяну, ибо делать мне в кафе было нечего.
Женя, заметив меня, дал знать рукой, что он подойдёт ко мне, но в этот вечер, поговорить нам не удалось, ибо к столику за которым я сидел, подошёл человек старше меня лет на 10, на нём была надета морская форма, а на рукавах были нашивки едва ли не до локтей. Видимо его хорошо здесь знали, ибо не успел он сесть, как на стол перед ним официант поставил закуску и небольшой графин, наполовину в котором было грамм 250 коньяка, я в это время потягивал из фужера сухое вино. По всему было видно, что он не прочь познакомится со мной, что было естественно для таких случаев, поэтому, выпив рюмку коньяка, он протянул руку, сказал Алексеевич, потом ещё раз назвал уже свое имя и отчество – Дмитрий Алексеевич и тут же спросил меня: “А чё сухняк пьёшь, с бодуна что-ли, а где молотишь”. Задав мне эти вопросы, он подозвал официанта и попросил принести пустую рюмку, сказав при этом, что пить коньяк одному, это не дело. Услыхав кратко изложеные мною мои проблемы, он спросил меня: “А ты не врёшь, сюда много трепачкй всяких приезжает”. Пришлось доставать и показывать ему свои документы. Уже спустя минут десять, мы разговаривали с ним, как люди хорошо знающие друг друга. Оказалось, что он капитан дальнего плавания, работает на рыболовных судах типа СРТР и МРТР, а в настоящем времени на полгода отстранён от каптитанской должности и работает старшим помощником капитана. Узнав о том, как я познакомился с Амирбекяном, он воскликнул: “Так это же мой лучший корефан, одно время на одной посудине вместе пару рейсов штурманёнками молотили, а водки не одно ведро вместе выпили, отличный мужик, всегда, если надо подставит плечо”. Сказав это, он подумал и добавил: У него от бога нюх на рыбу, обычно в экспедиции, все капитаны знают – там, где находится траулер Армо, там и находится рыба”. Услышав мой краткий рассказ о том, как обошёлся со мной Климов, Дмитрий Алексеевич негромко выматерился и сказал: “Ну, хомут этот Васька, а что с матроса из грязи сразу прыгнувшего в князи взять”. И продолжая эту свою мысль, рассказал мне следующее: “Климов, будучи простым матросом, одно время в отделе кадров помогал инспекторам бумаги разбирать, потом подменил инспектора ушедшего в отпуск. Будучи парнем хватким и умным, очень скоро стал инспектором. А ещё через год уселся в кресло начальника отдела кадров, многие думают, что без лапы здесь не обошлось, я тоже так думаю”. Закончив эту свою мысль, он задумался, взял в руку уже пустой графин, повертел его, подозвал к себе официанта, попросил его принести не распечатанную бутылку коньяка и сказал, обращаясь ко мне: “Всё, заканчиваем балаган, поплыли ко мне на параход, завтра утром поедем к моему старому другу, вместе, когда-то работали, он сегодня в больших чинах обитает, и решит твою проблему, не отходя от своего стола”. Я ещё и рта не успел открыть, а он уже пошёл одеваться, махнув рукой Жене смотревшего в нашу сторону, я последовал за своим новым знакомым. Он был уже одетым, в кармане его куртки виднелась бутылка коньяка, и он потарапливая меня сказал мне: “Давай быстрее, придёться занимать очередь на такси, на коровнике (так звали в Петропавловске автобус марки ЛИАЗ) до параходя добираться долго”. Параход, на который мы отправились, был МРТР (Малый рыболовный морозильный траулер) “Тургень” и находился в тот вечер у причала Жестяно-баночной фабрики (ЖБФ). Чтобы добраться до него, пришлось проехать почти половину города, причём фабрика находилось недалеко от того места, где я совсем недавно впервые пил на Камчатке пиво и очень скоро стал жить. Оказалось, что траулер “Тургень”, был судном, недавно прибывшим на Камчатку, на нём всё было новеньким, в том числе и постелное бельё на котором мне пришлось в предстоящую ночь спать. Но до того, как мы с Алексеевичем заснули, мы ещё провели за дружеским разговором несколько часов и мой новый знакомый стал фактически мне очень понятен и чем-то очень близок. Засыпая, он сказал мне: “Спи и ни о чём не думай, завтра всё решим”.
Завтра наступило естественно очень быстро, впервые за время моего пребывания в Петропавловске, я как говоится спал мёртвым сном. А потом мы сели в одно из такси, котороё стояло возле проходной ЖБФ и поехали к большому начальнику. Прежде чем до него добраться, Дмитрий Алексеевич заезжал к своим друзьям. И я с большим интересом наблюдал картину происходивших на моих глазах встречах: “Петя! Звучал возглас. Дима! Вторил ему другой возглас”. После чего следовали дружеские объятия, дружеский разговор и две три небольших выпитых рюмок коньяка. Приблизительно через полчаса, звучал голос Алексеевича: “Погнали”. Мы выходили, садились в ожидавшее нас такси и ехали к другому товарищу моего нового знакомого. Всё повторялось вновь, но третий раз, Дмитрий Алексеевич сказал мне: “Ты старик не волнуйся, день длинный, а Миша круглые сутки находится в управе, но с утра ему будет не до нас”. Но вот, наконец, мы у здания, в котором, как свидетельстует вывеска распологаетя Управление облрыбакколхозсоюза. Я был немного удивлён, ибо никогда не думал о том, что есть колхозы, которые ловят рыбу. Тем более я не мог подумать о том, что в Петропавловске существует самый крупный в стране колхоз (имени В.И Лениа), в котором 5 БМРТ, успешно ловят рыбу в Тихом Океане. Но об этом я узнал позже, а пока я вместе Дмитрием Алексеевичем зашёл в кабинет заместителя начальника управления по флоту Чекаленко Михаила Григоьевича. Навстречу нам из-за стола вышел с распростёртыми руками человек лет 40 и опять я видел кратковременные объятия и восклицания: “Дима! Миша”! Потом из разговора этих людей, я понял, что они находились в очень дружеских отношениях и не виделись друг с другом больше года. Было обеденное время, встретившиеся друзья пропустили по паре небольших рюмок коньяка. Я сидел и молча слушал разговор двух друзей, пока Алексеевич, который при нашем приходе представил меня хозяину кабинета, вкратце рассказал о моей ситуации. Чекаленко рассмеялся и сказал: “Этот парень очень быстро впрыгув в кресло начальника, оказался очень прытким, но его можно понять – он себя престраховывает, хотя с приятелем твоим, обошёлся по хамски, но ничего, дело поправимое”. Сказав всё это, друг Алесеевича, взял красный карандаш, вырвал с настольного календаря чистый листок и что-то там одним движением черканул, именно черканул, а не написал. Поискал глазами на столе конверт, найдя, что-то написал на нём (Климову), вложил в него листок и протянув конверт мне сказал: “Если хочешь, прочитай”. Уже выйдя из кабинета, я прочитал то, что было написано в этой записке: “Вася! Не валяй дурака, реши вопрос человека. Чекаленко”. Делать мне в кабинете было нечего, я сказал спасибо, хозяин кабинета, протянув мне на прощание руку при этом сказав: “Не за что, желаю успехов, если нужна будет помощь, обращайся”. Дмитрий Алексеевич проводил меня за двери кабинета, прощаясь, сказал о том, что завтра днём он будет в городе, и будет ждать меня в 2 часа дня в кафе, после чего пожелал мне успеха и хлопнув при этом меня по плечу. Конечно, уйдя от Чекаленко, я перешёл дорогу, на противоположной стороне которой была автобусная остановка, сел в автобус и на третьей остановке, которая была возле отдела кадров УОР, вышел с него, и по прошествии нескольких минут, был уже возле знакомой мне двери большого начальника. Дождавашись своей очереди, я опять не делал тук, тук, тук, а опять, перед тем как переступить порог кабинета спросил разрешения войти. Всё в кабинете было по-прежнему, “дымилось” в чашке кофе и дымила в руках начальника отдела кадров сигарета Мальборо. У хозяина кабинета при моём появлении в кабинете, скривилось лицо, как будто у него моментально заболел зуб и он, тоскливым голосом, растягивая слова, изрёк: “Нуу, я же ваам скааал, чтоо работыы для вас неет”. На это его едва ли не плаксиво звучащее нытьё, я протянул ему конверт и очень вежливо сказал: “Прочтите пожалуста, адресованую вам записку”. А в ответ опять звучало недовольство, и протяжно-ленивый голос сказал в мой адрес пару слов: “Какая-там ещё записка”. Того, что произошло после того, как большой начальник прочитал записку Чекаленко, я представить себе не мог. Это был, как говорится цирк, но без лошадей. “Садитеь пожалуста, что же вы не сказали мне о том, что знаете Михаила Григорьевича”, это говорил мне совершено другой человек, чем тот, который сидел передо мной минуту ранее. По виду этого нового для меня человека, было хорошо видно, что он был, прямо взнуздан прочтением записки и не думая о том, что говорит, говорил несусветнейшие гупости. Ну, как я мог при первом моём появлении в этом кабинете, говорить – “Вы меня приймите на работу, потому, что я знаю Михаила Григорьевича Чекаленоко, который является первым заместителем одного из крупнейших производственых управлений Камчатки”. Ведь это было бы полнейшим абсурдом. Абсурдом было и то, что происходило на моих глазах на протяжении ближайших 5-10 минут. Вот уже нажата на столе кнопка, моментально появляется в кабинете инспектор отдела кадров. На моих глазах ему даётся указание: Оформить меня на работу в должности технологического механика БМРТ, оформить со мной на три года договор, который давал мне права получить два оклада подъёмных денег, получить деньги за купленный мною авиабилет, дать напрвление на проживание в гостинице флота. Более того, инспектору было сказано о том, чтобы он проследил за тем, чтобы в бухгалтерии мне сегодня же выплатили все причитающиеся мне деньги! После чего, большой начальник дал мне листок бумаги и очень вежливо попросил меня написать заявление о моём приёме на работу в Океанрыбфлот. Причём, как говорится, разрази меня гром небесный, если я, в данный момент, описывая происходящее, лгу о том, что большой начальник, очень заботливым тоном, сказал: “Вы были у меня 7 января, поставьте пожалуста на заявление эту дату”. А на календаре в этот день, стояла цифра 17! Ещё инспектор и я не вышли с кабинета, а большой начальник спрашивал кого-то по телефону: “На какое судно, я могу направить вновь принятого на работу человека дублёром механика”. Не прошло и часа, как я не только был принят на работу в Океанрыбфлот и получил в кассе бухгалтерии более 500 рублей и направлнние в общежитие! Оствалось одно, зайти к начальнику отдела кадров, чтобы он подписал мой трудовой договор и направление на БМРТ “Алесей Махалин” в качестве дублёра технологического механика. Ну, кто мне докажет, что произошедшие в течение часа события, были не цирком, да ещё и без лошадей. Зайдя в кабинет В.Климова (он для меня уже был не просто большим начальником) я по его приглашению сидел возле него в ожидании подписи тех бумаг, которые положил перед ним на стол. Он не спешил подписывать бумаги, а предложил мне выпить чашку кофе, отказываться от предложенного мне кофе, я не стал, ибо мой отказ выглядел бы неестественным. Ведь в конечном итоге, мою судьбу на данном отрезке моей жизни, решила подпись на моём заявлении о принятия меня на работу, Василия Игнатьевича Климова. Прошли 5, 10, 15 лет, на этом длительном отрезком времени, я неоднократно общался с ним по различным вопросам, которые касались работы экипажей траулеров, на которых я работал. Но ни он, ни тем более я, никогда не вспоминали нашу с ним первую встречу. Нужно сказать о том, что несколько лет спустя, после знаменательного для меня устройства в УОР, он был уже не тем человеком, которого я узнал в первое моё общение с ним. Всё правильно, он был очень умным человеком, у него быа феноменальная память, которая позволяла ему хорошо помнить многие и многие сотни людей работвших в Океанрыбфлоте, что позволяло ему, умело комплектовать командняе кадры для БМРТ. Это свидетельствовало о том, что он очень быстро избавился от фанаберии и чванства, которыми он болел, когда ему было 27 лет, заняв действительно большую для этого возраста должность, видимо кто-то сделал всё для того, чтобы направить его ум в нужное для дела русло. Но в том, что Океанрыбфлот на протяжении больше двух десятков лет успешно добывал рыбу, внёс свою лепту и Климов. Но моя жизнь, как, оказалось, была связана с ним ещё и в 2004 году, когда в Украине проходила пенсионая реформа, то за подписью начальника отдела кадров Океанрыбфлота, В.И.Климова, мне пришли по моему запросу нужные мне докуметы для переоформления пенсии! Это уж вообще был невообразимый для моего понимания факт безлошадного цирка, вряд ли есть в России человек, который больше 35 лет работал начальником отдела кадров в тавой солидной фирмы, каким был и является камчатский Океанрыбфлот!
После фантастического для меня дня, я пришёл на базу “Зазеркальной” забрать свой портфель, сказал спасибо администратору базы за приют, но прежде чем уйти, позвонил Амирбекяну. Сообщил ему о том, почему я не позвонил вчера и том, что его друг Углов, с которым я позавчера познакомился, помог сегодня решить мою проблему. Трудно мне передать ту тарабарщину, которую я услышал по телефону от Амирбекяна. У меня было такое ощущение, что трубка телефона по которой я разговаривал с ним моментально затряслась от его южного темперамента, он не понимал меня, а я его. Потом в трубке всё на долго затихло, потом спокойным голосом Амирбекян сказал: “Я харашо понял, что ничего нэ понял, очень буду ждать тебя у костра”. Естествено я сказал, что приеду, честно говоря мне было необходимо в тот вечер с кем-нибудь поговорить, эмоции захлёстывали меня. Но прежде чем отправиться к костру на встрчу с Амирбекяном, я отправился в гостиницу, которая занимала 4 этажа в том же здании, в котором в те времена находился отдел кадров УОР. Отдав направление и определившись с местом в каюте (так называли проживашие моряки-рыбаки в гостинице комнаты для проживания), уже через полчася я встретился с Амирбекяном у костра и провёл с ним несколько очень приятных и запомнившихся мне часов. Хорошо помню, что я встречался с ним ещё три раза в жизни, причём помню и обстоятельства, при которых проходили наши встречи. Мы встречались с ним, как старые друзья, он всегда интерисовался моей жизнью и моими деламии. А потом, в середине 70 годов, я узнал о том, что он покинул Камчатку. И лишь только совсем недавно, в одном из сайтов Интернета, где размещён материал о камчатских капитанов рыбного флота, я увидел его фотографию, краткую биографию и узнал о том, что легендарный капитан средних рыболовных траулеров Камчатки Армар Аршамович Амирбекян умер в Азербайджане в 1996 году в возрасте 65 лет.
А в тот поздний вечер, после встречи с Амирбекяном, когда я вернулся в гостиницу, то понял, что это не гостиница, а огромный ресторан со многими комнатами. На всех этажах не было комнаты, в которой люди не пили бы водку. Водку пили и те моряки, которые недавно вернувшись с рейса списались с судов и те моряки, которые жили в гостинице ожидая получить направление на судно и уйти в следующий рейс, поэтому до поздней ночи в гостинице был, как говорится шум и тарарам. Видимо по другому быть не могло, и ни один администратор или начальник, унять бы этот разгул моряков, при всём их желании унять бы не смогли. Нужно сказать о том, что Петропавлоск в те годы занимал одно из первых мест в Союе по употреблению спиртных напитков. Хорошо помню, что однажды об этом в 1979 году, сказал на Слёте работнтков рыбной промышлености Камчатки, первый секретарь обкома пртии Д.Качин (человек большого ума и эрудиции, заслужено пользовавший большим авторитетом у населения Камчатки), добавив при этом о том, что водка на Камчатке уже выпита в счёт 1986 года! Но Камчатка была, как говорится впереди планеты всей, не только по употреблению спиртных напитков. Камчатка занимала первое в стране место, по количеству на 1000 человек имевших высшее образование, в том же плане и количества автомобилей и покупке книг, наверное легче было полететь на Луну, чем подисаться на какое-либо книжное издание!
Ну а в тот вечер, когда я, форменным образом выиграл главный, как оказалось в моей жизни лотерейный билет, помешать мне спать, не смогли бы и орудийные залпы. Ещё с армейских времён, если я хотел спать, то мог спать стоя, лёжа на камнях и в любых условиях, лишь бы спать. Поэтому прийдя в гостиницу, несмотря на то, что в моей “каюте” человек 6-7, в очередной раз отмечали возвращение с рейса, я моментально заснул и проспал часов 10-11. А в 2 часа дня, я уже был в кафе “Северянка”, где меня уже ждал Дмитрий Алексеевич. Могу сказать о том, что посещение этого кафе в этот день, было последним в моей жизни. Но каждый раз, когда я проезжал по дороге, на которой находилось в то время кафе “Северянка” и база “Зазеркальная”, я мысленно вспоминал трудные дни своей жизни, когда искал пути, ведущие к “месту под Солнцем”! Мы провели с Алекеевичем в кафе около часа. Он сказал мне о том, что сегодня на его траулер закончится погрузка баночной тары, утром они станут к холодильнику в рыбном порту, а по прошествии несколько дней уйдут в рейс, поэтому он должен к пяти часам быть на борту траулера. Мои благодарности в его адрес, он слушать не стал, а только спросил меня: “А ты парень, что на моём месте иначе бы поступил, давай не болтай лишнего, лучше давай по 100 грамм выпьем”. Через час мы распрощались, честно говоря, при расставании с этим человеком, я чувствовал, что не только мне не хочется с ним расставаться, но и ему со мной тоже. Потом шла жизнь, и я многократно убеждался в том, что в жизни часто бывает, что незнакомые друг другу люди, после двух трёх встреч, стают близкими друг для друга людьми, а очень часто бывает, что знаешь человека долгие годы, а он для тебя чужой! С Дмитрием Алексеевичем Трегубовым, я встречался в своей жизни ещё 4-5 раз, хорошо помню, что последний раз, наша встреча состоялась на Слёте передовиков рыбной промышленности Камчатки (это было удивительное место, в котором всегда, раз в году могли встретитьтся друзья-моряки) в декабре 1974 года. И всё, больше его я не видел, только спустя пару лет, я случайно узнал о том, что он уехал работать в севастопольский УОР, флот которого находился в бухте Камышовой. А тогда, расставшись с человеком, сыгравшим в моей судьбе такую значительную роль, я уже в понедельник был на БМРТ “Алексей Махалин” и с этого дня стал посягать азы новой для меня специальности у механика Володи Щербаченко. Причём был в роли дублёра этого механика (отличного человека и в будущем моего хорошего друга) и три месяца в море. И с этого времени, началась моя трудная, жёсткая, но интересная и очень счастливя жизнь. В дальнейшем, по дороге этой жизни, я узнавал многие и многие сотни людей, со многими на протяжении многих лет был в дружеских отношениях. Но всегда В.С.Трофимов, А.А.Амирбекян, Д.А.Трегубов и М.Г.Чекаленко, были и есть в моей памяти, пока живу, на особом месте. Ведь они так по доброму и бескорыстно, помогли мне определиться в жизни на очень трудном её моменте. И то внимание, которое, я уделил им на нескольких страницах моих воспоминаний, это мизер по сравнению с тем, что они сделали для меня. Кстати, в тот знаменательный для меня день, когда я покинуд кабинет друга Дмитрия Алесеевича, я не мог даже подумать о том, что очень скоро к моему большому удивлению и радости, произойдёт встреча с хозяином кабинета – М.Чекаленко. И произойдёт эта встреча уже не по моему желанию, а в связи с тем, что после моего устройства на работу в УОР, судьба подарила мне встречу с ещё одним довольно известным на рыбопромысловом флоте Камчатки человеком.
А дело было так, в субботу, я распрощался с Трегубовым, в воскресение, естественно находится в общежитии, я не мог, ибо уж слишком “весёлая” обстановка была в комнате, чтобы просидеть в ней целый день. Напротив общежития, находилось новое здание Дворца культуры рыбаков Камчатки, и я пошёл туда с целью посмотреть художественный фильм. Увы, до кинозала, я не дошёл, ибо увидел в одном из помещений дворца большое количество людей и понял, что здесь собрались филателисты. Очень скоро, я познакомился с человеком, который, который собирал, как и я, космические марки. Очень скоро у нас с ним завязался разговор, а спустя время я узнал о том, что моим новым знакомым, является капитан дальнего плавания Игорь Степанович Анисимов. Когда мы уже были с ним хорошо знакомы, то я узнал о том, что он в 16 лет в годы ВОВ, в 1943 году окончил знаменитую школу юнг на Соловецких островах, служил на эсминце “Гремячий” и был награждён медалью за “Оборону Советского заполярья”. Анисимов, работая капитаном на Среднем рыболовном траулере, не ловил рыбу и не устанавливал рекордов, он занимался в рейсах поиском скоплений селёдки в Охотском море и Олюторском заливе возле северной части Камчатского полуострова. В этом деле на Камчатке никто с ним не мог сравниться (не зря он был награждён орденом “Знак почёта”), он был влюблён в своё дело и как мне рассказывали его друзья, пока не находил косяк селёдки, сутками не покидал штурманский мостик.
Уже в этот день, Игорь Степанович пригласил меня к себе домой, и фактически с этого дня началась наша с ним дружба, которая продолжалась почти 20 лет, пока он не умер в 1985 году, в возрасте 57 лет. Я очень часто бывал у него дома, в котором меня с большим радушием принимала его жена Антонина Денисовна, мы пили с ним “вёдрами” кофе и наши с ним разговоры, как говорится, простирались от Москвы до Британских морей! Он был удивительным рассказчиком, дружил с огромным количеством разных людей, у него в доме можно было встретить – простого матроса, знаменитого капитана, адмирала, научного работника Камчатского филиала Тихоокеанского научно исследовтельского института (ТИНРО) или артиста местного драматического театра. Вспоминая его сегодня с большой любовью к его памяти, я не могу отделаться от мысли, что общение с этим уникальным человеком, фактически постоянно обрушивало на меня огромное количество различной информации и предоставляло возможность знакомиться с огромным количеством очень и очень интересных людей. Он ушёл из жизни в довольно юном по моим сегодняшним меркам возрасте, у него не было детей и видимо память о нём хранится только в одном на Земле месте – на сайте Интернета посвященном капитанам рыбопромыслового флота Камчатки, где есть его краткая биография и фотография, на которой запечатлено его благородное лицо. И именно у него, по прошествии очень небольшого времени после нашей первой с ним встречи, судьба предоставила мне возможность хорошо познакомиться с человеком, который фактически дал мне путёвку в ту огромную по разнообразию жизнь, которая продолжается, и по сей день. Всё было очень просто, я в один из вечеров прийдя к Игорю Степановичу, едва не окрыл рот от удивления, когда узнал в человеке сидевешем в кресле и пившем кофе М.Чекаленко. Оказалось, что он и хозяин дома были друзьями с давних пор, ранее постоянно работали в одних экспедициях и были в очень близких дружественных отношениях. И в эту встречу, и в других встречах этих старых друзей, когда они говорили между собой, то я, открыв “ушные клапана” с огромным интересом слушал их разговоры, как и разговоры множества других людей, которых я встречал у Игоря Степановича. Поэтому могу не сказать о том, что судьба в том знаковом для меня январе подарив мне, возможность познакомиться В.Трофимовым, А.Амирбекяном, ДТрегубовым, М.Чекаленко и И.Анисимовым, фактически окунула меня в камчатскую и морскую жизнь. А в конечном итоге позволила мне, смотреть, на жизнь совершено другими глазами, и видеть в ней, прежде всего главное – родных мне людей, близких мне по духу и делам друзей, отношению к тем делам, которыми я занимался всю мою дальнейшую жизнь. При этом не позволять себе отступать от своих жизненных принципов, которые всю мою оставшуюся жизнь давали мне возможность сказать любому человеку фразу – “Честь имею”.
Что собой представляла работа и жизнь членов экипажей БМРТ
в течение 5-6 месяцев промыслового рейса.
Я начал работать механиком в Управлении океанического рыболовства Камчатки в конце шестидесятых годов, это было время, когда на Камчатку перегнали с Николаевского судостроительного завода около десятка Больших морозильных траулеров (БМРТ проект 394 типа “Маяковский”, головное судно серии судов), которые начал строить этот завод. Этот суда имели маломощный главный двигатель, и могли заморозить в сутки всего 30-35 тонн рыбы. Уже в начале семидесятых годов рыбопромысловый флот страны стал пополняться БМРТ нового поколения типа “Мыс Орехова”. Эти суда имели более мощный двигатель по сравнению с судами типа “Маяковский” и могли заморозить в сутки до 85-90 тонн рыбы. А в конце семидесятых годов для рыбопромыслового флота страны Николаевский судостроительный завод стал производить Большие автономные морозильные тральщики (БАТМ) проекта “Пулковский меридиан”. Эти суда по водоизмещению были в два раза больше прежних больших траулеров (до семи тысяч тонн), могли одновремённо выбирать трал с моря и в тоже время осуществлять постановку нового трала, причём в их трюмах могло разместиться свыше одной тысячи тонн мороженной рыбной продукции. В это же время, для флота стали поставлять мощные траулеры судоверфи германского города Штральзунда. Кроме того, рыбопромысловый флот страны имел крупные плавучие рыбные базы, на которых в океане вырабатывались различные рыбные консервы. Мороженную рыбную продукции, с мест промысла в порты страны, доставляли крупнотоннажные транспортные рефрижераторы. До начала девяностых годов прошлого века Советский Союз был мировым лидером по вылову морских ресурсов, в 1989 году СССР вышел на первое место в мире по вылову рыбы, добыв 11 миллионов тонн морепродуктов, больше 10% этой море-продукции, добывали экипажи Управления океанического рыболовства (УОР) Камчатки.
Каждый сделанный мною рейс, оставлял в душе неизгладимый след и по сей день, я помню многие подробности происходивших событий в том или ином рейсе. Успешной работе в каждом из сделанных мною рейсов видимо способствовало то, что на этих судах были опытнейшие капитаны и старший командный состав, которые тщательно подбирали экипаж. Попасть на эти суда механику, штурману или траловому мастеру не знающему и не любящему свою специальность, лентяю и выпивохе было просто невозможно. В результате тщательного подбора кадров, в течение очень короткого времени, экипаж становился мощным монолитом, который успешно совершал рейс, выполнял и перевыполнял рейсовые планы. На этих судах, люди работали по принципу – один за всех и все за одного, принцип никем не озвучивался, но был негласным правилом для всего экипажа. Причем работали по этому правилу еще задолго, до того, как это правило было озвучено мушкетерами в известном кинофильме “Три мушкетера”. Кто работал на БМРТ, хорошо знает, какой бедой для экипажа во время промысла, была поломка главной шестерни лебедки для выемки трала. В таком случае члены машинной команды, делали все возможное и невозможное для исправления поломки (иногда сутки, а бывало и двое суток), при этом члены машинной команды, отстоявшие вахту, приходили на кормовую палубу и помогали товарищам. Как правило, пытались помогать в этом деле и другие члены экипажа свободные от вахт. А, когда на судне были выловленные многие десятки тонн рыбы, подвахта с большим энтузиазмом (никого не надо было уговаривать), вместе с матросами обработчиками обрабатывала улов, делая тем самым общее дело. А, в конечном итоге, после возвращения в порт, этому экипажу завидовали экипажи других судов, поэтому в этот экипаж успешно работавший, стремились любым путем попасть многие специалисты.
С того момента, когда траулер покидал порт и отправлялся в район предстоящего промысла, у всех членов экипажа начинался совершенно иной уклад жизни, который значительно отличался от тех людей, которые работали на берегу. Во-первых, почти каждый член экипажа, два раза в сутки стоял вахту на своём рабочем месте, во-вторых, в течение пяти месяцев (иногда 6), ни у кого из членов экипажа, не было ни выходных, ни праздников. Целью любого экипажа была добыча рыбы, и чем больше экипаж её выловил, тем больше у каждого члена экипажа был соответственно заработок. Но не редко на промысле бывали случаи, когда члены экипажа, узнав о том, что на палубе оказался очередной куток трал, в котором было 70 тонн рыбы, недовольно качали головами. Это происходило тогда, когда на протяжении нескольких месяцев работы, на борту судна постоянно находилось 90-100 тонн рыбы, которую нужно было день и ночь обрабатывать. Приходил в район промысла рефрижератор, в течение двух суток, мороженая рыбная на него перегружалась, а члены экипажа молили всевышнего о том, чтобы на борту несколько дней отсутствовала рыба, чтобы можно было передохнуть. Но часто эти “молитвы” не действовали, и рыбная эпопея продолжалась. По правилам техники безопасности, осуществлять траление рыбы, можно было при волнении моря не выше 4,5 баллов. Но нередко в районе промысла на протяжении месяца, ежедневно был шторм силою в 6-7 баллов. И сама жизнь (природа) заставляла экипаж работать в этих условиях, при этом никто из членов экипажа по этому поводу не роптал. Относительно свободными были члены экипажа, во время перехода траулера к месту промысла. От Петропавловска-Камчатского в район промысла тихоокеанского хека, находившегося у берегов Канады, переход составлял 2 недели, в район острова Кергелен, где вылавливали нототению, переход совершался около месяца. Но в свободное от вахты время, на переходах к промыслу, скучать членам экипажа не приходилось. Перед рейсом специализированное отделение областного кинопроката, доставляло на борт судна 30-40 кинофильмов, которые только что появились в кинопрокате. Появившиеся в конце 60, начале 70 годов фильмы – “Джентльмены удачи” “Кавказская пленница”, “Бриллиантовая рука”, “Белое солнце пустыни”, “Трембита”, “Иван Васильевич меняет профессию”, были для моряков-рыбаков в течение десятилетия культовыми фильмами, каждый из членов экипажа их смотрел несчётное количесво раз. Очень часто на промысле происходил обмен фильмами с экипажами других судов, а бывало, что обмен фильмов происходил между советскими, польскими и болгарскими экипажами. Если экипаж судна работал на траверзе берегов Канады-США, то судовые радисты настраивали телевизоры на приём канадских и американских телеканалов. Для просмотров ковбойских фильмов, спортивных передач, передач о животном мире, знания языка было не нужно. При длительном пребывании в иностраном порту, члены иностраных фирм, которые обслуживали советские экипажы (кратковременый ремонт, доставка продуктов питания, работа в совместных компаниях) организовывали для членов экипажа различные экскурсии. Нужно сказать о том, что на флоте была чётко организована доставка в район промысла почты (писем и газет), которую доставляли суда приходившие в район промысла. Если таковых не было, то почта направлялась с Камчатки во Владивосток, а со столицы Приморья, почта доставлялась в район промысла рефрижираторми, которые забирали рыбную продукчцию. Так что скучать членам экипажей времени не было.
Но главным, конечно, была работа, а профессия моряка-рыбака, требовала от человека, абсолютное знание своей специальности и серьёзнейшего отношения к выполнению своих обязанностей. Ведь работая на берегу человек, мог прийти на работу после того, как он вчера вечером праздновал свой день рождения, и у него не было особого желания после торжественного вчерашнего мероприятия с полной ответственностью отдаваться выполнению своим производственным обязанностям. На рыбопромысловом судне такой вариант был практически исключён, ибо четырёхчасовая вахта (четыре часа, восемь часов отдыха в течение пяти месяцев) вахты была делом святым. Конечно, бывали случаи, когда эта заповедь нарушалась, но наказания были жестокими, на первый раз провинившегося могли наказать лишением премии по итогам рейса, а при повторном случае, человека списывали с судна, и он мог долго пребывать на судне в качестве пассажира, причём оплачивая питания со своего кармана. Но на судах заграничного плавания, такие случаи были чрезвычайно редки, по крайней мере, на тех судах, на которых я работал, таких случаев не было. Работая на судах рыбопромыслового флота, человек мог увидеть мир, побывав во многих портах мира. Не говоря уж том, что человек, который работал на рыбопромысловом флоте Камчатки, имел возможность заработать деньги для покупки в кратчайшие сроки кооперативной квартиры или машины. Если матрос первого класса или моторист первого класса имел 8 северных надбавок (80% к заработку) при северном коэффициенте 0,8 (ещё 80% к заработку), и на судне был опытный капитан, который знал промысловый район и умел находить рыбные косяки, то заработок этого матроса составлял 800-900 рублей! При этом замечу, что официальная зарплата члена Политбюро ЦК КПСС в середине семидесятых годов прошлого века составляла 800 рублей. Заработки командного состава по сравнению с матросами первого класса, были гораздо выше, дело в том, что, когда человек находился на промысле, его заработок зависел от выловленной, обработанной и замороженной им рыбы. Моторист первого класса имел пай, принятый за единицу, четвёртый механик имел пай 1,25, второй механик 1,85, естественно и заработок увеличивался пропорционально размеру пая. Значительная прибавка к заработной плате составляла валюта, получаемая при заходе судна в заграничный порт. Обычно сумма валюты, получаемая матросом первого класса за рейс, доходила до 120-150 долларов! Это в то время были очень большие деньги. В Сингапуре в середине семидесятых годов, автомобильный магнитофон фирмы “Сони” стоил 30 сингапурских долларов (10 американских), двухкассетный магнитофон фирмы “Шарп” стоил 70 американских долларов. В Союзе в комиссионном магазине автомобильный магнитофон стоил 750 рублей, а двухкассетный “Шарп” стоил две тысячи рублей. Естественно каждый член экипажа БМРТ с большой ответственностью относился к своей работе.
Работа любого члена экипажа была тесно связана с конкретной целью – поймать максимальное количество рыбы. И поэтому любое поднятие на палубу кутка трала, очень быстро ставало известно любому члену экипажа, если он в это время не отдыхал после ночной вахты. И конечно, как правило, при любой выемке трала, на заднем мостике траулера собирались свободные от вахты члены экипажа и с большим интересом наблюдали за выемкой с океана кутка трала. Этот интерес увеличивался, если было известно, что в трале находится 40-50 тонн рыбы, а могло быть и 70-80 тонн! Морская добыча рыбы, чрезвычайно интересное дело, стоило только видеть, как куток трала, в котором находились десятки тонн рыбы, фактически выпрыгивает из морской пучины, когда он близко подтянут к поверхности океана. Очень интересно было для экипажа наблюдать, как рыбу высыпали из кутка трала, ибо в кутке очень часто был прилов. Например, при ловле хека в промысловом районе от островов “Королевы Шарлоты” до Сан-Франциско в прилове могла быть тонна красной рыбы или килограмм 500-600 анчоуса, тогда тот член экипажа кто не ленился, занимался изготовлением для себя вяленой рыбы. О каждом промысловом рейсе можно очень много рассказывать, но могу сказать одно, работа на океанских траулерах была очень трудной и жёсткой, требовала полной отдачи сил, но хорошо помню, что после трёх – пяти рейсов, для многих из тех мужиков, которых я знал, эта работа становилась своеобразным наркотиком. По себе это знаю, уже после месяца пребывания на берегу, меня тянуло уйти в море, слишком была интересной эта работа, слишком много положительных эмоций она вызывала.
Песни гения В.Высоцкого, для любого моряка,
особенно моряка-рыбака, значили очень много.
Я уверен в том, что если человек, который никогда не слушал песен Высоцкого, прослушает только один куплет из его песни “Белое безмолвие”, то хорошо поймёт, что значили его песни для того человека, который работал на океанских траулерах:
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось.
Это редко бывает. Сиянья в цене!…
А слова из его песни “Благословен великий” являются гимном морю и всёго, что с ним связано:
Не правда ли, морской хмельной невиданный простор,
Сродни горам в безумье, буйстве, кротости?
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними, словно пропасти…
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса –
И снова начинаем восхождение.
Служение стихии не терпит суеты!
К двум полюсам ведёт меридиан.
Благословенны вечные хребты
Благословен Великий океан.
Кто в океане видит только воду,
Тот на земле не замечает гор.
В те годы, о которых я рассказываю, в ресторанах Петропавловска-Камчатского работали отличные музыканты и певцы, которые приезжали со всех концов огромной страны. Было естественно, что эти рестораны были ежедневно вечером до отказа заполнены моряками рыбаками, моряками транспортного флота, военными моряками и строителями (в то время в Петропавловске-Камчатском шло огромное жилищное строительство). И на протяжении всего вечера в любом ресторане присутствующие неоднократно заказывали песню Высоцкого – “Корабли постоят”. С тех пор, как песню спел Высоцкий, ни один вечер в любом ресторане города не обходился без многократного исполнения музыкантами этой песни. Думаю, что по количеству звучания этой песни, с ней не могла сравниться ни одна песня, которую исполняли музыканты во всех ресторанах находившихся в морских портах огромной страны. Уж слишком содержание этой песни ложилось на души моряков:
Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоды.
Не пройдёт и полгода – и я появлюсь,
Чтобы снова уйти,
Чтобы снова уйти на полгода…
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, – кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе,
Я не верю судьбе, а себе ещё меньше.
