… Рейза сидел на краю маленького фонтана и бездумно смотрел на искристые струи. Негромко шумела вода, взлетая над мраморной чашей и снова растекаясь по её дну, разбрызгивая крупные капли по мраморным плитам купальни. Чуть дальше, в одной из роскошных узорчатых ниш огромного круглого зала, наполненного горячим ароматным паром, грелся, нежился и предавался пошлым мечтам его хозяин, Сатрап Бар — Арон. Рейза, даже не заходя в хамам, своим внутренним зрением отлично видел его дряблую тушу, лениво развалившуюся на горячем мраморном чебеке, облицованном драгоценной смальтой и украшенном затейливыми узорами. Сатрапа не волновала вся эта изысканная красота, но льстила мысль, что этот роскошный хамам, как и вся Цитадель, достались ему в качестве трофея. Прежний властитель этих мест, Сатрап Адир, очень любил такие вот вычурные и прихотливые излишества, и потому устроил вместо обычной бани зал райских наслаждений. Когда он бежал от наступающих войск Авихая Бар — Арона, преданные ему солдаты, оборонявшие Цитадель, дрались не на жизнь, а на смерть, и их изувеченные тела остались лежать повсюду – даже в этой роскошной купальне. Во всех трёх бассейнах — двух маленьких и одном большом – плавали в кровавой мути трупы убитых защитников крепости; лежаки были заляпаны кровью и ошмётками плоти, а в глубокой резной чаше для омовений – курне – спокойно покачивалась на воде отрезанная голова прежнего командора этой Цитадели. Рейза, когда впервые коснулся краёв чаши, вдруг побледнел и зашатался: его скрутило и вывернуло на изнанку, а потом ещё несколько раз. Всё в этом месте вызывало в нём отвращение, потому что было пропитано духом смерти и изгажено. Конечно, кровь давно уже была отмыта, но Рейза упорно не желал ложиться на чебек и не в коем случае не приближался ко второму маленькому бассейну – там когда-то долго отдирали со стен размазанные обгоревшие внутренности погибшего бойца. Всё это очень огорчало Барона, потому что он считал мраморный хамам подходящим подарком для своего прекрасного фаворита. Библиотека его была брошена в старом Замке и сгорела, а потому Рейза отчаянно скучал и капризничал. Сатрап, конечно, приказал своим прислужникам добыть хоть какие-нибудь книги, и сделать это немедленно, но задачка оказалась не простой. Так что мраморные полки в комнате Плектра были почти пусты, да и климатрона тут не было, и его тоже не скоро удастся создать. И чем прикажете заняться Плектру в свободное от пыток и убийств время? Барон понимал это и полагал, что просто обязан предложить своему обожаемому демону что-то особенное, и хамам как раз годился для этого. Но своенравный мальчик с отвращением отверг его подарок, и Барону пришлось пойти на хитрость, что бы заманить его сюда. Вообще ему самому понравилась эта купальня, и он не прочь был погреться тут и порезвиться с гостями, проститутками и невольниками, и Рейза всё же был вынужден иногда приходить сюда по его приказу. Со временем Плектр приноровился подавлять ужасные видения резни, случившейся тут, и голоса, полные боли и ненависти, смолкли в его голове, но он всё же старался держаться отсюда подальше. Сейчас он просто ждал, сидя у фонтана, когда Барон насладится паром достаточно и позовёт его к себе. Он не мог слышать его мысли – правила «Плектрона» запрещали так делать, — но и без этого он чувствовал его похотливое, сладострастное настроение. И, как ни противно, видимо сейчас придётся всё-таки дать ему то, что чего он хочет. Рейза подавил тяжёлый вздох и опустил руку в прохладную воду, зачерпнул пригоршню и хотел было ополоснуть лицо, но вдруг замер: чей-то отчаянный вопль, полный ужаса и боли, вторгся в его сознание. Не в первый раз он слышал такое, но давно уже научился отстраняться от чужих страданий : что ж поделать, раз мир вокруг таков? Но в этот раз сердце его вдруг сжалось от тоски. Он быстро соскочил с мраморного бортика и принялся оглядываться в поисках источника его волнения. Но поблизости были только напряжённые слуги, ожидающие хозяйских повелений, и они уж точно не кричали. Рейза Адмони с некоторых пор воспринимал время не так, как другие, и сейчас его течение сильно замедлилось. Он ждал очень долго, не повторится ли этот зов о помощи, но вокруг всё казалось безмятежным. Наконец он постарался отделаться от беспокойного чувства и пожал плечами: «и чего это я? Мне-то какое дело?» Он даже подумал, не пойти ли прямо сейчас к Барону; чего уж ждать? Раньше начнёшь, раньше закончишь! И, скинув парчовую накидку, он двинулся к главному залу купальни. На нём осталась только тонкая шёлковая рубашка; Барон обожал лично снимать с него одежду, но не любил долго возиться. Поэтому рубашки будет достаточно, подумалось Рейзе. Но, пройдя всего несколько шагов, он вздрогнул от чужой боли, обрушившейся на него. Незнакомый голос снова беззвучно кричал, умоляя о помощи. И в этом крике было что-то такое трогательное, такое беззащитное и детское, как в плаче маленького, голодного котёнка, потерявшегося и погибающего в одиночестве. Котёнок плакал, звал того, кто мог его услышать, и Рейза не выдержал. Забыв о Бароне и осторожности, он стремительно выскочил из купальни и побежал по коридорам, заглядывая во все закоулки и прислушиваясь к нестройному гулу человеческих мыслей. Крик перешёл в стон, полный слёз и мольбы, и Рейзу охватило отчаяние. Он сам не понимал, что это с ним такое, но… У каждого человека душа звучит по особенному, и её мелодия неповторима. Обычно его это не волновало, и он разучился обращать внимание на чужие песни, на чужие жалобы и стоны. Да и что слушать-то? Дикие вопли и хамское зубоскальство, или плотоядное хрюканье со сладострастным поскуливанием вперемешку… противно до тошноты. Но этот голос был другим. А Рейза, однажды очнувшись от своего призрачного полусна, не мог уже бороться с собственной природой. В те прекрасные ночи, когда год назад в его сердце пришла любовь к златовласому рыцарю, он стал самим собой – прежним Рейзой. И теперь уже не мог заставить себя жить и чувствовать по-прежнему. Глупо, конечно, но сейчас ему очень хотелось найти того, кто позвал его. Он всё быстрее и быстрее кружился по закоулкам Цитадели, чувствуя, как слабеет несчастный. «Да где же ты? Я не могу найти тебя!» — мысленно закричал он, нервничая всё больше. Слишком много