Путь, который я проделываю на самокате, я заучиваю наизусть. Вплоть до того, где бордюр, где просто кирпич валяется, где люки, где часто бывают лужи. Потому что я боюсь разбить очки и снимаю их во время езды, а самокат реагирует на всякие неровности куда нервнее велосипеда. Конечно, ещё остаются подвижные препятствия – собачки, люди и машины – но их потому и легко заметить быстро, что они подвижны. Мне повезло ни разу ни на кого не наехать, хотя некоторые болонки и йорк-терьеры буквально кидаются под колёса. И всё же один раз моя близорукость сыграла со мной дурную шутку: как-то вечером я приняла вырытую днём канавку поперёк дорожки за тень от фонаря. Колесо ухнуло внутрь «тени» и уткнулось в край канавки, и я вместе с самокатом сделала кульбит, приземлившись на затылок и затем плашмя на асфальт. Это было больно. Кроме того, мне почудился какой-то хруст и понадобилось немало мужества, чтобы пошевелиться и потихоньку встать. Место было абсолютно пустынное. От удара в голове гудело, и ехать я уже не могла: взяла самокат за руль и потихоньку поплелась. По счастью, на последнюю электричку я успела. Но потом некоторое время страдала от последствий явного сотрясения мозга и растяжения задней стороны шеи, голова буквально болталась, и мне приходилось делать что-то вроде плотного воротничка из хлопкового шейного платка, чтобы её поддерживать. Это научило меня не расслабляться и в буквальном смысле шарахаться от некоторых теней.
В другой раз я сломала палец и выбила плечо, избегая столкновения со слишком неожиданно выбежавшей женщиной с коляской: дорожка была узкая и наклонная, я вписалась в забор, и меня немного пронесло по нему вниз.
Но кататься на самокате мне всё равно очень нравится. История с кирпичом и дагестанцами без него была бы невозможна. Или закончилась бы по-другому.
Как почти все истории, она случилась по пути домой, вечером, в Южном Бутове, возле совсем свежих новостроек. Сначала я заметила оживлённую группу людей прямо по курсу. Потом, метрах в трёх, может быть, четырёх я поняла, чем оживлены эти люди, и остановилась. Мне требовалось обдумать увиденное. Дело в том, что в этом тёмном, тихом и свободном от полиции уголке шестеро молодых дагестанцев били кого-то же настолько же молодого, но трудно определимого за их толчеёй. Шестеро на одного – это очень скверно. Это даже мерзко. Что бы ни послужило причиной. С другой стороны, куда кидаться за помощью, неясно. И не искалечат ли за это время лежащего юношу?
Наверное, я недостаточно долго думала, потому что сделала то, что по здравом размышлении не сделала бы ни за что: я оглянулась, подняла обломок кирпича с газона и кинула его в спину одного из дагестанцев.
Той секунды, когда все шестеро оглянулись посмотреть на меня, хватило мне, чтобы развернуть самокат и начать набирать скорость. Потом скорость начали набирать они.
(Йога. Искусство медитации. Тренинг: «Прийди к миру с собой». От преподавателя, проходившего обучение в Индии.)
Должно быть, все шестеро занимались спортом. Я работала толчковой ногой с бешеной скоростью, но у меня не получилось оторваться ни на полметра. Оглядываясь на самых ровных участках, я видела это с ужасающей – и непривычной при моём зрении – ясностью. Ещё я успела разглядеть, что избиваемый парень, кажется, светловолосый, встал и, согнувшись, пошёл в противоположную сторону.
– Тебе конец, пацан! – этот крик явно относился ко мне, а не к нему. Джинсы, кепка и плохая освещённость улицы вводили моих преследователей в заблуждение.