Я в начале своих воспоминаний, изложил несколько мыслей о В.Высоцком и о его песнях, о том, что его поэзия и его песни о ВОВ не имеют равных среди тех поэтов, которые посвящали строки своей поэзии героям и героическим годам Великой войны. Но и морская тематика в поэзии и песнях Высоцкого была актуальна 40-50 лет назад и актуальна сегодня у людей, которые ходят в море. Не говоря уж о том, что никто из поэтов писавший свои стихи на морскую тематику и приблизиться даже не смог к морской тематике, как сделал это любимец всех моряков – Высоцкий. Моя память помнит, какая бешеная популярность песен Высоцкого была у моряков работавших на БМРТ Камчатки, практически из каждой каюты звучали его песни. Ведь уже в начале 70 годов, практически каждый человек, работавший в камчатском Океанрыбфлоте (а это были в основном молодые люди в возрасте от 20-30 лет) имел кассетный магнитофон, который на материке в то время был большой редкостью. Я просто утверждаю, что Высоцкий был у многих парней работавших на камчатских БМРТ кумиром. Почти в каждой каюте был магнитофон (и не один) и с него практически круглосуточно звучали песни Высоцкого, даже тогда, когда матрос траловой вахты спал! Назвав названия нескольких фильмов, которые пользовались у моряков-рыбаков наибольшей популярностью, не могу не вспомнить о том, с каким интересом смотрели члены экипажей БМРТ фильм “Место встречи изменить нельзя” во всех рейсах, с того момента, как в 70 году этот фильм появился на всех БМРТ Союза. На протяжении всех моих рейсов, я видел, с каким огромным интересом, смотрели этот фильм моряки, какой любовью для них был Жиглов в исполнении Высоцкого. Я не раз слышал от многих своих товарищей, с кем судьба свела меня для работы на БМРТ, что самыми любимыми фильмами для них являются “Белое солнце пустыни” и “Место встречи изменить нельзя”. Думаю, что тогда они, высказывая своё мнение об этих двух фильмах, не задумывались о том, что эти фильмы, будут с величайшим интересом, смотреть люди и через 30-40 лет, не говоря уж о том, что, по всей видимости, эти фильмы будут с жадности смотреть наши потомки и через сотни лет! Это лично моё мнение, но думаю, что его разделяют многие мои соплеменники, которые понимают, что такое хорошо, что такое плохо, а что просто гениально. Поэтому, Жеглов в исполнении Высоцкого, как и спетые им многие сотни песен – это навечно. Не говоря уж о том, что его песни помогали в море многим сотням тысяч людей, переносить все трудности их морской жизни! Когда Высоцкий умер, я часто слышал от моряков высказывания о том, что если бы все моряки рыбодобывающего флота и транспортного флота страны собрали бы деньги ему на памятник, то этот памятник был бы из чистого золота! Ведь какие удивительные песни этот гений спел о море и о моряках – одна лучше другой и в каждой песне огромное море – мужества, любви и надежды. Естественно с чистого золота памятника гениям поэзии – Пушкину, Байрону (и другим), в том числе и Высоцкому не ставят, но за последние четверть века, в России, в Украине, в том числе в центре Москвы и в других странах, Высоцкому поставлено 32 памятника (каждый из них является уникальным), что явлется беспрецедентным феноменом! Но лучшим памятником Высоцкому, является в наши дни тот факт, что его поэзия давно признана не только многими миллионами почитателей его песен, но и литературоведами. Именно литературоведы пришли к почти единодушному мнению, что поэзия Высоцкого является особым феноменом и что его песни не просто авторские песни, но уникальное явление и являются важной ступенью в развитии русской поэзии и песенной культурые. В результате, в начале двадцать первого века сложилась уже целая наука “Высоцковедение”. По творчеству Высоцкого защитены несколько десятков кандидатских дессертаций и одна докторская, написано около 2 тысяч книг и монографий. Большая группа литературоведов работает уже несколько лет над вопросом создания к 2018 году (80 лет со дня рождения Высоцкого) описания каждого дня его жизни с момента начала его творческой деятельности. Известно, что Высоцкий собирал книги серии “Жизнь замечательных людей”, и вот в 2002 году в этой серии появилась уникальная книга – Высоцкий, которую написал доктор филологических наук, профессор МГУ, академик Академии русской совремённой словестности.В.Новиков! Книга эта постоянно издаётся разными издательствами России.
Для меня песни Высоцкого, начиная с начала шестидесятых годов, являются знаковыми, не говоря уж о том, что в море они просто ласкали мою душу, как и многим моим соплеменникам в те времена. Трудной, но интереснейшей была моя жизнь, о ней нельзя в полном объёме рассказать на нескольких десятках и даже сотен страниц, но отзвук песен Высоцкого, сопровождал её в те далёкие уже для меня годы. Приведу один только факт, который позволит читателю понять, почему я в своих воспоминаниях уделил пару страниц Высоцкому. Но для этого нужно вникнуть в содержание песни – “В день, когда мы, поддержкой земли заручаясь”:
В день, когда мы поддержкой земли заручась,
По высокой воде, по солёной своей
Выйдем точно в назначенный час,
Море станет укачивать нас,
Словно мать непутёвых детей.
А кругом – только водная гладь Благодать!
И на длинные мили кругом – не души!
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в домашней тиши.
(Припев после каждого четырёх строк)
Наши будни – без праздников, без выходных.
В море нам и без отдыха хватит помех.
Мы подруг забываем своих:
Им – до нас, нам подчас не до них, –
Да простят они нам этот грех!
Говорят, что плывём мы за длинным рублём.
Кстати, длинных рублей просто так не добыть.
Но мы в море – за морем плывём,
И еще – за единственным днём,
О котором потом не забыть.
И когда из другой, непохожей весны
Мы к родному причалу спешим прямиком,
Растворятся морские ворота страны
Перед каждым своим моряком.
Всякий раз уплываем, с землёй обручась,
С этой самой верной невестой своей,
Но приходим в назначенный час,
Как бы там ни баюкало нас
Море – мать непутёвых детей…
Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,
Только пялит глаза — ошалел, обалдел:
Он увидел, что судно встает на винты,
Обороты, врубив на предел.
А на пирсе стоять – все равно благодать,
И качаться на суше до крика души.
Нам вернувшимся не привыкать
После громких штормов к долгожданной тиши!
Я думаю, что читателю понятно, что эта песня, фактически о моих эмоциях, связаных с большим периодом моей прошлой жизни проведенной в морях. Я часто слушаю эту песню, не смотря на то, что она вызывает у меня очень грустные воспоминания, ибо каждая строчка бьёт по нервам. А вот несколько строчек этой песни:
Но мы в море – за морем плывём,
И еще – за единственным днём,
О котором потом не забыть.
особенно ярко отражают один из моментов моей морской жизни. Однажды в начале семидесятых годов (в начале сентября 1974 года) был такой случай – я вернулся с рейса, судно стояло у пирса, таможенники и пограничники оформляли его приход в порт. А я увидел стоявших на пирсе встречавших меня жену и сына, в руках жены был букет красных роз, увидев это, я не преминул пошутить и высказал фразу: “Ты что в Крыму была” (розы выращивали в теплице на ТЭЦ, в которой работала жена)? Однажды, мы пошли в кинотеатр, перед началом художественного фильма показывали документальный фильм – “Советская Камчатка”. Фильм был снят по заказу общества “Франция-СССР”, дело в том, что на Камчатке была база атомных подводных лодок, и естественно иностранцев в этом краю никогда не бывало. И, фактически в Европе, в той же Франции, никогда и не слышали о Камчатке, и об удивительной природе, этого уникального края Земли. Фильм был уникальным, но уникальным для меня оказался конец фильма, ибо показали, как швартуется к причалу судно “Мыс Обручева” на котором я, в то время работал. И, вдруг на экране появился кадр – на причале стояла красивая женщина (моя жена) с мальчишкой (моим сыном), а в руках у женщины букет роз! Я, конечно, издал натуральный вопль (думаю, что меня можно понять), а жена после окончания киносеанса сказала мне: “Ты ведь “великий фотограф”, будет желание, съезди в кинопрокат, попроси вырезать один кадр и сделай фотографию, где мы с Андреем тебя встречаем”. Дело в том, что где бы я не бывал, на плече у меня всегда висели два фотоаппарата один с чёрно-белой пленкой, а второй со слайдовской. В результате, в моём архиве хранятся многие сотни фотографий, запечатлевших многие моменты нашей с женой жизни, и мои путешествия по миру. Просьба жены всегда мной выполнялась, но на этот раз, я ответил отказом, сказав ей что, не умею из слайда делать фотографии. Прошло много лет, и мы покинули Камчатку. А через год так сложились обстоятельства, что я опять вернулся на Камчатку и продолжил заниматься любимым делом. А потом пришло время, и я окончательно покидал Камчатку, но мысль об уникальном кадре не покидала меня, и я выполнил просьбу жены, пошёл на базу кинопроката и попросил, чтобы мне вырезали из плёнки этого фильма пару кадров, для того, чтобы сделать фотографию, которая запечатлила один из счастливых дней моей жизни. И сегодня нашу гостиную комнату украшает уникальная фотография, на которой запечатлён дорогой для меня момент моей жизни – дорогие мне люди встречают меня с моря с розами!
Работа на БМРТ, была не только праздником, получением большой
зарплаты, покупкой за границей колониальных товаров, прежде
всего эта работа таила для моряка в рейсе большое разнообразие рисков.
У читателя, который никогда не работал на рыбопромысловых траулерах, особенно у молодого, прочитавшего несколько страниц моего повествования, может появиться ко мне и моим товарищам зависть. И это будет естественно. Как же морская романтика, кутки тралов набитые до отказа рыбой, заходы в иностранные порты, большие деньги, которые зарабатывали даже простые матросы. Да трудности в работе, шторма, долгая разлука с семьёй будет думать читатель, но зато какая интересная была жизнь у этих моряков рыбаков, и как можно было быстро и хорошо заработать большие деньги, купить автомобиль, а при посещении заграничных портов, накупить большое количество разнообразных колониальных товаров! Всё так и всё не так, ибо у любой медали две стороны, а самое главное, в этой жизни за всё надо платить, не говоря уж о том, что, уходя в море, никто не знал, вернётся ли он в родные края живым!
Люди, работавшие на рыбопромысловом флоте СССР, не просто ловили в океане рыбу, уходя в море, они фактически, как говорится, ставили на карту свою жизнь. И нередко добывали рыбу ценой своей жизни, это происходило по многим причинам – гибели судов, выброс траулеров на камни и мели, пожаров на судах, в том числе тысячи членов экипажей промысловых траулеров погибли из-за нарушений ими правил техники безопасности. Статистика, приведенная в Интернете об авариях и катастрофах на рыбопромысловых судах рыбопромыслового флота СССР, свидетельствует о том, что, начиная с 1950 года, утонули по разным причинам 143 промысловых траулеров разных классов! А ещё 136 судов были выброшены на камни или на них произошли крупные пожары, в результате которых погибло огромное количество членов экипажей. Статистика свидетельствует о том, что наибольшее количество жертв, связанно с гибелью по неизвестным причинам парового камчатского траулера РТ “Восток” в январе 1952 года. Траулер вышедший из Владивостока в Петропавловск-Камчатский к месту назначения не прибыл, вместе с ним погибли 54 человека. С 1930 года погибло 40 камчатских судов и вместе с ними 506 членов экипажей!
Во время моей работы в Управлении океанического рыболовства Камчатки было четыре случая гибели судов типа БМРТ. Десять лет успешно добывал в Тихом океане рыбу БМРТ “Браслав” (первый, из Больших морозильных траулеров пришедший на Камчатку), пока 20 июня 1971 года не столкнулся в море с теплоходом “Сула” принадлежавший Дальневосточному пароходству, порт приписки Владивосток. После столкновения БМРТ “Браслав”, спустя три часа затонул на глубине 4 тысячи метров в районе мыса Шипунского, на расстоянии в 25 морских миль (25 километров) от Петропавловск-Камчатского. Столкновение и гибель БМРТ произошли в результате халатного отношения к своим обязанностям вахтенных штурманов обоих судов. В 4 часа ночи старший штурман траулера на приёмку вахты у 2 штурмана не пришёл, второй штурман не дождавшись смены, сообщив четвёртому штурману курс, и скорость судна покинул ходовой мостик. Четвёртый штурман делал в должности штурмана первый рей, практики управления судном не имел и должен был нести ходовую вахту только совместно со старшим помощником капитана. Он, рулевой матрос и вперёд смотрящий матрос, не думая о том, что опасность может настигнуть судно не только спереди, но и сбоку смотрели только вперёд. И увидев примерно в 300 метрах приближавшееся к ним судно, только после того, как приоткрылась дверь, ведущая на правое крыло судна, положили руль лево на борт, но было уже поздно. При расследовании катастрофы выяснилось, что старший помощник капитана теплохода, в результате халатного отношения своим обязанностям, увидев, пересекающий курс теплохода БМРТ только тогда, когда оно было на расстоянии 2-3 кабельтов (кабельт – 185 метров) дал команду – машине работать назад и положить руль право на борт. Кроме того, выяснилось, что рулевой БМРТ вместо того, чтобы выполнить команду 4 штурмана – право на борт, положил руль лево на борт! Так в результате халатности, пошёл ко дну БМРТ “Браслав”, но главным в этой трагедии был тот факт, что погибли 3 члена экипажа траулера. Роковое столкновение судов произошло во время начала светового дня и при полном отсутствии судов в данном районе, когда казалось, что ничто не могло помешать разойтись двум судам!
В конце декабря 1978 года БМРТ “Борис Горинский” ловил селёдку в американской зоне вблизи Алеутских островов, а 28 декабря после того, как экипаж перегрузил рыбную продукцию на рефрижератор “Пролив Лаперуза”, судно не смогло покинуть бухту, где происходил перегруз, ибо при выходе из неё застрял в тяжёлых льдах. Капитан траулера Н.Комиссаров сообщил по радио о возникшей проблеме капитану рефрижератора, на что тот сказал о том, что постарается обколоть лёд возле БМРТ. Но опять к гибели траулера привела халатность капитана рефрижератора, который вместе со старшим помощником пошёл проводить собрание экипажа, доверив обкалывание траулера 4 штурману! В результате нос рефрижератора врезался носом под прямым углом в переборку между машинным отделением и носовым трюмом, что означало немедленное затопление судна. Судно через 20 минут пошло ко дну, опытный капитан, каким был Н.Комиссаров, не пытался отдавать команду членам экипажа бороться за спасение судна, а несколько секунд поколебавшись, по общесудовой связи скомандовал: “Всему экипажу немедленно, покинуть судно! Судно тонет”. Выполняя волю своего капитана, люди начали спешно покидать судно, спускаясь по судовому трапу на окружавший судно лёд, по прошествии несколько минут после отданной капитаном экипажу команды, судно носом пошло на дно, но никого из членов экипажа на нём уже не было, а со льда их забрал американский катер! Очень скоро после того, как Николай Михайлович Комиссаров в секунды принял решение о немедленной эвакуации с БМРТ “Борис Горинский”, я присутствовал при его встрече с узким активом УОРа, на которой он подробно рассказал о том, что произошло с экипажем судна 28 декабря 1978 года. Но при этом он ни слова не сказал о том, что именно благодаря принятию им единственно правильного и мудрого решении, 105 членов экипажа траулера остались в живых! В этом же году БМРТ “Кречет” сел на камни в бухте Лаврова на восточном побережье Камчатки. Судно получило значительные повреждения корпуса и было оставлено экипажем.
Но ещё четыре года до того, как утонул БМРТ “Борис “Горинский”, 14 июля 1973 года в результате столкновения с БМРТ “Находка” перевернулся, а затем утонул БМРТ “ХV съезд ВЛКСМ”. Катастрофа произошла в районе промысла хека у берегов Канады и произошла она по вине штурманов обоих судов, которые спешили поставить трал, пренебрегая элементарными правилами судовождения в районе лова. В то время, когда “БМРТ ХV съезд ВЛКСМ” перевернулся, пришедший ему на помощь БМРТ “Опала” на него навалился и тоже едва не пошёл ко дну! Дело было в том, что на БМРТ “Опала” в спешке был полностью не выбран трал, в результате чего куток трала намотался на винт судна, главный двигатель остановился, судно понесло и ударило о плавающий кверху днищем БМРТ “ХV съезд ВЛКСМ”. Получилась мощная пробоина в районе 19 и 20 шпангоутов ниже двойного дна. В результате этой катастрофы, ни один человек не погиб, БМРТ “Опала” был отбуксирован в канадский порт Виктория. Гибель БМРТ “ХV съезд ВЛКСМ”, была потерей не только дорогостоящего БМРТ (2 миллиона рублей) 200 тысяч долларов, которые были потрачены на ремонтные работы в доке порта Виктории, но и миллионы рублей на создание абсолютно новых шифровальных книг! Потеря шифровальной книги, произошла по вине первого помощника капитана, который, поспешив покинуть судно, в страхе забыл о том, что входит в его прямые обязанности, был исключён из партии, лишился работы и был привлечён к суду. Дело в том, что БМРТ “ХV съезд ВЛКСМ”, затонул на небольшой глубине и для американских спецслужб не составляло труда поднять с затонувшего судна шифровальную книгу!
Несколько фрагментов моей работы на БМРТ
в Управлении океанического рыболовства (УОР) Камчатки.
Я хорошо знаю не с чьих-то рассказов, что такое, когда на лопасти винта БМРТ происходит наматывание кутка трала. В июле месяце 1970 года, БМРТ “Союз-4” работал возле Гавайских островов на промысле пристипомы. Многие молодые читатели, которые читают в данный момент или будут читать мои воспоминания, никогда и не слышали такого наименования пищевой рыбы. Но такая рыба, очень вкусная в жаренном и копчёном виде продавалась практически во всех гастрономах страны в конце 60, начале 70 годов. Я работал на судах БМРТ, почти во всех промышленных районах Тихого океана. Но такой сложной промысловой остановки не было ни в одном из промысловых районов. Дело в том, что глубина океана в районе Гавайских островов 5-6 тысяч метров, судам приходилось работать на небольших промысловых банках имевших оригинальные названия – “Пионер”, “Революционер”, “Восточная”, “Капитальная” протяженностью 500-850 метров. Они в виде небольших вершин огромных пиков (собственно говоря, это банки-вулканы), идущих со дна океана, глубина тысяч 6 метров, торчит пик, от него до поверхности океана, 150-300 метров, а скопления пристипомы находятся почти у самой поверхности подводного вулкана. Траловый лов рыбы в океане производится как у дна (донный вариант), так и в пелагии – разноглубинный. Лов пристипомы осуществлялся в пелагии и если штурман в желании захватить полностью косяк рыбы давал команду траловой вахте вытравить сотню метров кабелей, чтобы подбора трала была ближе ко дну вулкана, то происходил зацеп трала за камни подводной вершины. В таком случае, судно оказывалось фактически привязанным к этим подводным камням, главный двигатель продолжал работать, судно содрогалось от усилий, стремясь продвинуться вперёд, чтобы вырвать трал из каменного плена. Бывало, что это получалось, при этом трал был изорван в клочья, но могла быть оставлена на дне подводной вершины одна траловая распорная доска, а могли там остаться и обе. Но в большинстве случае при зацепе обрубались кабеля трала, и он навечно оставался на дне банки.
17 июля в 5 часов утра, на вахте старшего помощника капитана Шамиля Гульмухаметова трал БМРТ “Союз-4” зацепился за подводные камни банки “Революционер”. Я не помню причин почему в тот день произошёл зацеп трала о подводные камни, но хорошо помню, какой разнос на матерном сленге сделал капитан В.Кандыба (заменявший в том рейсе капитана Ю.Еренкова) в моём присутствии Гульмухаметову. Нужно сказать, что Шамиль был неординарной личностью – умён, образован, чрезвычайно самолюбив, но в нём, как он сам говорил бурлили две крови – татарская и узбекская. Но он был неистово влюблён в свою работу и еще, будучи 2 штурманом зарекомендовал себя отличным рыбаком. Причём у него был авантюрный характер, в своём стремлении доказать всем какой он отличный рыбак он был готов идти на любой риск. Когда несколько недель спустя, мы перешли работать в Ванкуверо-Орегонский район, он на вахте 2 штурмана (с ноля часов до 4), брал на себя бразды управления судном, направлял его в определённое, одному ему известное место и к 6-7 часам успевал сделать 2 траления. В результате этой авантюрной операции, 60-70 тонн серого окуня были на борту судна. Для ловли серого окуня американские и канадские власти лицензий советским экипажем не давали, но для экипажа, цена одного центнера окуня стоила почти в два раза больше чем центнер хека шкеряного хека. И поэтому, если на судне капитан или старший помощник знали места сосредоточения окуня, то любой капитан в ночное время суток шёл на нарушение международных соглашений. Ну, а Гульмухаметов став через два года капитан-директором БМРТ отлично работая в этой должности, стал знаменитым капитаном и даже устанавливал всесоюзные рекорды по вылову минтая за год, которые фактически были мировыми рекордами.
А в то утро, наше судно, оставив на дне банки обе распорные доски, при выборке остатков трала, намотало куток трала на лопасти винта! Члены экипажа были естественно расстроены, ибо предстояло на буксире следовать недели 2-3 во Владивосток, а это означало закончить рейс без заработка. Огорчение было двойным, ибо на следующий день, судно должно было следовать к берегам Канады на лов хека. Я, часто бывая в Одессе и в Крыму, никогда в жизни не пользовался аквалангом. Но когда стал вопрос о том, что делать, я неожиданно для себя сказал, что с аквалангом в своё время погружался в воду, и что если в экспедиции есть акваланг, то я попробую добраться до судового винта и при помощи ножовки по металлу перерезать в нескольких местах троса. В ответ я услышал от капитана Кандыбы, что это авантюра и что он, если что случится со мной, не хочет сидеть долгие годы в тюрьме. Но когда матрос-рулевой Петя Брылин сказал о том, что он знаком с водолазным делом и готов принять участие в этом мероприятии, капитан, выяснив на каком траулере экспедиции, есть акваланг, послал за ним бот. Но когда акваланг был доставлен на борт судна, то выяснилось, что в баллоне акваланга сжатого воздуха всего на полчаса работы под водой. Тогда я предложил подавать воздух в трубку загубника через фильтры из судового компрессора. Виновник происшествия Шамиль организовал “спасательную” экспедицию, был спущен бот, в нём сидел судовой врач, было питание и горячее кофе. А, кроме того, в боте сидел старший механик Володя Маслеников, который заменял ушедшего в отпуск стармеха судна В.Кузьмина, собственно говоря, именно он поддержал меня в моей авантюрной идее. Осуществить идею помогала погода, был почти полный штиль, температура воздуха – +38-40 градусов, а температура воды 34 градуса.
Первым под воду спустился Брылин, на поясе у него был закреплён капроновый фал, а в руках была ножовка по металлу. Он пробыл под водой примерно полчаса, причём, когда он взобрался в бот, то у него был очень измученный вид. Я, дождавшись своей очереди, абсолютно уверенный, в том, что моя идея осуществиться, доплыв до места предстоящей работы. Прежде всего, осмотрелся, увидел, что для того, чтобы освободить винт от кутка трала, надо в двух местах порезать трос, причём обрадовался тому, что вода была абсолютно прозрачной. Смущали меня только неприятные для восприятия громкие звуки, которые издавали стукающиеся друг о друга кухтыли (полые шары, крепящиеся к кутку трала), но это не помешало мне начать делать то, ради чего и я спустился под воду. Минут через 15, я с изумлением увидел перед своими глазами снующих возле меня 5-6 голубых акул размером 1,5-2 метра. Страха не появилось, и не потому, что на бедре у меня был закреплён шкерочный нож, просто не возникло страха вот и всё, наверное, он никогда меня и не посещал – хотите, верьте, а не хотите не верьте. Прошло несколько минут, и я понял, почему они не осмелились на меня напасть, кухтыли стукаясь друг о друга, издавали такой звук, который их от меня отпугивал, иначе живым я бы в бот не вернулся. Через полчаса, с бота подёргав за фал, мне дали знать, что я должен вернуться в бот. Я был в те времена физически очень развитым человеком, после первого спуска под водой, никакой усталости у меня не было, я рассказал о том, что там и как под водой, выпил кружку горячего кофе и вернулся на своё “рабочее” место. Кстати в боте я Брылина больше не видел, так получилось, что я никогда его не спросил о том, что же случилось, что он не смог спускаться под воду. Я не думаю, что он был трусливым парнем и испугался акул, может он, действительно плохо себя почувствовал. Во время второго спуска под воду, я, держа во рту загубник трубки, уже пел, и пел, ещё три раза спускаясь на своё рабочее” место, каждый раз пребывая под водой по 30-35 минут. Шестой раз, я пробыл под водой всего несколько минут, ибо кончил свою работу, Я вынырнул на поверхность, и, подняв обе руки верх, крикнул: “Даёшь Дальний район” и в ответ услышал радостный крик приветствия почти всего экипажа собравшегося на корме судна. После этого мне спустили в воду гак с лебёдки, который я, спустившись, последний раз под воду закрепил за куток трала, но прежде чем вытаскивать из воды злополучный куток, Володя (стармех) дотошно расспрашивал меня о том, всё ли там под водой в порядке. А потом вытащенный злополучный куток лежал на промысловой палубе, почти каждый член экипажа говорил мне всякие хорошие слова и хлопал по плечу, благо, что не додумались подкидывать на руках вверх, судно на волнах стало прилично покачивать. Капитан Кандыба расцеловал меня, сказал: “Спасибо, ты совершил невероятное дело, в которое трудно поверить”. Я хорошо помню эти его слова, как и то, что в глазах его при этом были слёзы. К вечеру начался шторм, но траулер дал ход, был взят курс к берегам Канады, а Кандыба позвал меня, Гульмухаметова, Масленикова и начальника радиостанции Толю Бровкова в свою капитанскую резиденцию. Все ещё не отошли от шока, не верили в то, что явно ощущается работа главного двигателя и в то, что мы не на буксире идём во Владивосток, а следуем в Ванкуверо-Орегонский район на лов хека. Конечно, говорили мне добрые слова, таких слов в свой адрес, я ещё не слышал, честно говоря, и спустя многие годы, ничего подобного по отношению себя не слышал. Видимо слишком велико было у моих товарищей потрясение произошедшим, поэтому они были безмерно искренними в своих человеческих эмоциях. Что интересно? В Интернете есть сайт (я уже упоминал его), на котором есть биографии всех камчатских капитанов рыбопромыслового флота. Есть на этом сайте и краткие биогафии В.Кандыбы и Ш.Гульмухаметова, в этих биографиях указаны даты рождения, но нет дат смерти, что позволяет нгадеяться, что они оба живы. Не знаю о том, где живёт Кандыба, но почти уверен в том, что Гульмухаметов живёт в Петропавловске-Камчатском. Если это так, то у меня есть надежда, что, если мне удасться эту публикацию напечатать в виде книги в Петропавловске –Камчатском (вряд ли он знает о существовании порталов русской прозы в Интернете), то он подтвердит, что я в этой фактически фантастической истории, не придумал ни слова. И найдёт возможность сообщить мне об этом, а я уж постараюсь, чтобы его мнение, было опубликовано в порталах русской прозы в Интернете.
Вернувшись в порт, я на себе прочувствовал, что значит стать в момент знаменитым, где бы я не появлялся в среде рыбаков моряков, сразу начинались бурные восторги, приглашения к распитию ста граммов спиртного. Поведение знакомых и не знакомых мне флотских ребят было искренним, но если бы я пил со всеми те сто грамм водки, которые мне предлагались, то, как говорится – сгорел бы, синим пламенем. Особенно усилилось ко мне внимание со стороны флотских парней после того, как в один из дней спустя дней 10 после возвращения экипажа БМРТ “Союз-4” в порт, на собрании командного состава флота был зачитан приказ – “О нарушении капитаном Кандыбой правил техники безопасности на промысле”. Приказ был подписан спустя три дня после того, как я совершал свои спуски под воду, и главным выводом приказа было разжалование на полгода капитана Кандыбу в старшие помощники капитана. В приказе было много умных фраз, всё в нём было сказано правильно, слишком явным было нарушение капитаном Кандыбой правил техники безопасности.
Ведь в приказе не мог учитываться тот факт, что Виктору Кандыбе на то время было всего лишь 34 года и он в той обстановке, когда экипаж траулера ждал от него судьбоносного решения, не мог не рискнуть. Моя фамилия звучала в приказе в констатации того, что механик такой-то в нарушение правил техники безопасности сделал то-то. Мой траулер в это время находился на полугодовом ремонте на судоверфи имени В.Ленина, это позволяло мне не очень часто появляться в городе, тем самым избегать “радостных” встреч и не нужных мне спиртных возлияний. Прошло полтора года, и однажды, в конце апреля 1972, когда БМРТ “Союз-4” после очередного рейса стал у стенки рыбного порта, на борт траулера поднялся новый начальник Управления океанического рыболовства А.Серга. Это был обычай – экипаж БМРТ успешно справившийся с выполнением рейсовых планов приходил поздравлять с успешным окончанием рейса начальник флота. После обычных поздравлений, новый начальник флота назвал мою фамилию, вручил мне от имени руководства флота именные золотые часы, сказав при этом о том, что я совершил подвиг, на который в мирное время мало кто способен. Я, конечно, был удивлён и безмерно рад тому, что, правда восторжествовала, не говоря уж о том, что награждение золотыми именными часами моряков флота производились очень редко, реже даже чем орденами. О том, что я сделал подвиг, мне говорили многие, в том числе и мой старший товарищ капитан И.Анисимов (бывший юнга на боёвом эсминце в годы ВОВ), но я так не считал, ибо 17 июля 1970 года, я действовал так, как привык действовать с юности в подобных критических жизненных ситуациях. А подвигом всегда считал, и буду считать тех людей, которые жертвовали своей жизнью в годы ВОВ – А.Матросова, Н.Гастелло, З.Космодемьянскую, А.Чекалина и тысячи им подобным известных и безвестных героев Великой войны. Какое-такое моё геройство. Ведь прыгнуть с верхнего мостика или с туковой колоны траулера с высоты 14-15 метров (что я не раз делал) в далеко не гладкую поверхность океана, во много раз опаснее, чем провести несколько часов под водой в компании мирных в той ситуации голубых акул, при температуре воды плюс 34 градуса! В этой истории есть один момент, на который дотошный читатель, обратив внимание, может попытаться уличить меня во лжи, сказав следующее: “Если взять трос, зажать его в тиски и начать отпиливать от него кусок, то через пять минут, пилу ножовки нужно будет выбрасывать, ибо ножовочное полотно придёт в негодность”! Постановка вопроса читателя будет в таком случае совершено правильной, если не учитывать один фактор, о котором по прошестии пяти лет после истории с освобождением лопастей винта траулера мне довелось объяснять при следующих обстоятельствах. Однажды я, выйдя на кормовую палубу, увидел возле места, на котором были закреплены тиски, в которых был зажат кусок троса, несколько парней из траловой вахты и стоявшего среди них судового кока Карима. В руках Карим держал ножовку, которой режут металл, вид у него был растерянный, он протянул мне ножовку, в ножовочном полотне которой зубья отсутствовали и, обращаясь, ко мне сказал: “Я ведь был на Союзе в том рейсе, когда вы освободили винт от кутка трала, а они мне доказывают, что этого не могло быть”. Я засмеялся и сказал Кариму: “А ты поспорь с ними на бутылку водки, что покажешь им, как трос легко пилится”. Не буду излагать подробностей, как тиски с зажатыым в них тросом разместили в морской воде, и Карим спустя время торжествуя держал в своих руках куски распиленного пополам троса, и выиграную им бутылку водки, думаю, что дотошный читатель и так понял в чём дело.
Я уже упомянул о том, что после возвращения в порт БМРТ “Союз-4” осенью 1970 года траулер стал на ремонт на судоверфь. И вот в это время наступил для меня очень интересный период во время моей работы в УОРе. Моё любимое судно, на котором, я сделал 5 рейсов, было сделано по типу БМРТ “Маяковский” (проект 394). Нужно сказать, что именно БМРТ “Маяковский” был первенцем среди больших морозильных траулеров и конечно у него был ряд существенных недостатков. На судах этого типа морозильные камеры могли заморозить в сутки не более 35 тонн рыбы, а при работе в тропиках и того меньше. Отсутствовала система кондиционирования воздуха, поэтому при работе в тропиках, при температуре воздуха в + 40-45 градусов находиться в жилых помещениях было крайне тяжело. Я, например, чтобы заснуть намачивал простынь в охлажденной воде и, ею укрывался! Но самой большой проблемой траулеров этого типа был рыбный завод, который был крайне слабо оборудован для выпуска шкерянной рыбы и выпуска рыбного филе. Для отрезания рыбьих голов была тумба, на которой крепился электродвигатель, по бокам которого крепились дисковые ножи, вращавшиеся со скоростью 3000 оборотов в минуту. Обычно резчик за минуту отсекал от рыбьей тушки в среднем 100 рыбьих голов, опытный резчик отсекал 110-110 голов, но были ассы этого опасного дела, которые за долгие работы на этой операции наловчились отсекать от тушки хека за минуту 150 голов! Чтобы понять, что это такое, нужно было видеть эту фантастическую работу – матрос не глядя, не просто махал 150 раз рукой, а успевал ещё взять в руку рыбину, которая иной раз весила 2-3 килограмма, и отсекал за доли секунды ей голову! Особая проблема для членов экипажей траулеров, была проблема разделывания хека на филе. Обычно в рейсовом плане экипажу предписывалось выпустить 30 тонн филе, это была трудоёмкая работа, подвахта из 5-6 человек могла за 2,5 часа сделать 300-350 килограмм этого ценного продукта. Эти недостатки технологического оборудования завода приводили к тому, что если вылов хека за сутки составлял 100-110 тонн, то 15-20 тонн свежей рыбы направлялись в туковое отделение для производства муки. Но очень часто бывали случаи, когда и туковарка не могла переварить тот хек, который был на промысловой палубе. В таких случаях, траулер направлялся в сторону океана и хек струёй из пожарного насоса смывался за борт! Это делали десятки экипажей рыбопромыслового флота всех управлений Дальнего Востока работавших в том промысловом районе. Естественно, что очень скоро смытый за борт БМРТ хек, оказывался на берегу Канады или США, в зависимости от того, в каком районе шёл активный лов хека. Не один раз, придя утром завтракать в кают-компанию, я видел на экране телевизора “горы” хека смытого с советских траулеров и лежавших на берегу этих стран, причём бывало, что “горы” хека оказывались на калифорнийских пляжах! При огромном количестве хека, который экипаж траулера не мог с пользой для дела обработать, крайним оказывался механик технологического оборудования, ведь у толпы всегда должен быть крайний за неудачи её постигающие. Особенно мне досталось в том рейсе, когда мы перешли от Гавайских островов в Ванкуверо-Орегонский район. Три месяца подряд, день в день штурманами производился успешный лов хека, естественно каждую ночь его многими тоннами смывали за борт, а увеличить выпуск мороженой продукции не позволяли производственные мощности рыбного завода. А я, не будучи в этом виноватым чувствовал себя без вины виноватым и крайним, а я, честно говоря, не привык быть крайним.
Собственно говоря, когда БМРТ “Союз-4” стал на плановый ремонт на судоверфь, я хорошо знал, что я буду и что обязательно должен сделать. А решил я сделать так, чтобы в рыбном заводе моего траулера можно было, как говорится без шума и пыли, нормально обрабатывать пойманную рыбу. Меня не смущал тот факт, что проект и чертежи завода по обработке, а также технологического оборудования, должны были делаться в конструкторском бюро, после чего вся документация должна была пройти согласование в технологическом отделе флота, и утверждена главным инженером управления флота. Но я не забыл, как на заводе, под моим руководством, без чертежей и без утверждений был сделан станок, для резки метала по моим эскизам, в которые часто вносились изменения по ходу дела. Всё, наверное, объяснялось поговоркой – посеешь характер, пожнёшь судьбу. А ещё в то время я наверно по наитию действовал согласно прочитанной в какой-то книге фразе – если не я то кто. Спустя лет тридцать я прочитал о том, что полное содержание этой фразы высказал живший две тысячи лет назад еврейский мудрец Гилель (Хиллел) и в ней содержится следующая гениальная мысль – “Кто если не я, а если не я, то зачем я”? Но к этой высказанной мысли древний мудрец добавил ещё пару мыслей – “Если не я за себя – то кто за меня? А если я только за себя – то кто я? И если не сейчас – то когда”? Честно говоря, не ведая о столь глубоких мыслях высказанных древним мудрецом, я всю сознательную жизнь действовал согласно их содержанию. И видимо решившись на очередную в своей жизни авантюру, понимал, что такого шанса у меня больше не будет, и действовал, в той обстановке перефразируя последнюю фразу мудреца – если не сейчас, то никогда.