голосов звучало вокруг, и в этом потоке терялся единственный нужный. Хоть какой-нибудь знак, хоть намёк, где это! И вдруг ему привиделась картина: большой, чёрный котёл, и оконце с боку, а за толстым стеклом бесится разъярённое пламя… Рядом сложены какие-то мешки и белые полупрозрачные ёмкости с неизвестной ему жидкостью… Вот лестница, а на перилах висит грязное полотенце, и рукавица валяется у её подножья… И в помещении очень жарко. Просто невыносимо жарко! Рейза никогда не видел такого котла и не был в той комнате, но догадался: это, должно быть, котельная под хамамом! Барон говорил о ней: дескать, котёл такой большой, что, взорвись он, от всей Цитадели камня на камне не останется! Вот, значит, куда ему надо! А он-то ушёл совсем в другую сторону. И Рейза опрометью бросился в сумрак тесного коридора и вскоре уже выскочил в лестничный пролёт, ведущий в глубь крепости – к подвалам и складам. Тут ему стало не по себе. Конечно, он привык к полутьме зловещих закоулков этой живодёрни, как и той, что была раньше, но на него повеяло какой-то могильной затхлостью, хотя и чувствовалось, что с той стороны идёт тёплый воздух. Непонятный страх вдруг навалился на Рейзу, и тот невольно замедлил шаг. Отчего же это? Он никогда и ничего не боялся – так привык думать всемогущий Плектр. Кроме Барона никто не мог причинить ему вреда, да и тот – скорее, понарошку. Всё всегда вылечивается, всё проходит! А вот сейчас ему стало настолько жутко и муторно на душе, что он предпочёл бы немедленно развернуться и бежать обратно в купальню, пусть даже там Барон заставит его ублажать себя всю ночь без перерыва. Он даже остановился, прижавшись к стене, и попытался успокоить растрёпанные нервы и предательское сердце. Котельная, как видно, совсем уже близко – наверно, вот эта лестница как раз туда и ведёт. Стало ещё жарче, да и света как будто прибавилось. «Сейчас передохну немного, а потом уже спущусь. Ничего ведь не случится за минутку, правда?» Но даже самого себя он не смог в этом убедить. Надо было торопиться, иначе случится что-то очень плохое! И тут же в ответ на его малодушие раздался новый крик – нет, даже вопль, полный ужаса и отчаяния. Перед мысленным взором Рейзы Адмони яркой вспышкой возникла картина: серебряный луч лунного света косо разрезал комнату надвое, и в этом холодном сиянии особенно уродливыми кажутся морды архонтов. Он видит, как они похотливо и жадно облизываются, как брызгают слюной при виде юного, восхитительного тела невинного мальчика – первого красавца Академии. Он распростёрт на полу, одежды на нём нет, и грубые руки мнут и раздавливают его – он кричит, умоляя о помощи… Вот тысяча демонов в грёбаном аду! «Нет! Я не позволю! Пусть будет проклята ваша грязь, и вы подохните, как только вырвется на свободу ваша мерзость!» И, захлебнувшись собственной ненавистью, он со всей силы метнул невидимый разряд туда, где уже совсем отчётливо хрюкали и гоготали похотливые и развратные голоса насильников, и где умирал от боли и безысходности очередной мальчик….
… Если бы его спросили, какое воспоминание в его жизни лучшее, Тсуни так и не нашёл бы, что ответить. За все прожитые шестнадцать лет он не видел ничего хорошего. Свою семью он почти не помнил. Знал только, что кто-то, вроде бы это был отец, продал его за долги в рабство, когда он был совсем ещё маленьким. Потом его ещё дважды перепродавали, и он почти поверил, что так и должно быть. Днём он работал, не покладая рук, да ещё старался отбиться от голодных мужиков, охочих до молоденькой плоти. Таких тут было столько, что и не сосчитать, но мальчику пока что удавалось увернуться. Ребёнком он рос некрасивым, но крепким и понятливым, хорошо обучался. Сам наловчился петь и играть на цистре, и многие считали, что очень это неплохо у него получается. Его частенько звали поразвлечь своими умениями солдат и других слуг, и тогда он ложился спать вдоволь наевшимся. Вообще жилось ему тяжело: работа у рабов грязная, трудная, и конца – края ей не видно. Спать приходилось вповалку с другими отверженными в подвале на тощёй подстилке, еды не хватало растущему мальчишке. Но он никогда не жаловался – уж таким его создала природа. Простодушный и добрый, он даже не понимал, насколько страшна и безысходна его жизнь. Совсем тяжело стало теперь, когда ему исполнилось шестнадцать. Из жалкой, невзрачной обезьянки Тсуни превратился вдруг в очень привлекательного юношу. Ростом чуть выше среднего, стройный и мускулистый, он выглядел сильным и гибким, а ветхие лохмотья, которые он почему-то называл одеждой, не скрывали его оливковой, мягкой кожи. Поговаривали, что он из чужеземцев: видать, мамаша его была какой-то пленницей с востока, и даже может быть, из-за большого моря. Золотистые светлые волосы, чуть раскосые карие глаза, которые каждые пять минут удивлённо и чистосердечно распахивались на этот ублюдочный мир — всё это делало его очень даже лакомым кусочком, но мальчик до поры не понимал этого. А потом стало очень трудно заботиться о собственной невинности. Самые горячие шлюхи обретались на верхних этажах, а тут, в нижних, хорошенькую мордашку найти было не просто. Однажды ему случилось растапливать камины на верху, в комнатах элитных слуг, и там на него обратил внимание Хагай – постоянный любимчик хозяина. С того дня, как Сатрап Бар -Арон воцарился в Цитадели, рыжий шлюшонок с повреждённым лицом всё время тёрся возле господина, валялся у него в ногах и похотливо подбирал крошки с его стола. Поговаривали, что эта его «лафа» не вечна, и однажды к Барону вернётся его настоящий фаворит, великолепный и ужасный демон Огненная Роза, Плектр Адмони. Ещё ходили слухи, что его вроде как убили, и он возвратится, если только Ад распустят на каникулы, но с этого чёрта станется… Так это или нет, никто мог знать точно, только вот бесстыжий и злобный Хагай внимательно приглядывался ко всем, кто мог представлять хоть малейший интерес для других, и, стало быть, угрозу для его благополучия. И, когда кареглазый паренёк с симпатичной родинкой на подбородке впервые появился в его комнате, он в момент возненавидел его. Конечно, если его отмыть да приодеть, он вполне мог глянуться даже самому Барону. И, хотя среди живых с Хагаем мало кто мог сравниться по части изощрённости в любовных утехах, Сатрап легко мог