Так, как я работала ногами в тот раз, я не работала больше ни-ког-да. Всё болело: плечи, ноги, живот. Петляя по не самой жилой части Бутово, я с ужасом ждала, как меня вот-вот дёрнет судорога. Я даже кричать не могла, вся сосредоточившись на самокате и плохо различимой дороге. Наверное, вся гонка продолжалась минут пять или десять, но мне казалось, что прошло уже полчаса. Топот ног позади меня то звонко отражался от оконных стёкол, то становился глуше, и я оглядывалась с надеждой, что парни от меня отстают. Но они всё время оказывались слишком близко; они гнали меня, как собаки лису. В какой-то момент я вырулила в совсем глухое место, но там, я знала, сейчас стоит огромная лужа, пересечь которую на протяжении метров семи или восьми можно только по выглядывающему бордюру. На этот бордюр я и направила самокат, надеясь, что инерции хватит до конца лужи.
Мои преследователи с разгону вбежали в холодную воду. Мне не надо было оглядываться, чтобы знать, что вода им выше щиколотки. Матерясь, дагестанцы выбрались на сухой асфальт.
Резкая боль в правой части живота накрыла меня в электричке, в последней электричке, на которую я успела каким-то чудом. Меня вырвало желчью на пол тёмного тамбура. Выйдя, я добрела до скамейки и долго сидела на ней. А потом пришла домой, легла спать, проснулась и ушла на работу.
– Вы ведь любите самокаты? – спрашивает меня одна жилица. Она фармацевт и недавно овдовела. Больше я о ней ничего не знаю.
– Ну, вообще да.
– Я вам принесла один. Только его надо немного починить, – она показывает мне простенький алюминиевый самокатик.
Ещё один самокат мне не нужен, у моих детей есть, да и чинить их я не умею. Сама не знаю, зачем я беру его. Ехать на одном самокате, придерживая на плече другой, не очень удобно. Я всё ещё немного трушу, что напорюсь на давешних дагестанцев и они меня узнают, и верчу головой; и этому мешает самокат на плече.
Неприкаянный, новичок неделю стоит на лестничной площадке. Он не нужен вообще никому, но у меня почему-то не поднимается рука его выкинуть.
Через неделю на платформе меня встречает звонкий возглас:
– Лиля! Лиля!
Ко мне бежит Гюльсара, дочка люли Амины (хотя правильно говорить «джуги», так утверждает Мунира: «джуги» политкорректно, а «люли» обидно).
– Лиля, ты едешь на работу?
– Нет, встречаю подругу. Она пойдёт ко мне в гости.
– Тогда ты без самоката. Жалко!
Гюльсара любит прокатиться метра три по платформе, если у меня есть время.
– А ты мне только с самокатом рада? Тогда пойду, принесу тебе.
– Ой, нет, не надо! Я тебе всегда рада.
– Надо, надо. Никуда не уходи.
Я быстро возвращаюсь со сломанным самокатом и пакетом детских вещей. Не знаю, у кого глаза горят больше: у Гюльсары или её мамы (одеть вечно изо всего вырастающих и всё рвущих детей – непреходящая проблема).
– Это тебе, – говорю я Гюльсаре. – Но он немного сломанный. Можно сейчас немного покататься, но только немного. Надо чинить.
– Папа починит, – уверенно говорит девочка и тут же принимается потихоньку уезжать от нас по платформе. Амина делится новостями: зимой умер в больнице один ребёнок, родился с плохим сердцем, сама Амина тяжело болела. Ещё им пришлось переезжать. Они снова сняли гараж: кто сдаст квартиру семье люли? Снимают, конечно, втридорога. Но это радость, когда находится, что снимать.
Я встречаю вышедшую из электрички подругу, и мы идём к выходу с платформы.
– Лиля! Лиля! Подожди! Ты забыла! – Гюльсара бежит ко мне с самокатом на вытянутых руках.
– Это тебе, малыш, я подарила, понимаешь? Насовсем.
– Насовсем? Подарила? Можно уносить его? Да? – девочка никак не может поверить.
– Ну, конечно. Я же богатая белая тётя, зачем мне сломанный самокат.
Гюльсара смеётся. Она давно уже не считает меня богатой белой тётей.
Маленькая Мафтуна бегает возле мамы в розовой кофточке из пакета, который я принесла.