Ещё в конце рейса и на двухнедельном переходе от района промысла в порт, я сделал черновики всех необходимых мне эскизов для задуманного мною дела. Уже в порту моя идея окончательно вызрела у меня в голове и в окончательно доработанных эскизах. Но благие мысли и желания остаются в голове и на бумаге, если они не превратились в дела. А для того, чтобы превратить мои мысли в дела, нужны были два фактора – сообщить о своих намерениях групповому механику и бригадиру ремонтной бригады. Вернувшийся с отпуска старший механик В.Кузьмин был в курсе моих намерений, одобрял их, но сказал мне о том, что мне никто не разрешит сделать задуманное мною дело. Бригадиром ремонтной бригады, был мой одногодок, красивый и толковый парень Женя Кабзистов, когда я сказал ему о своих намерениях, он ответил мне следующее: “На такую реконструкцию нужно разрешение, чертежи и дополнительная денежная смета, иначе мне не дадут материалов на все твои “художества”, а бригаде не выплатят зарплату”. Делать было нечего, и я со своими идеями в голове и пачкой эскизов поехал в управление к начальнику технического отдела, в надежде получить у него поддержку своих планах. Начальник техотдела меня выслушал, правда, большого интереса к моей идее не проявил и сказал мне о том, чтобы я пришёл к нему через три дня. Предварительно я зашёл к групповому механику, но он в этот день в конторе отсутствовал, видимо был на каком-то траулере. Через три дня, я снова был в техническом отделе и услышал от начальника отдела резюме: “Идея хорошая, но её нужно проработать нашим конструкторам и технологам, а потом для принятия решения обсудить на техническом совете”. Всё это напомнило мне историю того времени, когда таким же авантюрным образом, я делал станок для резки круглого металла на заводе, о чём я вспомнил только тогда, когда вторично побывал у начальника техотдела. После его слов, мне стало всё ясно, и больше выслушивать умные речи начальника у меня не было желания, пачка эскизов лежала на столе, я взял её к удивлению начальника, который мне что-то пытался ещё говорить, сказал спасибо и покинул кабинет. Групповым механиком был также мой одногодок и коллега (бывший механик технологического оборудования БМРТ) Юрий Николаевич Коваленко. Когда через пару дней, он появился у меня в каюте, и после моего рассказа о своих намерениях, и показа ему эскизов, он был категоричен в своём рассуждении и сказал примерно следующее: “Ты ж не идиот, здесь конструкторам и технологам нужно будет работать несколько месяцев, потом будет нужно всю документацию согласовывать, после всего будут очень долго составлять различные сметы. Ты отстоишь ремонт, уйдёшь в рейс, вернёшься с него и в лучшем случае, если всё будет готово, включат твою реконструкцию завода в план ещё через полгода”? Всё, после категоричного вывода моего прямого начальника круг замкнулся, но у меня и мысли не мелькнуло, что это конец моей идее. Юра был умнейшим человеком, в будущем мы были с ним в отличных отношениях, но в этот раз, я понимал, что он прав, не говоря уж о том, что он не имел права самостоятельно давать мне разрешения осуществить мой авантюрный замысел. В тот же день, когда у меня состоялся разговор с Коваленко, ко мне в каюту зашёл бригадир ремонтников. Видимо по моему виду Женя понял, что я чем-то расстроен, а я понимал, что он пришёл затем, чтобы сказать мне о том, что бригада будет начинать те работы, которые были в заводе запланированы. Но он, не заикнувшись о начале плановых работ, попросил меня подробно рассказать о задуманной мною идее. После нескольких часов разговоров и его детального ознакомления с моими эскизами, он вдруг встал из-за стола, сказал о том, что ему нужно бежать в детский сад, чтобы забрать сына. А ещё он сказал о том, что я предлагаю ему отличное и нужное дело, что он согласен с тем, что это авантюра. Но, сказав это, он к сказанному добавил: “Я сам такой одержимый, если у меня появляется какая-нибудь идея, завтра бригада всё в заводе вырежет и смайнает (опустит) металлический хлам на берег на берег, после чего выход будет один – делать всё заново”. Уже в дверях, он, улыбнувшись, сказал мне: “Где наша не пропадала. Со своим начальством, я решу все вопросы, а со своим сам решай”. Можно только представить себе, какое потрясение, я испытал, услыхав эти слова человека, от которого зависело, быть ли мне на “коне” или идти снова в рейс, чтобы испытывать мытарства от работы, которая не радует, а угнетает. Но для того, чтобы понять меня в тот момент, нужно побывать в такой ситуации, в которой находился я в те дни. После ухода Жени, я едва ли не побежал к старшему механику, он уже уходил домой, я рассказал ему о решении бригадира ремонтной бригады, и попросил его, чтобы по возможности он на следующий день нашёл бы дела в управе, а на судне не появлялся. Услыхав мою “тронную” речь, Виктор Андреевич сказал мне: “Что ж ты меня принимаешь за дешёвку, я буду на судне и любому начальнику скажу о том, что всё было сделано с моего согласия, тем более, я уверен в том, что ты осуществишь на деле свою идею”.
На следующий день к вечеру, помещение завода было пустым, Женя сдержал своё слово. Потом в цехах стали изготовлять детали и резать метал для того оборудования, которое должно было быть установленно в заводе траулера. Причём Женя помог осуществить мою идею, которая заключалась в том, что в основном метал должен был быть нержавеющей сталью. На протяжении всего рабочего дня, мне приходилось по несколько раз бывать в цехах, чтобы решать все вопросы, которые возникали у тех рабочих которые занимались изготовлением деталей, резкой метала и сваркой конструкций. В один из дней, когда помещение рыбавода было ещё пустым, на борту судна появился группой механик. Прежде чем встретиться со мной, он побывал в опустошённом заводе, а зайдя ко мне в каюту, даже не поздоровавшись спросил: “Водка у тебя есть”? Водка у меня естественно была (у меня даже был ящик водки), уже после своего вопроса, Юра поздоровался, заполнил и сказал мне: “Я знал, что ты не поймёшь и не послушаешься меня, но скажи мне почему если ты будешь сидеть в тюрьме, то почему я должен буду остаться без работы”. К водке он, конечно, не прикоснулся до тех пор, пока мы с ним детально не обговорили все вопросы, связанные с быстрым воплощением моей идеи в конкретное дело. При этом он сказал о том, что раз пошла такая пьянка, то он лично будет делать всё для того, чтобы судно вышло в рейс с новым заводом. И на протяжении 4 месяцев он делал всё для того, чтобы моя идея осуществилась, но до определённого времени, работа производилась неофициально. Всё стало на свои места через два месяца, когда в заводе работа пошла полным ходом, а в один из дней на борту судна в сопровождении группового механика не появился главный инженер Океанрыбфлота Ю.Бродин. После разноса, который он сделал мне за моё самоуправство в присутствии вернувшегося с отпуска капитана Ю. Еренкова и старшего механика (и ему досталось), он, вникнув в суть идеи, развёл руками и сказал почти дословно: “Ну, что ж дерзай Кулибин, по всей видимости, ты хорошо знаешь, что хочешь сделать, если получиться, а я почти уверен в том, что получиться, мы твою идею претворим и на других судах флота”.
И я дерзал, все сметы были узаконены, ремонтные работы в полном объёме были включены в план, под который были выделены деньги. Но, как говорится – один в поле не воин, я и тогда хорошо понимал, что без моих новых друзей в лице группового механика Ю.Коваленко и самое главное без бригадира комплексной бригады ремонтников Е.Кабзистова, моя идея осталась бы у меня в голове и на листках сделанных мною эскизов. Сегодня вспоминая ту мою эпопею, я хорошо понимаю, что в лице Кузьмина, Коваленко и Кабзистова, жизнь в очередной раз подарила мне на моём жизненном пути знакомство с ещё одними уникальными людьми. Тогда я об этом не думал, а сегодня это хорошо понимаю, как понимаю и то, что фактически на протяжении всей моей жизни, судьба предоставляла мне возможность встречать людей подобных – Кузьмину, Коваленко и Кабзистова, без этих встреч, я бы не сделал ни одного дела в своей жизни. Имя Евгения Александровича Кабзистова благодаря его самоотверженной работе на судоверфе к началу 80 годов было хорош известно в Петропавловске, он стал дважды орденоносцем, членом бюро камчатского обкома КПСС. А в середине этого же десятилетия за высокую организацию труда руководимой им комплексной бригады и за выдающийся и личный вклад в успехи ремонта судов рыбопромыслового флота Камчатки, он был удостоен Государственной премии СССР! Виктор Андреевич Кузьмин умер в 1991 году, Юрий Григорьевич Еренков умер в конце 90 годов, ещё до середины 90 годов, я знал о том, что Юрий Николаевич Коваленко жив, а в настоящем времени, я ничего не знаю, о его судьбе, хотелось бы надеется, что он жив. А также хочется надеяться, что ещё живёт на белом свете умница, талантливый и добросовестный человек Женя Кабзистов. У него тогда подрастали два сына, и если он ушёл уже из жизни, то может быть прочитают они то, что я написал об их отце – уникальном человеке и выдающимся представителем рабочего класса той великой эпохи, когда труд рабочего был в стране уважаемым!
А в середине марта 1971 года, к концу пребывания БМРТ на судоверфи все ещё были живы и в один из дней, я, Коваленко, Кабзистов и капитан Еренков собрались в каюте Кузьмина, чтобы отметить окончание ремонта траулера, ну и попутно обмыть абсолютно новый завод по обработке рыбы. Я не стал слушать хвалебных слов в свой адрес, сказав всем присутствующим о том, что без них моя идея, так и осталась бы идеей на клочках бумаги, другого я ничего не мог сказать, ибо понимал их роль в претворении моей идеи в реальное дело по созданию нового завода. Еренков не преминул спросить меня о том, сколько можно будет сделать за сутки филе. На что я ответил ему следующее: “Юра, сколько вы штурмана в сутки поймаете хека, столько с учётом отходов и будет выпущено филе. Если поймаете 60 тонн, то будет 10 тонн филе, если поймаете 120 тонн, то будет 20 тонн филе”. Через неделю мы ушли к берегам Ванкуверо-Орегонского района, начав в начале апреля лов хека. Первые две недели филе не делали, ибо всю пойманную рыбу шкерили, ну а я, конечно, опробовал в работе свои станки-пулемёты. То, что я хорошо знал, подтвердилось на практике, в станок (их было 5) можно было вложить 120-130 тушек хека при умеренной работе, филе ударялось об отбойные стенки, падало на транспортёрную ленту, которая доставляло его в рыбомойку, после чего оно попадало на укладочный транспортёр. А хребет хека пролетал через отверстие в отбойнике и попадал в бункер для отходов, которые загружались в барабаны ВСА, в которых варилась рыбная мука. Безотказно действовала установка по отделению головы рыбы от тушки, резчики стали не нужны, не нужна была и подвахта, матросы сами шкерили рыбу. Но пришёл и день, когда в первом же поднятом на борт траулера трале было 40 тонн хека, а это означало, что в этот день карманы кормовой палубы будут заполнены постоянно хеком, а раз так, то стало ясно, что можно начать работу по выпуску филе. В течение дня было сделано 8 тонн филе. В течение следующих суток было сделано по наличию на судне хека 16 тонн филе, на следующий день столько же. Я хорошо помню эти цифры, как и то большое впечатление, которое они произвели на членов экипажа. Во-первых, это была интересная работа, во-вторых, большое впечатление производил факт того, как на двух транспортёрах в рыбомойки шёл поток филе. А ещё не последним фактом для экипажа был факт стоимости филе. Так если за выпуск одного центнера хека экипаж получал 2,4 рубля, то за центнер филе 7,5 рубля!
Но был в этой начальной стадии эпопеи с выпуском на моём траулере филе довольно интересный факт. Дело в том, что каждый день в 8 часов утра начальник экспедиции проводил капитанский час, на котором каждый капитан докладывал о наличие на траулере дизельного топлива, количестве выловленной рыбы, выпуске рыбной продукции за прошедший день, наличии на борту судна рыбной продукции и много других позиций. Каждая позиция имела свой номер, поэтому капитан, докладывая, говорил: “4 – 70”, это означало, что за сутки экипаж выловил 70 тонн хека, хорошо помню, что выпуск филе за сутки был под цифрой 9, а цифра 10 обозначала количество на борту этого вида мороженой продукции. Обычно если я не был занят, то присутствовал на капитанском часе. И конечно, я присутствовал на том капитанском часе, когда после трёх дней, в течение которых экипаж выпуска филе, Еренков с присущей ему невозмутимостью и юмором, но, сознавая при этом какой эффект произведут названные им цифры произнёс: “9 – 16, 10 – 40”! После этих коротких фраз капитана, в эфире наступила долгая пауза, после которой начальник экспедиции задал капитану вопрос: “Юрий Григорьевич, ты случайно вчера никакой праздник не отмечал, в результате чего напутал сегодня с цифрами, как можно за три дня сделать 4О тонн филе”. Еренков невозмутимо ответил: “А у нас есть Кулибин (он видимо вспомнил слова, сказанные при нём главным инженером флота Бородиным) он и организовал работу по выпуску филе, обещает, что при наличии рыбы каждый день будем строгать минимум по 15-20 тонн филе”. В эфире опять было молчание, после которого начальник экспедиции, задал Еренкову ещё один вопрос: “Вы с тралом идёте”? Получив утвердительный ответ, начальник экспедиции сказал о том, что, когда на судне выберут трал, то он подъедет посмотреть, как механик Кулибин организовывает работу по строганию филе. В разговор начальника экспедиции вклинились капитаны других судов экспедиции (в том числе и других управлений), которые изъявили желание ознакомиться с тем, как какой-то механик организовывает работу по выпуску за сутки многих тонн филе. С большим юмором был мой товарищ Юра Еренков, он моментально сориентировался что ответить: “Пожалуйста, приезжайте, кто хочет, но если хотите выпить, то водку берите свою”. И желающие приехать после выборки трала нашей траловой вахтой, приехали, мне интересно было наблюдать, как к нашему судну устремилось около двух десятков ботов с других судов с “экскурсантами”. Когда несколько десятков человек спустились в завод, там, как говорится, по настоящему кипела работа, великолепное было зрелище, и стояли в моём заводе, форменным образом ошарашенные увиденным люди – капитаны, механики, причём не только с камчатской экспедиции, а и с других дальневосточных экспедиций. А потом более часа мне пришлось рассказывать всем желающим – что и как, но конечно, особенно неиствовали в своих вопросах приехавшие на борт технологические механики. Читатель может, конечно, меня спросить, как можно помнить до мелочей, в том числе и цифры, спустя сорок три года после описываемых мною событий. Могу ответить очень просто – тот день был для меня одним из праздников в моей жизни, думаю, что у многих людей бывают такие дни в жизни, которые они до мелочей помнят и до 75 лет, если конечно не стали терять в этом возрасте память. А, как забыть мне даже мелочи этого дня, если почти год, я жил идеей, которая превратилась в дело в этот день. Как забыть, что на борт судна, прибыл начальник экспедиции Георгий Московский, который был до этой экспедиции одним из лучших капитанов Океанрыбфлота. В этот день, я впервые с ним познакомился, а в дальнейшем у нас с ним сложились очень дружеские отношения, в холле моей квартиры, по сей день, висят огромные оленьи рога, которые он однажды подарил мне на один из дней моего рождения. В дальнейшем он в своей служебной карьере был начальником службы мореплавания флота, а потом более 15 лет был первым заместителем начальника Океанрыбфлота. Геогий Афанасьевич пользовался огромным авторитетом и уважением среди капитанов флота и всех моряков, которые его знали, не зря после его смерти в 1998 году, “БАТМ 26 съезд КПСС” был переименован на “Георгий Московский”. А в тот знаменательный для меня день, он очень долгое время провёл в заводе, был крайне удивлён тем, что увидел и матерился узнав от Кузьмина с каким трудом мне пришлось пробивать свою идею. А за “рюмкой чая” он сказал Еренкову: “Юра, давай с тобой поменяемся, ты пойдёшь отдыхать на моё место, а я с удовольствием вместо тебя порыбачу”. Именно Московский, помог тогда капитану Еренкову получить разрешение руководства флота на изменение рейсового плана, с учётом возможностей оборудования судна по выпуску филе хека. И когда в первом утреннем трале на борту оказывалось 40-45 тонн хека и становилось ясно, что в этот день будет выловлено не менее 90-100 тонн, то экипаж приступал к выпуску филе. В результате корректировки планового задания на рейс экипаж к концу пребывания на промысле выпустил около 2,5 тысяч тонн шкерянного хека и 600 тонн филе, это позволило дать прибыли государству свыше одного миллиона рублей, а матросу первого класс имевшему 8 северных надбавок получить в среднем за месяц зарплату почти тысячу рублей.
Работа на БМРТ это встречи с уникальными и оригинальными людьми.
А жизнь на траулере и вне его (в том числе и моя) нередко
сопровождались приключениями, иногда невероятными и смешными.
Ещё в середине 60 годов, я впервые познакомился с творчеством писателя В.Конецкого, прочитав его книгу “Солёный лёд”. Он закончил в 1952 году Высшее воено-морское училище, служил на судах Аварийно-спасательной службы Северного флота, демобилизовавшись, в должности капитана Малого рыболовного сейнера (МРС) учавствоал в пергоне каравана малых судов по Северному морскому пути из Петрозаводска в Петропавловск-Камчатский. В начале 60 годов был соавтором сценариев знаменитых в то время художественых фильмов – “Полосатый рейс”, “Путь к причалу”, “Тридцать три”. Сначала 60 годов Конецкий совмещал работу в морском флоте с литературной деятельностью. Будучи капитаном дальнего плавания, он почти четверть века, работал на судах морского флота капитаном-наставником. Он является автором более 50 литературных произведений, которые на протяжении почти сорока лет печатались в различных журналах и издавались многичислеными тиражами в СССР и за рубежом. Такие его произведения, как “Солённый лё”, “Завтрашние заботы”, “Среди мифов и рифов”, ‘Морские сны”, были особено популярны у читателей и раскупались мгновено. А роман-странствие “За Доброй Надеждой” в 8 книгах, в основу которого легли личные впечатления писателя от работы на море, создавался писателем с 1969 по 2000 год. Уже через год после смерти писателя в 2002 году, вышло 7 томное полное собраниё его сочинений, что сделало его классиком советской-русской литературы. Его рассказы и повести связаны в большей степеью с морской тематикой, имено он он возрадил и преобразил жанр морских путевых заметок, который был создан в конце позапрошлого века, знаменитым русским маринистом К.Станюковичем. В всех своих книгах, писатель обращает читателя к самым важным вопросам совремёной духовной действительности – осмысле жизни, о человеческой совести, о судьбе культуры и её влияния на человека. Конецкий любил своих героев – моряков, рассказывал о многих уникальных людях, которых он повстречал на судах флота, приводит в своих книгах большое количество комических ситуаций в которые попадают его реальные герои, что вызывает у читателя вызываю добрый смех. Сам писатель, неоднократно говорил: “Мы мало плачем, но самое главное это то, что мы мало в своей жизни смеёмся”. Однажды один из патриархов советских писателей К.Симонов, прочитав одну из книг цикла “За Доброй Надеждой” сказал о её содержании следующее: “Потрясающая вещь, давно так не смеялся”. На протяжении всей моей работы на БМРТ, у меня в каюте были все многие книги Конецкого и публикации его новых произведений в журналах. Работая долгое время в отрыве от цивилизации, мне, конечно, не всегда удавалось заполучить его новые произведения, но я с удовольствием перечитывал его те книги, которые имелись у меня, причём не раз. Те читатели, которые хорошо знакомы с произведениями этого выдающегося советского – русского писателя понимают меня. Книги Конецкого можно перечитывать много раз и получать при этом большое удовольствие. Этот уникальный писатель, раскрыл перед читателями многообразие мира, в котором мы живём, с любовью поведал читателю, о людях, с которыми его сталкивала судьба, причем, читая его изумительные книги видно, что в каждом своём герое он видит неповторимую личность. И не претендуя на лавры любимого мною писателя, книги которого, я на протяжении многих лет постоянно перечитываю, я поведую читателям о нескольких приключениях, которые произошли в моей морской “Одиссее”. Об одном из таких мприключений мрей жизни – освобождении мною лопастей винта МБРТ Союз-4, читатель уже прочитал. Ну и конечно расскажу о нескольких уникальных людях (всего лишь о нескольких) с которыми столкнула меня судьба.
Конечно более тридцати лет назад, я и не думал, о том, что придёт время, и я решусь написать свои воспоминания о своей работе на БМРТ. А сейчас, когда я решился это сделать, то оказалось, что память хранит до мелочей очень много интересных моментов из моей повседневной жизни, как на траулере, так и вне его и тех людей, которые меня на БМРТ в промысловых рейсах окружали. Я думаю, что читатель, прочитав мои очень краткие воспоминания, о моей морской “Одиссее”, поймёт, что работа на рыболовных траулерах, резко отличалась от той работы, которой занимаются многие люди на берегу. И дело даже не только в том постоянном напряжении, в каком находится на протяжении 5-6 месяцев человек, связавший свою судьбу с морем, а в том, что он привыкает к тому, что без приключений жизнь его на траулере невозможна. По крайней мере, я, хорошо усвоил это после первого же своего рейса. Но и после рейса, у человека отработавшего почти полгода в море хватало забот и приключений, не говоря уж о том, что этот человек постоянно находился в спешке. Ведь после рейса, надо было получить деньги за рейс, оформить отгулы или отпуск, а многим и взять билет на самолёт, чтобы улететь в те же отгулы или отпуск к семье на материк. А полёты самолётами Аэрофлота, обычно были связаны с приключениями, хорошо это знаю, ибо много раз летал с Камчатки и на Камчатку и многие десятки, раз летал этими самолётами в Новый Уренгой, работая там по вахтовому методу. В конце сентября 1971 года, сразу после рейса, в котором, я осуществил свою идею по выпуску филе, я решил на две недели слетать в отгулы на материк. В те времена рейсы между Петропавловском – Камчатским и Москвой осуществлялись самолётами ИЛ-18, которые делали 4 посадки в аэропортах Дальнего востока и Сибири. Во время первой посадки в Хабаровске, я, несмотря на приглашение, несколько знакомых флотских ребят отказался выйти за территорию, аэропорта и выпить пива (в Петропавловске в то время пиво было дефицитным напитком), хотя ребята говорили мне о том, что пиво продаётся в пяти шагах от здания, аэровокзала. Я выпил кофе и спокойно прогуливался в зале ожидания и до сих пор не понимаю, как получилось, что самолёт уже улетел, а я всё ждал объявления посадки. Когда я выяснил, что посадка пассажиров окончена и понял, что произошло, то пошёл в ресторан и, вначале не осознавая, для чего я это сделал, купил бутылку коньяка, бутылку шампанского и несколько плиток шоколада. В те времена ещё можно было, свободно выйдя из здания, аэропорта на лётное поле. Даже не смотря на то, что ещё и года не прошло с того времени, как отец и сын Бразинскасы совершили угон самолёта АН-24 в Турцию летевший из Сухуми в Краснодар, убив при этом стюардессу Н.Курчено и ранив всех членов экипажа. Уже выйдя на поле, я знал, чего я хочу, а хотел я найти самолет, летевший Москву и попросить стюардесс взять меня на свой борт, не думая даже о том, что такой самолёт может меня специально ждать. Первая моя попытка, меня отрезвила, ибо стоявший невдалеке самолёт летел в обратную сторону – во Владивосток. Но, сделав глазами, обзор лётного поля, я увидел в метрах 300-400 тускло светившиеся иллюминаторы ещё одного самолёта. Мгновения и я возле этого самолёта, затаив дыхания, задаю двум девушкам вопрос: “Куда”? Получив ответ, уже понимая, что я спасён, протягиваю девчатам шампанское, шоколад, свой билет и объясняю ситуацию. Девчата смеются и говорят: “Проходи в хвост самолёта там есть одно свободное место”.
Всё, я уже лечу рейсом Владивосток-Москва, ночь, все спят, в самолёте полная тишина, в которой чётко слышен храп нескольких пассажиров. Мимо меня проходит возвращающаяся из туалета стюардесса, которая задаёт обычный вопрос: “Что не спится”. “Ну, а я в свою очередь, говорю ей: “Не спится, не можешь ли ты спросить командира о том, нельзя ли зайти к нему в кабину ”. Вопрос я задал спонтанно, не думая о том, что я скажу командиру, появившись в кабине пилотов. Стюардесса, вернувшись, сказала мне о том, что командир дал добро на мой приход к нему. Захожу, здороваюсь, ставлю около штурмана бутылку коньяка, вручаю командиру зажигалку фирмы Ronson (дорогая и редкая тогда в Союзе зажигалка) объясняю свою ситуацию. На вопрос командира (звали его Николай): “И, чем можем помочь” вдруг не веря, сам своим ушам скоропалительно выпаливаю: “А нельзя ли мой самолёт обогнать”? Потом было кратковременное молчание, после чего раздался оглушительный хохот, четыре члена экипажа смеялись едва ли не навзрыд. А потом, смех ещё не окончился, а раздался голос командира экипажа: “Сам нахал, знаю, что камчадалы великие нахалы, но такое нахальство вижу впервые, буду рассказывать о нём всю мою оставшуюся жизнь”. Сказал это сквозь смех, а потом, уже не смеясь, проговорил будничным голосом: “Гриша (штурман), свяжись с Кировом, узнай, будет ли при подлёте к Москве свободный коридор”. Я не помню, что ответил командиру Гриша, но помню что слова командира, донеслись ко мне так, будто я слышал их во сне: “Иди, спи, обгоним мы твоего беглеца”. Я, до сих пор не понимаю, что повлияло на то, что моя вообщем-то нахальная и дикая по существу просьба была выполнена, может потому, что уж очень она была необычна. А тогда, я ни о чем, не думая, пошёл на своё место, сел и с учётом того, что перед вылетом, пару дней почти не спал, сел в своё кресло и пропал для человечества, не просыпаясь даже во время трёх промежуточных посадок самолёта. А потом, меня разбудила стюардесса, сказавшая мне: “Командир приглашает к выходу”. Когда я с командиром вышел на трап, он сказал: “Вон твой борт подруливает на стоянку”. Говоря эту фразу, он указал на подруливавший к месту стоянки самолёт. А потом, я взлетел на верхнюю ступеньку трапа, а, войдя в салон самолёта, увидел в левом ряду висящую мою парадную форму, укутанную в простыню и в тот же момент громовой то ли крик удивления пассажиров самолёта, то ли крик удивления вперемежку с хохотом. Четыре человека, которые пошли пить пиво, на борт самолёта не явились. Эта необычная история имела продолжение через пять лет. Я был делегатом Слёта рыбаков Камчатки, в одном из перерывов, ко мне не подошёл, а подбежал человек с капитанскими нашивками на рукавах формы. Причём подбежавший ко мне капитан, едва ли не кричал, обращаясь ко мне: “Это ты, помнил твоё имя, но не знал фамилии, поэтому не мог найти тебя, пошли скорее, мы с тобой выиграли пол ящика коньяка “Плиски”. То, что виньяк “Плиски” был тогда на Камчатке одним из любимых у мужиков спиртных напитков об этом, я знал. Но, когда, я в компании с этим капитаном, свалившимся едва ли мне не на голову, выиграл пол ящика отличного мужского напитка, в первые секунды припомнить не мог. А ещё пару спустя пару секунд, я вспомнил этого человека, вспомнил, что он с женой и сыном летели в отпуск и сидели мы в одном ряду кресел. А ещё я вспомнил, что звали его Юрой и, будучи ещё старшим помощником капитана, он работал в колхозе имени Ленина. Естественно, что после окончания рабочего дня слёта, компания из 7-8 моряков уничтожила в короткое время пол ящика отличного болгарского напитка и не остановилась на этом. Командир экипажа, выполнивший мою просьбу, был старше меня в тот памятный для меня вечер лет на пятнадцать, даже если он сегодня живой, то вряд ли читает публикации в порталах русской прозы. А капитан Юра, мой ровесник и если он ещё радуется, живя на белом свете, то при хороших обстоятельствах мои воспоминания дойдут до него, тем более, если я их опубликую в Петропвловске-Камчатском. И если я в одном из порталов русской прозы прочитаю его подтверждение, то пол ящика конька хорошей марки будет за мной. А читателю, который прочитает историю, которую я поведал, можно мне не верить, я бы в подобную байку не поверил. Хотя, честно говоря, “баек” (приключений) в моей флотской жизни было много, на многие имеются подтверждения и о некоторых, я поведаю на страницах своего повествования.
Быстро пролетели две недели отгулов, в начале которых произошло моё приключение в славном Аэрофлоте. Когда я вернулся с материка, до отхода моего “корвета” в промысловый рейс оставалось 10-12 дней. В один из последних дней октября 1971 году, рейдовый катер доставил меня на рейд Авачинской бухты, где стоял БМРТ “Союз-4”, экипаж которого был практически готов уйти в рейс к берегам Японии на лов скумбрии. Поднявшись на борт судна, я увидел на верхней палубе двух мужчин примерно моего возраста, они оживлённо разговаривали между собой, в руках у одного из них была профессиональная кинокамера. После знакомства с ними выяснилось, что они снимают панораму Петропавловска для новостей Камчатского телевидения. У нас состоялся дружеский разговор в результате, которого, я, закинул им упрёк примерно следующего содержания: “Я редко смотрю передачи камчатского телевидения, но слышал от ребят, давно работающих в море упрёки в адрес местного телевидения, которые заключались в том, что они не помнят случая, чтобы по местному телевидению, показывали бы работу какого-нибудь экипажа БМРТ” на промысле. В конце разговора, который состоялся у меня в каюте, я сказал им (один был режиссер, а второй оператор): “А почему бы вам не пойти на пару недель с нами в рейс к берегам Японии и первыми снять документальный ролик о работе нашего экипажа в море. Честно говоря, высказав ребятам свою мысль, я не думал о том, что у них от моего предложения, образно говоря, загорятся глаза и они, пожимая мне на прощание руку, скажут, что приложат все усилия для того, чтобы убедить начальство разрешить им пойти с нами в рейс. И конечно, я не мог подумать о том, что в результате этого разговора, у меня появится один из самых дорогих мне артефактов, среди тех, которые появились у меня на протяжении всей моей жизни.
Я очень удивился, когда в день отхода траулера в рейс, увидел возле своей каюты режиссера Валеру Шишова и кинооператора Славу Коробко, которые пришли ко мне, чтобы сообщить мне о том, что у них на руках командировка и сценарий документального фильма о работе нашего экипажа на промысле скумбрии у берегов Японии. Мои новые товарищи хорошо знали своё дело, прежде всего они познакомились со специалистами нашего траулера, их постоянно можно было видеть с кинокамерой в разных местах траулера, видно было, что они стремились запечатлеть на киноплёнку наиболее важные и интересные моменты в работе экипажа судна. Кинооператор Слава вздыхая, иногда говорил о том, что для полной картины отображения такой уникальной работы людей в море, нехватает какого-либо острого момента. На мой вопрос о том, что он под этим подразумевает, он, сжимая кулаки и потрясая ими, отвечал: “Ну, что-то такое, которое показало бы зрителю, сколь непредсказуема и опасна работа рыбаков в море”. Вообще-то, он, будучи профессионалом своего дела, по сути, был прав, хотя для тех, кто работал на БМРТ, любые как говорится приключения, и острые моменты в их работе в море всегда были нежелательны. На желание кинооператора снять острый сюжет и тем самым, как говориться разогнать кровь в жилах телезрителей, я ответил, лучше бы таких остросюжетных вариантов в этом рейсе не произошло. И сказал ему о том, что редко какой рейс БМРТ без них обходится. А бывает, что эти “острые сюжеты” заканчиваются трагедий, в результате которых суда идут ко дну! Напомнил ему, что совсем недавно (в июне месяце) население Петропавловска было шокировано гибелью БМРТ “Браслав” и рассказал о случае намотки кутка трала на винт судна, на котором они в данный момент находились.
Не знаю, или кто-то наверху услышал его желания, а может, это моя судьба ещё раз захотела испытать меня на прочность, но остросюжетный случай, которого так жаждал снять Слава, в один из дней пребывания съёмочной киногруппы на корабле произошёл. Произошёл он после одного из очередных тралений, когда из кутка находившегося уже на промысловой палубе трала, матросы траловой вахты стали, выливать скумбрию. Трал был до отказа набит скумбрией, поэтому естественно, как всегда в таких случаях на заднем мостике находилось много членов экипажа отдыхающих после вахты. Внезапно к удивлению парней из траловой вахты и членов экипажа пришедших посмотреть на богатый улов из открытого кутка трала появился громадный сивуч, которого обычно в народе называют морским львом. Я в это время находился среди зрителей этого невероятного зрелища, а Слава, прильнув к съёмочной кинокамере, издавал какие-то нечленораздельные звуки, и вдруг я услышал чётко произнесенную им фразу: “Вот бы кто-нибудь попробовал это чудовище согнать шваброй в море”. Он, по-моему, не успел ещё закончить фразу, а в руках у меня уже была швабра, и я орудовал ею возле морды чудовища. Потом он говорил мне, что просто ляпнул эту фразу, даже не надеясь на то, что кто-то его услышит, не говоря уж о том, что кто-то превратит эту фразу в реальное действие. Как правило, в ситуациях подобных той ситуации, которая возникла на палубе в тот день, я не размышлял ни секунды, а в результате в будущем кинофильме был зафиксирован острый сюжет, который так мечтал снять кинооператор будущего фильма. Честно говоря, ни в тот день, ни годы спустя, меня не посещала мысль о том, что мог сделать со мною этот морской гигант весом 300-350 килограмм, видимо понятие страха природой не было во мне запрограммировано, но в этом нет моей заслуги. Нажимаю на кнопки компьютера, печатая этот текст, а сам про себя с усмешкой думаю, можно подумать, что эту сцену специально придумал режиссер, а я оказался по его воле в нужном месте. Увы, сценарий режиссеру можно придумать, а засунуть живого сивуча в трал, в котором находится около 40 тонн скумбрии невозможно.
Два новых моих товарища, пробыли с нами на судне две недели, а спустя два месяца на судно стали приходить многим членам экипажа телеграммы примерно следующего содержания: “Вася, дорогой видели тебя по телевидению”. Но спустя время я узнал о том, что первый документальный фильм о работе экипажа камчатского БМРТ (БМРТ “Союз-4”), был показан по ЦТ, после чего со всех концов Союза приехали работать на наш флот многие сотни людей. Режиссёр фильма Валерий выполнил мою просьбу, после рейса он и оператор, пришли встречать меня после прибытия моего родного “корвета” в порт. Естественно у меня в каюте распили приходную бутылку водки, после чего они, наговорив мне кучу благодарностей за содействие съёмки фильма, торжественно вручили мне бобину с документальным фильмом – “Работа экипажа БМРТ “Союз-4” на промысле скумбрии у берегов Японии”. Один раз после возвращения домой, я показал фильм в семейном кругу, после чего фильм больше 30 лет лежал в моём архиве, и меня не тянуло его посмотреть ещё раз, хотя я переснял его на видеокассету. Фильм-память, о куске моей жизни которому в этом году исполнится 43 года, находится в моём компьютере, но меня и сегодня не тянет его посмотреть. Ведь я уже лет 15 знаю о том, что никого из командного состава экипажа (23 человека), с которым я работал в то время, когда был снят этот документальный фильм, нет в живых кроме меня! Кажется, я всё понимаю, но осознавать, что давно уже нет в живых одного из моих по жизни учителей и хорошего моего старшего товарища – старшего механика Виктора Андреевича Кузьмина, в фильме он проверяет работу механиков и мотористов в машинном отделении. Ведь именно он приложил немало усилий для того, чтобы начальство не мешало мне, занимался созданием на траулере нового технологического оборудования. А разве можно без боли в душе, видеть кадры, запечатлевшие моего доброго товарища, отличного капитана и рыбака, человека с большим юмором капитана Юру Еренкова. Есть в фильме кадры, которые мне особенно больно видеть. Вот мы стоим с начальником радиостанции траулера Толей Бровковым на верхнем мостике траулера и прощаемся с родными берегами, а вот он уже на капитанском часе в присутствии капитана Еренкова налаживает радиосвязь с командованием флота. Толя был моим самым лучшим другом из всех друзей, которые были у меня во времена моей работы на Камчатке, мы понимали с ним друг друга с полуслова! Это был, интеллигентный, талантливый, добрейший души человек и один из лучших радиоспециалистов флота. Можно было бы очень много рассказать об этих трёх моих товарищах и моём общении с ними. Но думаю, что очень много может сказать читателям тот факт, что рядом с ними, я провёл в тесном производственном и человеческом контакте три рейса, а это два года тесных человеческих отношений! Но трудно в нескольких предложениях, описать сколь в тесных отношениях я был с этими людьми. Ведь человек, живущий на берегу и имеющий хороших друзей, встречается с ними в месяц несколько раз, ну может 10 раз, а мои тесные общения с Кузьминым, Еренковым и Бровковым проходили в течение трёх рейсов ежедневно по несколько раз в день, причём очень часто в сложных ситуациях! Думаю, что читателю понятно, почему я не могу смотреть документальный фильм об одном из периодов моей жизни – очень бурной, напряжённой, наполненной до отказа событиями, большими и малыми проблемами, но очень счастливой жизни. Я в своих воспоминаниях вкратце упомянул о некоторых моментах своей жизни, в которые не совсем можно поверить (поэтому о многом, я умалчиваю), в этом фильме есть один факт, который подтверждает один из таких моментов. При желании читателя посмотреть фильм “Работа экипажа БМРТ “Союз-4” на промысле скумбрии у берегов Японии” (ноябрь 1971 год) и увидеть события, происходившие 43 года назад, нужно в верхней полоске Google скопировать и вставить ссылку:
//www.odnoklassniki.ru/video/16596339357/ после чего нажать на Enter/. Уверен, что с интересом посмотрят фильм моряки-рыбаки давно ушедшего времени и времени сегодняшнего. А может, кто-нибудь из родственников увидит в этом фильме дорогого ему человека, и для него этот фильм будет большим подарком. Жаль только, что время стёрло с плёнки звуковую дорожку, поэтому мне пришлось, как говориться на пупе, чтобы наложить на цифровую запись фильма музыку П.Мориа. Но кадры фильма таковы, что содержание фильма, отлично понимается без сопроводительного к нему текста.
Но если для меня тяжело смотреть документальный фильм, об истории создания которого я поведал, то есть большое количество интересных моментов в той моей жизни, проходившей на БМРТ, которые я, вспоминая, про себя улыбаюсь. Не говоря уж о том, что некоторые моменты, я вспоминаю с удовольствием, тем более с удовольствием вспоминаю большое количество людей, с которыми пришлось работать в море на БМРТ. Некоторые из них были уникальными, некоторые были уж очень оригинальными, но большинство из них были, как говорится трудягами, отличными специалистами, добрыми людьми и оставили след в моей памяти. Ещё в середине 60 годов, я впервые познакомился с творчеством писателя В.Конецкого, прочитав его книгу “Солёный лёд”. Он закончил в 1952 году Всшее воено-морское училище, служил на судах Аварийно-спасательной службы Северного флота, демобилизовавшись в должности капитана Малого рыболовного сейнера (МРС) учавствоал в пергоне каравана малых судов по Северному морскому пути из Петрозаводска в Петропавловск-Камчатский. В начале 60 годов был соавтором сценариев знаменитых в то время художественых фильмов, как “Полосатый рейс”, “Путь к причалу”, “Тридцать три”. Сначала 60 годов Конецкий совмещал работу в морском флоте с литературной деятельностью. Будучи капитаном дальнего плавания, он почти четверть века, работал на судах морского флота капитаном-наставником. Он явлется автором более 50 литературных произведений, которые на протяжении почти сорока лет печатались в различных журналах и издавались многичислеными тиражами в СССР и за рубежом. Такие его произведения, как Солённый лёд, Завтрашние заботы, Среди мифов и рифов, Моские сны были особено популярны у читателей и раскупались мгновено. А роман-странствие “За Доброй Надеждой” в 8 книгах, в основу которого легли личные впечатления писателя от работы на море, создавался писателем с 1969 по 2000 год. Уже через год после смерти писателя в 2002 году, вышло 7 томное полное собраниё его сочинений, что сделало его классиком русской литературы. Его рассказы и повести связаны в большей степеью с морской тематикой, имено он он возрадил и преобразил жанр морских путевых заметок, который был создан в конце позапрошлого века, знаменитым русским маринистом К.Станюковичем. В всех своих книгах, писатель обращает читателя к самым важным вопросам совремёной духовной действительности – осмысле жизни, о человеческой совести, о судьбе культуры и её влияния на человека. Конецкий любит своих героев – моряков, рассказывает о многих уникальных людях, которых он повстречал на судах флота, приводит в своих книгах большое количество комических ситуаций в которые попадают его реальные герои, что вызывает у читателя вызываю добрый смех. Сам писатель, неоднократно говорил: “Мы мало плачем, но самое главное это то, что мы мало в своей жизни смеёмся”. Однажды один из патриархов советских писателей К.Симонов, прочитав одну из книг цикла “За Доброй Надеждой” сказал о её содержании следующее: “Потрясающая вещь, давно так не смеялся”. На протяжении всей моей работы на БМРТ, у меня в каюте были все изданные книги Конецкого и публикации его новых произведений в журналах. Работая долгое время в отрыве от цивилизации, мне, конечно, не всегда удавалось заполучить его новые произведения, но я с удовольствием перечитывал его те книги, которые имелись у меня, причём не раз. Те читатели, которые хорошо знакомы с произведениями этого выдающегося советского – русского писателя понимают меня. Книги Конецкого можно перечитывать много раз и получать при этом большое удовольствие.