заменить его сладеньким, невинным мальчиком – он любил позабавиться с такими цветочками. Хагай не собирался рисковать. Поэтому тут же попытался совратить Тсуни, но тот… Хагай просто поверить не мог: гадёныш с негодованием отверг его домогательства! И ещё брехал какую-то чушь про любовь, про искренность чувств и чистоту… Ублюдок совсем страх потерял! С того дня по нижним этажам поползли слухи, что среди рабов созрела хорошенькая шлюшка – вкусненькая такая, только очень уж манерная. Любит повыделываться, как недотрога, но перед настоящими мужиками всегда тает, как леденчик сахарный… И жизнь юноши превратилась в сплошной кошмар. Теперь ему просто проходу не было от всякой мрази, и он либо вкалывал до одури, либо пытался отбиться от «поклонников». Ещё ему очень вредило то, что по характеру он был не робким и задиристым, и не мог просто так убежать, спрятаться, затаиться – глупость, гордость и упрямство снова и снова подталкивали его на поиски неприятностей. Огрызался, высмеивал оголодавших, похотливых козлов, лез в драку дело — не по делу, стараясь доказать, что он не тряпка, а настоящий мужчина. Несколько раз его очень жестоко избивали и поганили своим глумлением, хотя пока до изнасилования не дошло. Только теперь, когда недовольная солдатня вошла в раж, это стало всего лишь вопросом времени. На душе у Тсуни делалось всё тоскливее, он страдал. Это милое, юное существо больше не желало принимать мерзости рабской жизни. Конечно, днём все вокруг убеждали его в том, что по-другому и быть не может, нечего даже надеяться. И всё, что происходило с ним, говорило о том же. Если будешь трепыхаться, станет только хуже. Смирись, научись пользоваться тем, что даёт тебе молодость и симпатичная мордочка… Или другой вариант – иди в солдаты. Через несколько лет, если выслужишься, получишь вольную, а там уж как сам крутиться будешь. Но ни продаваться, ни убивать он не смог бы, и потому, если не считать пения, слыл бесполезным. Днём выполнял самую трудную, самую грязную работу, а по ночам ему снились странные, волнующие сны о том, как он получает свободу и совершает подвиги. Он спасает прекрасных принцесс, добывает сокровища и кто-то, невероятно красивый и сильный, дарит ему свою любовь – взаимно и безгранично! Так прошло примерно месяца три с того дня, как он отверг Хагая, и в Цитадели произошло важное событие: видно, в Аду и правда объявили амнистию, и Плектр Огненная Роза вернулся к своему хозяину. Что там творилось на верху, в господских хоромах, никто, конечно, ничего точно не знал, но слухов поползло великое множество, и все почему-то перебесились окончательно. Будто все, от истопника до начальника стражи, возжелали невозможного, и теперь грезили о загадочном красноволосом демоне. Поговаривали даже, что он может вот так запросто, ни с того, ни с сего, обратить своё внимание на любого, будь то хоть уборщик, хоть лугаль, и сделаться покровителем счастливца. Те, кто давно был уже с Бароном и уцелел при странных событиях прошлого года в старом Замке, а потом пережил военный поход, говорили, что так и было на самом деле. В общем, «поплохело» сразу всем, и напряжение возросло неимоверно. Особенно тяжко пришлось парням вроде Тсуни. Они пошли нарасхват, и не важно, нравилось им это, или нет. Хотя наверно один Тсуни и был этим не доволен – остальные как могли пользовались приступом всеобщей похоти. А у Тсуни теперь и дня не обходилось без очередного унижения или синяка – живого места на теле уже не осталось. Старый истопник, который был его начальником, сказал ему как-то, что, видать, кто-то очень влиятельный обозлился на него: не спроста эти преследования! Но мальчик был очень простодушен и не верил, что кто-то мог его так возненавидеть. И вот настал худший день его жизни: он понял, что старик был прав.
… Тсуни скинул рубаху – жарко было, точно в Аду. Он уже два часа без передыху швырял брикеты в топку, подливал горючего и грохотал тяжеленными заслонками – приказано было как следует разогреть хамам. Паренёк часто, тяжело дышал, и его мускулистое тело блестело от пота. Плечи и лопатки ходили ходуном, и это делало его похожим на сильного, быстрого зверя. Так и подумал стражник с этажа, где находилась тюрьма. Он пришёл в котельную за топливными брикетами – старый истопник тайком продавал их тем, кто хотел погреться сверх нормы. В караулке при казематах было сегодня очень уж холодно, и трое стражников, бросив спокойное дежурство, отправились за растопкой. Они прихватили с собой крепкий самогон, который особо ценился у обслуги, и теперь в обмен на него могли получить столько топлива, сколько хотели. Пока двое других кочегаров, отведавши крепкого пойла, весело набивали мешки брикетами и зубоскалили с солдатами, старший из стражников спустился к большому котлу. Он знал, что упрямый гадёныш Тсуни там один, и его словно магнитом влекло к мальчику. Теперь, жадно глядя на его полуобнажённое, влажное тело, он чувствовал, что больше не желает ублажаться в одиночку. Он неспешно двинулся к пареньку и тот, услыхав его тяжёлые шаги, обернулся, не разгибаясь, но, увидев его плотоядный взгляд и руку на уровне ниже пояса, резко выпрямился и отскочил подальше. Он схватил поудобнее свой здоровенный совок и угрожающе поднял его:
— Чего надо? Держись-ка подальше, а не то случайно испачкаю, или, того гляди, сам ушибёшься!
Но оголодавший, пьяный мужик уже достаточно завёлся и только криво ухмыльнулся на эту нелепую браваду.
— Ладно тебе, хватит хорохориться. Давай по-хорошему, и я тебя не обижу. – Он, не глядя на увесистый совок, всё приближался, и у юноши внутри похолодело. Что-то подсказывало ему, что дело плохо. И ему стало очень страшно. И пьяный негодяй почувствовал это. – Ну-ка, малыш, иди к «папочке»!
Он стал на ходу расстёгивать брюки, и через мгновение Тсуни с отвращением и ужасом увидел, как тот вывалил наружу своё «достоинство». А когда стражник взялся поигрывать возбуждёнными причиндалами, покрытыми густыми, тёмными волосами, паренёк почувствовал, что его сейчас вырвет. Он отвёл глаза и, сглотнув мерзкую кислятину, что в момент наполнила его рот, замахнулся совком и прорычал сквозь зубы:
— А ну, отвали от меня, а не то пришибу!
Насильник грубо заржал:
— Давай – давай, так ты меня ещё больше заводишь! По плохому мне тоже нравится!
