Желтизна ромашки…

Лапками пыльцу
он трамбует в сумки
на ногах, спине
в закутки, в заначки.

Очень уж ему к лицу
мохнато-чёрно-жёлтый,
полосатый, просто жуть
какой красивый, —
кожаный жилет
нарядный.

Множество карманчиков
потайных, застёгнутых,
как мошна вместительных,
растёгнутых…

А на пузе
хитиновый браслет
блестит,
как шар из кости
в сетке лузы
на столе бильярдном.
Выглядит изрядно…

Голову венчает
бархатный берет
с двумя антеннами,
чтобы быть с гнездом
всегда на связи.

Шмель жужжит —
едва услышишь.
Тихо парой крылышек
ласкает венчики цветов.
Ах, как любит он
таких малышек…

Так шуметь умеет
лишь перед пожаром
в суш камыш,
когда огонь лишь только тлеет.

Скоро он сгорит,
«як нэнька Украiна»,
под «свидомый» свист
пассата ветра.

Говори, не говори —
моя страна,
даже со смертельной раной,
возродится снова.

Кажется вдали
на кочке плачет выпь,
«як малэсенький» малыш
без соски-сиськи мамы.

Рядом россыпью
трещит сорока.
Гулким эхом — монотонно,
как поклоны в церкви,
отбивает мне кукушка.

Жить осталось мало…
Всё б успеть закончить
раньше срока…
Время вечно
и врачует и калечит.

Тихой сапою
(тише крыл совы)
нас влечёт
помимо нашей воли
к водопою
речки Стикс.

Переправа
в Ад на берег правый.
Под язык
заготовлен,
и давно уже, сестерций —
для Харона, —
в Рай не надо мне протекций.

Хорошо, конечно,
что час Икс
мы, если знаем,
то не точно.

Понарошку
захотел уйти
в другое измерение.
Как обычно —
не прошло.

И мимо, мимо…
И тону толи в тину, —
может быть
всплываю в прошлое.

Закрыл,
открыл глаза —
то же самое,
без изменения.

Жара.
Жужжанье крыл.
Жженье в горле
русских слов
для писания стихов.