Конечно боле тридцати лет назад, я и не думал, о том, что придёт время, и я решусь написать свои воспоминания о своей работе на БМРТ. А сейчас, когда я решился это сделать, то оказалось, что память хранит до мелочей очень много интересных моментов из моей повседневной жизни, как на траулере, так и вне его и тех людей, которые меня на БМРТ в промысловых рейсах окружали. И.Безродный работал на БМРТ “Союз-4” матросом-обработчиком рыбы в заводе. Это был исключительно скромный и трудолюбивый человек и был очень уважаемым человеком среди членов экипажа траулера. Он болезненно переживал, когда тушка хека хорошего качества попадал в бункер отходов и постоянно доказывал всем, что голову от хека нужно оделять от туши не дисковым ножом, закрепленным на электродвигателе, а топориком. Он объяснял это тем, что не может видеть, как вместе с отрезанной головой, отрезается большая часть рыбьей тушки. Когда я узнал об этой, по моим понятиям бредовой идеи, то конечно естественно посмеялся. Увы, очень скоро об этом пожалел. Это случилось тогда, когда после разговора с ним, он принёс небольшую доску и небольшой, остро, едва ли не как бритва заточенный топорик. Когда он, положив доску возле бункера с рыбой, на специально сделанное им приспособление стал с невероятной скоростью (это нужно было видеть) стал отделять от тушек хека головы, то у меня от удивления, как говорится, полезли глаза на лоб! Ещё больше, я удивился, когда, взяв руки обезглавленную тушку хека, увидел, что голова тушки была отделена до миллиметра точно возле жабер рыбины. Ещё больше, я удивился тому, что проверив больше полсотни обезглавленных тушек, убедился в том, что все головы были отрезаны с идеальной точностью. Я мог сказать этому человеку только одно: – “То, что ты Игорь делаешь, это фантастика, но чтобы научить так людей работать, нужно для сотен людей открывать тренировочную секцию, но прежде, чем они добьются такого в работе автоматизма, они отсекут себе многие десятки пальцев”. Когда я узнал о том, что Безродный со времён ВОВ воспитывался в детском доме в одном из городов Урала, мне стала понятна, его рачительность в сбережении пищевых продуктов, тем более он сам рассказывал о том, что во время войны едва не умер с голода. Но была одна черта его характера, которую можно было бы занести в книгу рекордов Гинесса, ибо прожив к тому времени, о котором я повествую нпочти 40 лет, ни одного раза не покупал себе не только костюма или брюк, но даже рубашек и носков. В детдоме и армии, одеждой и питанием его обеспечивало государство, а после окончания армейской службы, он сразу стал работать на рыбопромысловом флоте и носил только спецодежду, которую ему выдавали на судах. Он ежегодно ездил в отпуск на материк, но никаких билетов никогда не покупал, как он сам мне рассказывал, он договарился с капитаном грузопассажирского судна и за бесплатный проезд до Владивостока и питание, делал на судне какую-нибудь чёрную работу, какой на судне всегда находится в избытке. От Владивостока до Урала, он добирался на крышах поездов, для такого “путешествия”, ему не нужны были ни чьи разрешения. С учётом того, что он в год делал почти два рейса на БМРТ и в среднем зарабатывал за рейс 3 тысячи рублей, можно было подумать, что у него на сберегательных книжках лежат многие десятки тысяч рублей. Увы, так мог только подумать человек, который не знал о том, что человек в спецодежде ездит на Урал в детский дом, где его однажды спасли от голодной смерти. Причем, отправляясь в дальнюю дорогу, он покупал пару десятков ручных часов, пару десятков свитеров, несколько переносных радиоприёмников, и даже джинсы. При этом он с любовью говорил мне о том, что это для его пацанов. А ещё мог сказать, что ему предстоит купить в этот свой приезд для детдомовских ребят несколько цветных телевизоров, ибо в детдоме только чёрно-белые телевизоры и неизвестно, когда будут цветные, а его пацаны ничем не хуже детей, чем дети современных буржуев (так он и говорил). Он часто, если на судне не было рыбы или на переходе траулера в новый район лова, приходил в завод и в туковарку и помогал моим слесарям и туковым машинистам перебирать какие-либо механизмы. А ко мне в каюту, если я был свободен (очень он был деликатным и неназойливым человеком), он приходил с просьбой дать ему что-нибудь почитать, а иногда просил сыграть с ним в шахматы, играл он в них очень хорошо. И конечно, если у нас было время, то мы очень много говорили на разные темы. Он был умным и очень красивым мужчиной, по нему, как говорится, сохли судовые женщины и едва ли не насильно тащили под венец. А он в таких случаях говорил: “Семья это, прежде всего дети, а у меня, их так 120 человек”! Вот такой жил был на свете русский мужик – Игорь Безродный, жизненные наши пути с ним естественно пришло время разошлись. Но я понимаю, что он прожил на свете уникальную человеческую жизнь и благодарен судьбе, что она познакомила меня с этим уникальным человеком.
Боцман Глеб Жмакин по своим человеческим качествам был полной противоположностью Безродному и по своему внешнему виду и по своему внутреннему содержанию. У него было две страсти, с утра до вечера форменным образом “вылизывать” палубное хозяйство и железо, которое именовалось штангой и гирями. Для хранения штанги, им был сварен из листового металла специальный ящик, который вызывал явное неудовольствие его прямого начальника старшего помощника капитана. Но если бы не было ещё небольшого помоста для занятий штангой, то может быть, начальник Жмакова смирился с тем безобразием, которое именовалось ящиком. Утром старпом обходил всё судно и раздавал “подарки” в виде словесного нагоняя, тем, кто этого заслуживал или кто попадался ему на его пути. Когда дело доходило до палубного хозяйства, то осмотр со стороны старпома был особенно придирчивым, но естественно придраться было не к чему, иначе старпом дал бы команду матросам отправить спортивные атрибуты боцмана за борт. Но Жмакин был для старпома, как боцман “подарком”, ибо такого боцмана, каким был он, нужно было ещё поискать, как говорится днём с огнём. Но пришло время, и я убедился в том, что эти абсолютно два разных человека были если не друзьями, то хорошими приятелям, ибо бывало и нередко, что по праздникам, выпивали в мастерской боцмана по рюмке другой водки. И это несмотря на то, что один обещал все спортивные атрибуты другого выбросить за борт, а его подчиненный, вполголоса говорил ему вслед о том, что если это произойдёт, то старпом улетит в океан вслед за ящиком и железом. Если в летнее время года океан был в полном штиле, а такое бывало очень часто в Ванкуверо-Орегонском районе промысла тем более возле Гавайских островов, Жмакин занимаясь своим боцманским делом, одновременно мог подойти к своему железу и несколько раз поднять штангу. На замечания старпома, что он занимается в рабочее время глупостями, следовал ответ: “Я начальник не курю, это вместо перекура, я занимаюсь глупостями”. А после рабочего дня, Жмакин полностью окунался в свою “железную” стихию, причём он, нужно сказать был в этой своей стихии великим “артистом”. Дело в том, что там, где он таскал своё железо, всегда собиралось большое количество свободных от вахты членов экипажа, для того, чтобы посмотреть на то, что делает со штангой судовой супермен. А посмотреть было на что, посмотреть можно было на самого боцмана и на те килограммы железа, которые он поднимал. Я, в своей жизни занимаясь тяжёлой атлетикой, видел многих штангистов, которые имели уникальные фигуры. Но такой фигуры и таких рельефных мышц, какие были у этого человека, не встречал. Его фигура казалась мне сплетенной из металлических жгутов, а когда он поднимал штангу, то у меня возникало впечатление, что передо мной находится человек, скроенный из железа, столь мощными и рельефными были его мышцы, по которым можно было изучать анатомию человеческого тела! Но мышцы форменным образом сделанные из “железа” ещё не давали возможности прочувствовать феноменальные физические возможности этого уникального человека. Я, занимаясь серьёзно в юности штангой, мог 100 килограмм выжать от груди 2-3 раза, но когда Жмакин проделывал это 8-10 раз, то у меня просто не было слов, а публика, с изумлением смотревшая на этого человека-супермена, естественно приходила в экстаз. Но когда он на моих глазах легко выжимал от груди 140-145 килограмм, имея собственный вес 83-85 килограмм, то я хорошо понимал, что мир потерял великого штангиста. Не говоря уж о том, что проверить, сколько он мог в действительности выжать и тем более, какой вес штанги он мог толкнуть, не представлялось возможности, ибо больше не было к его штанге металлических блинов. Но я хорошо понимал, что его результаты намного превышают нормы мастера спорта в среднем весе. Я, в своё время, держа двухпудовую гирю за ручку в положении которое называется поставить гирю на попа, мог отжать её до 15 раз. Но когда, я увидел, как Жмакин, двухпудовой гирей несколько раз перекрестился (что вызывало у зрителей дикий восторг), то подумал о том, что я зря занимался штангой, ибо я хоть бы 100 лет ею занимался, но природа не дала мне таких физических возможностей для совершенства своего тела какие были у Жмакина. Когда я, однажды сказал Глебу о том, что попади он в руки к хорошему тренеру, то он мог бы стать не только чемпионом мира, но и Олимпийских игр (причём говорил это совершено серьёзно), то он, махнув рукой с пренебрежением и презрением, о чём явно свидетельствовало выражение его лица, сказал коротко: “Пускай они здесь появятся, я сам сделаю из них олимпийских чемпионов, когда у меня будет внук, то я сам сделаю его олимпийским чемпионом”. Во время работы экипажа в районе Гавайских островов, многие парни в ночное время ловили голубых акул (среди них, часто был и я) 1,5-2 метра величиной. Это было, конечно интересное занятие, с плавников акулы варили отличную уху, с хребта акулы делали трости, а челюсть акулы была самым интересным трофеем, одна такая челюсть и сегодня украшает мою коллекцию морских артефактов. Жмакин этим делом не занимался, считая его несерьёзным занятием и ниже своего достоинства, считая, что ночью нужно спать, а вот он днём в обеденный перерыв занимался ловлей тунцов. В этом деле его поощрял его прямой начальник старпом, дело в том, что пойманные Жмакиным тунцы, немедленно отправлялись на судовой камбуз и во время вечернего чая, команда траулера с удовольствием ела жареного тунца, этого деликатеса хватало всем, ибо каждый тунец, пойманный Жмакиным, весил 20-40 килограмм. Специально особо поджаренные ломти тунца, конечно, предварительно доставлялись в каюту старшего помощника капитана. Ловлей тунца, Жмаков занимался в то время, когда была произведена выборка трала, и судно делало заход для того, что вновь поставить трал, или совершало краткий переход в поисках косяка пристипомы. Ловля производилась им со слипа траулера, он выбрасывал в океан капроновый фал длиной 50-60 метров, на конце которого прикрепленная тунцеловная снасть, на гаке которого цеплялась небольшая рыбка красноглазка. Снасть привязывалась Жмакиным к какому-нибудь металлическому выступу, благо, что на промысловой палубе их было предостаточно, а он ждал момента, когда фал натянется. Увидев, что фал натянулся, Жмакин широко расставлял свои “железобетонные ноги”, как бы врастая в палубу, наматывал на руку фал и начинал самым натуральным образом бороться с тунцом. Хорошо если тунец был весом 20-25 килограмм, в этом случае приложив свои недюжинные силы, успешно вытаскивал тунца на палубу, при этом, достаточно измотав его тем, что подтягивал тунца к слипу, а потом отпускал фал, давая тунцу возможность резвиться, и тем самым его выматывая. В случае если тунец был весом в 40 килограмм, к концу схватки с ним, даже Жмакин, оказывался обессиленным, но нужно было видеть, каким он был гордым и счастливым, когда тунец на палубе выделывал разные выкрутасы. Нужно отметить, что прежде чем начать вытаскивать тунца с океана, Жмакин наматывал капроновый фал на руку, отвязав предварительно его конец от того места, к которому он был привязан. И это однажды, едва ли не привело к трагедии. Дело в том, что тунец, может набрать скорость до 70 километров в час, причём он может иметь вес и 200, и 300 килограмм, а отдельные экземпляры достигают 500-600 килограмм! И вот однажды, кода я находился в туковарке, мне пришлось услышать едва ли ни крик вахтенного штурмана: “Внимание членов экипажа, человек за бортом”. Когда я выскочил на верхнюю палубу, то третий штурман уже начинал подготовку к спуску на воду бота, обычно это делает на траулере боцман. Но оказалось, что за бортом находится боцман, матросы траловой вахты рассказали о том, что боцман с криком, как пуля проскользнул по слипу и исчез в океане! У капитана траулера Крапивина, было белое лицо, и дрожали руки, естественно, что спасательную операцию возглавил начальник и приятель боцмана. Бот моментально был спущен на воду, в последний момент в него успел впрыгнуть и я. Приближаясь к Жмакину, мы видели, что голова его то появляется на поверхности, то исчезает, было ясно, что боцмана в океан утащил тунец, но не было ясно, почему Жмакин удаляется от траулера. Всё стало ясно, когда мы втащили его в бот и увидели, что на его руке намотан конец фала. А ещё более всё прояснилось, когда он едва пять не вылетел, теперь уже за борт бота, который стал удаляться от траулера, с довольно приличной скоростью. В боте было 7-8 человек, и с их горла раздался дружный смех, ибо стало понятно, тунец тащил за собой бот в океан. Естественно, попыток втащить тунца в бот, мы не делали, закрепили фал на боте, подошли к слипу, нам подали конец ещё одного фала, который был привязан к тросу лебёдки, остальное уже было делом нескольких минут. В результате, к изумлению едва ли не всех членов экипажа, на палубе лежал, вздрагивая, тунец весом в 140-150 килограмм. А ведь капитан Крапивин не зря бледнел, когда головы Жмакина не было видно на поверхности, то в это время тунец затаскивал Жмакина под воду. А ведь в это время началось волнение океана, а уже полчаса после того, как тунец, лежал уже на палубе траулера, волнение океана достигло 3 баллов. Будь боцман ещё на привязи у тунца, обнаружить его в океане, было делом безнадёжным! Естественно наш герой, больше ни разу не испытывал свою судьбу, ибо капитан объявил ему в приказе выговор по судну и в этом же приказе предупредил о списании с траулера при повторении подобного хулиганства. Жмакин продолжал, как всегда с большим рвением выполнять свои обязанности боцмана, поднимать штангу, гири и выдерживать натиск старпома, в вопросе выкидывания за борт знаменитого ящика боцмана со штангой и гирями. Я отлично помню Глеба и его феноменальные физические данные, как помню его добрую улыбку и готовность всегда оказать помощь во всех вопросах любому члену экипажа траулера. Ведь он считал себя не только профессором по поднятию железа, но и знатоком многих земных дел и, причём любой совет выдавал на удивление со знанием дела, не зря он в юности окончил юридический техникум. В то время, о котором в данном случае я поведал, ему было 36 лет, и я надеюсь, что он благодаря своим физическим данным ещё живёт на белом свете, несмотря на то, что прошло с тех пор, прошло 45 лет. Но я знаю и о том, что он так же, как и Безродный, не задумывался о том, что в его лице живёт ярко выраженный представитель русского народа, ведь именно ум, физическая сила и доброта характеризует этот народ!
Я, когда написал о двух людях из моей прошлой жизни и, прокрутив колёсико мышки, увидел, что описаие заняло больше 4 страниц, подумал о слудющем – если написать обо всех людях, которые сохранила моя память и которые были столь уникальны, какими был Безродный и Жмакин то это будет ещё страниц 150-170 текста. Там были бы описания тех личностей, которые обязательно понравились бы читателям, но для этого нужно писать другую публикацию, может спустя время, я на это отважусь. А пока закончу эту тему, кратким описанием личности и случая, в котором личность (о которой хочу поведать) сыграла большую роль в том, что в живых и не покалеченными остались больше двух десятков человек. Личностью этой был один из первых капитанов дальнего плавания УОР Олег Титович Войтенков. Этот человек, по моему сегодняшнему мнению обладал уникальными способностями провидца, в этом я убеждался много раз, общаясь с ним в течение полугода на БМРТ “Союз-4”, в том рейсе, в котором снимался документальный фильм о нашем судне. Траулер находился возле южных берегов Японии, Была середина декабря, но было тепло и ярко светило солнце, не было никаких намёков на то, что будет плохая погода.
Экипаж, в ожидании перегруза рыбной продукции отдыхал, вахту несли только штурманская и механическая службы. В районе промысла находилось пассажирское судно “Мария Ульянова”, прибывшее для замены нескольких экипажей приморских плавбаз. Естественно, многие члены нашего траулера, выразили желание посетить пассажирский лайнер, тем более, что он доставил нашему экипажу почту с Петропавловска. Капитаном Еренковым было принято решение, отправить членов экипажа на пассажирское судно в два этапа. Отправкой людей на боте, как обычно в таких случаях командовал старший помощник капитана. В этом рейсе эти обязанности старшего капитана выполнял Войтенков, не буду называть причин, по которым он на год был лишён права быть на БМРТ капитаном, тем более, он давно ушёл из жизни. По судовой трансляции было сделано объявление о том, что члены экипажа, отъезжающие на пассажирское судно “Мария Ульянова” должны занять места в боте. Бот, как ему и было положено, висел на лопарях – тросах прикрепленных к боту, которые проходят сквозь балки и идут к лебёдке при помощи, которой бот спускается на воду. И после прозвучавшей команды, он моментально был заполнен людьми. Олег Титович, как всегда одетый в отутюженную форму и как, всегда имея невозмутимое лицо, медленно прогуливался по верхней палубе и не давал команды боцману спускать бот. Прошло 5, потом 10 минут, а команды майнать бот не было, с него стали раздаваться возмущенные крики, на что Войтенков не меняя, выражения лица громко провозгласил: “Согласно правилам пребывания судов в море, бот должен спускаться на воду без людей”. В ответ на эти его слова, с бота раздались уже не отдельные выкрики возмущения, а раздался гул, который свидетельствовал о большом возмущении, “новыми” правилами сидевших в нём членов экипажа. На шум, раздававшийся с бота, из штурманской рубки вышел капитан Еренков, и громко сказал: “Олег Титыч, не валяй дурака, майнай бот”. А в ответ прозвучало: “Ваше право капитана отдать приказ о спуске бота”. Войтенков помолчал, видимо не хотел говорить при людях фразу, которую всё же произнёс: “Тогда сами давайте команду о спуске бота, но если он рухнет с людьми в воду, то вам и отвечать”. Услышав эту тираду Войтенкова, Еренков сказал: “Тьфу” и ушёл в штурманскую рубку. И бот таки рухнул в воду, ибо лопнули лопаря, на которых он держался. Но рухнул он без людей, ибо старпом ушёл в каюту, сказав, что бот будет спущен на воду, только после того, как люди его покинут, и спустятся в бот по трапу, когда он будет на воде, членам экипаж уж очень хотелось посетить пассажирский лайнер и они покинули бот!
Я присутствовал при этой жуткой сцене и хорошо помню мощный глухой звук ударившегося о воду бота, изумлённый многолосный вскрик нескольких десятков людей и минутную тишину, наступившую после этого невероятного события. А Олег Титович продолжая сохранять невозмутимое лицо, махнув рукой и сказав одну утвердительно свою любимую фразу: “Вот и вся хрень (последнее слово было иное, более выразительное) ушёл в свою каюту”. Бот упал верх дном, в него хотели сесть 22 человека, может после этого падения, удалось бы вытащить из воды несколько покалеченных, но живых людей. Но в основном, все люди, находившиеся в боте, скорее всего, погибли бы. Решение высадить людей с бота, Войтенков спустя время, лично мне объяснил очень кратко следующим образом: “За 10 минут до того, как я сказал всем покинуть бот, у меня перед глазами возникла картинка отделяющегося от балок бота с находившимися в нйм людьми, поэтому, я так долго думал, прежде чем принять решение высадить людей с бота”! Я был в очень хороших и доверительных отношениях с Олегом Титовичем, несмотря на то, что он был старше меня на 12 лет, мы были с ним на ты, причём он сам определил эту форму общения. Мы часто пили с ним кофе в моей или его каюте, иногда он приходил ко мне в мою мастерскую, опять же для того, чтобы выпить чашку, другую кофе. Он был умнейшим человеком, его эрудиция и познания были очень обширны, и в этом не было ничего удивительного, ибо однажды после рейса побывав у него дома, я увидел комнату, четыре стены которой были обустроены стеллажами, на которых было около 9 тысяч книг! Интересной и жёстокой у него была судьба, его отец, будучи адъютантом, у знаменитого маршала В.Блюхера был расстрелян, мать погибла в лагерях, а он был воспитан бабушкой. Олег Титович Войтенков принадлежит к тем людям, образы которых нередко я вспоминаю, при этом, сожалея, что жизнь не повернуть вспять и нельзя с тем же Войтенковым выпить кофе и о многом, о многом поговорить. А вечером того злополучного дня, командный состав траулера, пришедший, как обычно пить вечерний чай в кают-компанию, был взбудоражен тем, что произошло и что могло бы произойти, если бы бот упал в воду с людьми. Естественно вечернее чаепитие в кают-компании проходило в гнетущей тишине, которую нарушил тот же Олег Титович, который зашёл в кают-компанию, поставил на стол три бутылки водки и положил несколько палок сухой колбасы, после чего, как всегда с невозмутимым видом сказал: “Те, которые родились сегодня во второй раз на свет – принесли”! Думаю, что не нужно объяснять читателю, как прошёл в кают-компании вечер злополучного дня.
Упомянув “чаепитие” в кают-компании вечером того злополучного дня, дня, не могу кратко не уделить внимание этому месту на траулере, которое для людей, надолго связавших свою судьбу с морем, являлось местом, в котором они сбрасывали с себя “оковы” напряжения трудовых будничных дней. С давних пор в моей домашней библиотеке есть 6 томов полного собрания сочинений, самого знаменитого в России писателя мариниста конца позапрошлого века К.Станюковича. Это собрание сочинений было издано в 1959 году, является библиографической редкостью и вряд ли оно в ближайшие годы будет переиздано. Писатель в юности окончил Морской кадетский корпус и три года после его окончания проплавал на различных военных судах в акватории Тихого океана. В результате, выйдя в звании лейтенанта в отставку, он, посвятив себя писательскому делу, написал очень много интересных повестей и рассказов, посвященных морской тематике и людях служивших на парусном флоте России. Люди моего поколения помнят кинофильмы шедшие на экранах страны в пятидесятых годах прошлого века, созданные по мотивам рассказов Станюковича – “В дальнем плавании”, “Максимка”, “Матрос Чижик”. А лет пять назад, я случайно посмотрел по телевизору кинофильм “Пассажирка”, сценарий которого был создан, также по мотиву повести Станюковича, думаю, что ещё не раз сценаристы будут писать сценарии по мотивам его рассказов и повестей. Более пятидесяти лет назад, мною была прочитана повесть писателя “Вокруг света на Коршуне”, на протяжении последних пару десятков лет, я неоднократно её перечитывал. Уж слишком в этой повести талантливо написано о Тихом океане и портах расположенных на его побережье, характеры людей служивших на военном флоте России. Но конечно, читая в этой повести о кают-компании в которой проводили своё свободное время моряки парусного флота, я пришёл к выводу, что ничего за 100 лет прошедших с тех времён не изменилось. Так же, как и в моё время, кают-компания была отдушиной для моряков в их довольно трудной морской жизни, как в те далёкие времена, также моряки вели постоянные обмены мнениями о жизни, международных событиях, о женщинах и также травили анекдоты. Всё в кают-компании моих времён и прошлых было одинаковым, за исключением того, что не было в те времена в ней ни телевизора, ни кинопроектора. Кают-компания в моё время была тем местом, в котором человек чувствовал себя как дома, не говоря уж о том, что постоянно раздававшийся в ней здоровый смех ней свидетельствовал о том, что в ней находятся жизнерадостные и уверенные в себе люди. Причём могли смеяться над любым, кто в ней присутствовал, в том числе и над старшим механиком и капитаном.
Особенно громовой смех, раздавался в кают-компании после окончания игры в домино. Читатель может сказать – какой-там громкий смех может быть при игре в домино. Но тут подходит выражение – “Это не то, что Вы думаете”. Называлась эта игра в домино не “Козёл”, а ЧЧВ, аббревиатура расшифровывалась – человек, человеку волк. Игра происходил до тех пор, пока четыре стороны одной косточки с которой начиналась игра, не были забиты, причём игра могла прекратиться по прошествии несколько минут, если кто-то набирал 125 очков. После чего естественно раздавался смех, за стол садилась очередная жертва, и опять раздавался смех. Не смеяться было невозможно, ибо проигравший участник игры, обязан был залезть под стол и 10-15 раз повторять фразу – “Я жертва очеловеченных волков”, или “Меня родная мама родила без мозгов”! Уже после второго повторения одной из этих фраз, присутствующие начинали смеяться, в середине этой декламации, в кают-компании едва ли не всё сотрясалось от смеха. Но был в этих играх один интересный момент. Для капитана и старшего механика эта игра была проблематичной, мне например, трудно было себе представить, чтобы старший механик, играя в компании в которой были его подчиненные электромеханик, и третий механик, залез бы под стол и там, как говорится, “кукарекал”. Не могли себе этого представить и другие парни. Поэтому для старшего механика и капитана существовал вид индульгенции, который заключался в том, что проигравший капитан или старший механик, выставлял победителям из своей заначки бутылку водки или виски! Водка в рейсе на БМРТ ценилась на вес золота Меня и сегодня душит смех, когда я вспоминаю многие те игры. Но в конце 70 годов, на судах стали играть ещё в одну игру, которая не имела названия, но если капитаны и старшие механики, нередко рисковали и брали кости домино в руки чтобы сыграть партию в ЧЧВ, то в эту игру ни один капитан или старший механик не играл. Игра заключалась в том, что косточка домино, ложилась ребром на край стола, и желающий испытать судьбу, должен был носом продвинуть её по всему периметру стола. Стол был длиной примерно 6 метров длиной и 1,5 метра шириной. Правила игры были для игравших трёх человек очень простыми – каждый из игравших двигал носом по столу косточку домино, если косточка падала, то он лез под стол и произносил заклинание. В этой игре, также действовало правил индульгенции. Думаю, что читатель может себе представить, какой гомерический смех стоял в кают-компании если косточка домино у одного из участников игры падала и он медленно и членораздельно сидя под столом, 10 раз произносил фразу: “Я идиот, почему я не послушал маму и играл в эту идиотскую игру”. Если эта фраза произносилась не чётко, то сидящий под столом игрок, по требованию участников игры повторял её ещё раз. Конечно читатель, прочитав моё описание игр, которые не входят в перечень интеллектуальных игр, может сказать – “Идиотизм какой-то, взрослые люди, а занимались, чёрт знает чем”. По этому поводу могу сказать одно – один раз поработать в море на БМРТ 5-6 месяцев и можно понять, любое действо, вызывавшее смех на протяжении длинных и трудных рейсов, было благом для людей, работавших на рыболовных траулерах. Древняя игра шеш-беш не является интеллектуальной, а в неё играют многие миллионы людей, кстати, на рыболовных траулерах эта игра была очень популярной. Игра в забивание козла тоже не относится к интеллектуальным играм, но в неё играют многие миллионы людей, а в Петербурге, с 1999 года существует Федерация домино и проводится по этой игре чемпионат города! Не является интеллектуальной игрой и игра в подкидного дурака, но по ней регулярно проводятся чемпионаты России и даже чемпионаты мира с призовым фондом в 25 тысяч долларов. В одном из таких чемпионатов приняли участие неоднократный чемпион мира по шахматам А.Карпов и бывший президент Республики Калмыкии президент Международной федерации по шахматам К.Илюмжинов! Не является секретом, и тот факт, что очень часто люди играют в шеш-беш, в забивание козла и в подкидного дурака на деньги. А те игры, в которые играли моряки-рыбаки в кают-компаниях БМРТ, были просто шалостями и забавами очень серьёзных мужиков и помогали им снять стресс, который постоянно сопутствовал им в очень жёсткой на протяжении почти полугода их жизни и работе.
Ещё несколько фрагментов из моей морской Одиссеи.
29 апреля 1972 года технический совет Камчатрыбпрома рассмотрев опыт экипажа БМРТ “Союз-4” на своём заседании принял решение об оборудовании на 10 БМРТ Океанрыбфлота технологического оборудования сделанного по образцу оборудования сделанного в заводе БМРТ “Союз-4”. Вот передо мной лежат 4 листа копий протокола заседания технического совета. На этом заседании в присутствии начальника Камчатрыбпрома В.Бирюкова были все начальники отделов Камчатрыбпрома, руководство центрального научно-технического бюро (ЦПКТБ), техническое руководство Океанрыбфлота во главе с главным инженером Ю.Бородиным. Все эмоции связанные с этим решением и оценку руководства флота по поводу сделанного мною на БМРТ создания новых технологических линий в заводе “Союз-4” излагать не буду. Ведь я просто сделал то, считал нужным для дела и получил от этого массу положительных эмоций, это для меня было главным, позволило поверить в себя и в дальнейшем несколько раз в жизни, делать подобные дела, которые были сделаны на моём любимом траулере.
Но всё рано или поздно всё заканчивается, пришёл день, когда меня лишили любимого дела, причем, не спрашивая, хочу ли я с этим делом расстаться. Но для того, чтобы понять, что было причиной расстаться мне с моим любимым делом, нужно остановиться на одном вопросе. И заключается этот вопрос в следующем – читатель, читающий, мои воспоминания может мысленно спросить у меня, о том был ли я, членом коммунистической партии. Могу, не кривляясь ответить, что да, я был членом КПСС. Причём, кандидатом в члены в партию, я вступил, работая токарем на заводе, когда мне было немногим более 18 лет. Я, был сыном своего времени, как и для многих моих ровесников, с детских лет слова – революция, ВЧК, комиссар, контрреволюционер, были для меня магическими словами. Однажды, к моему станку, подошел мастер цеха, в котором, я, работал. Он, нужно сказать, был членом партии, со времен ленинского призыва – 1924 года, разговор происходил в начале 1958 года. После, непродолжительного разговора, он, сказал мне: “Ты молодой, умный парень, отличный рабочий, почему бы тебе не вступить в партию”. Я, конечно, опешил от его слов, и стал лепетать, что-то про молодость, и тому подобное. Его ответ был кратким: “А, что, когда окончишь институт, и карьеру надо будет делать, будешь вступать”, и я, задумался над его словами и запомнил их надолго. Запомнил, и когда на моих глазах, человек стремился в возрасте 35 лет вступать в партию, относился к нему с недоверием. А я кандидатом в члены партии я стал в мае 1958 года.
За время пребывания в КПСС, я, не сделал ни одного недостойного поступка, который бы позорил меня, как человека и коммуниста. Я, знал многие сотни моих ровесников – капитанов, механиков, прорабов, ведущих специалистов заводов, квалифицированных рабочих. Все они самозабвенно отдавали свои силы, и знания работе, не говоря уж о том, что практически все они, состояли в КПСС. Я, думаю, что из 20 миллионов членов партии, миллионов пятнадцать, были порядочнейшими людьми и отдавали все свои знания и силы любимому делу и своей стране. Честно говоря, могу сказать одно – эти люди, были цветом страны, каждый из них отдавал государству, полностью самого себя. Из тех, кого я знал, практически никого нет в живых, слишком напряженная, и жесткая у них была жизнь. Находясь в партии, мы чувствовали себя людьми, причастными, к делам, того производства, на котором работали, и к делам всей страны. Мне, и моим ровесникам, которые были, как и я, коммунистами не за, что краснеть, и стыдиться. Тем более не за что было краснеть и стыдиться тем людям, которые в годы ВОВ были коммунистами, или, идя в бой, писали в заявлении о принятии в партию слова – “Хочу сражаться с врагом, будучи коммунистом”. Обычно перед боем людей принимали в партию, а после боя большинство из них уже не было в живых, За годы ВОВ потери коммунистов составили 7 296 248 человек! Мы были коммунистами, но, прежде всего, мы, делали дела. Ведь, практически все прорабы строек, начальники цехов заводов, ведущие специалисты предприятий, ученые, руководители всех строек, были коммунистами. Это под руководством, руководителей – коммунистов, было построено все то, что больше двадцати лет с неистовой жадностью присваивают себе совремённые “демократы” в России и в Украине, при этом проклиная нас коммунистов. Но, к сожалению, многие рядовые коммунисты, в том числе и я, были свидетелями того, как партийные руководители, директора предприятий, на наших глазах превратились в гешефтмахеров (тёмных дельцов)! Не стыдно мне, и многим моим ровесникам за наше пребывание, в коммунистической партии, но для нас, пребывание в партии закончилось трагедией. Откуда мы могли знать, что уже к концу семидесятых годов, верхушка партии, в центре и на местах разложилась, и имела другие интересы, нежели мы – рядовые коммунисты. Откуда мы, могли предвидеть, что через пять – семь лет, верхушка партии, превратившаяся в партейную мафию, предаст нас, будет активно участвовать в развале Великой страны. В той части моих воспоминаний, в которых я коснусь о своей работе после пребывания на Камчатке и работе на рыбопромысловом флоте, я уделю небольшое внимание тому, как лично столкнулся с гешефтмахерами-руководителями и представителями партийной мафии, которая на словах провозглашали красивые лозунги, а на деле сама покрывала коррупцию и коррупционеров.
В Советском Союзе, на всех крупных предприятиях, во всех крупных промышленных объединениях и институтах, флотах Министерства морского и Рыбного хозяйства, крупных стройках, существовали парткомы. Я в основном работал в тех организациях, в которых существовали парткомы и могу утверждать, что партийные комитеты играли огромную роль во всех вопросах жизнедеятельности предприятий. В парткомы избирались наиболее достойные представители предприятия – ведущие специалисты и наилучшие рабочие. Не был исключением и партком Океанрыбфлота, в который входили коммунисты, представлявшие почти двухтысячный отряд флотских коммунистов. Однажды под вечер, незадолго до моего ухода в очередной рейс, у меня дома раздался телефонный звонок телефона. Подняв телефонную трубку, я узнал о том, что на следующий день, я должен прийти к секретарю парткома флота, сообщение меня не смутило, ибо я не чувствовал за собой грехов, поэтому долго не раздумывая решил – утром пойду и всё узнаю. Утром меня тепло принял секретарь парткома, спросил о делах, о моём настроении перед уходом в рейс, кратко рассказал о перспективах работы флота и том, что в связи с увеличение количества новых судов, на флоте крайне не хватает толковых и грамотных специалистов. А потом внезапно огорошил меня, сказав, что партком принял решение предложить Областному комитету партии утвердить нескольких специалистов флота в должности первого помощника капитана (замполита) и что в числе этих кандидатур есть и моя фамилия. Сказав об этом, секретарь парткома, замолчал и при этом пристально на меня смотрел, ожидая естественно от меня моего мнения. Услыхав от меня, что я очень люблю свою работу и категорически не желаю её менять, ни на какую другую, в том числе и на должность первого помощника капитана. А ещё, я сказал секретарю парткома, что привык заниматься делом, а моя работа, это то дело, которое доставляет мне большое удовольствие. Естественно, я не сказал секретарю парткома о том, что у меня, как у механика технологического оборудования, заработная плата точно, такая как у первого помошника капитана, и зачем мне, как говорится менять шило, на мыло. Выслушав мою “пламенную” речь. Секретарь парткома рассмеялся и сказал мне следующее: “Я предвидел твой ответ, но, во-первых, будет очень много серьёзных дел, ведь ты будешь отвечать за работу всего экипажа, тем более большая ответственность у тебя будет за достойное пребывание экипажа за границей. А во-вторых, уже несколько лет в действии решение парткома – людей не знающих одну из флотских специальностей и специфики работы на флоте на эту должность не брать. А, кроме того, есть партийная дисциплина, меня в своё время никто не спрашивал о том, хочу ли я быть секретарём парткома и тебе, как говорится, нужно взять под козырёк и сказать – есть. Кому как не тебе работать в этой трудной должности, если всё на судне хорошо, считается, что заслуга в этом первого помощника, а если всё плохо, то все шишки валятся на его голову”. В конце разговора он сказал мне почти дословно: “Сегодня ты один из лучших механиков флота, я уверен в том, что очень скоро, в твоём лице флот будет иметь отличного первого помощника капитана. У тебя большой опыт работы с людьми, в том числе и армейский, ты будешь получать моральное удовлетворение от этой работы не меньше, а больше чем от работы механика”.