И, ловко уклонившись от лопаты, он кинулся на мальчика. Тсуни вскрикнул и снова размахнулся, но стражник отскочил в сторону и плоский клинок со звоном врезался в бок котла. Весь подвал загудел, как пустая бочка, и это окончательно разозлило насильника. Он, отбросив осторожность, снова ринулся в атаку, и тут же схлопотал лопатой по голове. Однако тупая башка солдафона оказалась достаточно крепкой, и он, свалившись на пол, не только не подох, но даже сознания не потерял, хотя и одурел достаточно. Он заревел, как бешенный бык, и на его вопли тут же прибежали обеспокоенные товарищи. Тсуни кинулся прочь из котельной, и наверняка смог бы ускользнуть, если бы поверженный насильник не схватил его за ногу. Паренёк едва не упал, но, с трудом удержав равновесие, всё-таки устоял и снова замахнулся лопатой, но тут же дикая боль пронзила его всего, с головы до ног. Один из охранников, подоспевший на помощь осрамившемуся собутыльнику, выхватил свой шокер, и мощный электро – разряд обрушился на беглеца. Каждую клеточку тела будто охватило пламя, и он, закричав от боли, рухнул на пол. На него накинулись все сразу: и охранники, и их прихвостни – кочегары, тоже охочие до грязных забав. Они скрутили несчастного, поставили его на колени и один из них схватил его за волосы и заставил высоко запрокинуть голову. Тсуни подумал, что в этот раз всё очень, очень плохо! Ему не спастись! И бедного мальчика охватило такое отчаяние, что он понял: жить с этим он не сможет. Слёзы навернулись на его красивых карих глазах, и насильники, увидев это, довольно загоготали, загудели и даже захрюкали, предвкушая потеху. Тот бандит, что затеял всю эту мерзость, с трудом поднялся и, пьяно покачиваясь, подошёл к мальчику. Он звучно цыкнул сквозь зубы и, чуть пожевав губами, харкнул в красивое юношеское лицо. Тсуни не мог уклониться, и вонючая, жёлтая слюна шмякнулась на его глаза, брызнула каплями на щёки и потекла по губам. Он, сгорая от стыда и отвращения, снова рванулся, но сокрушительный удар ногой в живот заставил его проглотить собственный вопль и согнуться от дикой боли. Однако его тут же принудили снова выпрямиться, и на юношу посыпались удар за ударом. Он, чувствуя, что сейчас может просто умереть, закричал, и довольные потехой мучители снова заржали. А тот, что был первым, с фальшивым сочувствием погладил его по голове:
— Ну вот мой мальчик и запросил пощады! А зря ты ерепенился. Был бы хорошим, послушным деткой, и я бы тебе даже деньжат подкинул, а так – придётся тебе сожрать всё, чем мы тебя угощать будем! – И он попытался засунуть своей жертве пальцы в рот, что б вытащить его язык, но мальчик тут же впился зубами в его руку. Насильник взвыл дурным голосом и, вырвав лапищу, с такой силой ударил Тсуни по голове, что тот обмяк в руках мучителей. Поливая всё и всех отборной руганью, заводила приказал своим подельникам раздеть мальчишку. Через мгновение с Тсуни сорвали всю одежду и связали ему руки и ноги его собственным тряпьём. А что бы он больше не кричал так громко и не кусался, ему в рот засунули грязную рукавицу. Потом его привели в чувство, и несчастный мальчик понял: никто его не спасёт! Сейчас его просто разорвут эти обозлённые, пьяные чудовища, и он погибнет. Он забился, стал вырываться из своих пут, мысленно крича и умоляя о помощи. «Кто-нибудь! Хоть кто-нибудь! Пожалуйста, прошу! Сжальтесь, избавьте меня от этого!»
Снова и снова кричал его рассудок, плача и заклиная о милосердии, но грубые, грязные лапы насильников всё больнее мяли, раздавливали и драли его тело. Он сжимался из последних сил, защищая свою невинность и чистоту – единственное, что оставалось у него. Но как мог он тягаться с пятью бешенными уродами, уже раздразнивших своих змеев, готовых к бою и распалённых желанием донельзя? Он почувствовал, что тело предаёт его – мышцы отказывались повиноваться, словно раздавленные усталостью. Он последний раз попытался рвануться, давясь грязным кляпом, и душа его отчаянно зарыдала, застонала и начала умирать – он проиграл. Сознание его замутилось, но в этот миг произошло что-то странное: будто молния яростно ударила в пол возле ужасной группы борющихся тел, и вспышка озарила весь подвал. Паренёк никогда не видел взрывов, но, наверно, это должно выглядеть именно так: тяжёлая, убийственная волна пронеслась по залу, сметая всё на своём пути, и люди с воплями ужаса и боли разлетелись по углам, как комья мусора. На брикеты с растопкой хлынула кровь и тела недавних победителей забились в конвульсиях. Тсуни, придавленный к полу этим чудовищным ураганом, но при том не пострадавший, с каким-то странным удивлением смотрел, как в воздухе прямо над ним распускается огненный цветок. Этот смертоносный сгусток неведомой энергии немедленно стал уничтожать то, что оказывалось на его пути. Паренёк не знал, как описать это точнее, но ему показалось, что сейчас всё – и это место, и вещи, и дрожащий от жара воздух, и даже сам момент времени, в который случился весь этот кошмар, перестанет существовать. Просто дырка останется на месте подвала, и всё! И он, потрясённый и восхищённый этой ужасающей красотой, не сводил глаз с Огненной Розы и ждал конца. А цветок вдруг уронил свои дьявольские лепестки и пламя стало стремительно стихать. Через мгновение всё кончилось, словно ничего и не было. Только безжизненные, перекрученные тела пятерых мужиков остывали в лужицах собственной крови, и их остекленевшие глаза с выражением ужаса таращились в пустоту. Тсуни, не понимая, что же произошло, тупо моргал и тряс одуревшей головой, стараясь собраться с мыслями. Наконец он с изумлением разглядел на верхнем пролёте железной лестницы, ведущей из подвала, тоненькую фигурку. Очень красивый, просто нереально красивый юноша неподвижно стоял на площадке и спокойно смотрел прямо на него, Тсуни. Незнакомец был почти раздет: только что-то тонкое и полупрозрачное едва прикрывало его хрупкое, изящное тело, да красные волосы струились по плечам, поражая своим шелковистым блеском и красотой. И Тсуни, в одно мгновение избавившийся от своего ужаса, не сводил глаз с прекрасного видения: «должно быть, это ангел!» — подумалось ему. А незнакомец просто отвернулся и пошёл прочь. Тсуни, проводив его взглядом, мысленно улыбнулся: «точно, настоящий ангел!» И отключился.