(Не знаете, что подарить ребёнку на Новый Год? Говорящие обучающиеся куклы и роботы! Праздничная скидка: всего 3999 р.)
***
Это Гюльсара учила меня попрошайничать правильно. Так, вдруг пригодится.
– Надо сначала просить мелочь, лучше возле касс стоять. Там сдачу отдают. Надо вот так открывать глаза и немного улыбаться, тогда не сильно злятся, не очень всегда ругают и пинают. Потом можно попросить еды. Если не дали денег, тоже можно просить еды. Некоторые не дают денег никогда, они думают, мы относим это чужим людям. Но дают еду, покупают, русские детей жалеют, любят кормить. Труднее всего воды допроситься, иногда рот болит, потому что сильно хочется пить. Потом, деньги надо нести в магазин, чтобы купить всё домой. Купить рис, купить тушёнку, сгущёнку, курицу, купить смесь, если у ребёнка мама умерла или от болезни без молока. Купить чай, лекарства, всё купить. А еда, которую тебе тут же дали – она вся твоя, сразу ешь, а не вечером со всеми. Мама может весь день не есть, а я всегда днём хочу есть. Можно просить журналы с картинками, тёти отдают. Потом дома смотрю. В толпе чаще пинают и щипают, потому что не боятся, что увидят. В толпе надо осторожно, лучше подождать, когда будет не очень много людей.
Гюльсара знает, как делать, чтобы не били.
– Когда милиция приходит, нельзя плакать, если портят игрушки и книжки. Лучше тихо отойти за взрослых, а потом ещё дальше отойти тихо. Детей не очень всегда бьют. Надо только тихо. Хотя очень жалко игрушки и книжки, и одежду тоже рвут и пачкают, чтобы нас напугать. Палатку ломают, кровати… Надо только тихо смотреть. Больших тоже не всегда бьют, если тихо стоят, не просят ни о чём, не плачут.
– А почему полиция всё ломает?
– Потому что нельзя быть бедными. Надо купить дом.
– Пьяные иногда дают много денег. Надо смотреть в глаза, злой или нет. Злых почти всегда видно, злой может на рельсы бросить, тогда надо быстро встать под край платформы. Иногда не видно, иногда глаза добрые, и пинает. Но если правда добрый, даст сразу писят рублей. Или сто. И шоколадку.
– Гюльсара, а папа тебя когда-нибудь бьёт? Наказывает?
– Он говорит, чтобы я шла в угол стоять, если сердится. Но он никогда не сердится. Он со мной считает: пять плюс пять будет десять, на русском языке.
– Ты ходишь в школу?
– Я нет. Я учусь дома.
Тётки очень ругают Гюльсару и её маму за то, что они сказали мне настоящие имена.
– Говорят, что ты сделаешь куфшуф.
– Почему?
– Ты цыганка.
– Вы тоже цыгане.
– Ваши цыгане злые. Они делают куфшуф. Надо говорить, что я Оля, а Мафтуна – Маша. И русским нравится, если русские имена. Надо всегда говорить русские имена. Русские иногда злятся, если слышат мусульманское имя. И любят платок сдирать с девочек.
– А ваши цыгане никогда не делают куфшуф?
– Нам не надо. За нас Аллах накажет, потому что мы самые бедные в мире. Никого не бывает беднее. Обидеть самого несчастного – харам. Аллах накажет.
– А у вас бывают вши?
– У меня один раз были. Мне покрасили волосы тогда. Перекисью. Вши умирают от неё и волосы становятся красивые. Красные. Вшей надо сразу убивать, от вшей большие болезни. Если будут большие болезни, мы сразу умрём. У нас не будет много денег на лекарства.
Я встречаю Гюльсару, как всегда, неожиданно.
– Лиля! Лиля! Привет!
– Привет! Как там самокат?
– Хорошо! Все девочки на нём катаются по очереди. Купи мне воды!
(Открытие нового бара. Каждому из ста первых посетителей – второй напиток бесплатно.)