Ростислава Всеволодовича Бичука, уважали на флоте все, ибо, во-первых, он был на флоте своим. До избрания секретарём парткома Океанрыбфлота, он работал старшим механиком на судах Управления тралового флота, потом первым помощником капитана на плавбазах этого флота. Он был принципиален и справедлив при решении любых вопросов, но был достаточно жёстким по отношению к тем флотским начальникам всех рангов, которые злоупотребляли спиртным или нерадиво относились к своим служебным обязанностям. Лично для меня, он очень скоро стал образом партийного руководителя, и я по сей день считаю его одним из своих учителей, ибо очень многое от него перенял и многому у него научился. Пройдя собеседование у второго секретаря камчатского обкома КПСС, окончив курсы шифровальщиков и став работать в должности первого помощника капитана, я очень скоро убедился в правоте секретаря парткома в том, что уж очень много дел больших и маленьких входило в мои обязанности.
Не прошло и недели после моего утверждения в должности первого помощника капитана на бюро обкома партии, как я срочно, был отправлен в рейс на БМРТ “Штурман Елагин” уже в новой для меня должности. Капитаном на этом судне был знаменитый на Камчатке капитан, кавалер орденов Ленина и Трудового Красного знамени Анатолий Иванович Беляев. При первой нашнй встречи, мы долго с ним разговаривали, он много расспрашивал меня о моей жизни, уточнял детали моей авантюрной, как он сказал работы по освобождению винта БМРТ “Союз-4” от кутка трала, сказав при этом, будь он на месте капитана Кандыбы, не позволили бы мне рисковать жизнью. Нужно отметить, что уже в том нашем первом с ним разговоре, между нами установился незримый дружественный контакт, что в человеческих отношениях бывает не очень часто при первой встрече двух людей. По всей видимости, этот контакт наступил после того, как выяснилось, что он, как и я, является большим почитателем книг – Д.Лондона, И.Бунина, К.Станюковича, Э.Ремарка и К.Симонова. Но по отдельным высказываниям Беляева, я понял, что он очень жёсткий, нетерпимый и даже довольно грубоватый человек. Уже в процессе дальнейшего нашего с ним общения и совместной работы, я увидел, что его жосткость и грубость проявлялись в основном по отношению к тем членам экипажа, которые как он считал, не выполняли должным образом своих служебных обязанностей. Иногда он, как говорится, в отношениях с людьми перегибал палку, о чём потом сожалел и говорил мне об этом. Но видимо люди видели в нём его главные качества – невероятную работоспособность, полную отдачу делу которым он занимался, часто в ущерб для себя, о чём я в дальнейшем приведу несколько фактов это подтверждающих. А в конце нашего первого с ним разговора, он сказал, примерно следующее: “Я знаю, что ты был отличным механцом, но ты отвечал только за свою работу, а сейчас тебе придётся отвечать за всё, что происходит на судне, в том числе и за меня. Ну а меня на судне во время рейса фактически нет, я всё время на мостике, так что давай бери правление всеми делами на судне, я вмешиваться в твои дела не буду, у меня своих дел хватит”. И он действительно предоставил мне полную свободу действий
Весну и лето 1973 года экипаж БМРТ “Штурман Елагин” работал на промысле престипомы в районе Гавайских островов. Я ранее поведал о трудностях работы в том райне Тихого океана. Так вот капитан Беляев в столь сложной промысловой обстановке не доверял ни одному штурману руководить тралениями пристипомы, находился в штурманской рубке с пяти утра до выемки последнего в этот день трала! А однажды, когда я появился в штурманской рубке, он, будучи в хорошем настроении обращаясь ко мне шутливо произнёс: “Ты думаешь, почему я здесь с утра до вечера торчу, не догадываешься, а чтобы ты не имел возможностей ещё раз проявить своё геройство”. Я не помню дня, чтобы в том рейсе, на борту судна не было бы, как минимум 40-50 тонн рыбы. А таких дней было за рейс 120-125, и все эти дни Беляев фактически сам ловил пристипому. И ещё вспоминая его в те звёздные для него часы жизни, думаю о том, сколь неимоверно был этот с виду тщедушный человек работоспособен, силён духом и осознанием свой ответственности за то дело, за которое он отвечал. В результате за рейс было выловлено 69 тысячи центнеров пристипомы и выпущено мороженой продукции 20,5 тысяч центнеров, прибыль составила свыше миллиона рублей. Эти результаты позволили экипажу, по итогам рейса занять первое место не только в УОР, но и в Дальрыбе. Никто из капитанов десятков судов Дальнего Востока, работавших в этом раёоне, даже близко не подошел к результату достигнутого Беляевым. Но мороженой продукции можно было выпустить в два раз больше, если бы это позволяла сделать мощность морозильных камер. А так, очень часто работу завода приходилось приостанавливать, ибо при выходе из морозильных камер, рыба была недостаточно заморожена в соответствии с требуемыми стандартами, или как говоли моряки была живой. Поэтому почти две трети вловленой пищевой рыбы пошли в барабаны ВСА для выпуска муки и рыбъго жира.
В середине рейса произошла два раза остановка тукового отделения завода. В первый раз это произошло по причине выхода из строя трёхскальчатого насоса, который создаёт давление в 300 атмосфер в системе пресса для того, чтоб давить свареную рыбу, в результате чего получается мука и рыбий жир. Узнав об этом, я как говорят моряки упал в робу и занялся ремонтом этого насоса, с учётом того, что механик технологического оборудования был или неопытен, или был элементарным лодырем. А по видиму, в нём сочетались оба этих качества, но если первое качество, простительно, то для второго прощения нет и быть не может. Ведь заработать большие деньги, является естественным желанием, но при этом нужно сознавать, что нужно овечать и за свою работу, а иначе, не нужно ходить в море, ибо за тебя никто работу выполнять не будет. А в данном случае, работу этого механика выполнил я. Когда я разобрал насос, то выяснилось, что у механика нет нужных медных прокладок, именно поэтому насос перестал создавать в системе нужное давление. Пришлось мне отправиться на другое судно, чтобы заполучить прокладки для насоса. А в результате в течение 9-10 часов, пресс не давил свареную рыбу, а итогом халатного отношения механика к своей работе, были тонн 20 пристипомы, ночью выкинутые за борт, благо, что в этом районе промысла, большие глубины и большое расстояние до островов. Ярости капитана не было предела, при разговоре с механиком, лицо у него побелело, он, как говорится, сотрясал кулаками воздух. И я увен в том, что небудь меня при этом разговоре, кулаки Беляева обрушились бы на голову безответственного человека, и в данном случае возмущение капитана можно было понять. Ровно через неделю, пресс, в туковарке опять перестал давить сваренную рыбу! И опять вина была из-за халатного отношения к своим обязанностям механика. На этот раз размягчился кожаный манжет штока поршня пресса, но беда была ещё в том, манжет имевшийся в наличии у механика, был бракованным. Положение осложнялось тем, что с большим трудом, нашли в экспедиции лишний манжет, ведь никто из механиков, ни за какие деньги, не отдаст единственный в наличие запасной манжет, который можно делать самому, но для этого нужно пару дней. В результате, пресс не давил сваренную рыбу около 20 часов, о том, сколько было отправлено за борт рыбы, я умолчу. На этот раз Беляев не захотел даже видеть механика, сказав при этом о том, что лучше мне его не видеть, а то, я его точно отлуплю. Ну, а я в течение двух дней, прведеных в туковарке, при всём при этом, испытывал наслаждении, ибо мои руки делали любимое мною дело. Нужно сказать о том, что темперутура вохдуха в туковом отделение, как всегда при работе в этом районе Тихого океана была +50-60 градусов, но к этой температуре, мне не нужно было осваиваться, ведь в этом районе, я работал механиком 2,5 рейса. После ремонта мною скальчатаго насоса, Беляев сказал мне короткую фразу: “Ну, ты молодец парень (он был тогда старше меня на 18 лет), не думал, что ты так быстро починишь насос”. Я не стал говорить ему о том, что этот насос, я разбирал и собирал его десятки раз и любил это делать, как любит часовщик, чинить понравившиеся ему часы. А, когда мною был отремонтирован пресс, он ничего мне не сказал, а только приобнял меня, видимо ему уже всё во мне стало ясно. После этого, наши отношения с Анатолием Ивановичем, стали очень и очень дружескими, это подтвержает тот факт, что иногда для понимания человека другим человоком, не нужно много времени.
После возвращения с этого рейса, судно простояло в порту 2 недели, когда мы вернулось в район Гавайских островов, промысловая обстановка резко ухудшилось, пристипома можно сказать испарилась, пришлось через два месяца идти на промысел скумбрии к берегам Японии. Но судно не имело достаточной скорости для облова этой скоростной рыбы, механизмы судна, которые должно было после рейса стать на капитальный ремонт постоянно выходили из строя. Беда, как говорится, не приходит одна, в данном случае всем бедам сопутствовали на протяжении трёх зимних месяцев постоянные и жестокие шторма. Но, люди экипажа понимали всю сложность обстановки, вели себя достойным образом, они помнили совсем недавнее лихие времена, они знали, что капитан сутками не уходит с мостика. Честно говоря, за свои многочисленные рейсы, я, ни одного раза не работал в столь сложной обстановке. Не говоря о том, что ни одного раза, я не видел, чтобы капитан судна, практически три месяца не покидал штурманский мостик! Пишу об этом удивительном человеке и вспоминаю – все эти три месяца на его плечах была старая фуфайка. Он с нею не расставался, и, посмеиваясь, говорил, что это его талисман. Но, на моих глазах, капитан-директор судна, Анатолий Иванович Беляев, человек, которого без преувеличения можно назвать Человеком с большой буквы, практически дневал и ночевал на диванчике, который находился на штурманском мостике, выкуривая в день три пачки сигарет (причём без фильтра) и выпивал неимоверное количество чашек с кофем! Когда я, говорил ему – “Иваныч надо пойти в каюту, нормально поспать и отдохнуть”, он, не грубо (а, иногда грубо) отвечал: “Ты понимаешь, что значит для меня” если люди, после окончания рейса останутся без нормальной зарплаты, получив только голый оклад, виноват в этом, буду только я”! Я, не раз видел, как члены экипажа, в разговоре с ним говорили ему добрые слова, тем самым, оказывая ему моральную поддержку. Старший траловый мастер М.Лисаков, его старый друг, с которым они сделали вместе не один рейс, если не был на промысловой палубе, то был постояно на штурманском мостике возле Анатолия Ивановича, как говорится – “Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе дрались они”. Кстати, за двадцать дней до окончания рейса, на судно пришла радиограмма о присвоении Михаилу Ивановичу Лисакову зания Героя Социалистического Труда, я, редко в жизни видел у людей, такую неподдельную и искреннюю радость за другого человека. Эх, была бы на тот момент в руках кинокамера, чтобы запечатлеть мгновение, когда легендарный капитан Беляев, со слезами на глазах, обнимает и целует, другого легендарного труженика моря! Мы, вернулись в заснеженный снегом Петропавловск в начале февраля. Рейсовый план всё-таки был выполнен, экипаж по итогам рейса не остался без заработка, а, по итогам года, БМРТ Штурман Елагин занял первое место в Океанрыбфлоте! Экипаж и его капитана, встречало руководство флота, а после торжественной встречи, моего капитана и дорогого товарища, увезла скорая помощь, он, превозмогая свою болезнь, усилием воли, сделал все, что мог для людей. Через пять лет после этого рейса, в начале 1979 года, легендарный капитан Камчатки и МРХ, Анатолий Иванович Беляев умер, умер в возрасте 57 лет! На его похоронах, был едва ли не весь коллектив Океанрыбфлота, за исключением тех людей, которые находились в море. А, я, впервые в жизни видел, как многие сотни мужественных людей-моряков плачут, едва не ли не рыдая! Я, вспоминая этого труженика, удивительно скромного и доброго человека, мысленно говорю про себя: “Эх, Анатолий Иванович, Анатолий Иванович, почему ты так рано ушёл из жизни, для чего эта жизнь, так сталкивает и сближает людей, а в конечном итоге, кто-то досрочно умирает, а других людей эта жизнь раскидывает по разным углам земли. Может лучше не знать таких, людей, чтобы потом не было горечи от утрат и разочарований”.
Я пробыл на берегу с женой и сыном около месяца, когда внезапно, меня пригласил к себе Бичук. Он ещё раз сказал мне о том, что очень доволен моей совместной работой с Анатолием Ивановичем, а также сказал о том, что вчера Беляев был у него и в превосхлдной степени говорил ему обо мне. Слушая секретаря парткома, я подумал о том, что он позвал меня к себе не для того, чтобы петь в мой адрес дифирамбы. Так оно и было. У Ростислава Всеволодовича, была такая манера разговора, он долго мог говорить по одному вопросу, а потом, резко, как бы отставлял этот вопрос в сторону, и обрушивал на человека неожиданную для него информации. Кстати, спустя годы, я обнаружил в себе, что я, перенял эту манеру разговора от Бичука, как говорится – с кем поведёшься, от того и наберёшься. А в тот день, я оказался в своих мыслях прав, ибо внезапно услыхал: “Штурман Елагин” стал на капитальный ремонт, я знаю о том, что у тебя много отгулов и отпуск за пару лет, но есть вариант, оправиться на новое судно “Мыс Обручев”, Дабин уже принял судно, так, что решай, но судно идёт в Дальний район (Ванкуверо-Орегонский), вы можете с Тимофеем Николаевичем отлично сработать”. Я не знал Дабина и даже не слыхал такой фамилии, но услышав только первое слово из наименования – “Мыс”, я который уже двано не показывал эмоций при неожиданных для меня сообщениях, едва не подпрыгнул на стуле, на котором сидел! Вспомиая минуты этого разговора с дорогим для меня в моей жизни человеком, хорошо помню, что он, не ожидая от меня ответа, но видимо уже хорошо понимая меня, улыбнулся и сказал: “Езжай в кадры за направлением, я звонил Климову (тот начальник отдела кадров, который на этой долности был лет 35) и сказал ему, что ты утром подъедешь нему”. Уже через час, я с напрвлением на траулер, был возле этого сказачного для меня красавца, не думая ещё о том, что работа на этом траулере, в течение больше чем полтора года, будет настоящей сказкой!
Любой капитан, был небезразличен к тому, кто у него будет первым помощником. Капитан Тимофей Николаевич Дабин, с которым мы сделали три рейса, рассказывал мне о том, что, узнав о моём назначении на БМРТ “Мыс Обручева”, то спросил обо мне у своего учителя капитана А.Беляева, под началом которого работал вторым штурманом на БМРТ “Опала”. И очень обрадовался, получив у своего учителя положительную характеристику на своего первого помощника. Дабин был, одним из лучших капитанов флота, ибо по своей природе был большой умницей и интеллектуалом, хорошо знал те районы промысла, в которых мы работали, а, кроме того, до самозабвения любил своё дело. Экипаж не просто уважал, но любил своего капитана, ведь он уважал каждого члена экипажа, никогда ни на кого не поднял голос, не говоря уж о том, что умел ловить рыбу. Вряд ли есть работа, на которой человек сутками, неделями, а иногда и месяцами находится на своём рабочем месте. Такая работа была у капитан-директоров БМРТ, когда судно находилось в районе лова рыбы. Неделями и месяцами, когда была плохая промысловая обстановка, уважающий себя капитан, понимающий, что от него зависит выполнение плана, и заработная плата экипажа практически не уходил с мостика. А местом, где он мог пару часов поспать, был диванчик в штурманской рубке. Поэтому, работая первым помощником, я всегда старался оградить капитана от всех судовых забот и треволнений, которых на траулерах всегда предостаточно.
Уже с самого начала нашего совместного рейса с Дабиным, мы не присматривались друг к другу, для этого у нас не было ни времени, ни желаний, видимо это определялось в первую очередь схожестью наших характеров и понимания ответственности, которая лежала на нас. Уже в середине рейса у нас сложились дружеские отношения, мы стали понимать друг друга с полуслова. Без преувеличения, могу сказать, что именно благодаря нашему взаимопониманию, в первом нашем совместном рейсе (апрель – август 1974 года) экипаж был признан по итогам работы лучшим не только в Океанрыбфлоте и Дальрыбе, но и в Министерстве рыбного хозяйства страны. В этом рейсе на протяжении 4,5 месяцев, практически не было дня, чтобы на борту не было 80-100 тонн хека, а нередко бывало и 120-130 тонн. БМРТ “Мыс Обручев”, был абсолютно новым судном, члены экипажа были в него влюблены, не говоря уж о том, что все три рейса, экипаж почти не менялся. В 1975 году США потребовали, чтобы советские суда работали в 10 мильной зоне от берега (ранее была 3 мильная зона), руководство Дальрыбы, перестраховываясь, добавило к этому ограничению ещё 2 мили. Это создало прецедент того, что появление косяков хека в этой вновь созданной промысловой зоне стало редким явлением. Хек будто узнал, что для того, чтобы не попасть в трал надо не пересекать порог 12 мильной зоны, а в результате траулеры всех экспедиций практически впустую делали траления. Кроме введения 12 мильной зоны, в промысловый район было прислано специальное судно (моряки прозвали это судно бабулей), на котором находилась инспекция, наблюдавшая за соблюдением вновь веденных правил лова. Причём вопрос перед капитанами поставлен был очень жёстко – начальник инспекции в особых случаях имел право снять экипаж с промысла. Шли дни за днями, а в результате 3-4 тралений суточный вылов хека нашим экипажем не превышал 20-30 тонн. Я не знаю, были ли мы первые, из тех, кто стал нарушать новые правила лова (это называлось у нас сходить в чужой огород), но начать нарушать правила, мы были вынуждены. И случилось это после того, как, судя по сводкам, которые давали некоторые капитаны дальневосточных БМРТ о вылове 70 и более тонн, мы поняли, что без нарушений, мы как говорится, сгорим, как шведы под Полтавой. Когда мне стала ясна ситуация, я пришёл к Дабину в каюту и сказал следующее: “Дима (не знаю почему, но все кто, общался с ним на равных и близкие товарищи, называя его по имени, называли его Димой), победителей не судят, их встречают фанфарами и цветами”. После короткого разговора, в котором выяснилось, что он сам об этом думает, я для того, чтобы у него не было никаких сомнений, в моём предложении сказал: “Ну, уличат нас в этом нарушении, тебя в худшем случае разжалуют в старпомы на полгода, а меня дальше, чем закручивание и откручивание гаек не пошлют”. Я думаю, что не нужно объяснять, сколь Дабин был мне благодарен, за эти мои слова, и дело было не в большом вылове рыбы, а подтверждало тот факт, что мужская дружба, если она существует, то она существует не только на словах. Судно стало заходить в “океанский огород”, а траловая вахта устанавливать тралы, но Дабин делал это очень осторожно и только в тех случаях, когда судно, на котором была инспекция, находилось в 7-8 милях от точки постановки трала. Причём между капитанами была договоренность, сообщать друг другу о месте нахождения судна с инспекцией.
Я сегодня уже не помню, как произошло, что представители инспекции зафиксировали наш траулер в запрещёной зоне. Но хорошо помню нашу поездку к начальнику инспекции. Перед поездкой, я предупредил Дабина, чтобы он не вмешивался в переговорный процесс между мной и начальником инспекции. Разговор вначале был очень жёсткий, но я уже в те годы, обладал достаточным опытом в общения с разными категориями людей, в том числе и с различного рода начальниками. В результате конфликт был улажен и расстались мы с инспекторами фактически в дружеской атмосфере. Вернувшись на борт судна. Я сказал Дабину, что одно дело, если нас разжалуют, а другое, если экипаж снимут с промысла, поэтому напишу и пошлю сегодня шифровку на имя секретаря парткома и копию начальнику управления. Я, честно говоря, надеялся на то, что, моё объяснение-призыв к большим начальникам флота дойдёт до их понимания, что вопрос нужно решать немедленно. Честно говоря, в выражениях, я не стеснялся и написал следующее – или капитанам продолжать идти на служебное преступление, чтобы выполнять государственный план, или снять суда с промысла, или разрешить лов в 10 мильной зоне. Естественно, я связался по радио с несколькими первыми помощниками капитанов камчатской экспедиции и объяснил им суть дела. Утром они сообщили мне о том, что отправили в управление соответствующие шифровки. Через день на моё имя пришла шифровка от секретаря парткома (причём она была подписана и начальником управления) о том, что поднятый мной вопрос поставлен перед руководством Дальрыбы. А ещё спустя три дня, пришла шифровка на имя всех капитанов и их первых помощников от руководства флота. В шифровке говорилось о том, что лов в 10 мильной зоне разрешён всем БМРТ Дальрыбы, но капитаны и их первые помощники предупреждаются, что в случае нарушений этой зоны, экипажи будут сниматься с промысла, а капитаны и первые помощники будут строго наказываться в дисциплинарном и партийном порядке. Всё стало на свои места, естественно, что у капитанов теперь не было необходимости, чтобы заходить в “чужие огороды”, опять действовал закон – или капитан умеет, ловить рыбу, или нет. После третьего нашего с ним рейса, Дима был награждён орденом “Знак почёта”, когда мы с ним обмывали орден, он сказал мне о том, что половина ордена моя, очень скромным человеком был мой друг Тимофей Николаевич Дабин. Капитан-директор Дабин Тимофей Николаевич умел ловить рыбу, ибо был профессионалом высокого класса. А, кроме того, научил этому искусству штурманов нашего БМРТ. не зря уже первого нашего рейса, третий штурман Женя Каржевин стал вторым штурманом, второй помощник Г.Швалов стал старшим помощником, а старший помощник капитана Олег Анатольевич Буслаев, в следующем рейсе поднялся на ходовой мостик БМРТ в должности капитана. Не могу не сказать несколько слов о Георгии Швалове, которого когда он работал на БМРТ “Мыс Обручева” его коллеги называл просто Жорой. Ему было тогда 27 лет, он был очень доброжелательным парнем, добрая улыбка не сходила с его лица, он был из породы тех людей, которые вызывают к себе симпатию. При этих своих качествах. Он был уже в то время отличным рыбаком и беспредельно любил дело, которому посвятил свою жизнь. Хорошо помню, день, когда в конце августа 1974 года, мы должны были покинуть район промысла в Ванкуверо-Орегонском районе и уйти в родной порт. Уже к 24,00 (время заступления второго штурмана на вахту) стало известно, что в месте нахождения нашего траулера находится большое скопление серого окуня. За время нахождения на вахте, под руководством Швалова в ту ночь, было сделано два траления. Судно уже практически взяло курс в порт, но Дабин был, как и все капитаны БМРТ азартным человеком и принял решене сделать два траления, несмотря на то, что существовал запрет на вылов серого окуня. Я был во время этих тралений в штурманской рубке и, наблюдая за действиями второго штурмана, видел его одержимость и неподдельную едва ли не детскую радость оттого, что он делает и что происходит на его глазах. Причём он так вошёл в азарт, что присутствующий Дабин не вмешивался в его действия. В результате на бору судна оказалось тонн 130 окуня, но надо было видеть, какая радость была на лице Жоры Швалова. Я уверен в том, что эти два траления сделанные под его руководством он помнит, по сей день так же, как помню их я. И опять, как говорится, я о птицах. И том, что, к сожалению нельзя встретиться с Жорой (для меня он и по сей день остаётся Жорой) вспомнить ту знаменательную для нас ночь и многое, многое другое из нашей с ним интересной жизни. А в 30 лет он стал капитан-директором БМРТ, работал во многих районах Тихого океана, экипажи траулеров которыми он командовал, добивались высших достижений в вылове рыбы. Он закончил свою служебную карьеру в должности начальника морского рыбного порта, много сделал для усовершенствия работы этого порта в новых экономических условиях, ему было присвоено звание “Почётного работника рыбного хозяйства России”! Такой жизнью можно гордиться.
Ну, а прдолжая повествовать о своей работе в должности первого помощникак капитана, не могу не сказать о том, что особая ответственность лежала на первом помощнике капитана за пребывание экипажа в заграничном порту. Все члены экипажа, который по плану должен зайти в один из иностранных портов имели визу заграничного плавания, а это означало, что все они были досконально проверенными органами КГБ. За все годы моей работы в Океанрыбфлоте, были только два случая, когда члены экипажей попросили политического убежища в иностранном государстве. Одним из оставшихся за границей, был слесарь Лещина, его имя и название траулера на котором он работал, за давностью лет не помню, но знаю, что он остался в Новой Зеландии, ибо не желал платить большие алименты на двоих детей! Нужно отметить, что секретов он никаких не выдавал, ибо не знал их, никаких антисоветских заявлений он также не делал, женился на новозеландской девушке, и мирно никого не беспокоя жил. А вот второй побег имел резонансную огласку. Побег человека с советского траулера, совершил курсант 4 курса радиотехнического отделения Петропавловск-Камчатского мореходного училища С.Коурдаков проходивший практику на БМРТ “Иван Середа”. Я хорошо знаю обстоятельства этого побега, ибо в конце августа 1971 года БМРТ “Союз-4” на котором я работал, находился в канадской бухте Таса-Саун одного из островов архипелага “Королевы Шарлоты” в ожидании перегруза рыбной продукции на рефрижератор. Рядом с нашим судном стоял на якоре БМРТ “Юность”, с него и совершил побег Коурдаков, у которого закончилась практика, и он пересел на судно, которое после перегруза продукции отправлялось в родной порт. До берега было метров 200, он, доплыв до берега, сдался канадской береговой охране, а спустя короткое время попросил политического убежища у властей США. Он не был членом экипажей этих двух судов, никто за его побег не понёс наказания, а он, получив политическое убежище в США, ездил по городам Штатов, и постоянно в своих выступлениях перед американцами поносил свою Родину, рассказывая всякие небылицы об СССР. При этом, называл себя одним из руководителей камчатского комсомола, хотя был всего лишь секретарём комсомольского бюро курсантской роты, а в марте 1973 года погиб при невыясненных обстоятельствах.
Нужно сказать о том, что, пребывая за границей, я никогда не думал о том, что кто-нибудь из членов экипажа, траулера на котором я работал первым помощником капитана, сбежит с судна пришвартованное у пирса заграничного порта или не вернётся на траулер, будучи в увольнении на берегу. Если бы об этом я или другой первый помощник думали бы, то тогда в этой должности не нужно было бы ходить в море. Небольшая сложность для меня была в том, чтобы подобрать троих членов экипажа для отправки их в увольнение с 8 утра до 6 вечера. Обычно старшим тройки был кто-нибудь из командиров или коммунист, или просто член экипажа в возрасте 35-40 лет, а с ним в город на берег отправлялись два человека, которым было по 25-30 лет. По три человека отправлялись на берег для того, чтобы избежать каких либо происшествий – хулиганских нападений или провокаций со стороны местных жителей. Члены экипажа, находившиеся в увольнении, ходили куда хотели и никому не докладывали о том, где они были. Когда я по телевизору иной раз слышу от неких “знатоков” – артистов, моряков “басни” о том, что с каждой тройкой ходил сотрудник КГБ, то очень сожалею, что не могу за его враньё, просто плюнуть ему в лицо. Да, на судне в заграничном рейсе обязательно присутствовал офицер КГБ (по судовой роли он обычно значился флагманским специалистом), который по званию был майором или подполковником, но у него были другие задачи, более важные, чем ходить с уволенными на берег членами экипажей рыболовных траулеров. Кстати, я знал многих офицеров КГБ, в основном, это были отличные ребята, а с В.Андрюшковым, В.Чаусом, Б.Шкляевым после моей совместной с ними работы, мои официальные с ними отношения, переросли в скором времени в дружеские. А Борис Олегович Шкляев стал для меня одним из близких друзей, и остаётся таковым и сегодня, он живёт в Валдае, и мы изредка общаемся с ним посредством страниц “Одноклассников” и Скайпа.
Не могу не сказать о том, что уже после совместной работы с капитаном Анатолием Ивановичем Беляевым на БМРТ “Штурман Елагин”, я вошёл, как говориться во вкус работы первого помощника капитана. Эта работа дала мне возможность существенно влиять на положение дел экипажа, чувствовать, что на траулере очень много от моей работы зависит. Именно от первого помощника зависел на судне моральный климат среди членов экипажа, велика была его ответственность за выпуск экипажем качественной рыбной продукции и организации работы подвахт. Только первый помощник мог унять капитана, если тот начинал во время промысла допускать злоупотребление спиртными напитками, одновременно не уделяя должное внимание поиску и лову рыбы. Нередко этим грешили молодые капитаны, и первый помощник обязан был прервать “художества” зарвавшегося капитана вынести рассмотрение его неправильного поведения на партийное собрание или, в крайнем случае, предупредить, его о том, что о его поведении будет знать партком и начальник управления. И если доходило до этого, то капитан, зная о том, что первый помощник, будучи и шифровальщиком, имеет возможность передать в управления сведения, о его недостойном поведении, в большинстве случаев прекращал пьянствовать и начинал заниматься выполнением своих прямых обязанностей. В основном на многих судах капитан и первый помощник работали в тесном, а во многих случаях и в дружеском контакте, делить им было нечего, тем более что за неудачи в работе несли ответственность оба.
Но в этой моей работе, главным был тот факт, о котором мне сказал Бичук – я имел к моменту моего назначения на должность первого помощника капитана большой опыт работы с людьми, приобретённый в армии и на заводе. В моём характере уже на тот момент, не было черт зазнайства, чванства и самолюбования, которые на моих глазах на протяжении всей моей трудовой деятельности, мешали многим большим и малым начальникам делать нужное дело, командуя при этом большим количеством людей. Мне не нужно было думать о том, что нужно заигрывать с членами экипажа, приспосабливаться к мнениям отдельных членов экипажа, которые я знал не пойдут на пользу дела, ведь после многих рейсов сделанных мною на БМРТ, я хорошо понимал психологию моряков-рыбаков. Я хорошо усвоил уже в своей жизни, что люди не любят фальши и не любят, когда с ними заигрывают. Я всегда как говорится до того и после того, на протяжении всей своей трудовой жизни, вёл себя среди людей, с учётом опыта отношений с людьми своего отца и моих по жизни учителей. С тех пор, как у меня были в подчинении люди, я всегда вёл себя доброжелательно и искренне, следовал я этим принципам, и когда работал механиком, и тем более следовал им, работая в должности первого помощника капитана и в дальнейшей своей работе. Поэтому всегда, в том числе и на траулерах, люди обращались ко мне с вопросами, как по производству, так и по личным делам.
В большинстве случаев, когда судно перегружало мороженую продукцию на рефрижератор, первые помощники тальманили (учитывали) отправленную продукцию или стояли за лебёдкой. Я, честно говоря, даже не задумывался, быть ли мне во время перегруза продукции тальманом или лебёдчиком и всегда во время перегруза таскал в трюме ящики с замороженной рыбой (каждый весом 35 килограмм), в пересчёте на две вахты каждая по 6 часов, это составляло 30-35 тонн! Помню, как некоторые члены экипажа заглядывали в трюм, дабы самим удостовериться в том, что первый помощник капитана бегает в трюме с ящиками. На БМРТ “Мыс Обручева” делать филе было невыгодно, ибо морозильные установки могли заморозить 90 тонн рыбы, но 30 плановых тонн филе нужно было сделать. Сделать, так сделать, но не руками же это филе строгать. Нарисовав эскизы, дав задание токарю выточить нужные детали, я неделю провёл в робе – занявшись любимым делом, при помощи электросварщика сделал пару простейших станков-пулемётов для выпуска филе.
В обязанности первого помощника капитана, входило постоянно сообщать в газеты “Камчатская правда” и “За высокие уловы” о работе своего экипажа на промысле. Делал я это с большим удовольствием, тем более, что работа экипажей в которых я работал всегда была одной из лучших на флоте. Делать это было нужно, прежде всего, для родственников членов экипажей, которые следили за прессой и были естественны рады вестям с моря. Особенно, я любил отсылать материал в газету “Камчатская правда” когда заканчивался рейс. Делал я это с таким расчётом, чтобы публикация о результатах работы экипажа в рейсе появлялась в газете за несколько дней до прихода траулера в порт. В результате к радости членов экипажа вернувшихся на Родину, примешивалось удовольствие прочитать об итогах их работы в рейсе, в областной газете. Печатаю эти строчки, а передо мной лежит газета “Камчатская правда” за 29 августа 1974 года, в которой за пять дней до прихода экипажа “БМРТ “Мыс Обручева” была напечатана на половину первой страницы газеты моя публикация “Наш миллион”. В ней рассказывается о рейсе и о том, что экипаж траулера дал стране 1,1 миллион рублей сверх плановой прибыли, кстати, именно в этом году работа нашего экипажа была признана лучшей в МРХ. В 1975 году возвращаясь на теплоходе “Николаевск” в порт, я написал о людях работавших в Океанрыбфлоте и назвал свою публикацию – “Назову тебя другом”. Публикация печаталась в пяти номерах газеты “За высокие уловы” в начале июня 1975 года, в конце июня она была напечатана в “Камчатской правде”, а в конце июля была опубликован в газете “Водный транспорт” и вызвала большой интерес у работавших в Океанрыбфлоте людей. Честно говоря, просмотр большого количества моих публикаций собранных в отдельной папке, большого удовольствия мне не доставляет, ибо уж очень много воспоминаний будоражит мои мозги. Ведь за каждой публикацией где-то там позади многомесячные рейсы, а о каждом рейсе можно много рассказать. Я отлично помню события каждого рейса и многих людей, с которыми я работал в тех рейсах, а ведь большинство из них, к сожалению, не живёт уже на белом свете. Просматривая папку со своими публикациями, я вспомнил строчку из поэзии Пушкина – “…Минувшее меня объяло живо…”. Грустно, очень грустно сознавать и тот факт, что я не могу встретить уже в своей жизни ни одного человека, с которым мог бы вспомнить канувшие в лето наши рейсы и славные годы нашей молодости, в которые эти рейсы проходили.
Работа первым помощником капитана, позволила мне приобрести бесценный опыт в общении с очень разными людьми и не скрою, принесла большое моральное удовлетворение, ведь любая работа, если не приносит удовлетворения, постоянно угнетает человека. Пришло время, когда я улыбался про себя, вспоминая о том, как говорил Бичуку о том, что я привык заниматься делом, а оказалось, что я, как говориться свыше головы был загружен делами, делами большими и малыми. Понял я и то, что на любой работе можно и нужно делать добросовестно своё дело, а можно, как говориться валять Ваньку. Я знал в своей жизни плохих капитанов БМРТ, плохих инженеров, плохих начальников цехов и директоров заводов знал плохих, партийных работников, которых на пушечный выстрел нельзя было подпускать к партийной работе. Совместно с капитанами, которые хорошо знали своё дело, добросовестно выполняли свои обязанности и пользовались уважением среди членов экипажей БМРТ уважением, работали подстать им и их первые помощники. Я хорошо знал многих из них – ветеранов ВОВ В.Паршикова, Л.Архипова, А.Репина и молодых (из когорты которую подбирал Бичук) А.Гончаренко, В.Холодка, В.Усачёва, А.Копытько, Н.Слепца, А.Драпкина, В.Щербаченко и многих других. Хорошо знаю, что акустик А.Драпкин и мой коллега механик технологического оборудования В.Щербаченко долго не хотели расставаться со своей работой, но натиску Бичука сопротивляться было бесполезно, ибо он делал всё, для того чтобы, чтобы первыми помощниками капитанов были вчерашние флотские специалисты. В результате его целенаправленной деятельности по подбору первых помощников, правая рука капитана в лице его первого помощника была тем фактором, который обеспечивал капитану возможность полностью посвятить себя в промысловом рейсе успешному выполнению планов по вылову рыбы. В том, что в середине 70-80 годах экипажи суда Океарыбфлота добивались отличных результатов на промысле рыбы, была большая заслуга и первых помощников капитанов. Собственно говоря, если на судне капитан и его первый помощник работали, как говорится в одной связке, то успех экипажу в рейсе был обеспечен. Что интересно, я знал многих капитанов, которые из года в год ходили в рейс с одним и тем же первым помощником, а это означало, что они хорошо понимали стоявшие перед ними задачи в рейсе. Я уверен в том, что живые ещё капитан-директора камчатского УОР тех лет, могут подтвердить мою мысль, что в те годы, при наличии на борту БМРТ 100-110 человек экипажа их нормальная работа в отсутствии на борту первого помощника капитана, была бы невозможной, тем более успешной.
Однажды, будучи в рейсе на БМРТ “Мыс Обручева” и просматривая газеты, доставленные в район промысла, я увидел на первой странице газеты “Камчатская правда” рубрику под названием “Доска почёта”. В заглавии текста рубрики было сказано: “За достигнутые высокие производственные показатели в социалистическом соревновании в честь Дня рыбака бюро обкома КПСС и исполком областного Совета депутатов трудящихся решили наградить Почётными грамотами обкома КПСС и облисполкома и занести на областную доску почёта”: далее следовали 11 фамилий работников рыбной отрасли Камчатской области, в том числе и моя. Думаю, что понятно, что такие вещи радуют человека, ибо человек в таком случае понимает, что приносит пользу обществу. В день возвращения в родной порт кроме грамоты мне была вручена одна из лучших марок советских часов, сделанных на экспорт. Улыбаясь про себя, могу к этому добавить, что каждый рейс мне вручали от имени начальника управления флота грамоту и часы, естественно, что часы спустя время, я кому-нибудь дарил. Спустя время, нам с Т.Дабиным были вручены почётные грамоты от начальника Дальрыбы, думаю, что читателю понятно – такие поощрения в те времена, на флоте за красивые глаза и овал лица не давали.