История эта перепугала обслугу и стражников, но никто не решался как-то отреагировать на случившееся. Те, кто был при Бароне в старом Замке, вроде как рассказывали о таких вещах: дескать, эта холёная сволочь, хозяйский любимчик, частенько такое вытворял, и там, на прежнем месте, из-за него народу полегло до пропасти! А ещё поговаривали, что лучше об этом не болтать, а то чокнутый демон в фарш превратит! И все заткнулись. Никому не было дела до каких-то пятерых ублюдков, что подохли в котельной. Таких даже не жалко, и на место одного найдётся десяток охотников до баронских объедков. Барон об этом ничего не узнал – кто ж ему скажет! У него был к Рейзе свой разговор, но это уже совсем другая история. А вот Тсуни оказался в странном положении. На некоторое время его оставили в покое, да и вообще все стали обходить его стороной. С чего бы это могло такое случиться, что сам Плектр Огненная Роза обратил на него внимание? Может, это вышло случайно, что он появился на месте заварушки, но… Нет, не клеилась эта история. И в центре её – пустоголовый грязнуля Тсуни. На него смотрели настолько криво, что ему аж плохо становилось. Не били, конечно, и не лапали, но оказаться в роли изгоя ему тоже не понравилось. Играть на цистре во время попоек больше не звали, а потому и еды стало меньше. Прежде старый истопник, командир всей этой подземной преисподней, — это именно он нашёл и освободил паренька после расправы – собирал в свободное время вокруг себя ротозеев, любивших послушать сказки. Он начинал травить свои байки, при чём каждый раз всё перевирал и путался, но Тсуни просто обожал эти истории. Он всегда приходил на эти посиделки, даже если был очень усталым, но теперь и это удовольствие кончилось. Стоило ему теперь только появиться возле каптёрки, как все торопливо разбегались, а старик – истопник отводил глаза и что-то бормотал под нос. Кашевар теперь первым делом наливал его порцию в миску и отставлял её в сторону, будто имел дело с заразным больным, а Тсуни даже не решался при других взять свою еду и есть в общей комнате казармы. Всё это могло бы свести его с ума, но вот ведь удивительно: все эти дни он не переставая витал в облаках. До того ужасного дня он никогда прежде не видел Огненную Розу, а теперь просто бредил им! Здесь, в грязном, закопчённом брюхе Цитадели, невозможно было даже представить себе, что на свете существует такая красота, такое сияние и такая невероятная сила. И это великолепное, загадочное божество услышало его мольбы и снизошло до него, бедного, голодного замарашки! Плектр Адмони пришёл к нему на помощь и наказал всех тех, кто хотел погубить Тсуни, и тот мечтал ещё хоть раз увидеть своего спасителя и как-то отблагодарить его. Конечно, паренёк из подвал ничего не мог предложить такому блистательному господину, но он представлял себе, что тот вдруг снова заметит его и… Может быть, он о чём-то попросит Тсуни, и тогда тот настолько хорошо услужит Огненной Розе, что прекрасный ангел будет очень доволен и похвалит его. А может быть, Тсуни сумел бы даже совершить ради него какой-нибудь подвиг? Вот было бы здорово!
Сам он, конечно, не понимал, почему такие мысли и желания бродили в его золотистой голове. Неграмотный паренёк низачто бы не смог выразиться столь точно и сложно о своих чувствах, а вот кто-то мудрый сказал бы, что он просто очень хочет любить и быть любимым. Дело даже не в потребностях молодого тела – он пока не был готов к наслаждениям близости. Просто он был очень одинок и мечтал о том, что станет нужным кому-то, и кто-то будет думать и заботиться о нём, и он тоже будет заботиться о дорогом ему человеке. И ещё – красота. Он задыхался без красоты и боялся, что проживёт всю жизнь в сумраке вонючих коридоров и подвалов Цитадели среди злобных, пьяных развратников и садистов. Нет, он не хотел так жить. И вот на краткий миг сбылась его мечта: сияющий Бог пришёл к нему и позаботился о нём! Ах, если бы ещё только раз встретить его!
Прошло уже больше месяца с того жуткого вечера, а у паренька так и не было шанса хоть издалека увидеть господина Рейзу. Ходили слухи, что Плектр иногда бродит, будто во сне, по Цитадели, и можно столкнуться с ним в самом неожиданном месте. Некоторые слуги и охранники даже сами встречали его, и описывали в подробностях, что тот ещё натворил, и какого страху они натерпелись. Враньё, конечно, но Тсуни надеялся на встречу, и потому всё чаще удирал из подвала и брался за работу на верху. Теперь на него самого смотрели скорее с любопытством, чем с враждебностью. Ещё бы: из-за этого сопляка было столько шуму! И чего это те мужики так завелись на него? А уж если правда, что их всех убил треклятый Плектр… Очень интересно! И его стали вызывать к себе для работы солдаты рангом повыше. Руки распускать пока не решались, но облизывались, не стесняясь. Опять у него возникло чувство, что добром всё это не кончится. И вот однажды, когда он мыл полы в крытой галерее, где днём торгуют всякой всячиной купцы, кто-то быстро подошёл сзади и чувствительно шлёпнул его по заду. Он вскрикнул и отскочил в сторону, готовясь к обороне, но покушавшийся тихонько захихикал:
— Привет, горячий цыплёночек! А вид сзади и правда ничего! Давно хотел повидать тебя, мой сладкий!
Тсуни всё ещё ждал нападения и от волнения не мог сообразить, кто это. Он нахмурился, вглядываясь в лицо молодого человека. А тот жеманно заулыбался:
— Ты и правда не узнаёшь меня?
Паренёк немного расслабился. Этот тип не выглядел опасным. Невысокий и стройный, очень даже симпатичный, если не считать следов увечья на лице. Видать, когда-то ему здорово досталось, но теперь раны зажили; что было повреждено –почти полностью восстановилось. А на то, что осталось –на кривизну носа и помятую скулу – можно было и вовсе не обращать внимания. Тёмно – рыжие волосы, глаза цвета табака, чуть бледноват… Тсуни вдруг вспомнил его. Это тот самый наложник Барона, что однажды пытался его совратить! А ещё он понял, что этот красавчик похож на господина Адмони. Не то, что б очень, но сходство точно есть. И Тсуни вдруг почему-то разозлился. Он и сам не понял, с чего бы это, но ему вдруг захотелось стереть сладенькую улыбочку с накрашенной физиономии этой подделки. И волосы-то распустил, как Огненная Роза, и, наверно, даже специально подкрашивает их, что б ещё больше походить на прекрасный оригинал. И как только Его Милость, господин Плектр терпит такого попугая? Тсуни ещё больше насупился и фыркнул:
— А что, должен? Много вас тут таких ходит; всех не упомнишь!
— У-у-у, плохой мальчик! – Молодой человек с улыбкой погрозил ему пальцем. – Не груби душечке Хагаю, и тогда я позабочусь о милом маленьком щеночке. Хочешь быть моим любимчиком?
Он манерно вздёрнул тонкую бровь, ожидая ответа. Тсуни стало противно. И чего этот жук кривляется? На языке вертелась грубость, но что-то заставило его проглотить её. Улыбка у баронской игрушки была ласковая, а глаза – холодные и жёсткие. Ему стало не по себе, и он спросил только:
— Это с чего вдруг ты такой добренький? Я вроде как никто, и звать меня никак. Ты можешь любого выбрать, и ещё покрасивее, чем я!
Хагай, плавно покачивая бёдрами, неторопливо подошёл к нему и взял его пальцами за подбородок. Он стал внимательно разглядывать полудетскую мордашку раба, думая при этом о чём-то своём. Наконец он скривился в фальшивой улыбочке, и Тсуни разглядел за полуоткрытыми губами обильный блеск вставного золота. Вот проклятые небеса, да этот сахарный красавчик запросто гвозди перекусит, если захочет! Мальчишка уже отчётливо слышал шёпот собственного страха и попятился прочь от опасного соблазнителя. А тот вдруг захохотал и, обхватив его за талию, решительно притянул к себе. Он легкомысленно взъерошил светлые волосы Тсуни и легонько чмокнул в щёку.
— Нет – нет, детка! Красивее тебя я тут не найду, да и не хочу я никого другого. Ты мне понравился с первого взгляда, помнишь? К тому же, до меня дошли интересные слухи на счёт тебя. Ты точно особенный, раз сам господин Плектр заметил тебя! – Паренёк вздрогнул от неожиданности. Хагай почувствовал это волнение, и в чёрном сердце завистливого, мстительного одолика вспыхнула жестокая радость. О, он не ошибся: между этим паршивцем и окаянным демоном Рейзой есть связь! Он понял это сразу, как только узнал о случившемся в котельной. Как же долго он ждал такого шанса! Целый бесконечный год он бредил своей ненавистью и мечтал, что сможет наказать проклятого Плектра за всё унижение, за всю боль и за любимого Овадью! А теперь вот подвернулся этот маленький недоумок, и скоро Рейза заплатит за всё! И он, напустив на себя вид ласковый и благодушный, замурлыкал, чуть пришепётывая: — А по мне ты просто рыбка золотая, и я поймал тебя на крючок! Очень уж я хочу тебя, милый! Я даже не сержусь за то, что ты тогда наговорил мне глупостей и отверг мою дружбу. Просто ты ещё мал, и не ценишь своей удачи. А я ведь и правда могу сделать для тебя что-то особенное, и ты точно не пожалеешь, что уступил мне! – Он попытался поцеловать паренька, но тот увернулся и опустил глаза. – Какой же ты хорошенький, когда смущаешься! Не бойся, я не обижу тебя. Я помню, что ты говорил о чувствах и близости, и не буду тебя торопить. Когда сам захочешь – тогда я покажу тебе, что такое любовное наслаждение.
Он выпустил Тсуни из своих объятий и, щёлкнув его по носу, со смехом повернулся ко входу во внутренние покои.
— Ничего сейчас не говори. Ты скоро увидишь, что я не бросаю слов на ветер, а там, глядишь, если уж не любовь, так хоть привязанность появится. Только не делай глупостей и не ищи неприятности на свою красивую голову. – И, уже скрываясь в узорчатом портике, он помахал рукой и ласково улыбнулся: — С этого дня можешь считать себя счастливчиком, малыш!
И верно, жизнь Тсуни сразу улучшилась. Уже вечером в казарму пришёл распорядитель с верхних этажей и приказал пареньку собрать своё барахло и следовать за ним. Тсуни был несказанно поряжён, когда его новый начальник ткнул кулаком в дощатую дверцу маленькой коморки на этаже с казармой для комнатных слуг. Таких закутков было с дюжину, и там обитали только самые привилегированные из холуёв. На юного «выскочку», как они его тут же окрестили, они стали коситься так недобро, что его аж жуть взяла. Как бы беды не было! Но большая миска вполне приличного супа и сколько угодно хлеба очень подняли его настроение. А ещё – новый друг, баронский наложник Хагай, — уже утром прислал ему несколько мелких монеток и узел с одеждой. Тсуни просто не верил своему счастью. В путанных сказках старого истопника с хорошими парнями всегда случалось что-то подобное, и они всегда получали в награду много сокровищ, славу и какого-нибудь принца в придачу. Никто в эти истории не верил, но всем они нравились. А вот Тсуни никогда не сомневался: это всё правда! Только когда с ним стало происходить что-то похожее на эти сказки, он растерялся. Хагай пугал его. Тсуни ни на миг не забывал, какими жестокими и холодными были его глаза, когда они встретились у купальни. И ещё он помнил: тем, что всё так переменилось, он обязан вмешательству господина Адмони, и только ему. Паренёк отлично понимал, что Хагай так завёлся именно из-за Плектра, и это смущало и беспокоило Тсуни ещё больше. Он даже подумал, что вернее было бы отказаться от всего этого шикарного житья и попроситься обратно, в преисподнюю, потому что чувствовал: за всё придётся платить. И ему было страшно. Правда, прошло пару недель, и острота переживаний притупилась. Очень здорово было засыпать в собственной коморочке, на лежаке с матрацем, а не на плетёной подстилке, да ещё грызть перед сном вкусную хлебную горбушку. Да и работа оказалась намного легче, чем там, в низу. В основном – полы мыть да камины растапливать. Ходи себе с утра с бадьёй да тряпкой, а вечером – в ту же бадью загрузи растопку, да смотри, что б чисто было и тепло. И не тяжело совсем! Одно его печалило: здесь, на этажах для солдат и прислуги, у него не было ни единого шанса снова увидеть того прекрасного ангела, что так изменил его жизнь. Хоть издали бы, одним глазком! Ну а пока он с жадностью собирал те крохи, что мог, и узнавал новые подробности о великолепном демоне по имени Огненная Роза.
Говорили о Рейзе Адмони много. И все до единого называли его треклятым демоном, палачом и убийцей. Говорили, что распутней и бессердечнее нету никого во всём Аккаде; что он пытает, будто крылышки мухе отрывает, и убивает не глядя. А уж по части сексуальных забав неукротим, как голодный дьявол, и способен до смерти «залюбить» партнёра, при этом выжрав все его жизненные силы. Говорили, что даже Ад его не принимает, и потому снова и снова он возвращается из мира мёртвых – зря только его убивали! «Да ты спроси тех, кто был при господине Бар – Ароне ещё на старом месте! Ох, и положил же там народу этот выродок! И при том просто так, низачто. Не многие ж там уцелели после его развесёлых игр в том году! Вон Хагай, эта подстилка хозяйская, тоже чуть не подох тогда. Он-то порасскажет тебе во всех подробностях, уж будь уверен!» А Тсуни почему-то никак не мог поверить во всё это. Злобные демоны не спасают попавших в беду мальчишек – не спешат на их зов, не тратят силы. И ещё ему казалось, что не может такой красивый человек быть плохим! Вот Хагай, к примеру: он тоже красивый, но весь какой-то поддельный! И косметика на его порченой физиономии слоями лежит, и волосы он явно красит. И завивает к тому же. Если умыть его хорошенько, так и не отличишь от других одоликов из хозяйского гарема. И глаза у него не красивые – водянистые, блёклые, всегда чуть сощуренные. И его, Тсуни, новые товарищи из казармы предупредили на счёт такого покровительства: подлее и лживее душонки, чем у Хагая, не найти! Он дорого попросит за свою любовь! «Только ты особенно-то не выделывайся. Если он в скором времени не получит то, чего желает, мало тебе не покажется»! Да уж, кто б сомневался — подумалось пареньку. Только что делать с этим, он не знал. А потому просто продолжал ходить с кадкой, а Хагай с каждым днём становился всё настойчивее. И вот однажды, когда он подкараулил мальчика у внутреннего крепостного колодца и зажал его в угол, при этом жадно тиская молоденькое, сильное тело, Тсуни вдруг уступил ему и позволил поцеловать себя. Наконец Хагай насилу оторвался от этого девственного цветка и с удовлетворением засмеялся:
— Ого! Да ты и правда вкусненький, малыш! Сам господин Бар — Арон не отказался бы полакомиться твоими губами, если б его не интересовали мои поцелуи!
И тут Тсуни неожиданно для самого себя брякнул:
— А разве не Плектр его фаворит? Говорят, что у нашего Сатрапа только одна любовь всей жизни – его обожаемый Рейза Адмони!