А ещё спустя время, после очередного совещания у секретаря парткома, Бичук сказал мне: “Задержись, с тобой желает побеседовать корреспондент газеты “За высокие уловы”. Побеседовать, значит побеседовать, в подобных беседах, я не раз принимал участие, после них корреспонденты рассказывали с моих слов о жизни и работе членов экипажей судов, на которых я работал первым помощником капитана. Но на этот раз последствия были другими, по прошествии нескольких дней после интервью, у меня дома раздался звонок телефона. Взяв трубку телефона, я услыхал радостный голос одного из моих товарищей: “Ты сегодняшнюю газету “За высокие уловы” читал, нет, так возьми почитай”. Раскрыв газету, я увидел заголовок статьи – “Рыбацкий комиссар”. После нескольких прочитанных мною предложений, я всё понял. Во время интервью, журналистка Галина Варно сказала мне о том, что третий штурман сказал ей, что многие члены экипажа называют первого помощника капитана комиссаром. Сказав это, она спросила меня о том, знаю ли я об этом и как я к этому отношусь. Я естественно знал об этом, а ей сказал: “Если так называют, то значит, меня уважают люди и это нормально, значит, люди понимают, что я на судне не отбываю номер, а делаю всё для того, чтобы экипаж эффективно работал при любых, даже не благоприятных условиях работы”. Но видимо она беседовала не только с третьим штурманом, потому что содержание её публикации, было похоже на большой траурный хвалебный некролог, о чём я ей сказал, позвонив по телефону и при встрече. Но для меня, честно говоря, всю мою жизнь было главным то, как я критически оценивал себя сам, нередко при этом, задаваясь вопросом – правильно ли живу на белом свете. И честно говоря, где бы я не работал и какую должность не занимал, все похвалы в свой адрес воспринимал очень спокойно. Наверное, считал для себя это закономерностью и объясняется это тем, что лет в 13-14 я прочитал фразу великого лётчика Советской авиация Валерия Чкалова – “Если быть, так быть лучшим”. Я, конечно, не думал об этой фразе на протяжении своей жизни, но видимо она не исчезала из моего подсознания. Ну и конечно, я нужные в детстве книжки читал. Такие герои книг, как Павка Корчагин (“Как закалялась сталь”) сказавший: “Жизнь человеку даётся только один раз, и прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за прожитые годы”. Или Саня Григорьев, чьим девизом было: “Бороться, искать, найти и не сдаваться”, служили для меня, не просто примером, а воспринимались мной и большинством моих сверстников, как призывы к действию. Да не воспримет молодой читатель слова героев, которые я привёл, за напыщенное славословие. Я жил в обойме великого времени и великих героев не только в книгах, но и в жизни и так жили многие из моих сверстников.
Ещё один курс жизни, который был пройдён мною,
В Петропавловск-Камчатском мореходном училище (ПКМУ).
Следующий кусок моей жизни, о котором, я кратко поведаю, лишний раз подтвердит, что нужные книжки в детстве, я не зря читал. Время моей работы первым помощником капитана, было для меня временем, в котором я полностью отдавался своему делу и о других вариантах в своей дальнейшей жизни не думал. Честно говоря, во время этой моей работы, я знал о том, что секретарь парткома Бичук, исключительно хорошо ко мне относится. На еженедельных совещаниях первых помощников капитанов он неоднократно упоминал мою фамилию в контексте добросовестного выполнения решений парткома, чем я, естественно был недоволен. Однажды, я даже посмел просить его не делать этого, и в ответ услыхал краткий и жёсткий ответ: “Так что, ты уже готов для того, чтобы мы поменялись должностями, быстро ты освоился в своей должности”. Видимо, его ответ отразился на моём лице, ибо он сказал: “Ты делаешь свою работу, а я свою, неужели ты никогда не говоришь людям, которые работают под твоим началом на судне хороших слов, если они заслуживают их. “Если это так, то ты не на своём месте”. Я получил в данном случае очередной урок и хорошо усвоил его на будущее. Очень скоро пришло время, когда настал момент, который на 3,5 года круто изменил мою жизнь и в этом был “виноват” Бичук, но если быть точным, то в этом изменении моей жизни был виновен я сам. Однажды после отпуска, я приступил к выполнению своих служебных обязанностей на “Мыс Обручеве”, который в скором времени должен был уйти в рейс. Мы сидели с Дабиным в его апартаментах и обсуждали вопросы, связанные с предстоящим рейсом, когда вдруг раздался телефонный звонок. Слушая то, что кто-то говорил ему по телефону, Дима, разговаривая, смотрел на меня, а, положив телефонную трубку, сказал мне о том, что звонил Бичук и сказал о том, чтобы ты к двум часам дня был у него.
Направляясь к секретарю парткома, я поймал себя на мысли, что у меня появилось нехорошее предчувствие о предстоящем разговоре. Предчувствие не обмануло меня, Бичук, встретил меня, как всегда приветливо, но почему-то избегал встретиться со мной глазами. Расспросов о настроении и планах на рейс не последовало и это насторожило меня, Бичук же, уже глядя мне в глаза, сказал: “Мне утром звонил помощник Качина (Д.Качин в то время первый секретарь камчатского обкома КПСС) и сказал о том, что в Мореходном училище дела идут из вон рук плохо, и просил узнать, кого из первых помощников капитана он рекомендует назначить на должность заместителя начальника училища по политчасти. Ещё он сказал о том, что нужен человек, который в кратчайшие сроки исправит положение дел”. Сказав это, Бичук смотрел на меня и минуту молчал, потом сказал мне: “Я назвал твою фамилию и сказал, что если кто исправит положение дел, то только ты”.
Услышав от секретаря парткома о предстоящих крутых изменениях в моей жизни, я не проронил ни слова, понимая, как говорится, что без меня женили. Но высказывать своё мнение при своём внутреннем несогласии, я не стал, понимая, сколь смешон буду выглядеть в глазах секретаря парткома. А он кратко объяснил ситуацию, которая сложилась за последние годы в училище – надлежащей дисциплины в училище нет, несмотря на то, что в училище есть военно-морской цикл (ВМП), курсанты старших курсов повально пьянствуют, занимаются в городе хулиганством, а совсем недавно совершили два убийства. Мне после его краткого объяснения положения дел в училище, стало ясно, что меня бросают под танк, но конечно, я даже себе, представить себе не мог, какие трудности ожидают меня в ближайшем времени. Начал я задумываться над тем, что меня ожидает в училище, когда первый секретарь обкома Д.Качин, при утверждении меня в новой должности на бюро обкома партии, сказал о том, что училище, которое должно обеспечивать кадрами весь рыбопромысловый флот Камчатки, выпускает специалистов с низкими моральными качествами. А это, по словам партийного руководителя области, приведёт очень скоро к тому, что быстро пополняющийся флот новыми судами, которые стали работать во многих районах Тихого океана, не сможет выполнять стоящие перед ним задачи. После утверждения на бюро обкома партии, я имел продолжительный разговор с Бичуком, который высказал мне много дельных советов, а в заключении сказал: “В первую очередь не руби с плеча, осмотрись, ни в коем случае не слушай ни чьих советов, там публика такая, что если засунешь ей в рот палец, то откусят руку по локоть. Но, если не проявишь свой характер, за который тебя уважают на флоте, в том числе и я, то можешь уже сегодня возвращаться на свой любимый “Мыс Обручева”. Последние слова, были сказаны им иносказательно, он мог бы их мне и не говорить, ибо никто не может поменять свой характер в 38 лет, в том числе не мог поменять его и я. Потом, я естественно устроил, говоря флотским языком отходную “пьянку” и таким образом в кругу близких мне флотских товарищей, попрощался с флотом и тем, что было мне дорого и близко на протяжении почти 10 лет. В тот вечер, я подумать не мог о том, что придёт время, и я опять ступлю на палубу дорого мне парохода, но, прощаясь с товарищами, произнёс: “Я еще вернусь, хотя сам естественно в тот момент не думал об этом”.
Я появился в училище в первый раз для того, чтобы исполнять свои должностные обязанности 31 декабря, был представлен преподавательскому и офицерскому составу училища. Потом выразил своё желание начальнику училища осмотреть материальную базу училища и курсантские общежития, и вместе с ним сделал небольшую экскурсию по училищу. С начальником училища Юрием Ивановичем Камчаткой, я имел беседу накануне до моего официального вступления в должность. Он уже около 15 лет руководи училищем, производил впечатление умного и интеллигентного человека, естественно заслужено пользовался уважением в коллективе людей работавших в училище и руководителей города и области. У меня сегодня нет сомнений в том, что во время нашего первого с ним разговора, у нас с ним возникла обоюдная симпатия, в результате которой по прошествии года – полтора, у нас возникли доверительные и товарищеские отношения. Но симпатии симпатиями, а я в училище был прислан на должность для того, чтобы делать дело.
Во время нашего разговора, я увидел перед собой, раздавленного последними событиями человека. Ведь ему бюро обкома партии объявило строгий партийный выговор с занесением в учётную карточку и предупредило о том, что если он не сделает выводов с тех недостатков в работе, на которые ему указаны, то он будет снят с занимаемой должности. Я не могу сказать ни одного плохого о нём слова, и даже не потому, что он умер ещё в 2000 году в возрасте 66 лет. Нет не поэтому, он был отличным во всех отношениях человеком, но для такой должности, какую занимал он, нужен был жёсткий характер и понимание того, что всех нужно уважать и понимать, но всех нужно проверять и жёстко требовать от них выполнения их прямых обязанностей. Этого в силу своего мягкого, деликатного характера, Юрий Иванович делать не мог, что, в конце концов, через несколько лет привело его к трагедии, правда, это было спустя полгода, после того, как меня уже не было в училище. А в тот наш первый с ним разговор, я сказал ему о том, что придёт время и ему “добрые и преданные” ему люди, начнут говорить о том, что его замполит под него копает и жаждет занять его место. Я не знаю, почему в том разговоре сказал ему эту фразу, но закончил её словами: “Я пришёл в училище для того, чтобы вместе с вами привести училище в то состояние, каким оно должно быть, а не с целью занимать чьё-то место, в данном случае ваше”.
В том разговоре, я в основном молчал, изредка задавал вопросы, а говорил в основном Юрий Иванович, но из разговора, я понял, что он не сделал выводов из того, что остался в училище лишь потому, что его пожалело партийное руководство, отдавая дань его многолетней работе в училище. Хорошо просматривалось в мыслях, которые излагал начальник училища, что во мне он видит одного из своих замов, который понимает, что он всего лишь зам и должен все вопросы решать, согласовывая с ним. Первый же день моего пребывания в училище в должности, дал мне повод для начала принятии мною кардинальных решений, которые были направлены на выполнение той цели, ради которой я прибыл в училище. Этот день, как я уже отметил, был предновогодним, пора было отправляться домой, отмечать в кругу семьи новый год. Но в это время в учёбном корпусе, стали раздаваться отголоски музыки, это в спортивном зале начались танцы. Я пригласил к себе начальника организационно-распределительного строевого отдела (ОРСО) и предложил ему сопроводить меня в спортзал. То, что я увидел в зале, объяснило мне, чем были вызваны события, вызвавшие неудовлетворение областных партийных органов работой командования училища. Было только начало вечера, а в зале явно чувствовался настоящий спиртовой смрад, и это было естественно, ибо это были не танцы, а “огромный бар”, в котором десятки больших и маленьких групп курсантов училища в кругу девиц стоя распивали из горлышка бутылок шампанское и вино! При виде начальника ОРСО и незнакомого мужика, курсанты, улыбаясь, прятали за спинки бутылки, а девицы при этом, хихикая, возмущались. Увидев подобное зрелище, я круто развернулся и пошёл в свой кабинет, начальник ОРСО проследовал за мной. Некоторое время мы молчали. Потом начальник ОРСО, а им был майор Алексей Степанович Зарва, сказал мне о том, что он горько сожалеет о том, что полгода назад перевёлся в это училище из знаменитого на весь Союз херсонского училища имени “лейтенанта Шмидта”, ибо в сложившейся ситуации видит, что навести должный порядок в училище невозможно. Удручающий вид майора мне был понятен, по нему было видно, что он хорошо знает ситуацию, которая сложилась в училище, но, имея желания служить, на ситуацию сложившуюся в училище не имеет возможности влиять. Нужно сказать о том, что некоторое время спустя, я узнал о том, что Зарва в херсонском училище был личностью едва ли не легендарной, ибо умело руководил службой ОРСО, имел среди курсантов большое уважение за требовательность и справедливость, хотя и не давал спуску нарушителям дисциплины. Притом, что работать в том училище было очень сложно, ведь поступить в это училище, которое считалось лучшим в Союзе, было очень сложно, в нём даже среди абитуриентов был конкурс среди лиц, имевших золотую медаль при окончании средней школы. Это объяснялось очень просто, училище готовило кадры для министерства транспортного флота, суда которого постоянно совершали рейсы за границу. А, кроме того, в училище учились многие дети больших и малых начальников. Прошло время, Зарва получил звание подполковника, в ПКМУ среди курсантов стал личностью легендарной, он знал в лицо почти каждого из 1700 курсантов, держал в строгой узде командиров рот, пользовался большим авторитетом среди работников училища. Без преувеличения могу сказать, что он относился к курсантам, как строгий, но заботливый и справедливый отец. Я уверен в том, что спустя годы, курсанты ПКМУ ставшие капитанами и старшими механики, (а сегодня многие из них стали уже пенсионерами), вспоминают добрым словом и с уважением этого человека. И не удивительно, это был умнейший человек и талантливый офицер, о таких как он говорят, что с этим человеком можно идти в разведку. А во время моей работы в училище, он был одним из главных лиц, при содействии которых в училище был наведён должный порядок. А для меня он стал тем человеком, которого наряду со многими людьми, я вспоминаю не только добрым словом, но и мысленно благодарен судьбе, которая свела меня с ним. Он умер, когда ему было всего 53 года, и если мои воспоминания будет читать один из курсантов, учившийся в ПКМУ в эпоху Зарвы, то я уверен в том, что он полностью будет со мной согласен в оценке этого уникального человека и офицера. У Алексея Степановича Зарвы был сын Саша, как бы я хотел, чтобы он прочитал то, что я написал в своих воспоминаниях об его отце, к сожалению, мои попытки найти его пока остаются попытками. А в тот предновогодний вечер, я в ответ на высказанные мысли начальника ОРСО, сказал ему о том, что волков бояться, значит, в лес не нужно ходить, не говоря уж о том, что неужели он будет удовлетворён тем, что, не попытавшись переломить ситуацию в училище, он, как говорится, покинет поле боя. И конечно, я сказал этому понравившемуся мне офицеру о том, что в моём лице он будет иметь человека, который поддержит все его усилия и предложения, для наведения должной дисциплины среди курсантов училища, что для этого, я и пришёл в училище.
Выйдя на новую работу после нового года, я потратил несколько дней, для того, что разобраться в причине того, что ежегодно из училища отчисляется 350-360 человек! Эта цифра была ошеломляющей, ведь впустую тратились государственные деньги и ломались человеческие судьбы. Причём 70% отчисленных из училища курсантов, были отчислены за грубейшие нарушения дисциплины. Ознакомившись с этими впечатляющими цифрами, я пригласил к себе в кабинет майора Зарву и его прямого начальника капитана первого ранга В.Тимофеева. После длительной беседы, я высказал предложение, создать при начальнике училища дисциплинарный совет, который еженедельно рассматривал бы на своих заседаниях вопросы состояния дисциплины в училище. А в конце нашего разговора сказал о том, что проведение танцев в субботние вечера нужно запретить пока не доживём до лучших времён, дабы фактически не разрешать курсантам распивать в училище спиртные напитки. Естественно о своём намерении, я проинформировал начальника училища, который при этой информации промолчал, но было видно, что он этим моим сообщением недоволен. По всей видимости, его недовольство было вызвано тем, что я не спросил его согласия, а поставил его в известность о своём намерении. Запрет на проведение в стенах училища танцев, естественно вызвал возмущение курсантов, мнение которых разделили многие преподаватели училища, о чём мне не преминул сказать начальник училища. Причём по нему было видно, что он не одобряет этого запрета, в результате у нас состоялся первый серьёзный разговор о делах в училище, о состоянии учебного процесса, и конечно о недопустимости того состояния дисциплины курсантов училище, которое имеется на данный момент. Ну, а насчёт запрета танцев, я сказал, что в моих обязанностях прописано, что я отвечаю в училище за политическое, моральное и нравственное воспитание курсантов. А если “лавочка” по распитию спиртных напитков не будет закрыта, то мне делать в училище нечего, ибо я не хочу в будущем получать строгое партийные взыскание, который на данный момент имеет он, как начальник училища и начальник военно-морской подготовки училища. А ещё, я сказал о том, что если интеллигенция в лице классных руководителей недовольна, то пусть они все приходят на танцы и несут ответственность за курсантов своих классов, ведь за это они получают деньги и несут моральную ответственность и по долгу своих прямых обязанностей.
В дисциплинарный совет училища кроме начальника училища, входили 4 его заместителя, начальники и замполиты судоводительского, судомеханического, радиотехнического отделений, начальник ОРСО и его заместитель, а также секретарь партийной организации училища. Дисциплинарный совет училища сыграл важнейшую роль в том, что спустя время вопрос критического состояния дисциплины в училище был снят с повестки дня. Но первые полгода, работа этого совета была сопряжена с очень и очень большими трудностями и в первую очередь для меня. Дело в том, что уже после работы первого дисциплинарного совета, когда из училища за серьёзнейшие нарушения дисциплины были сразу исключены 6 курсантов 4-5 курса, мне стало не по себе. А когда подобные исключения стали, повторятся и на последующих заседаниях дисциплинарного совета, то я сам спросил себя – а что дальше, и почему я должен участвовать в подобных экзекуциях, которые происходят по вине тех людей, которые годами не выполняли своих прямых обязанностей. На этих заседаниях, я никогда сам не предлагал исключать того или иного курсанта, понимая, что роль экзекутора замполиту не подходит. Но, я и сегодня могу сказать о том, что практически не было ни одного случая, чтобы на дисциплинарном совете, курсант был исключён без тщательного разбора его многочисленных нарушений дисциплины.
Кроме того, я был категорически против исключения курсантов, которые учились на 1-2 курсах училища и совершали грубые дисциплинарные проступки. При рассмотрении дела курсанта совершившего дисциплинарный поступок, на дисциплинарный совет приглашались обязательно классный руководитель класса, в котором учился курсант и его командир роты. Нужно сказать, что на дисциплинарном совете, в основном рассматривались не просто проступки курсанта связанные с тем, что курсант допустил распитие спиртного. Разбирался курсант, который неоднократно сбегал в самовольные отлучки, возвращался в расположение роты в невменяемом состоянии после упоьебления спиртного. Или на дисциплинарном совете разбирались 2-3 курсанта, совершившие в нетрезвом состоянии в городе кровавую драку с гражданскими лицами, в результате чего были задержаны нарядом милиции. Разнообразие грубейших нарушений допущенных курсантами 3-5 курсов было велико, и продолжать их пребывание в училище было нецелесообразно со всех сторон, ибо, как правило, они плохо учились, а главное без хулиганских поступков они уже не могли обходиться, ибо совершали их в нетрезвом состоянии. Я даже однажды начальника училища спросил – кого же вы исключали с училища, если мы исключаем, исключаем, а случаи грубейших нарушений курсантами дисциплины не прекращались. А ещё, я сказал начальнику училища о том, что ведь на дисциплинарном совете, прежде чем принять решение об исключении курсанта из училища, члены дисциплинарного совета спрашивают мнение командира его роты и что не было случая, чтобы командир роты изъявил желание оставить курсанта допустившего грубое нарушение дисциплины для дальнейшего продолжение обучение. А это означает, что командир роты хорошо знает, что продолжать воспитывать данного курсанта не представляется возможности. Ответ начальника училища очень удивил и озадачил меня. И сказано им было почти дословно: “Мы не хотели много отчислять, ибо итак цифра отчислений за год зашкаливала, а, кроме того, многие курсанты местные и у многих курсантов родители работают на флотах или являются какими-то начальниками. Я не зря иной раз, когда дело идёт об исключении курсанта, голосую против его исключения, ведь мне ещё до дисциплинарного совета звонят уважаемые люди и просят меня не исключать того или иного курсанта”.
Я после слов Камчатки, понял всю сложность ситуации, в которой он находился все последние годы, но сказал ему: “Я знаю, что трудно отказать в просьбе какого либо капитана или другого городского начальника, знаю и том, что в городе уже существует мнение, что в ПКМУ появился замполит, который и выгоняет с училища детей и помогает в этом ему начальник ОРСО”. Я также сказал начальнику училища о том, что, к сожалению, сегодня получается, что мы с майором Зарвой едва ли не машем шашками над головами курсантов, а руководство училища до нашего появления в училище, были добрыми архангелами. Понимая состояние начальника училища, я добавил к сказанным мною словам: “Нужно не обращать внимания на сплетни и сложность положения и делать дело, за которое мы отвечаем, а дел у нас помимо налаживания дисциплины курсантов много”. А ещё, сказал Юрию Ивановичу о том, что сегодня положение в училище такое, что нам иногда полезно вспоминать фразу, вложенную В.Шекспиром в уста Гамлета – “Чтобы быть добрым мне, нужна мне беспощадность”. Но по его виду, я понял, что эта фраза гения до него не дошла. С момента нашего разговора с начальником училища прошло пару месяцев, в средине апреля, в училище произошёл дикий случай, который стал моментально известен в городе и имел большие последствия, в том числе и для меня. Это был тот период, когда на протяжении 3,5 месяцев, я ежедневно появлялся дома после 10 часов вечера, даже в воскресение, я полдня находился в стенах училища. У меня не было сомнений в правильности того, что я делаю, ибо я видел перед собой конечную цель и поэтому не впадал в транс в довольно сложных ситуациях, которые нередко возникали. Дело заключалось в том, что в армии, на заводе, на флоте, я хорошо знал специфику той обстановки в которой находился и это облегчало мне добиваться тех целей, которые я ставил перед собой. А в училище для меня было много подводных рифов, о которые я мог столкнуться и форменным образом сломать себе шею, сделав один неверный шаг. Главной сложностью для меня, было найти взаимопонимание с 70 преподавателями, 30 офицерами цикла военно-морской подготовки из которых 15 были командирами рот. Поэтому я на протяжении нескольких месяцев, почти ежедневно уделял время для того, чтобы побеседовать с каждым преподавателем и командиром роты. Сложность для меня была ещё и в том, что два заместителя начальника училища по учебной части и по практике, были явными врагами и соревновались за право в будущем быть начальниками училища, причём заместитель начальника по практике считал, что именно он должен быть заместителем начальника по учебной части. Дошло до того, что я вызвал обоих к себе в кабинет и сказал: “Или вы прекратите склоки и всецело займётесь делами, или не будете оба занимать свои должности”. Они на время приутихли, но заместитель начальника по практике, обиженный тем, что не он занял должность заместителя начальника по учебной части, довёл себя до такого состояния, что получил инфаркт и умер! Этим человеком был умный и очень эрудированный А.Норкин.
Но, честно говоря, несмотря на те сложности, которые были у меня на тот момент в моей работе и которые ещё были впереди, новая работа целиком захватила меня. При этом я внутренне не сомневался в том, что настанет время, когда я с удовлетворением пойму, что сделал всё возможное для того, чтобы быть довольным самим собой, а это для меня было всегда самым главным. Во время моего начала работы в училище, в один из вечеров, хорошо помню, что это был один из выходных дней, я был по случаю какого-то праздника у моего товарища (работал с ним на БМРТ “Мыс Обручева”) Г.Меньшикова дома. Была небольшая компания, при этом был один человек мне незнакомый, который при знакомстве с ним, оказался главным патологоанатомов области. Когда в разговоре выяснилось, что я стал заместителем начальника ПКМУ, то этот человек сказал: “Я хорошо знаю обстановку в училище, наслышан о вас, но это та должность, которая не принёсёт вам лавров, на ней вы расшибёте себе голову и этим дело закончится”, эти слова его я хорошо запомнил. Не знаю, для чего он сказал их в присутствии моей жены, ведь после его слов, я не мог покинуть просто так свою новую должность. Моя жена, которая хорошо знала меня, выслушав слова этого “прорицателя”, с усмешкой сказала: “Вы не знаете моего мужа, уверяю вас в том, что через три года, училище будет лучшим в Союзе и по этому поводу, у меня нет никаких сомнений, давайте за это выпьем”. Не помню, выпил ли я рюмку спиртного за этот тост, произнесенный моей женой, наверное, нет. Но я хорошо на тот момент, помнил слова, сказанные бывшим капитаном дальнего плавания, одним из лучших английских писателей (польского происхождения), конца 19 начала 20 века, прозаика Джозефа Конрада: “При любых сложных жизненных обстоятельствах, главное не победить, а выстоять”.
А теперь расскажу о диком случае, произошедшем в училище, о котором, я упомянул выше, и который на многое происходившее в училище открыло глаза. Мне почти в 12 часов ночи позвонил майор Зарва и доложил о вопиющем случае, который произошёл в одной из рот радиотехнического отделения училища. Дело заключалось в следующем – четверо курсантов четвёртого курса решили отметить окончание учёбы и начало практики, которая должна была проходить на судах рыбопромыслового флота. Но на празднование этого мероприятия, нужны были деньги. А деньги можно было добыть поздно вечером, только в одном месте – изъять имеющиеся в наличии деньги у курсантов первокурсников. При выяснении обстоятельств этого дела выяснилось, что четверокурсники заявили о том, что когда они учились на первом курсе, то у них также старшекурсники подобным образом отбирали деньги. Но в этот раз, дело не закончилось только отбором денег. Когда четверо отъявленных негодяев положив на пол зимнюю курсантскую шапку и построив взвод первокурсников, потребовали от них кинуть в шапку имеющиеся у них деньги, то несколько курсантов, отказавшихся это по разным причинам сделать были жестоко избиты, у одного из них был сломан нос, а ещё один курсант получил сотрясение мозга. На следующий день состоялось внеочередное заседание дисциплинарного совета, я в очередной раз молчал и тем самым не делал серьёзного вывода из произошедшего случая. За меня сделали это большинство из присутствующих членов дисциплинарного совета, которые не только осудили тех курсантов, которые совершили явное преступление, но и единодушно выразили мнение, что если этих курсантов оставить в училище для дальнейшего обучения, то этого многие курсанты не поймут, тем более курсанты радиотехнического отделения. И они были правы, ведь молодость отличается о старости имеющей опыт тем, что она его не имеет. И кто отвечал бы за то, если бы рота курсантов радиотехнического отделения, совершила бы самосуд над обидчиками пятнадцатилетних мальчишек. Ведь дело бы не закончилось только разбитыми носами у отъявленных негодяев, кстати, об этом, я сказал и начальнику училища.
Спустя час после дисциплинарного совета, меня позвал к себе в кабинет Юрий Иванович и сказал мне о том, что ему звонил заместитель начальника Камчатрыбпрома А.Симонов и сказал, чтобы он немедленно отменил решение дисциплинарного совета. Объяснил он это тем, что среди отчисленных есть один курсант, отец которого является одним из ответственных работников области, сделавший для Камчатки очень много. Сообщение начальника училища меня не только не расстроило, но даже не поколебало. В ответ на сообщение, я сказал следующее: “Вы имеете право отменить решение дисциплинарного совета, но как на это ваше решение посмотрят члены совета, все офицеры, преподаватели и основная масса курсантов училища. А самое интересное, что после отмены решения совета, нам обоим нужно будет покинуть училище. Ведь делать нам здесь будет нечего, никто к вашим и моим решениям даже прислушиваться не будет, ибо у нас будет полностью потеряно уважение среди работников училища и курсантов. А самое главное заключается в том, что я в таком случае с большим удовольствием вернусь на флот к своему любимому механическому делу, а вам трудновато будет привыкать к новой работе после училища на стороне. Но должен вам сказать, что Симонов нам, на хвост которого у нас нет, только соли может насыпать, ибо мы и члены дисциплинарного совета в данном случае абсолютно правы”. Выслушав меня, начальник училища ничего не говоря, снял трубку телефона и через минуту в трубку сказал о том, что он категорически не согласен с тем, чтобы отменять данный приказ. А ещё через минуту сказал мне о том, что Симонов приглашает нас прийти к нему. Должен сказать о том, что с этого момента, я проникся к начальнику уважением, ведь у него был не снят строгий партийный выговор и в своей должности он находился в подвешенном состоянии.
Идя к большому начальнику, мы не ждали от встречи с ним ничего хорошего, так оно и получилось. Симонов вначале разговора спокойным тоном говорил нам прописные истины, типа – задача училища состоит в том, чтобы воспитывать курсантов, а не отчислять из училища, тем более что на флотах Камчатрыбпрома не хватает кадров. Потом видимо для нашего устрашения, перешёл в разговоре почти на крик и на личности, сказав, что число отчисленных курсантов продолжает увеличиваться, а начальник училища выполняет решение дисциплинарного совета, забыв о том, что получил совсем недавно предупреждении о несоответствии своей должности. Мне было сказано о том, что я направлен в училище для улучшения политико-воспитательной работы, а не быть одним из организаторов разгона курсантов. Завершил он свою эмоциональную речь, тем, что сказал, обращаясь к Камчатке: “Идите в училище и пишите приказ об отмене отчислении курсантов”. Услышав от Камчатки отрицательный ответ, он переключился на меня сказав, что я должен вразумить своего начальника, причём сказал это довольно грубым и приказным тоном. Ещё никто в моей жизни со мной таким тоном не разговаривал. И я, понимая, что, правда на нашей стороне, с усмешкой сказал ему о том, что никто не позволял ему в таком тоне разговаривать с нами, и что я только могу посоветовать начальнику училища ни в коем случае не отменять приказ. После моих слов, как говорится, наступила мёртвая пауза, а человек пытавшийся вытереть о нас свои ноги, поняв эту бесперспективность, сказал нам: “Идите, руководство Камчатрыбпрома будет ставить перед обкомом партии вопрос о вашем пребывании в должностях”.
Придя в училище, я позвонил куратору училища подполковнику КГБ И.Чаусу и попросил его прийти в училище. Подполковник не искал в училище среди курсантов шпионов и инакомыслящих, а занимался сугубо прозаическим делом. Это дело заключалось в следующем – училище было обязано выпускать специалистов имеющих вызу загранплавания. Это был очень серьёзный вопрос, ибо суда Окренрыбфлота в последние пять лет, стали активно работать в разных районах Тихого океана и без заходов в заграничные порты для пополнения пресной воды и продуктов питания работать не могли. Ведь суда по несколько лет не возвращались в Петропавлоск-Камчатский, а, кроме того, начался осуществляться ремонт камчатских судов в заграничных портах. Училище до моего в нём появления задачу по визированию курсантов выполняло только на 15%! Представитель КГБ в училище, готовил своему руководству справку по каждому курсанту о его моральных качествах. Эта справка зачитывалась на комиссии обкома партии, которая решала вопрос открытия визы заграничного плаванья. Подполковник в связи с тем, что произошло в училище, ещё утром придя в училище, беседовал со мной по этому вопросу, а после моего звонка очень скоро появился в моём кабинете. Объяснив ему ситуацию и требования заместителя начальника Камчатрыбпрома, я попросил его доложить руководству КГБ о создавшейся в училище ситуации и об оказании помощи руководству училища содействия в том, чтобы нам не мешали работать. Оказать помощь – это означало через секретариат обкома партии воздействовать на руководство Камчатрыброма, чтобы оно принципиально и справедливо рассматривало бы вопросы, которые принадлежали к компетенции руководства училища. В течение следующего дня, телефонных звонков от Симонова не было. Объяснялось это конечно в первую очередь тем, что уже днём позвонивший мне Чаус сказал о том, что поднятый мною вопрос его руководством доведён до сведения секретариата обкома партии. Узнав о звонке подполковника, начальник училища обратился ко мне с вопросом: “Где Вы были раньше, ведь всё в училище могло быть совершено иначе”? На этот вопрос он от меня получил обычный в таких случаях ответ: “Что было, то сплыло, того уж не вернёшь, нужно не заниматься самокопанием, а делать дело”. С того дня, на протяжении всей моей работы в училище, никто больше не посмел нам с Камчаткой указывать, кого можно из курсантов отчислять из училища, а кого нельзя. Этот вопрос больше никем не обсуждался и потому в том числе, что по результатам учебного года, количество отчисленных курсантов из училища было на 80 человек меньше, чем в предыдущем году. Я, не объяснял подробностей ситуации создавшейся в училище жене, у меня никогда не было в привычке посвящать её в детали моей работы, у неё и без этого, как и у каждой женщины хватало домашних обязанностей, тем более во времена нашей жизни на Камчатке. А в то время, когда я приходил домой фактически только для того, чтобы переночевать, у нас едва хватало времени только для обсуждения жизненно важных вопросов. Но моей жене всегда хватало той краткой информации о моих делах, которые, я ей сообщал, уж слишком хорошо она уже на то время знала меня и делала всё для того, чтобы дома, я уходил в своих мыслях от тех проблем, которые меня волновали.
Моя жена великий книгочей, в таких случаях подсовывала мне какую-нибудь интересную статью в “Неделе”, очень популярном тогда воскресном приложении к газете “Известия” или книгу, которую, я ещё не читал, благо, что уже тогда в нашей домашней библиотеке, было большое количество ещё не читаных книг. Так было и на этот раз, жена предложила мне прочитать небольшую книжку – “Учёные сказки” писателя Ф.Кривина. Фантастическая по содержанию книжка, в ней несколько разделов (в том числе – фантастические очерки, наивные сказки, учёные сказки и другие разделы), но жена обратила моё внимание на одну из учёных сказок. Я читал эту сказку несколько раз, пока не поймал себя на мысли, что знаю эту сказку почти наизусть. Шли годы, потом шли десятилетия, возникало в жизни множество различных ситуаций менее сложных и сложных на работе, обманывали люди, редко, но предавали товарищи. Было всё, как бывает в жизни у всех людей, но всегда, когда у меня возникал по какому-нибудь поводу к себе вопрос – как же так, я всегда вспоминал содержание этой сказки, которую, не поленившись, приведу полностью: “Мне хочется во времена Шекспира, где всё решала шпага и рапира, где гордый Лир, властительный король, играл не выдающуюся роль. Где Гамлет, хоть и долго колебался, но своего, однако добивался, где храбрый Ричард среди бела дня мог предложить полцарства за коня. Где клеветник и злопыхатель Яго марал людей, но не марал бумагу, где даже череп мёртвого шута на мир глазницы пялил.
Мне хочется во времена Шекспира. Я ровно в полночь выйду из квартиры, миную двор, пересеку проспект и –пошагаю… Так из века в век, приду я к незнакомому порогу. Ссудит мне Шейлок денег на дорогу, а храбрый Ричард своего коня. Офелия, влюбленная в меня, протянет мне отточенную шпагу. И я поверю, искренности Яго, я за него вступлюсь, презрев испуг. И друг Гораций, самый первый друг, меня сразит в жестоком поединке, чтобы потом справлять по мне поминки. И будет это долгое – Потом, в котором я успею позабыть, что выпало мне – быть или не быть? Героем – или попросту шутом”? Конечно, для того, чтобы понимать, о чём идёт речь в этой иносказательной сказке Кривина, нужно хотя бы раз в жизни прочитать гениальные произведения В.Шекспира – “Гамлет”, “Король Лир” и “Король Ричард I I I”. К моему удивлению, что было не раз в моей жизни, я встречал немало людей умных людей, которые ни разу в жизни этих произведений Шекспира не читали, а ведь эти произведения уже более 500 лет объясняют человечеству, что такое в поведении людей положительно, а что плохо и преступно.
На протяжении всей своей работы в училище, я неоднократно встречался с пороками людей (хитрость, нечистоплотность в человеческих отношениях, жадность, карьеризм) которые описаны в тех произведениях Шекспира, которые мною названы выше. Сначала своей работы в училище, меня поражало и удивляло, что офицер жаждавший получить на погоны очередную звезду на погоны мог оклеветать своего товарища офицера. А иной преподаватель упорно доказывал начальнику учебного отдела, что он должен иметь больше часов для читки своего предмета, чем его коллега, потому, что его коллега хуже знает предмет, чем он! С этими пороками можно было смириться согласно простой логике, о которой, я часто говорил и говорю в своей жизни – слаб человек. Но когда я узнал о том, что, командир одной из рот, сразу после утреннего подъёма курсантов посылает убирать с дорожек возле книжного магазина снег после очередной пурги, а взамен получает возможность купить дефицитные книжные и подписные издания, то я смириться с этим не мог. Вызвал этого офицера на беседу и после жёсткого нравоучения, сказал ему о том, что при повторении такого мерзкого поступка, позорящего офицерскую честь, отправлю в военный отдел учебных заведений МРХ представление, о его неполном служебном соответствии. Нужно было видеть, как этот офицер, едва не падал на колени и умолял его простить и не давать огласки его омерзительному поступку. Уже ближе ко времени приёмных экзаменов в училище, я выбрал время, чтобы выяснить вопрос, по какой причине курсанты массово исключаются в течение первого года обучения. Для этого мне пришлось несколько дней посвятить изучению всех личных дел курсантов поступивших в училище за год, до текущего учебного года. Выяснилась интересная картина – многие абитуриенты, поступавшие на отделения училища после 8 классов, представившие в приёмную комиссию табеля в которых стояли одни тройки сдавали экзамены на 4 и даже пятёрки. Такое же положение было у абитуриентов с десяти классным образованием, в аттестате об окончании школы одни тройки, а на экзаменах четвёрки. Очень скоро, я выяснил, что подобной успешной сдаче экзаменов бывшим школьным троечникам, способствовали те люди в училище, которые были заинтересованы в том, чтобы абитуриенты с низкими школьными знаниями поступали в училище! А механика, которая способствовала этому, была очень проста – во время приёмных экзаменов в аудитории, в которых они проходили, был свободный доступ посторонних людей. Поэтому, перед тем, как начались при мне первые приёмные экзамены, я пригласил к себе заместителя начальника училища по ВМП капитана первого ранга В.Тимофеева. Я объяснил ему ситуацию и попросил его отдать приказ начальнику ОРСО, чтобы во время приёмных экзаменов во всех отделениях был перекрыт доступ к проникновению на этажи, на которых проходили экзамены посторонних людей. Такой приказ было отдан, а майор Зарва хорошо знал своё дело, кстати, это он рассказал о том, как проводятся вступительные экзамены в училище. А уже на следующий день, ко мне в кабинет пришёл заместитель начальника училища по учебной работе Степняков и в разговоре со мной, как бы, между прочим, поинтересовался причину перекрытия этажей в учебных корпусах службой ОРСО во время приёмных экзаменов. Я моментально подумал о том, что перекрывает этажи служба ОРСО, а человек пришёл выяснить причину перекрытия этажей ко мне, значит, он до прихода ко мне интересовался этим вопросом. Конечно, не пойман не вор, но мне всё стало ясно, поэтому и не называю настоящую фамилию этого человека, ведь у него обязательно есть дети и внуки, для которых он является, любимым отцом и дедушкой. Тогда не было в обиходе слова коррупционер, но факт того, что в училище брали с абитуриентов взятки за поступление, был для меня неоспорим. Доказать это было невозможно, но доказательством этого, был для меня тот факт, что во время прекращения доступа посторонних людей на этажи учебных корпусов, почти ни один абитуриент троечник не сдал приёмные экзамены на 4 и тем более на 5. Но, я не преминул сказать этому человеку, интересовавшемуся по какой причине, перекрываются этажи во время вступительных экзаменов о том, что это делается для того, чтобы нечестные люди, не нагревали свои руки на получение от родителей взяток за поступление их сыновей в училище. Так сказать не лишил себя этого удовольствия. Но этот человек во время моей работы, неоднократно делал неблаговидные поступки, а однажды, за полгода до того, как я покинул училище, совершил такую подлость, что я перестал ему при встрече подавать руку и спустил дело на тормозах лишь потому, что об этом очень просил меня начальник училища.