И тут же звонкая пощёчина оглушила его. Мальчик даже вскрикнул от неожиданности и вжался в стену, но внезапно взбесившийся покровитель схватил его за горло и сжал пальцы – у Тсуни в момент в глазах потемнело.
— Никогда не смей городить при мне такое! Я вообще про эту гадину слышать ничего не желаю, если только ты не скажешь мне, что он подыхает в страшных мучениях или сам Барон продал его дикарям с Этбая! А если ты думаешь, что он спас тебя по доброте душевной, то сильно ошибаешься! Или новую игрушку себе подыскивает, или просто не убивал давно! Уж я-то могу тебе порассказать, что это за сволочь такая!
Он всё ещё продолжал сжимать горло глупого паренька, но гнев его стал понемногу проходить. Он опомнился и взял себя в руки. Слишком много сказал лишнего: как бы гадёныш не порушил все его планы! А Тсуни, жадно глотая воздух, лихорадочно пытался сообразить, что ж дальше делать? Лучше бы не лезть во всё это, как и говорили ему другие прислужники, но его воображение уже понеслось по ухабам чужого вранья. И он, совершенно не представляя себе последствий собственного любопытства, жалобно заскулил, хватая Хагая за руки:
— Ну что ты так рассердился? Я не хотел тебя обидеть, честное слово! Я ж ничего про это не знаю, вот и спросил. Все только и говорят, что про Его Милость, да про то, что хозяин без ума от него…Ой, прости! Ну дурак я, дурак! – Глаза его наполнились слезами, и вскоре одна крупная капелька заскользила по его гладкой, мальчишеской щеке. Он виновато заморгал мокрыми ресницами, наивно и умоляюще глядя в лицо Хагая. – Если я что и сказал не так, то только по тому, что ты мне и правда очень нравишься! И по моему разумению, так лучше б ты был сам по себе, а не баронской «любимой девочкой», понимаешь?
Вид у юноши был настолько невинный и расстроенный, что Хагай даже пожалел дурачка. Того глядишь, и правда влюбится! Вот уже ревнует, недоделка малолетняя! И он милостиво потрепал золотистый хвостик, стянутый верёвочкой на макушке хорошенькой и пустой головы своей игрушечки.
— Значит, ты уже готов стать взрослым? Нет? Ладно, я подожду ещё немножко. Но только совсем чуть — чуть, понимаешь? Ты приходи ко мне сегодня после работы – я подарю тебе красивый гребень для волос.- Мальчик невольно напрягся, и Хагай усмехнулся: — Да не бойся ты; я не сделаю такого, чего ты сам не захочешь!
— И ты больше не сердишься, правда? Даже из-за того типа с красными волосами… ну ты понимаешь, да?
Хагай тяжело вздохнул. Доверчивые карие глаза смотрели на него так дружелюбно и жалобно, что он окончательно расслабился.
— Нет, не сержусь. Просто у меня к этому сукину сыну свой счёт. По его вине погиб мой возлюбленный, и я до сих пор не знаю, как это случилось. Если захочешь, я потом расскажу об этом.
И рассказал. Не в тот же вечер, а через несколько дней. Тсуни приходил к нему каждый раз после работы и получал такую вкуснятину на ужин, что от восторга почти забыл о своих опасениях. Хагай, подкладывая ему понемножку мясного рагу и подливая вина, как бы невзначай касался его, ласкал, дразнил и заигрывал. Это не было неприятным, и с каждым днём Тсуни расслаблялся всё больше. И ещё при этом коварный соблазнитель с грустью и нежностью рассказывал очень складную историю о том, как он любил великолепного воина по имени Овадья Барак, и как они были счастливы вместе, пока их не разлучил жестокий и бессердечный Плектр Адмони. Просто так, забавы ради, он вскружил ему голову, обманул и подставил под пулю убийцы… Это просто невыносимо! Он расплакался: «мне так его не хватает!» Тсуни был очень добрый мальчик и считал, что непременно должен посочувствовать своему безутешному покровителю. Раз пожалел, два пожалел, а на третий раз, хлебнув лишнюю кружечку терпкого вина, послушно отдался в руки Хагая и позволил ему взять всё, что он пожелает. Не то, что бы он сам хотел этого, но он просто не сумел отказать. А Хагай, намеренно спаивая молоденького дурня, мысленно хохотал и визжал от восторга: до чего ж это просто! Вот этот олух уже и подлёг под него за миску лапши с подливкой, а теперь, после того, как они стали любовниками, мальчишка выполнит любую его просьбу из чувства привязанности и благодарности! Во все времена самые главные дела обдумывались и обтяпывались именно под одеялом, и командует тот, кто в постели лучший! Ещё несколько раз Хагай укладывал в кровать робкого и застенчивого мальчика, и, когда посчитал, что тот достаточно привязался к нему, осторожно спросил:
— Скажи, ты хотел бы сделать кое-что для меня? Понимаешь, у меня ведь никого больше не осталось, кроме тебя, и только тебе я могу довериться!
Голос его был таким жалобным и доверительным, что Тсуни немедленно напрягся: вот оно! Пришло время отдавать долг! Не настолько уж он был пьян и разгорячён плотской потехой, что б потерять голову от лжи этого интригана, этой самодовольной проститутки! Мальчика все считали глупым и бесполезным, но это лишь из-за его юной непосредственности, из-за горячности и поразительной житейской неуклюжести. Новый начальник – распорядитель так и звал его – «тупой бегемот». Тело его был сильным и ловким, но каких-то запчастей в голове точно не хватало, и он крушил всё вокруг себя, разливал и рассыпал, переворачивал, сшибал и терял. Но при этом был очень наблюдателен и сообразителен, и нисколько, ни одной минуты не доверял своему лживому покровителю. А тот, приняв внезапную серьёзность юного любовника за приступ важности, погладил его мускулистую грудь пальцами и, пришепётывая и тяжко вздыхая, заныл:
— Никто так и не рассказал мне, что же случилось с моим дорогим Овадьей! Я сам был весь изранен – это Его Милость, наш драгоценный господин Адмони изувечил меня в приступе гнева! Он смеху ради сделал Овадью своим рабом, а когда я попытался защитить любимого, он, Рейза, стал избивать меня, и калечил до тех пор, пока от меня одни обломки остались. И я не мог быть рядом с Овадьей, когда случилось это несчастье. Я не видел его тела и не знаю, как он умер – некому было рассказать о случившемся. Не многие из охраны уцелели в ту ночь. И теперь никто точно не знает, что там стряслось на самом деле, даже сам господин Бар — Арон. Один только Плектр знает правду, но притворяется, что потерял память. И все ему верят, только я не верю. Наверняка ему есть что порассказать, только вот он никому не доверяет.
Он замялся, не решаясь перейти прямо к делу, но Тсуни, пьяно и влюблённо улыбаясь, притянул его к себе и стал целовать его лицо, играя рыжеватыми кудрями. В голосе его прозвучали петушиные нотки, когда он самоуверенно и хвастливо предложил:
— А может я смогу всё разведать? Ты скажи, если я могу чем-то помочь! Ты ведь для меня… — голос его пресёкся от полноты чувств, и Хагай злорадно усмехнулся в душе. Попался птенчик! – Ты так много для меня значишь! У меня ведь тоже никого нет кроме тебя, и я с радостью помогу тебе! Только скажи, что нужно делать?