Очень быстро минул первый год моего пребывания в училище, за прошедшее время, я полностью вошёл в курс всего учебного процесса, а самое главное понял, что основательно мешает училищу, как говорится без шума и пыли готовить кадры для рыбной промышленности Камчатки. Но существовал ряд существенных вопросов, которых командование училища, в том числе и я, решить не могли. Но настал день, когда я получил возможность, сделать отчаянную попытку решить все вопросы, мешавшие нормальной работе училища в один день. В конце декабря месяца, на партийное собрание училища пришёл заведующий отделом обкома партии по науке и образованию. В партийных органах тогда существовали такая практика, что на крупные предприятия и в учебные заведения приходил ответственный работник городских и партийных органов, для информации рядовых коммунистов о положении дел в народном хозяйстве города и области. В своём докладе, высокий партийный начальник, подробно довёл к сведению коммунистов училища о тех достижениях, которые достигнуты в области в добыче рыбы, работе промышленности, сельского хозяйства и строительства. Кстати фамилия этого высокого партийного начальника была Зиновьев (имя отчества за временем прошедших лет не помню, ибо встречался с ним только один раз), если он живой и прочитает мои воспоминания, то может поправить меня, если я что-то изложил не так. Но мне нечего выдумывать, как и то, что обычно на таких собраниях, коммунисты с интересом слушали докладчика, после нескольких к нему вопросов, собрание закрывалось. В данном случае, после вопросов и ответов на них слово взял я. И поблагодарив выступавшего с информацией работника областного партийного аппарата за информацию, сказал о том, что в этой интересной для нас информации, нет ни слова об учебных заведениях. А после этого стандартного елея, я перешёл к конкретным вопросам, предварительно сказав о том, что, по всей видимости, секретариат обкома партии не знает о том, что училище, которое должно обеспечивать рыбную промышленность полуострова кадрами нуждается в очень серьёзной помощи со стороны партийного руководства и руководства Камчатрыбпрома. Перечислив основные вопросы (насколько я помню, их было 9-10) я предложил партийному собранию направить решение партийного собрания с перечисленными мною вопросами в секретариат обкома партии для принятия решения об оказании училищу действенной помощи, которая окажет существенное влияние на успешную подготовку кадров для рыбной промышленности Камчатки. В числе поставленных мною вопросов, был вопрос об ограждении училища забором и строительстве контрольно-пропускного пункта. Это объяснялось тем, что по уставу училища, оно должно иметь ограждение своей территории, как и любое закрытое учебное заведение. В этих вопросах было сказано об отсутствие в ротных ленинских комнатах телевизоров не только с цветным экраном, но и черно, белым, о матрасах, большинство из которых были набиты морской травой. Конечно, было сказано и о недостаточной мощности котельной, снабжавшей училище в зимнее время теплом, о недостаточной требовательности руководства Камчатрыбпрома перед руководством Дальрыбы, о постоянном выделении учебного судна для практики курсантов и другие вопросы. А самым главным вопросом, о котором я сказал, был вопрос нехватки в общежитиях училища 400 койко-мест. Я не только сказал об этом для констатации, но сказал о том, что стыдно говорить о том, какие огромные прибыли получает рыбная промышленность области и в тоже время, руководство Камчатрыбпрома 5 лет отказывает училищу в постройке общежития, объясняя этот свой отказ отсутствием денег. Во время моего выступления, в аудитории, в котором проходило партийное собрание, как говорится, стояла гробовая тишина, а после окончания моего краткого выступления раздался настоящий гром аплодисментов. Начальник училища во время моего выступления, то бледнел, то краснел, честно говоря, я не понимал его реакции на мое выступление, может, он был в трансе оттого, что я не согласовал своего выступления с ним, но я никогда и ни с кем не согласовывал своих действий. А когда присутствовавший, уже упомянутый мною Симонов взяв слово для справки, и стал перед собранием приводить оправдательные доводы, то, честно говоря, раздался возмущенный гул голосов. И он ушёл с трибуны не закончив, свой поток оправданий, видимо подумал, что его могут в этом зале едва ли не освистать, хотя конечно до этого бы не дошло. В перерыве, пока печаталось решение собрания, я мельком краем уха случайно услыхал, как Симонов выговаривал начальнику училища, за то, что он и я сговорились предложить собранию принять такое тяжкое обвинение в адрес руководства Камратрыбпрома, оправдывался, ли Юрий Иванович я не знаю. Правда, после собрания он, будучи явно в удрученном состоянии сказа мне о том, что я зря так выступил. Но дело было сделано, и я не сомневался (может показаться странным, но я, приняв решение, никогда в нём не сомневался) в том, что решение партийного собрания, которое мы передали представителю обкома партии, сыграет свою положительную роль. Но нужно сказать и о том, что Александр Васильевич Симонов был в рассказанных мною случаях тем человеком, который иначе в этих обстоятельствах согласно своей должности поступать не мог. А в целом, это был человек большой работоспособности, с большим жизненным опытом и эрудицией, вложившим много сил в развитие рыбного флота Камчатки. А к тому времени, когда я завершал свою работу в училище, он при наших с ним встречах, неоднократно говорил мне о том, что лично он и руководство Камратрыбпрома очень довольны моей работой в училище. Правда, говоря об этом, не обязательно с улыбкой говорил: “Ну и характер у тебя”, на что я соответственно отвечал: “Характер не выбирают, его получают от папы с мамой”. Кстати в училище работала преподователем и его жена Мария Ивановна – умнейшая женщина, пользовавшася большим авторитетом среди преподователей и курсантов училища, так что обо всех моих деяниях в училище, Симонов получал инфомацию с первых рук.
Так оно и получилось, спустя очень короткое время, мы с Камчаткой были приглашены на заседание секретариата обкома партии, на котором были учтены все наши пожелания, и по ним было принято решение обязать руководство Камчатрыбпрома, в течение полугода их выполнить. В те времена, решения такого органа, каким был секретариат областного партийного комитета, неукоснительно выполнялись, причём эти решения постоянно контролировались и выполнялись в те сроки, которые были записаны в решениях. Через три месяца училище было ограждено забором и было построено КПП, теперь курсант, выйдя из учебного корпуса или общежития, не мог, если вздумал уйти за территорию училища, что было само собой нарушением и в конечном итоге, как правило, тянуло за собой другие нарушения, вплоть до распития спиртных напитков. В каждой роте появился цветной телевизор, не сталось ни одного матраса набитого морской травой, к началу нового отопительного сезона, в котельной училища был поставлен дополнительный котёл. А самое главное заключалось в том, что к моменту начала нового учебного года строителями было сдано в эксплуатацию общежитие на 380 мест.
Очень важным моментом для училища был вопрос, решённый руководством Камчатрыбпрома вопрос о предоставлении курсантам училища проходить производственную практику, на учебно-производственных судах типа “Пеленгатор”, которые специально были оборудованы для обучения курсантам их будущей специальности. Прохождение практики на этих судах имели для курсантов большое значение, ибо они во время этой практики по очереди стояли ходовую вахту, приобретая первичные навыки своей будущей специальности. А, кроме того, получали небольшое количество иностранной валюты, за которую при заходе в иностранный порт, могли, как минимум купить себе вожделённые в то время для любого парня джинсы, светозащитные очки и блок жвачки. Во время пребывания курсантов училища на практике, как правило, учебно-производственное судно, заходило в 3-4 порта иностранных государств, и конечно курсант, побывавший в Сингапуре, дорожил своей заграничной визой, не нарушал дисциплины в училище и берёг свою визу, как говрится – как зеницу ока, когда уже работал на флоте. Я уверен в том, что сегодня многие из капитанов, старших механиков, учившихся в конце 70 годов, добрым словом вспоминают свою практику и первый свой заход в тот же Сингапур. Вопросу подготовки к визированию курсантов, мною было уделено большое внимание. Ведь я хорошо понимал, что Океанрыбфлот, начавший в конце 70 годов активный промысел рыбы в разных районных Тихого океана, должен был получать специалистов, которых можно было сразу использовать на судах работавших в заграничных рейсах. К концу моей работы в училище, оно выпускало 80% специалистов, которые имели открытую визу для заграничного плаванья, причём в основном визу большинству курсантов не получивших визу, не открывали по другим причинам, которые не имели никакого отношения к пребыванию курсанта в училище. После года моей работы в училище, всем работникам училища было видно, что обстановка в училище значительно изменилась к лучшему, понимал это и начальник училища, который в апреле на отчетном партийном собрании сказал во всеуслышание, что резкие перемены в училище произошли благодаря замполиту училища. Потом прошёл ещё один год, потом ещё один, я получал от работы моральное удовлетворение, кроме того, получал удовольствие от преподавания курсантам первого курса судомеханического отделения технологии металлов, очень уж было для меня это прямое общение с курсантами. А потом пришло неожиданно время, что передо мной и женой стал вопрос о том, что нужно покидать Камчатку. Лично для меня это был очень болезненный вопрос, но частые камчатские циклоны и связанные перемены погоды отрицательно влияли на здоровье моей жены, которой врачи на протяжении последних двух лет, настойчиво советовали сменить климат. Были ещё две причины, которые диктовали мне покинуть Камчатку – сын наш Андрей учился на втором курсе Калининградского высшего морского училища, не говоря уж о том, что родителям нашим было под 7О лет, и они в нас нуждались. Может дело с нашим переездом на материк, затянулось бы, но неожиданно появился необходимый для нас вариант обмена квартиры, а, кроме того, честно говоря, я, сделав свое дело в училище, почувствовал, что теряю к своей работе интерес, мне нужно было новое дело. И конечно, я имел бы это дело на Камчатке, но, будучи в номенклатуре областного комитета партии, мне пришлось объяснять партийному руководству, чем вызвано мое желание покинуть Камчатку и просить снять меня с партийного учёта. Мне дали время подумать, сказав о том, что у меня есть большие перспективы в работе на полуострове. Пока меня не сняли с партийного учёта, я никому не говорил о том, что собираюсь покинуть Камчатку, в том числе и начальнику училища, кстати, именно в это время, я почувствовал, что он стал относиться ко мне с некоторой настороженностью. Это подтвердилось тем, что однажды при встрече с моей женой, он сказал о том, что жёсткая методика её мужа себя изжила и нужно переходить на другие методы, правда не сказал на какие. Это всё им было сказано моей жене, как бы по дружески, но это, как говорится, был намёк на толстые обстоятельства. Когда мне жена рассказала об этом разговоре, я очень смеялся, а на следующий день, Юрий Иванович зашёл ко мне в кабинет сказал о том, что ему позвонили из обкома партии и спросили, знает ли он о том, что его первый заместитель собрался покидать Камчатку. Вид у него был очень смущённый, и по нему было видно, что он расстроен, что меня не очень интересовало, хотя к этому времени мы были с ним в очень дружеских отношениях. Я подтвердил ему своё решение, но напомнил ему о нашем с ним разговоре при первой встрече. Ведь я тогда сказал ему о том, что очень скоро ему будут нашёптывать, что я собираюсь занять его место, но меня не нужно было бояться, ибо я никогда не старался занимать чужого места. А вот своего заместителя по учебной работе, сказал я Камчатке, он должен бояться, ибо он спит и видит себя в должности начальника училища. А ещё, я сказал своему товарищу о том, что даже если бы я не покидал Камчатку, то с училища все равно ушёл бы, ибо мне стало не интересно работать. И это было правдой, я сделал всё, что должен был в училище сделать.
Последний год моей работы в училище совпал с тем, что по итогам года из училища было отчислено всего 120 курсантов, почти в 3 раза меньше чем до моего прихода в училище. Коллектив училища в последний год моего пребывания в нём, в День рыбака, был награждён руководством Дальрыбы грамотой за успешную подготовку кадров, а по итогам года был официально признан лучшим средним учебным заведением главка. Я никогда не работал ради карьеры и перспективы, но конечно, не был безразличным к результатам своей работы. И когда первый раз мне сообщили о том, что группа родителей курсантов училища, поблагодарила меня за воспитание своих детей и передала музыкальный привет в програме радиостанция “Океан” был очень удивлён, и тронут вниманием ко мне. Потом подобные благодарности и музыкальные приветы в мой адрес, радиостанция “Океан” передавала в радиоэфир не раз, естественно не всем это нравилось. Меня не трогал тот факт, что я знал о том, что многие работники училища, считали моей заслугой, что в училище установилась нормальная деловая обстановка, что создало предпосылки для улучшения работы с курсантами. О том, что именно я переломал негативную обстановку в училище которая в нём существовала в последние годы говорили и в горкоме партии и в Камчатрыбпроме. Знал об этих разговорах и начальник училища, мне это было довольно неприятно сознавать, даже поэтому мой уход с училища, был для меня благом по схеме – мавр сделал своё дело и должен уйти, а без меня делайте, что хотите. Не скрою, об этом я как-то подумал, покидая училище. А те результаты, которых достигло училища, было возможно добиться только потому, что в училище в преобладающем количестве были добросовестные и опытные люди. Начальники отделений: судоводительского отделения – В.Собченко по натуре мечтатель, философ и любимец курсантов, судомеханического отделения – отлично знавший своё дело Г.Жданов, радиотехнического отделения умнейшая и принципиальная Г.Курахтина. Преподователи: М.Стригин, В.Певцаева, В.Клюкин, П.Кулагин, Н.Столбов, Н.Шатова М.Крылова, Г.Котрихова, Г.Волошина, В.Валь, Ю.Марочкин, В.Овчиников, И.Синицын. Офицеры и командиры рот: капитан второго ранга Акимов, капитан второго ранга В.Лось, капитан второго ранга А.Брагин, капитан третьего ранга Б.Тарутин, майор Ю.Грозовский, капитан третьего ранга В.Уточкин, капитан третьего ранга А.Копёнкин. С Анатолием Васильевичем Копёнкиным я был в очень близких и дружесьвеных отношениях до его смерти в 2003 году. Капитан лейтенант Б.Кудрявцев, во время моей работы в училище был преподователем на ВМЦ, радости моей не было предела, когда я, заканчивая написание своих воспоминаний, нашёл его странницу в “Одноклассниках” Итнтернета. После чего мы естественно стали с Борисом Николаевичем при помощи переписки общаться и я узнал о том, что этот очень порядочный человек и отличный офицер, по прошествии времени получил звание капитана первого ранга и стал начальником ВМЦ училища, а закончил службу начальником кафедры, проректором по ВМП Петропавлоск – Камчатского высшего инженерно морского училища, которое было создано на базе ПКМУ в 1990 году!! Названым мною преподавателям и офицерам и не названым, я был благодарен за совместную работу почти 40 лет назад и тепло вспоминаю их сегодня. Мне просто удалось их организовать и нацелить на нужное для училища и рыбного флота Камчатки дело, без них, я ничего бы не сделал, не зря пословица гласит – один в поле не воин. Я уходил с училища, хорошо сознавая, что, работая в нём, получил богатейший опыт работы с людьми, который в дальнейшей в моей жизни очень мне пригодился. Покидал я Камчатку, ненадолго, дело в том, что мне не хватало до 15 летнего северного стажа, чтобы уйти на пенсию в 55 лет полтора года. Я запланировал, что во время длительного отпуска отдохну, обустрою жизнь на новом месте и вернусь работать на флот в должности механика. Для меня было необязательно работать первым помощником капитана, тем более, что жилка механика жила во мне всегда и тем более в то время. Я, конечно, зашёл попрощаться со своим учителем Р.Бичуком. Когда я пришёл к нему, то он, увидев меня, закачал головой и спросил меня о том, что хорошо ли я подумал, уходя с училища, он, оказывается, был в курсе моего ухода с училища. Выслушав меня и узнав, о том, что я планирую вернуться на флот и работать механиком, он рассмеялся и спросил меня: “Это что с твоей стороны шутка или ты думаешь, что я дам согласие”. Я понял, что номер с работой механика при моём возвращении на флот у меня не пройдет, хотя, честно говоря, руки мои, после того, как я перестал работать механиком, натуральным образом хотели работать.
Последние полтора года, моей работы в Океанрыбфлоте Камчатки.
Я вернулся на Камчатку после длительного отпуска в конце сентября 1980 года. Несколько дней спустя после прилёта на Камчатку, я посетил училище, к радости встречи с сотрудниками училища, огорчением был факт подробностей той трагедии, о которой я узнал ещё, будучи на материке. Дело состояло в том, что в начале мая, по вине командования училища, погибли 5 курсантов выпускной роты судомеханического отделения. Вина командования состояла в том, что командир роты без соответствующего разрешения организовал в Авачинской бухте тренировки курсантов на морских шлюпках. Организовал по собственной инициативе, без учёта прогноза погоды, несмотря на существовавший в училище запрет на такие занятия в это время года (на этом запрете настоял в своё время я), когда погода на Камчатке неустойчива. Моё огорчение было двойным, погибших курсантов я хорошо знал, ибо преподавал в своё время в том классе, в котором учились эти курсанты технологию металлов. Это были отличные ребята, которые поступили в училище после средней школы и к моменту своей гибели, были довольно зрелыми молодыми людьми. Начальник училища и его заместитель по ВМП В.Тимофеев, в очередной раз получили строгие партийные взыскания. Тимофеев был отправлен в отставку, а Камчатка к моей радости был переведён начальником (он несмотря ни на что заслужил это) Херсонского училища МРХ. Спустя несколько лет, при нашей с ним встрече в Херсоне, он едва не плакал, вспоминая эту трагедию, видно было, что он искренне переживал спустя годы гибель курантов, а не сожалел о том, что так бесславно вынужден был покинуть Камчатку. И в этом мой товарищ мне был, как всегда близок и понятен. Мы вспомнили с ним нашу совместную работу, он сказал мне о том, что это были для него в училище лучшие годы. Также он с горечью в голосе, поведал мне о том, что ему очень трудно работать в херсонском училище, ибо в училище нет цикла ВМП, а раз так, то поддержать на нужном уровне дисциплину невозможно и что он думает о том, чтобы уйти с этой работы. В конечном итоге, он договорился до того, что предложил мне перехать в Херсон и снова работать вместе, причём сказал это довольно исскрене, это было по тому, как это было сказано. Но у меня уже была другая жизнь. Мы проговорили с ним всю ночь, расставаясь, едва не плакали, видимо понимая, что видимся в последний раз в жизни. Очень тепло, вспоминая его, (прекрасный это был человек), я иногда думаю о том, что в большей вероятности того, что произошло в училище после меня, и в том, что в результате гибели мой товарищ покинул училище, которому, отдал 20 лет своей жизни, был виноват и я. В старости любой нормальный человек, в своих мыслях занимается самокопанием и ищет те ошибки, которые он в своей жизни совершил. Но я был вынужден покинуть училище, при этом хорошо понимаю, что трагедии, которая привела к гибели курсантов, при мне не могло произойти и для этого у меня есть все основания так утверждать.
Очень с большими размышлениями, я шёл к секретарю парткома и своему учителю Р.Бичуку, меня не покидало желание уговорить его не препятствовать моей работе на флоте механиком. Но уже в первых минутах нашего с ним разговора, я понял, что ставить перед ним мучавший меня вопрос будет несолидным делом. Вопрос в течение получаса был решён – я нахожусь в резерве, пока не состоится моё утверждение в должности первого помощника капитана в партийных органах, пока не окончу ещё раз курсы шифровальщиков и не сдам аттестации. После чего, я буду направлен на свой любимый БМРТ “Мыс Обручева”, который находился в то время на ремонте на судоверфи. Всё так через два месяца и произошло. Всё было, как было раньше, я, конечно, обрёл душевное равновесие и отправил вызов своей жене, для того, чтобы она приехала в отпуск на Камчатку. Потом мы провели больше месяца вместе, а потом Бичук снял меня с моего любимого парохода и поручил подбирать экипаж для ремонтно-подменной команды (РПК) в республике Перу, которая должна была заниматься ремонтов судов работавших в южной части Тихого океана. Мы вылетели в Лиму из Петропавловска в Москву в конце марта 1981 года. Моя жена приехала в Москву, для того чтобы проводить меня, также приехал из Калининграда наш сын учившийся тогда в КВИМУ. После нескольких дней проживания в гостинице “Россия”, наша команда вылетела в перуанскую столицу, совершив при этом промежуточные посадки в английском аэропорту, Шеннон и в Гаванском аэропорту имени Хосе Марти, а уже 5 апреля мы приняли в порту Кальяо траулер “Кроноцкий”. После того, как специалисты перуанских фирм, работавшие по договорам с советско-перуанской компанией (Сов-Инка) осуществили ремонт главного двигателя и подводную очистку корпуса судна, наша ремонтная команда приняла БМРТ “Иван Малякин”. Нужно сказать о том, что многие сотрудники компании Сов-Инка окончили в СССР учебные заведения и были женаты на советских девушках. Относились он к нам исключительно внимательно и доброжелательно, организовали большое количество экскурсий в красавицу Лима и её окрестности. Особенно с любовью относился к членам нашего экипажа работник компании Овер Перис, который в совершенстве знал русский язык и делал всё возможное, чтобы мы познакомились с его удивительной страной. Уже в начале июня после прилёта всех членов экипажа, траулер совершил переход от порта Кальяо к берегам Канады и экипаж начал работать в Советско-Американской компании. Лично для меня, 8 месяцев такого путешествия фактически кругосветного (в начале декабря мы вернулись в Петропавловск, с другой стороны земного шара), оставили массу впечатлений и воспоминаний на всю мою жизнь!
Экипаж БМРТ “Иван Малякин”, после почти трёх недельного перехода от берегов Перу к берегам Канады, стал работать в Советско-Американской Компании (САК), которая организовалась в конце 70 годов. Советские суда не имели права производить тралений, лов хека осуществляли канадские и американские рыбаки. Причём работали они на небольших судёнышках, типа советских малых сейнеров, но были оснащены самой совершенной навигационной и поисковой аппаратурой, промысловым оборудованием и механизмами, необходимыми бытовыми удобствами, в том числе опреснителями воды и японской видеотехникой. Не зря каждый из этих небольших тральщиков без всяких затруднений, вылавливал за день 120-130 тонн хека. У нас были отличные отношения с капитанами американских и канадских судов, очень часто они вечером приезжали к нам в гости, бывали неоднократно и мы на их судах. У нас на борту постоянно присутствовали 3-4 представителя от американо-канадской стороны компании. Естественно, среди них были и люди, которые, как я понимал, работали на ЦРУ. Так американец Джон Галатан в совершенстве знавший русский язык, интересовался не только вопросами, касающимися работы экипажа по обработке хека и учёта выпущенной мороженой продукции, но и многими вопросами, которые к обработке хека и учёта продукции отношения не имели. Интересно было наблюдать, как он и наш “флагманский специалист” подолгу между собой беседовали кают-компании, я был уверен в том, что каждый из них хорошо понимал – кто есть кто. Особенно интересно было слушать их разговоры в апартаментах капитана В.Петрова, который иногда приглашал их к себе поужинать. Валерий Иванович был очень молодым человеком, ему было всего 33 года, но это был зрелый человек и отличный капитан. Именно поэтому, руководство флота, доверило этому молодому человеку, возглавить ремонтно-подменную команду (РПК) в республику Перу. Незаурядной личностью был Валерий Иванович, я знал его ещё с тех времён, когда он был старшим помощником капитана, он был из тех капитанов, которые продолжали традицию своих старших товарищей – легендарных капитанов рыбного флота Камчатки. Что интересно, старшим помощником у него был Женя Кабанов. С того момента, когда Евгений Николаевич Кабанов в 1985 году стал капитан-директором БАТМ “27 съезд КПСС” то экипаж этого траулера, за свои трудовые достижения был занесён в Летопись трудовых свершений, награждён почётной грамотой ЦК КПММ, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. А в 1988-1989 годах – экипаж был победителем во всесоюзном социалистическом соревновнии среди работников рыбной промышленности СССР, капитан Кабанов был награждён двумя почётными грамотами министра рыбного хозяйства СССР. А в 1989 году он был избран депутатом Верховного Совета СССР.
Продолжая вспоминать нашу работу на БМРТ “Иван Малякин”, не могу не сказать о том, что уже первом заходе в канадский порт Ванкувер, у нас с капитаном Петровым появились определённые трудности, которые появлялись каждый раз при очередном заходе в этот порт. Дело было в том, что при каждом заходе в Ванкувер, наш траулер посещали люди называвшиея себя украинцами, в основном галичане (молодые и старые), многие из них выехали с Восточной Галиции во времена Австрийской империи, или Польши. Эти люди, которые давно стали гражданами Канады или США, толпами приходили на советские суда, пришвартованные к стенке причала в Ванкувере (в Канаде), или Сиэтле (в США). Эти бывшие галичане, разговаривали на языке, который был похож на украинский язык, как китайский, на египетский, и понимал, я, их, только потому, что с детства жил в Западной Украине. Для них Восточная Украина (Большая Украина), была незнакомой страной, наподобие того, чем является для сегодняшнего жителя Украины, например Дания. Эти “украинцы”, когда, я, рассказывал им о жизни на бывшей их родине ( бесплатным обучении и медицине, получения жилья), не верили моим словам. Особенно они не верили тому, что безработицы в бывшей Галиции нет (ведь по этой причине, они или их предки покидали в своё время родные края), что объявления с предложениями работы висят на каждом углу. Для них, дикостью являлся факт того, их соплеменники, имеют возможность, учиться в любом, высшем учебном заведении Союза бесплатно, в том числе в Киеве, в Москве и в Ленинграде.
Когда, они проникались верой в мои слова, то у многих, на глазах были слёзы. Ни о какой независимой Украины, они, по всей видимости, не мечтали, и не говорили, а говорили лишь о том, что мечтают поехать и посмотреть своими глазами то, о чём, я, рассказывал им. Среди бывших галичан, которые приходили на судно, были люди покинувшие Галицию ещё в довоенные годы, были среди них и бывшие галичане, как говорится – совсем другого, более “позднего разлива”. Как правило, им было лет по 50-60, они в основном, ничем не интересовались, не пускали “ностальгических” слёз, их речь была более понятной, некоторые из них, даже неплохо говорили по-русски. Отслужив в своё время три года в рядах Советской Армии, я, мог прочувствовать в человеке военную “косточку”, и понимал, что руки, разговаривавших со мною людей, держали в своё время, не только лопату и грабли, но и ещё кое-что, типа обреза или автомата – шмайсер. И, конечно понимал, что имею дело, с бежавшими вместе фашистами бандеровцами, или им подобными преступниками. Факт, что они посещали наше судно с определенными целями, подтверждался тем, что, увидев меня или нашего “флагманского специалиста”, они или покидали судно или прекращали разговоры с членами экипажа. А это свидетельствовало о том, что они были кем-то проинструктированы, кто на судне кем является. На советских рыбопромысловых судах, работали матросами, многие молодые парни, родом с Западной Украины, которые после службы в Советской Армии проходившей на Камчатке, оставались работать на флоте. С ними, бывшие вояки, особенно любили разговаривать, пытались завязать дружеские отношения, бывало, что агитировали этих парней остаться в Канаде. Нужно сказать, что члены экипажа избегали подобных бесед, а иногда приходили ко мне и рассказывали о тех “украинцах”, которые были особенно настойчивыми в своих пропагандистских делах. Были случаи, когда я подходил к такому пропагандисту и говорил ему, чтобы больше он на судне не появлялся иначе вызову полицию. Но, не редко бывали случаи, когда после того как бывшие бандеровцы, покидали судно, после их присутствия, находили множество антисоветских газетёнок и других пропагандистских материалов. Не мог, я, в те годы и подумать, что пройдёт 23 года, и в Украине, бывшим бандеровцам и их последователям – украинским интегральным националистам, можно будет в открытую прославлять ОУН–УПА, провозглашать ненависть к России и к русским. Созданные после 1991 года, радикальные, националистические партии и движения – КУН, УНА–УНСО, ВО “Свобода”, “Наша Украина”, сделали всё возможное, чтобы население Западной Украины считало москалей оккупантами, и врагами, презирало историю и культуру Большой Украины. Не говоря уж о том, что в результате государственного переворота в феврале 2014 года, в Украине руководители партии “Правого сектора” провозгласили свою программу – добиться полной дерусификация и бандеризации населения всей Украины! В результате, Восточная и Западная Украина сегодня разделены “пропастью”, которую засыпать просто “землею” не получится в течение многих и многих лет.
За 5 заходов нашего траулера в порт Ванкувер, члены экипажа БМРТ “Иван Малякин” совершили около 70 увольнений на берег, различных поездок на экскурсии и в гости к канадцам, и ни одного нарушения членами экипажа правил поведения советского моряка за границей сделано не было. В конце моего последнего в жизни рейса на БМРТ, я отправил в последний раз в газеты “Водный транспорт” и “Камчатская правда” небольшие публикации о 8,5 месяцах нашей работы экипажа в РПК и работе возле берегов США и Канады в Советско-американской компании. А ведь было о чём сообщать в прессу, экипаж траулера, на протяжени нескольких месяцев занимал первое место по итогам работы сред всех БМРТ Союза! Ну, а в феврале 1982 года, я окончательно распрощался с Океанрыбфлотом и с моей любимой Камчаткой. И даже не мог подумать о том, что в ближайшие годы, мне предстоят довольно крутые, но интересные повороты моей судьбы. Не задумывался я и том, доведётся ли мне ещё раз побывать в любимом мною уникальном крае, каким является Качмчатка.
Нам, ветеранам рыбного флота СССР, никогда не понять, зачем было
совершено преступление, в результате, которого, этот флот перестал
существовать, что стало трагедией для многих сотен тысяч людей.
Однажды, будучи в отпуске, я решил слетать на Камчатку, видимо я, почувствовав, что если не полечу на Камчатку в данный момент, то уже не полечу никогда, так оно и получилось. Дело было в конце марта 1991 года, билет от Москвы до Петропавловска стоил уже 300 рублей (сегодня 500 долларов), но я достаточно тогда зарабатывал и мог позволить себе такую роскошь. Я пробыл в дорогом для меня городе три недели, и естественно искал встречи с теми людьми, с которыми долгие годы жизни на Камчатке была связана моя жизнь. Я узнал, что Дима абин давно уже не ходит в море капитаном БМРТ, а возглавляет на промысле экспедиции. Позвонив в диспетчерскую службу флота, я, узнав о том, что Дабин два дня назад вернулся с моря, уже вечером был у него дома. Это была встреча! Там было о чём вспомнить и поговорить, ведь на протяжении трёх рейсов мы по нескольку в день с ним общались утром, днём, вечером, ведь разные были ситуации и простые, и сложные, и очень сложные. Но ни разу мы с ним не только не повздорили, но и не разговаривали на повышенных тонах. Честно говоря, спустя столько лет, я завидую тем людям, ведь у них была настоящая мужская дружба, хотя они никогда о ней даже не заикались. Ничего подобного, в моей жизни в дальнейшем не было, Ведь не является секретом то факт, что очень часто отношения между людьми, являются мелкотравчатыми, замешаны на мелочных сиюминутных интересах, по принципам – ты мне, я тебе, ты начальник, а я тебе друг и прочие, прочие меркантильные мерзости. Мы, просидели с Димой, за разговором до утра. И, кроме воспоминаний естественно затронули работу Океанрыбфлота. Он с большой горечью в голосе сказал мне о том, что на наших глазах разваливается Союз, но и на флоте дело идёт к развалу! А, когда мы прощались, то у обоих были мокрыми глаза (это у нас то), видимо нутром мы понимали, что видимся в последний раз в жизни. Я давно делаю попытки с ним связаться, увы, не получается, он ведь старше меня на 5 лет, пытался и пытаюсь связаться с его дочерью Светланой, увы, пока не получается. Может, кто знает его и, прочитав, мои воспоминания скажет ему об этом, если он конечно жив, тем самым, как бы передав ему мой привет.
Будучи в Петропавловске, я, конечно, навестил Бичука. Придя в управление флота, я ждал пока его кабинет, перестанут посещать посетители, которых, как всегда было много. Он по-прежнему был секретарём парткома (20 лет), находился в том же кабинете, как и 10 лет назад, единственной переменой в его облике была его почти вся седая голова. Увидев меня, он встал из-за стола и, раскинув руки, пошёл мне навстречу, мы обнялись, после чего он закрыл кабинет на ключ, достал бутылку коньяка (уже был конец рабочего дня) и мы часа три с ним общались, нам было о чём говорить и что вспомнить. В разговоре он с дрожью в голосе сказал мне о том, что фактически Горбачёв уже развалил страну и всё народное хозяйство страны. Также он сказал о том, что создаваемый больше 20 лет Океанрыбфлот, находится под угрозой гибели, ибо денег на ремонт судов нет, а зарплату экипажам часто после рейса не выплачивают несколько недель. Я сидел, слушал его и понимал, что передо мной находится человек, хорошо понимающий, что пришёл конец делу, которому он отдал всю свою жизнь, не говоря уж о том, что этот человек понимает, что пришёл конец великой стране – и первое, и второе было для этого человека трагедией. Очень скоро эта трагедию постигла десятки миллионов людей, которые потеряли не только страну, но и своё дело. Больно было мне это сознавать, но Ростислав Всеволодович, был мужественным человеком, в конце нашего разговора, он дословно сказал: “Наше время ещё долго будут вспоминать люди, а таким, как мы с тобой не за что краснеть, ибо мы честно делали своё дело”. Мы расстались с ним, чтобы больше никогда не встречаться, но он остался в моей памяти, как один из моих учителей, которым пока я живу, мысленно благодарен им за те уроки жизни, которые они мне преподали. Если читатель обратил внимание, то заметил, что, вспоминая некоторых близких мне товарищей, вспоминаю и их детей. У Бичука был сын Саша, когда я работал в ПКМУ, то Саша учился на судомеханическом отделении и я преподовал в его классе технологию металлов. Он в те годы, быо очень скромным и прилежным курсантом, не был похож на разбаловного сына номенклатурного работника, может он не работает сегодня флотским механиком, но уверен в том, что он унаследовал все лучшие человеческие качества своего отца.
Ну, а радость встречи с Дабиным, Бичуком и со многими товарищами по работе на флоте, во время моего последнего пребывания на Камчатке, была омрачена их рассказами (едва ли не со слезами на глазах) о том, что флот Океанрыбфлота уничтожается. А также они с горечью говорили мне о том, что с флота уже уволились многие сотни специалистов, но перспектив нет никаких и люди вынуждены покидать флот. Предвидения Дабина и Бичука о гибели Океанрыфлота оправдались раньше, чем это можно было ожидать. И ничего в этом удивительного не было, ведь с начала девяностых годов, в странах, которые были ранее республиками СССР, стали активно уничтожать не только заводы и фабрики, но и суда рыбопромыслового флота всей страны. Ведь уже в конце 80 годов прошлого столетия 65% судов флота (от 73 едениц) морально устарели, основная ремонтная база – Петропавловская судоверфь имени В.Ленина не имела производстенных мощностей для качественного и быстрого ремонта судов. Но пришло время и одновремённо с развалом Советского Союза, началась катастрофа (кто 5-10 лет мог об этом подумать) с флотом, ибо экономическая и политическая ситуация в стране развивалась по чужим сценариям, и конечно коснулась создаваемого многими десятилетиями хозяйственного механизма Камчатрыбпрома который распался, ибо при распаде СССР было ликвидировано МРХ. А Министерство рыбного хозяйства России создано не было. Океанрыбфлот став самостоятельной хозяйственной единицей, очень быстро из мощного рыбодобывающего флота превратился в захудалую контору, в которой из 73 судов больше двух десятков не могли уже выйти на промысел рыбы, ибо нуждались в капитальном ремонте. С Камчатки новые суда стали продавать в Китай, а старые перегонять в тот же Китай, где суда резали на металлолом, естественно стали массово увольнять личный состав флота. Бывшие капитаны, старшие механики, начальники радиостанций, траловые мастера (бывшая гордость флота, золотой его фонд), стали в лучшем случае работать дворникам, а в основном стали безработными, не имея средств, к существованию (ведь сбережения все пропали), практически стали нищими. Ничего в этом удивительного не было, ибо результате преступного произвола новых “демократических” властей, во всех портах бывшей великой страны, сотни тысяч моряков-рыбаков остались без работы (в том числе и транспортного флота), так же остались без работы многие сотни тысяч человек работавших на судоремонтных предприятиях СССР.