Ещё через несколько дней Тсуни получил назначение на работу в купальне. Он старательно мыл полы, драил стены, выносил объедки и стекляшки от разбитых бокалов, а сам с замиранием сердца ждал, что вот-вот встретит того полуангела, полудемона, что так завладел его воображением. Зачем ему это нужно, он и сам не знал, но чувствовал, что это — самое невероятное приключение в его короткой и скучной жизни. Хорошо, что этот злобный козёл Хагай устроил его на работу сюда. Он сказал Тсуни, наставляя его и готовя к опасной игре: «он обратил на тебя внимание один раз – обратит и второй. Рейза очень предсказуем! Наверняка он приблизит тебя к собственной персоне, а ты уж будь добр, не растеряйся! Ничего больше не требуется – просто слушай, смотри, запоминай. Можно кое-что спросить, но лучше даже не рискуй». – «А что ты собираешься делать с тем, что узнаешь?» — «Да ничего, пожалуй. Я просто хочу знать правду, и всё!» Тсуни, конечно, не поверил ни слову. Может быть, он и купился бы на сладкую ложь Хагая, но слишком откровенно тот подражал Плектру. Одеждой, гримом, даже движениями старался быть похожим на него. Только всё это делалось не с любовью и восхищением, а с жадностью и гневом. Вот об этом думал Тсуни, забравшись по приставной лестнице под купол бани. Он, держа в одной руке тяжелую бадью с водой, другой старательно отмывал и без того блестящие края сводов. Паренёк уже с минуту поглядывал на узкую мраморную полку чуть ниже, на которой была расположены парочка скульптур в неприличных позах. А нельзя ли пристроить сюда бадью? Держать очень уж тяжело! И он, наконец решившись, потянулся к полке и стал осторожно сдвигать фигурки в сторону, освобождая место. Интересно, что же задумал Хагай на самом деле? Он такой злой, и очень любит делать больно. Ночь с ним не удовольствие, а сплошное наказание! Что, это всегда так неприятно? Тсуни вздохнул: нет, неспроста всё это замутил сукин сын с покалеченной мордой, и наверняка Рейзе Адмони от этого плохо будет! А ведь господин Адмони такой красивый, такой… Одна из статуэток зашаталась от его неуклюжего движения, он ахнул и попытался схватить её, но тут же сшиб вторую, и обе они полетели вниз. Тсуни завопил с перепугу и протянул к ним руки, и лестница при этом зашаталась под ним. Он в панике попытался схватиться за мраморную полку и, конечно, выронил тяжёлую бадью. Едва она со страшным грохотом разбилась об пол, Тсуни услышал тихий, испуганный возглас. Он, продолжая отчаянно цепляться за полку, скосил глаза, что б увидеть того, кто пострадал от его работы, и тут же сердце его один раз бешено и болезненно грохнуло, а потом затарахтело, как вездеход Барона. Горло его перехватило, он задохнулся и вместе с лестницей рухнул из под свода залы прямо под ноги тому, кого только что чуть не пришиб. На несколько секунд мир сделался для него каким-то серым и туманным, а потом юный растяпа увидел прямо перед собой роскошные золотые сандалии и приподнятый подол платья из невероятно красивой ткани, на которой теперь расплывались отвратительные разводы от грязной воды. Он с ужасом смотрел на содеянное: прямо пред ним, широко распахнув великолепные изумрудные глаза, замер шокированный, ушибленный и облитый обмылками с головы до ног Плектр Огненная Роза, прекрасный Рейза, загадочный принц из его фантазий и снов. Взгляды их встретились, и Тсуни как-то на удивление спокойно подумал, что, пожалуй, лучше б ему прямо сейчас помереть, или, как минимум, под пол провалиться. Он так мечтал ещё раз увидеть своего ангела – спасителя, а как только подвернулась такая возможность, тут же чуть не убил его своим поганым ведром! От злости и обиды на самого себя у него хлынули слёзы, и он, умоляюще глядя в лицо своего ошарашенного кумира, безнадёжно и жалобно пробормотал:
— Я – тупой бегемот. Простите меня… Пожалуйста, я не нарочно!
Рейза с удивлением смотрел, как у ног его молоденький паренёк, почти ребёнок, рыдал и размазывал по симпатичной мордашке слёзы и грязную воду. Что за диво такое?! Чувства мальчика были совершенно искренними и мягкими, и звучали как-то трогательно и очень знакомо. Вроде он уже слышал эту мелодию, и тогда в ней тоже были нотки страдания… Ах, да, это ж тот мальчишка из подвала! Ну и дела! Вот уж не ожидал такой встречи, и тем более не ожидал, что этот глупый растяпа в благодарность за спасение свалит на него тяжёлую статуэтку, да ещё ведро с помоями опрокинет. Но он нисколько не сердился. Наоборот, сердце его вдруг отозвалось жалостью на отчаяние мальчишки, и он, к своему удивлению, почувствовал симпатию, даже нежность к неумытому дурачку. Он, морщась от боли в ушибленном плече, сел на колени возле нового знакомого и положил руку ему на голову.
— Ну здравствуй, тупой бегемот! Что ещё у тебя есть для меня? Ведра и булыжника недостаточно, что б убить или хотя бы разозлить как следует. Может, встанешь и ещё раз попробуешь?
Голос его звучал насмешливо и тепло – Тсуни ушам своим не верил. А хрупкая, лёгкая рука так ласково взъерошила его растрёпанные волосы, что мальчик весь вскинулся, готовый запрыгать, как щенок, вокруг доброго хозяина. Он неуклюже дёрнулся, пытаясь встать, навалился всем своим весом на край одежды Плектра и при этом пустой головой нечаянно боднул Рейзу по коленям. Тот снова ахнул и опрокинулся назад, а платье его отчаянно затрещало, и разрез на боку стал намного выше.
— Нет, ну это немыслимо! Клянусь проклятыми небесами, ты и правда решил меня угробить! – И тут же голос Рейзы сделался обеспокоенным: — Эй, ты как, сам-то не покалечился? Грохнулся ты неслабо!
Тсуни и правда очень сильно приладился об пол, и от удара рёбра нестерпимо болели, и дыхание перехватывало. Он надсадно хрипел, и в ушибленной голове зазвенело от удушья и сотрясения. Но он снова постарался встать, беспокоясь лишь о том, чтобы не натворить больше ничего ужасного. Рейза, опасливо отодвигаясь от этого ходячего бедствия, пробормотал: «вот почему я терпеть не могу приходить сюда; всегда жди какой-нибудь пакости», и неосторожно выдернул из-под него подол своей промокшей накидки. Паренёк не удержался и рухнул, запястье его хрустнуло. В глазах снова потемнело, и он будто сквозь сон услышал, как господин Адмони зовёт на помощь.