Но, господа – новые хозяева жизни, “демократы” всяческих мастей вначале пообещали нам райскую жизнь, потом украли вклады, что особенно остро прочувствовали на себе моряки, посвятившие свою жизнь работе в море. Спустя время, те господа, которые в то время возглавляли рыбопромысловые флота во всех региононах страны, не смогли и не захотели эксплуатировать флот, тысячи специалистов высочайшего класса остались без работы. Когда, я читал в Интернете рассказ одного бывшего камчатского радиста о том, как многие флотские специалисты, в том числе капитаны и старшие механики Камчатки, были готовы работать дворниками, то внутри у меня все яростно клокотало. Я, думал о том, что скажи им о подобном в семидесятые годы, то они бы в лучшем случае, матерно обругали бы того, кто предрекал им такую судьбу! А, ведь судьба свыше 10 тысяч работников камчатской Базы океанического рыболовства, была тесно связана с работой в море, но на аварийных судах в море не пойдёшь. Но в конце 1991 года, начальник базы В.Топчий, (к этому времени возглавлял флот уже 14 лет) предложил коллективу флота создать акционерное общество. Тогда это было модно, руководители флотов и государственных предприятий рыбной отрасли страны, обещали своим коллективам райскую жизнь, которую обеспечат им получаемые во вновь созданном частном предприятии дивиденды от доходов предприятия. Так было и в камчатской Базе океанического рыболовства, которая в декабре 1992 года была преобразована в открытое акционерное общество открытого типа. “Океанрыбфлот”. В это же время все рыбные предприятия Камчатки прекратили свою производственную деятельность, а вновь созданное акционерноное общество “Океанрыбфлот”, как говорится, стало дышать на ладан. И “дышало” так на протяжении 10 лет, пока в нём не осталась одна четвёртая часть судов от того количества, которое было в прошлом, и одна пятая людей ранее на нём работавших. Причём, в основновном это были суда типа БАТМ сошедшие со стапелей Николаевской судоверфи в 80 годах прошлого века, денег в обществе на покупку новых судов и ремонт старых не было, акционерное общество последние годы своего существования находилось на грани банкротства. И ничего удивительного в этом не было, это была обычная схема, которая существовала в то время в бывших республиках СССР. Любое предприятие, особенно представлявшее собой интерес для тех, кого стали называть новыми хозяинами жизни, медленно, но уверенно подводилось к банкротсту, и наступал момент, когда оно полностью переходило в руки частных лица.
К 2002 году в Петропавловске уже существовала рыбная фирма “Поллукс” московского бизнесмена В.Пономарёва, эта фирма приобрела несколько супертраулеров, отремонтировала и переоборудовала эти суда. Из “Океанрыбфлота” в неё перешли лучшие специалиты, и фирма стала успешно работать. В один прекрасный день 2002 года, руководство фирмы получило предложение от генерального директора “Океанрыбфлота” В.Топчия выкупить акции акционерного общества. Никто не уполномачивал Топчия делать такое предложение владельцам “Поллукса”. Но этот человек, хорошо знавший чего он хочет и упорно шедший к своей цели, сделал ради своих шкурных интересов, своё подлое дело. А.Смышляев (не знаю, кто он, журналист или, когда-то имел отношение к УОРу) написал подробное исследование-историю Управления океанического рыболовства. Работа, проделанная им, не просто огромная, но уникальная без сомнения потребовшая от него долготерпения, Он проследил в своём исследовании на протяжении всех лет существования УОРа работу флота и дела его людей на нём работавших, за что лично я низко ему кланяюсь. Именно он написал о том, как некогда один из крупнейших рыбодобывающих флотов Союза, полностью першёл в частные руки: “В мае 2002 года генеральный директор и акционер с контрольным пакетом акций ОАО “Океанрыфлот” В.Топчий отметив своё 60, предложил фирме “Поллукс” купить его акции. Получив предложение, компаньёны фирмы начали думать над ним и консультироваться с банком. Ведь деньги требовались большие, но банк дал деньги, и сделка с Топчием состоялась”. Но в конце своего повествования, он явно сфальшивил, побоялся написать правду о том, как жадный, нечистоплотный человек В. Топчий предал интересы тех людей, которые поверили ему и на его предложение организовали акционерное общество. Значит, интересно получается, банк дал фирме деньги, которая имела всего 2 БАТМа, а руководитель акционерного общества, у которого было 15 супертраулеров, не мог взять деньги в банке для развития нормальной работы флота, ведь очень скоро “Океанорыфлот” уже принадлежавший частным лица, стал успешно работать. Правда вылов рыбы составляет в 12 раз меньше того, что вылавливал флот в конце 80 годов и количество в нём работающих людей продолжает оставаться на прежнем уровне, а ведь было время, когда на флот были завязаны десятки тысяч людей живших в Петропавловске. Наверное, сейчас Топчий припеваючи живёт, где-нибудь в Сан-Франциско, с учётом того, что при покупке первого БАТМа фирма “Поллукс” заплатила за него 1,4 миллиона долларов, бывший руководитель некогда прославленного флота получил при заключении сделки (и продажи совести) большие деньги. Но самое интересное заключается в том, что ему можно было бы задать вопрос – каким образом, он стал обладателем контрольного пакета акций, одного из самых крупных рыбопромысловых флотов бывшего Союза. Где же это он взял свыше 15 миллионов долларов на приобретение акций в том количестве, которое позволило ему иметь контрольный пакет. Вероятнее всего это сделано при помощи скупки акций по бросовым ценам на протяжении длительного периода, когда бывшие моряки, ставшие нищими, были рады и копейкам, которые им давали за акции. Ну и конечно, акции Топчий скупал при помощи разнообразных махинаций, которые совершались во множестве акционерных обществах россии в тот период. И кто мне докажет, что этот человек не проходимец, а порядочный человек? Даа, разве могли подумать в своё тысячи и тысячи людей, работавших в УОР, что их родной флот, так бесславно по воле одного проходимца, закончит своё существование. Я себе только представляю, чтобы по этому поводу сказали: А.Беляев, Б.Писаревский, Н.Сотников, Г.Холоден, и многие другие ветераны флота. Но, увы, они посвятившие флоту свою жизнь, отдававшие ему свой труд и свой здоровье, ничего не могли сказать, ибо давно ушли из жизни! Но, я хорошо знаю, что в 2002 году, ещё жившее большое количество ветеранов бывшего УОР, с омерзением вспоминали имя В.Топчия, а многие и просто проклинали его.
Но судьба камчатского Оеанрыфлота, постигла все флота рыбодобывающей промышленности бывшего Министерства рыного хозяйства. А в результате, с 1989 года общий объём добычи вылова морепродуктов рыбопромысловыми судами России и Украиы снизился с 11 миллионов тонн до 3, 3 миллиона тонн!
Пишу эти строчки, а на душе тоскливов, хотя хорошо понимаю, что подобного рыбопромыслового флота, никогда больше не будет, а Россия и Украина к большому стыду будут покупать морскую рыбу в Норвегии и Дании. Сегодня такого понятия, как лов рыбы государственными рыбными компаниями не существуют ни в России, ни в Украине, все компании занимающиеся добычей рыбы в океанах, принадлежат частным лицам. В настоящее время потребление рыбной продукции на душу населения составляет в России 13 килограмм, а в Украине 11 килограмм, что в два раза ниже уровня, рекомендуемого Российской академии медицинских наук. При этом среднедушевое потребление рыбных продуктов ведущих мировых держав составляет: США – 22,6 килограмм, Китай – 25,7, Норвегия – 47,4, Япония – 64,7. Не говоря уж о том, что цены на рыбопродукцию, которая добыта с океанских глубин, не по карману многим людям, живущим сегодня в России и в Украине, тем более песионерам.
Большинство из них уже нет в живых, память о них стирает время,
о них, помнят лишь их дети и внуки. Но было время, когда они были
золотым фондом Управления океанического рыболовства и Камчатки!
Вернуть бы тех, кого забрали небеса
Вернуть бы их, хоть на минутку,
Чтоб посмотреть в давно забытые глаза.
Сказать три слова…
И отпустить их вновь к птицам…
Дина Ветер.
Очень трудно вспоминать людей, которых знал, с кем общался, тем более тех с кем был в дружеских отношениях. Легендарной личностью, был легендарный капитан УОР Николай Владимирович Сотников, были с ним в добрых отношених с тех пор как я, после замены экипажа в Ванкуверо-Орегонской экспедиции возвращался на пассжирском теплохде “Николаевск” в Петропавловск. Возращался на Родину вместе со своим экипажем и Сотников. Ранее я просто был с ним знаком и при встрече здоровался, а теперь судьба предоставила мне возможность общаться с этим легендарным человеком на протяжении двух недель и хорошо с ним познакомится. Этому способствовало радушие капитана пассажирского судна Г.Клепикова приглашавшего Сотникова, Дабина и меня вечером выпить, как он говорил – рюмку виски и чашечку хорошего бразильского кофе. Я уже лет двадцать жалею, что при подобных встречах с такими людьми, как Сотников и Клепиков, у меня не было диктофона, а фиксировать на фотоплёнку подобные моменты, выглядело с моей стороны бы нелепо. Клепиков, ещё один капитан, имя которого было хорошо известно на Камчатке. В годы войны в должности третьего штурмана работал на судах перевозивших грузы из США и Канада, получил звание Героя Социалистического Труда за свой самоотверженнй труд на судах Камчатского морского пароходства. В указе о его награждении так и говорилось. Но сам Георгий Николаевич говорил нам о том, что способствовало его награждению – перевозка советских ракет на Кубу и с Кубы в 1962 году во время Карибского кризиса, правда, в указе об этом не говорилось. Думаю, что читателю понятн, сколь интересными были рассказы Клепикова и Сотникова. А Сотников в беседах со мною очень много рассказывал мне о себе, причём я не надоедал ему своими вопросами, но он часто заходил ко мне в каюту и говорил мне: “Мой юный друг, а не выпить ли нам чаю, виски мне насточертели”! В ещё в 1954 году он, закончив Камчатскре мореходное училище, стал работать шурманом на судах Управления тралового и рефрежираторног флота. В 25 лет стал каптаном СРТ (средний рыболовный траулер), который после полёта Ю.Гагарина в космос, стал с мая 1961 называться СРТ “Юрий Гагарин”. Так получилось, что в это же время, что Сотников за свою работу был удостоен ордена Ленина, а в октябре этого же года, он, будучи делегатом 22 създа КПСС лично встречался и беседовал с первым космонавтом Земли, о чём он мне подробно рассказал. Уважение к Николаю Владимировичу у руководителей флота и Камчатской области было столь велико, что именно ему, было доверено руководить первым БМРТ “Браслав” пришедшим на Камчатку на полуостров сразу после его возвращиня с 22 съеда КПСС, а ведь ему ещё не исполнилось и тридцати лет. В дальнейшем суда, на которых Сотников был капитан-директором добивались на промысле рыбы лучших результатов в УОР. А в 1972 году он стал инициатором вылова в год 20 тыяч тонн рыбы и, возглавляя экипаж, БММРТ (вторая буква М в названии говорит о том, судно перерабатывало рыбу на муку) “Математик” первым достиг этого рубежа. Этот результат, сталт мировым рекордом по вылову рыбы, а Сотников за это выдающееся достижение, был удостоен второго ордена Ленина! А ведь кроме этих высших наград страны, он был награждён за свой огромный труд и орденом Трудового Красного знамени, ему было присвоено звание “Знатный рыбак Камчатки”. При наших с ним почти ежедневных встречах на “Николаевске”, он рассказал мне о посещении судов, на которых он был капитаном всемирно известными чехословацкими путешественниками Иржи Ганзелкой, Мирославом Зигмунлом и К.Симонов. После “путешествия” на теплоходе “Николаевск” при наших редких встречах, Сотников после вопроса – как жизнь и дела, говорил мне: “Неплохо было бы выпить рюмку виски и запить его хорошим кофе”, виски в Петропавловске тогда естественно не продавалось, но в отсутствии виски, всегда можно было выпить по паре рюмок коньяка, в баре ресторана Восток находившемся недалеко от управления УОР, а поговорить у нас всегда было о чём. Когда мы на теплоходе почти ежедневно общались с Николаем Владимировичем, то ни он, ни я не могли подумать о том, что лет через пять, когда я буду работать в должности заместителя Камчатского мореходного училища, то он по моему приглашению, если был на берегу, приходил в училище. Общался с курсантами, рассказывал им о работе Управления океанического рыболовства и вспоминал о своих курсантских годах в стенах родного для него учебного заведения. Последняя наша с ним встреча состоялась в электрорадионавигационной камере, куда я пришёл сдавать один из разделов аттестации по радио связи осенью 1980 года. Увидев Николая Владимировича, я просто опешил от удивления, ибо конечно не ожидал увидеть в этом месте знаменитого камчатского капитана. А Сотеников увидев меня, расставил руки и проговорил: “Заходи, виски нет, кофе мне нельзя пить, но рюмка, другая коньяка найдётся”. Мы не виделись с ним года полтора, у нас, как всегда было о чём поговорить, тем более, что был конец рабочего дня. Оказалось, что по состоянию здорововья, врачи запретили ему работать в море, и он с грустью сказал мне о том, что видимо это окончательный приговор врачей. Но, сказав об этом, он сменил сразу тему разговора и передо мной был уже тот Сотников, которого я знал, человек редкого обаяния и юмора, что всегда привлекало к нему людей. Узнав, что я покинул училище и собрался опять ходить в моря, он спросил меня: “Ты знаешь о том, что без тебя отцы-командиры угробили там пацанов”. Ответив на его вопрос утвердительно, я перевёл разговор на другую тему, ибо трагедии произошедшая в ПКМ, для меня была очень болезненной. А тем для разговоров у нас было предостаточно, не говоря уж о том, что нет-нет Николай Владимирович вспоминал кое-какие факты из своей богатой на события биографии. Незаметно пролетело время, мы тепло с ним рачпрощались и не мог подумать в тот вечер, что больше никогда не увижу его. Когда весной 1991 года я прилетел в Петропавловск, то унал о том, что легендарный капитан Н.Сотников ушёл из жизни в 1987 году в возрасте 56 лет, двумя годами раньше его умер Г.Клепиков. Несколько лет тому назад, я увидел его фотографию там, где никогда не ожидал увидеть. Дело в том, что долгие годы жизни, я коллекционирую марки, И несколько лет назад мне с большим трудом удалось пополнить свою космическую коллекцию, (в ней все до одной марки посвящённые авиации и космосу СССР и стран бывшего социалистического лагеря) несколькими квартблоками марок африканских стран посвященных Ю.Гагарину! Каково же было моё удивление, когда на одной марке, я увидел на фотографию моего старшего товарища, которому руку пожимает первый космонавт Земли! Смотрю я, а эту марку в квартблоке с фотографией легендарного капитана, которому руку пожимает Ю.Гагарин, и думаю о том, что до чего судьба жизни этого человека, была тесно связана с жизнью великой страны. Ведь его жизнь и его дела, были направлены на благо этой страны, и ведь, сколько он сделал для этого за 25 лет работы на промысловом флоте Камчатки. Я знаю о том, что жива его дочь Ольга Стурова, все мои попытки свзаться с нею по Интернету не увенчались успехом, а ведь как бы она обрадовалась, увидить на этом квартблоке фотографию отца рядом с первым космонавтом Земли.
Я знаю, что ушли из жизни: Участник ВОВ, награждённый в годы войны несколькими боевыми орденами и в мирное время орденом Ленина и орденом Трудового Красного Знамени, капитан Б.Писаревский, капитан дальнего плавания кавалер 2 орденов, “Знатный рыбак Камчатки” Г.Холоден и многие другие капитаны. А еще, к сожалению, я знаю, что никогда не увижу я знаменитого капитана, любимца моряков работавших на БМРТ под руководством моего близкого друга Т.Дабина даже если он живой. Ушёл из жизни в 2011 году ещё один легендарный капитан, кавалер ордена Ленина П.Рязанов. Экипаж БМРТ “Николай Островский” которым он долгие годы руководил, первым в Союзе среди промысловых судов был награждён орденом Трудового Красного знамени! А кавалер ордена Трудового знамени, знаменитый капитан И.Тихонов, добившийся больших успехов в добыче рыбы, когда, руководя экипажем БМРТ “Кизир”, ушёл из жизни в 47 лет.
Я написал о потрясающих своим талантом, интеллектом, невероятной трудоспособностью и мужеством нескольких капитанов работавших в камчатском Управлении океанического рыболовства. Эти люди были гордостью не только Камчатки, но и Министерства рыбной промышленности СССР, на протяжении более четверти века их имена не сходили не только со страниц газет Камчатки, но и центральных СМИ. Их самоотверженная работа на благо своей страны, была примером для несколько поколений штурманов и капитанов УОР, а в результате в 60-70 годах в УОР была целая плеяда капитанов продолжаших славные дела капитанов Беляева, Писаревского, Холодена, Сотникова, Рязанова, Тихонова. Это были отличные специалисты, влюблённые в свое дело, пользовавшиеся у экипажей траулеров огромным уважением за свои дела. Это был, как говорится костяк флота, это благодаря их самотверженому труду, УОР было одним из лучших управлений в Министерстве рыбного хозяйства СССР. Не могу удержаться от того, чтобы в этих строчках не изложить мысленные восклицания – ах какие это были влюблённые в жизнь и своё дело люди. Я хорошо помню свое общение с ними, и мне хочется оставить добрые имена на страницах своих воспоминаний о : капитанах – И.Барсуква, В.Бородовского, Е.Вятчинкиа, О.Войтенкова, И.Годованцева, Ш.Гульмухаметова, В.Гуськова, Ю.Еренкова, Г.Матынги. А.Мищенко, Г.Московского, И.Назаркина, В.Кандыбы, А.Колесникова, В.Каплюка, Н.Коллегова, Н.Комисарова, М.Овчинцева, Н.Проценко, А.Рафайловича, В.Родюшкина, Но это я перечислил имена капитанов рожденных в предвоенное десятилетие и с которыми работал или хорошо знал. Им на смену приходило молодое поколение парней, в том числе, которые вместе со мной работали штурманами на разных судах и на моих глазах становились капитанами в возрасте 28-30 лет: В.Абрамов, А.Буслаев, Ю.Гермкес, В.Ерёменко, Е.Кабанов Е.Каржевин, Н.Коберник, В.Шевчук, Г.Швалов, и многие другие. А ведь только подумать, человек в 28-30 лет становясь капитан-директором океанского лайнера, отвечал на протяжении почти полугода, не только за выполнение производственного плана, но и за безопастность мореплавания судна, а значит и за жизнь больше чем 100 человек экипажа. Нужно сказать о том, что эти фактически юные ребята, будучи штурманами и пройдя суровую морскую школу, переняли у своих старших товарищей-учителей всё лучшие и не по годам очень быстро ставали очень зрелыми людьми. Они были на удивление мудры, мужественны, добры по натуре, приветливы, уважали членов экипажа, которые доверили им почти на полгода свою судьбу, и очень любили дело, которым занимались, фактически были его фанатами. Мне довелось работать в разных отраслях промышенности, но только на рыбопромысловом флоте молодые парни, стававшие капитанами, становились на моих глазах удивительно зрелыми людьми. По всей видимости, в этом играли два фактора – естественный отбор, из выпускной роты штурманского отделения (более 100 курсантов) мореходного училища, капитанами дальнего плавания ставали 10-15 человек, а постоянная работа в экстремальных морских условиях, шлифовала личность юного человека. Фраза Высоцкого – “Море мой чародей”, удивительным образом являлась главным фактором, которая формировала в юнцах-капитанах зрелого мужчину и очень мощную личность!
Перечисляя имена этих уникальных людей, с которыми долгие годы была связана моя жизнь, я поймал себя на мысли, что для того чтобы назвать имена моих многих товарищей, не только капитанов, но и механиков, радистов, тралмастеров и других специалистов работавших на камчатских БМРТ нужна не одна страница. Не говоря уж о том, что об их жизни и работе можно написать очень много сотен интересных страниц. Большую роль на БМРТ играл старший механик, от этого человека зависела жизнедеятельность судна, которую обеспечивали – главный двигатель, вспомогательные двигатели (обеспечивавшие на судне энергоснабжение), рефрижираторные и котельные установки, исправная траловая лебёдка и многие десятки различных насосов. Обычно на судах, самым дружным коллективом, был коллектив машиной команды, и от старшего механика зависело не только подборка в рейс опытных механиков, мотористов и других специалистов, но и создание сплочённого и дружного коллектива машинной команды. Ведь в море не может быть такого, чтобы вышедший из строя механизм долго не работал, это будет чрезвычайное происшествие не только для всей машинной команды во главе со старшим механиком, но и для траулера. Я всегда тепло вспоминаю своих хороших товарищей старших механиков, с которыми работал и с которыми, была в те годы тесно связана моя жизнь: К.Кретова, В.Кузьмина, В.Масленикова, А.Дегтяря, И.Лисина, В.Кандалинцева, Н.Ворожко Г.Меньшикова, (он один ещё живой среди тех кого, я назвал), это были без всякого преувеличения уникальные личности, высокограмотные специалисты, и больших человеческих качест лди. Но своё дело они знали в совершенстве, они даже и не мыслили, что по их вине судно на промысле может не работать хотя бы полдня! Именно потому, что они и другие их коллеги возглавляли машинные команды БМРТ, рыбопромысловый флот Камчатки успешно работал и достигал больших результатов по добыче для страны рыбы. В службе старшего механика БМРТ, кроме вахтенных механиков, были ещё электромеханик и рефмеханик, эти профессии требовали от человека, досконально знать своё дело. Не могу не вспомнить электромехаников – А.Новикова, В.Кривцова, В.Калинина, Е.Ракитного, В.Балабанова, рефмехаников – И.Зеркалия, В.Некрасова, Н.Булаткина, Е.Елестратова, А.Щедрина, все они были специалистами высокого класса и отличными товарищами.
Но не мог бы флот успешо работать, без тех специалистов, которые руководили на промысловых траулерах траловыми вахтами. Для того, чтобы экипажи флота успешно добывали в разных районах Тихого океан разные породы пищевой рыбы, старшему тралмастеру нужно было в совершенстве и до мельчайших тонкостей знать своё дело, ибо оснастить правильно трал большое исскуство, которое требует не только больших знаний, но и опыта, который приобретается в результате практической работы на промысловой палубе в течение могих лет. Я уже упоминал фамилию Героя Социалистического труда, старшего тралового мастера М.Лисакова. Иногда можно услышать, что человека назывют самородком, без преувеличения могу отнести это определение к Михаилу Ивановичу, люди, которые работали под его руководсвом на промысловой палубе БМРТ, поддержали бы это моё мнение. Он постоянно пребывал на этом, как говорится “пятачке” траулера, мне иногда казалось, что он, вообще не спит, а иногда хотелось его спросить: “Михаил Иванович, когда Вы последний раз ночевали в своей каюте”. Он не просто руководил сооружением и подготовкой трала к очередным тралениям рыбы, но делал ту же работу, которую делали матросы траловой вахты, занимаясь подготовкой трала к промыслцу! Руки у Лисакова от постоянной работой с тросами (трал и куток трала – это капроновые нитки, распорные металлические доски и троса различного сечения) были почти чёрными. И лицо у него было, лицо человека постоянно пребывающего на солнце летом, на морозе зимой и, как говорится – лицо, задубевшее под всеми ветрами, ведь на промысловой палубе от ветра прятаться не будешь, ибо надо работать. Какой удивительной личностью был этот не просто умный, но мудрый человек, который пользовался у членов экипажа большим уважением. Ведь экипаж любого траулера, на котором работал Лисаков, знал о том, что если он возглавляет траловую службу, то такого случая, чтобы трал при тралении не работал, быть не может. Михаил Иванович, был человеком удивительно скромным, абсолютно не изменился в своём отношении к работе и людям, после получения зания Героя. Что интересно, уже, когда мы не работали с ним на одном судне, то, встречая его в управлении флота или на улице, я никода не видел на его груди золотой звезды Героя, Однажды при благоприятном случае, я набрался смелости и спросил его: “Михаил Иванович, я узнал о том, что тебе присвоили высокое звание одним из первых на судне, но никогда не видел, чтобы ты носил на груди свою заслуженную награду, в чём дело”. И он, стушевавшись, махнув рукой, ответил мне на мой естественный вопрос так, как мог ответить только Лисаков: “А зачем мне её носить, чтоб на меня все пялили глаза, ещё этого не хватало, я ж не клоун”. Передаю сказанную им фразу дословно, есть в этой жизни люди, фразы которых запоминаются на всю жизнь. Мне рассказали люди знавшие его близко, что форму, к которой приклеплена звезда Героя, он одевал только по большим праздникам, или, когда его приглашали на какие-либо общественные мероприятия. Михаил Иванович был неистовым фанатом своего дела, такими же фанатами морской рыбалки были все старшие траловые мастера, которых я знал – В.Козаченко, А.Юферов, Ю.Филатов, М.Андрейченко и многие, многие другие, сам Лисаков лично мне говорил – без фанатизма в нашем деле, на палубе делать нечего.
Но пойманную штурманами и траловой вахтой рыбу, нужно было обработать и выпустить качественную продукцию. Ассами этого дела были такие специалисты, как заведующие рыбным производством траулера – В.Бондарев, Л.Бабенков, В.Петков, Ю.Невзоров, Г.Свиридов. Список этих специалистов можно продолжить, так же, как и электромехаников и рефмехаников. Механик технологического оборудования был тем человеком на траулере, от которого зависело, будут ли своевременно и качественно обработаны многие десятки тонн пойманной рыбы, а ведь её могло быть на борту за сутки и 100 и 120 тонн! Механик технологического оборудования, когда на борту было постоянно это огромное количество рыбы, фактически часто спал урывками. Ведь кроме той рыбы, которая обрабатывалась в заводе, рыбные отходы варились в барабанах ВСА (загружалось 16 тонн рыбных отходов) тукового отделения, после чего сваренная рыба прессовалась, рыбий жир отделялся, пресованые таблетки дробились на муку, которая упаковывалась в мешки. В туковом отделении, было сложное оборудование, эксплоатация которого требовала от механика больших практических навыков. Ведь если по недосмотру механика выходил из строя пресс, в котором прессовалась мука, и отделялся рыбий жир, то на смену манжета штока пресса, уходило 10-11 часов, а это при наличии на борту рыбы, было чрезвычайным происшествием. Работая мезаником технологического оборудования, я хорошо знал многих своих коллег, в море мы часто встречались, и если была нужна помощь, то ествественно помогали друг другу, в том числе и запасными деталями. Механики – Н.Клёсов, В.Фурдуй, В.Щербаченко, П.Гарбузов, Г.Рашевский, В.Безубец, Ю.Березовский, это конечно были уникальные люди и высококлассные специалисты, у которых без преувеличения, как говорится, были золотые руки. И вспоминать их без содрогания не могу, ибо, вспоминая их, в голове появляется сразу мысль – ну почему жизнь так устроена, что с выше названными мною коллегами, я никогда не смогу больше встретится. Механика Валентина Безубца, я знал ещё до того, как мы с ним работали на БМРТ “Мыс Обручева”, на котором, я был первым помощником капитана. В середине одного из рейсов, он ремонтировал шнек, который подавал отходы рыбы в барабаны ВСА, несмотря на то, что на щите, на котором была кнопка включения работы, шнека висела табличка – “Не включать, работают люди”, кто-то эту кнопку нажал. В результате этого преступного нажатия кнопки, правая кисть руки Безупца, была изуродована! В этом рейсе, не помню уже по каким причинам, на траулере не было ни врача, ни фельдшера, но если бы в экспедиции случайно не оказался врач травматолог, то Безубец бы остался на всю жизнь калекой. У меня были от судового лазарета ключи, и до прибытия травматолога, я сделал ему несколько обезболивающих уколов. Травматолог, прибыв на траулер, после того, как осмотрел изуродованую кисть руки Валентина, попросил меня налить ему три четверти стакана спирта, выпил его, не растворяя водой. На мой вопрошающе-недоумёный взгяд, сказал: “Такую руку без наркотика, ремонтировать нельзя, у меня ж не бычьи нервы”. Можно было, с ним согласится, зрелище было не для слабонервных людей. Колдовство врача над рукой продолжалось часа два, причём, он сразу сказал, что ему нужен помощник, таковым стал я. Этот врач оказался преотличным травматологом, ибо спустя несколько лет после произошедшего случая, при встрече, я ощутил крепкое пожатие правой руки Валентина. А тогда, недели три, я делал ему перевязки, пока он с оказией не отправился в Петропавлоск, где руку долго лечил, после чего опять работал механиком, а в дальнейшем стал флагманским механиком. Иногда вспоминая его, думаю о том, что он мечтал жить на материке и разводить пчёл. Интересно было бы узнать – если он живой, то осуществил ли он свою мечту. А механик Юрий Березовский, это тот самый мой школьный товарищ Юрка, который так торопил меня с моим отъездом на Камчатку. Он приехал на Камчатку, был принят на работу в УОР котельным машинистом. И мне пришлось идти к главному инженеру управления Бородину и просить его решить вопрос о переходе моего товарища на должность технологического механика. После чего, он был со мной несколько месяцев в должности дулёра механика в рейсе. Потом ему долго не открывали визу загранплавания, по причине того, что он что-что он ляпал “крамольное” языком, когда был студентом. Пришлось мне говорить на эту тему с одним из работников КГБ (моим другом Шкляевым), который сказал мне: “Хочешь, чтобы твой товарищ имел открытую визу загранплавания, то напиши за него поручительство”. Я без всяких раздумий написал это поручительство, а потом пришло время, когда он был признан лучшим технологическим механиком УОР. А ещё спустя время, я настоял перед руководством, чтобы он работал со мной технологическим механиком в РПК и в заграничном рейсе на БМРТ Иван Малякин. Школьная дружба, если она есть, то остаётся дружбой на всю оставшуюся жизнь!
Начальник судовой радиостанции и второй радист (назывался моряками – Маркони), не ловили, не обрабатывали рыбу, но без их присутствия на траулере, экипажу на промысле делать было бы нечего. Тогда ведь не было Интернета, мобильгных телефонов, а без радиосвязи с внешним миром – Петропавловском, руководством флота начальниками экспедиций, судами экспедиции, приходящими в экспедицию рефрижераторами, жизнь и работа экипажа была бы полностью парализована. Но быть начальником радиостанции, это означало, не только передавать знаки азбуки Морзе при помощи телеграфного ключа, и уметь наладить радиосвязь, где-нибудь возле архипелага Кергелен, где чрезвычайная слабая проходимость радиовол. Быть начальником радиостанции означало в своершенстве знать радиоаппаратуру и уметь ей ремонтировать, ибо в океане, некому сдавать аппаратуру в ремонт. Не говоря уж о том, что если начальник радиостанции, не смог бы перестроить работу теливизора возле берегов США или Японии на местный телевизионный сигнал, то выходить ему из каюты и появляться перед членами экипажа, было бы опасно. Ведь в таком случае, абсолюто каждый член экипажа при встрече с ним, не преминул бы сказать в его адрес язвительную и уничижительную фразу. Эх, какие это были эрудированные, грамотные в своём деле и добросовестные люди начальники радиостанций – А.Усачёв, А.Козаков, В.Коваленко, В.Шапошников, А.Бровков. С Толей Бровковым мы сделали три рейса на БМРТ “Союз-4”, в результате пока он трагически не погиб, мы были очень близкими друг к другу людьми.
Говоря об огромном коллективе отличных специалистов камчатского Управления океанического рыболовства, нельзя не отметить ту огромную роль, которую играли люди, возглавлявшие один из самых крупных в СССР рыбодобывающих флотов. С момента создания в апреле 1968 года УОРа его возглавлял Г.Мещеряков, который до назначения на эту должность в течение четырёх лет возглавляя экипаж БМРТ “Узбекистан” своим самоотверженным трудом прославил своё имя и, став Героем Социалистического Труда, вошёл в когорту легендарных капитанов Камчатки! После него, с 1971 года по 1977 год “Океарыбфлот” возглавлял А.Серга, именно при нём флот стал работать во всех промысловых районах Тихого океана и стал одним из лучших рыбодобывающих флотов страны.
Каждый человек, в конце жизни, спрашивает себя о том – исполнились ли его мечты и желания в подошедшей к концу жизни, о чём он сожалеет, что сделал бы иначе, если бы начал жизнь сначала. Я из тех людей, которые считают, что моя жизнь состоялась, и другой, если бы была возможность начать жизнь с начала, не желал бы. После работы на Рыбопромысловом флоте Камчатки, я в 44 года я начал новую жизнь. И после флота у меня была очень интересная работа, без этого нормальной свою жизнь не считал бы, а себя не уважал бы! Всегда и везде работал в тесном, дружеском контакте с теми, кто окружал меня на производстве. Но, все эмоции от последующей работы, которых было предостаточно, были несравнимы с теми постоянными эмоциями, которые сопровождали меня постоянно в те времена, когда я работал в Океанрыбфлоте! Время жизни, которое, я провел, работая на промысловом флоте, самое светлое пятно в моей богатой событиями биографии. И написал я о них очень и очень фрагментально, но я уверен в том, что если эту публикацию прочитают те люди, с которыми я работал в те годы, то они будут благодарны мне за то, что я вспомнил о них, о днях нашей молодости, наших делах и о том времени. Печатаю эти строчки, а в голове кавардак, мысли перехлестывают одна другую, слишком много было событий и впечатлений от работы на БМРТ, постоянных пребываниях в разных широтах Тихого океана и дальних странах, общений с великим множеством уникальных людей. Не говоря уж о том, что таких людей, с которыми свела меня судьба на рыбопромысловом флоте Камчатки, больше не встречал никогда, да простят меня все, кто работал со мной после моей работы на океанских траулерах, за эти мои слова. Уж слишком специфическая работа была на флоте, она очень скоро обнажала внутреннюю сущность души человека работавшего рядом со мной, при работе на земле, для этого нужны были бы долгие годы! Фактически человек, с которым я находился в товарищеских отношениях на протяжении одного рейса, оставался моим товарищем на всю мою жизнь, и каждый раз, когда я узнавал, что кто-то их моих товарищей уходил из жизни, было для меня трагедией. Трагедией для меня является тот факт, что фактически почти никого из моих товарищей нет в живых. И мы уже никогда в этой жизни не встретимся, не обменяемся впечатлениями о жизни и о прошлых делах своих, не постучим слегка о стол рюмкой наполненной хорошей водкой, поминая тех друзей, кто ушёл из жизни. За всех это сегодня сделал, я один, чем и счастлив.
Не будучи поэтом, выражаю свои мысли о тех людях, с кем свела меня судьба, и с кем шагал по жизни в белом стиховорении –
Вспоминая ушедших друзей!
Жизнь подошла к концу, все друзья потеряны,
Уходили они один за другим в те места,
Где постоянно веет холодом.
А ведь было для них и другое время,
Когда холод для них был естественен,
Когда лица их ветром были посечены,
А в мозгах клокатала мысль –
Ведь не все дела на белом свете, ещё сделаны.
И, никто из них не думал о том,
Чтоб отхватить от жизни, больший кусок пирога,
Ведь были они родом из особого племени.
Были щедры душой они, всё их радовало вокруг,
И, готовы были они всегда, руку другу подать в беде.
И, любили они сыновей своих,
Видя в них продолженье жизни своей и самих себя.
А теперь их нет и забыты их дела,
Новая жизнь стирает память о них,
На могилах их прорастает трава.
Но я, помню дела и лица ушедших из жизни друзей,
Помню смех Димы, Саши, Петра,
Помню, как в жизненной связке,
По дорогам бурного века вела нас судьба.
Мы ведь шагали по жизни, дружной большой семьёй,
И была у нас родная страна, и живя в той стране,
Мы творили во имя её большие дела.
А теперь уже нет, ни любимой страны,
Ни дорогих мне друзей.
Но говорят мне новые люди сегодня о том,
Что прожили мы на белом свете зря,
И, что жизнь наша прошла в плохой стране.
И при этом нас и страну хуля, они не думают о том,
Что совесть наша чиста, ибо нет причин,
Чтобы нам краснеть за наши дела.
Дай то Бог вам, сегодня живущим на белом свете,
Жизнь прожить и не краснеть за свои дела,
Чтобы не получить от потомков хулы и призренья,
За напрасно потерянный жизни век.
Ну, а нас уже нет, и не вам нас судить,
Сделайте в жизни, хотя бы то,
Что оставили мы сыновьям своим
И поколеньям, грядущих людей.
А когда мы случайно столкнёмся с вами в аду или раю,
То обязательно, в мире новом для вас и для нас,
Поговорим обо всём, как на духу.
А, мне остаётся сказать об одном факте в сегодняшней моей жизни, который согревает мою душу. Итальянский психолог и криминалист Ч.Ламброзо говорил, что сын вора всегда будет вором. Думаю, что это не совсем так. Но знал многих мужиков, у которых сыновья наследовали их специальность. Наш сын Андрей окончил Калининградское Высшее морское училище (знаменитое КВИМУ). Уже почти 30 лет работает по специальности – механика судовых энергетических установок. Но последние 15 лет для него и его товарищей в России, нет работы, ибо суда одного из самых мощных флотов в СССР – Калининградского рыбопромыслового флота полностью уничтожены, как уничтожены все суда рыбопромысловых флотов в России и в Украине! А работает он главным механиком на транспортных судах заграничных фирм, пришлось переучиваться и переквалифицироваться. Но как он говорил: “Отец ты ведь знаешь, что на всех судах поршень в главном двигателе круглый, квадратных поршней не бывает”. Я с ним согласен, тем более что его специальность позволяет ему хорошо зарабатывать и видеть мир! Я очень им доволен, он не изменил моим и своим жизненным принципам, не стал рэкетиром, “бизнесменом” и “новым русским”. Он занимается любимым делом и честным трудом зарабатывает себе на жизнь, а я старик им горжусь, и ведь есть, чем гордится, желаю всем старкам иметь таких взрослых сыновей. Когда он приезжает после каждого рейса в отчий дом нам есть с ним, о чём говорить. Дополняют наши разговоры 100-150 фотографий сделанных им во многих портах мира, которые он размещает в моём компьютере.
