Кактус. Листочки 31-33

Я помогаю актрисе дойти до квартиры, потому что ей стало хуже во время прогулки, и в результате опаздываю на электричку, несмотря на то, что гоню на самокате так, что теперь болит под рёбрами.

Платформа пустынна и холодна. Я присаживаюсь на одну из скамеек и нарушаю собственные правила: достаю нетбук, чтобы скоротать время в интернете. Тем более, что, кажется, вокруг никого. Совсем никого.

Пальцы от холода совсем деревянные, и удерживать нетбук на коленях неудобно. Зато мне, по крайней мере, не так скучно, как обычно. В интернете кто-то неправ, и я азартно веду дискуссию.
Наконец, подходит и последняя электричка, так что я торопливо засовываю компьютер в рюкзак, хватаю самокат и влетаю в тамбур последнего вагона. Только когда поезд отходит от станции, я понимаю, что лампочка разбита, и в темноте тамбура стоят какие-то мужчины. Все – заметно выше меня, что, впрочем, нетрудно.
Я демонстративно поворачиваюсь спиной к ним и самокатом к дверям. Не нравятся они мне – ещё приставать попробуют.
В общем и целом интуиция меня не обманывают, хотя опасность я предчувствую совсем не ту. Я очень скоро обнаруживаю, что у меня из рюкзака достают сумку с нетбуком. Дальше я делаю то, что делать, право, не следует: обычно после этого тебя бьют. Я оборачиваюсь и машинально хватаю за сумку.
– Э! Ты чё, – говорит длинный парень лет двадцати пяти, держащий мой нетбук.
Только не тянуть, тогда он на автопилоте вмажет. Держать, и всё.
– Поговорить с тобой хочу, – сообщаю я. – Можно ведь мне с тобой поговорить? Или ты боишься? Я, смотри, какая маленькая, а ты большой. И с друзьями.
– А чё?
– Да ничего. Как тебя зовут?
Это я зря! Кто же захочет выдавать такое на его месте.
– А чё?
– Не могу же я разговаривать, никак к тебе не обращаясь. Меня вот Лиля зовут. А тебя, если так стесняешься своего имени, давай тогда звать Вася. Или Серёжа.
Со вторым именем я угадала, надо же: парень даже вздрагивает. Я делаю вид, что не замечаю.
– Видишь ли, Серёжа, я вот такая маленькая, а у меня уже есть двое детей. Две девочки. Эти девочки ходят в школу, и ещё хотят кушать.
– А чё? – насуплено повторяет Серёга. Его товарищи глядят из темноты заинтересованно.
– Ничего, Серёжа. Кормлю их я. И учебники им покупаю я. И одежду им покупаю тоже я.
Мне главное – додержаться за сумку до следующей станции. Я уже поставила незаметно ногу на самокат. Едва откроются двери, я дёрну сумку со всей дури и усвищу на самокате по платформе. Местность я знаю, даже если Сергей побежит за мной, есть очень большой шанс оторваться. Главное, не напрягаться заранее, иначе и он насторожится. Не тянуть сумку. Говорить.
– А чё? – хмуро вопрошает Серёга.
Никакой назидательности. Никакого пристыживания. Только мягкий и печальный тон. И контакт глаза в глаза. Он должен быть сосредоточен на моём лице, а не руке.
– Я, Серёжа, очень мало что могу делать. Я нездоровый человек, понимаешь, Серёжа? Видишь вот, даже своими ногами по городу не могу ходить. На колёсиках езжу. А зарабатываю я, Серёжа, вот этим вот стареньким нетбуком. И другой мне взять негде. Совсем негде, Серёжа. Если я его сейчас потеряю, мои дети, Серёжа, будут плакать от голода. Потому что я не смогу заработать больше ни копеечки, Серёж, и это очень грустно, как ты думаешь?
Я спиной чувствую, что за дверью уже проносятся пристанционные пейзажи. Через минуту или даже меньше надо будет сделать рывок. Только не напрягаться заранее. Смотреть в глаза и печалиться.
– Извини, сеструха, – говорит Сергей, отпускает сумку и уходит в другой конец тамбура.

(Листовка с приглашением голосовать за Навального.)

***

Мунира любит: петь, танцевать, заниматься спортом, мыть подъезд чище всех, помогать убирать снег, чтобы никто не ссорился и дворника-таджика Файзуллоха. Файзуллох примечателен только крайним пессимизмом и ранним лысением, так что внимание симпатичной и весёлой Муниры к нему кажется мне очень странным.
Ещё Мунира любит узнавать разные вещи: об истории или о дальних странах. Один из любимых фильмов – «Анна и король», потому что там есть то и другое.
Мунира ненавидит: когда портят еду и любую несправедливость. К своему большому сожалению, восстанавливать справедливость сама она не умеет, так что всегда просто тихо переживает, столкнувшись с чужой нечестностью к людям.
Одно из самых ярких воспоминаний юности Муниры – о ней, о несправедливости. Она тогда была совсем подростком. Советский союз только развалился. Мунира поехала на рынок в Ташкент и стала свидетельницей типичной, наверное, для того времени сцены. Очень пожилая русская женщина пришла на рынок продать какие-то свои вещи; было видно, что она это делает от отчаяния. Женщина тихонько встала на свободное место и разложилась. Но вскоре к ней подошёл узбек, стал очень грязно ругать её и требовать, чтобы она ушла, поскольку место, мол, принадлежит ему. Узбек был здоровенный, а женщина – хрупкая, с трясущимися руками. Она о чём-то стала просить его тихо-тихо, но узбек разошёлся не на шутку. На его крики подошёл милиционер, тоже узбек, и также стал кричать на старушку. Женщина стала собирать разложенную мелочь: какая-то посуда, книги. От волнения руки у неё тряслись ещё сильнее, так что собирала она очень медленно, и всё это время её самым грязным образом костерили два молодых огромных мужика. Это было так ужасно, что Мунира заплакала.
– Они лизали жопу р-р-русским начальникам, вот за что они на неё ор-р-рали. В лицо начальникам боялись кр-р-ричать, на маленькую стар-р-рушку не побоялись! Какая это… какая это др-р-рянь!
Мунира всегда раскатывает «р», когда волнуется, а «дрянь» для неё – одно из самых отвратительных ругательств, на одном уровне с матерными.
Было очень неожиданно услышать эту историю, потому что обычно и узбечки, и киргизки, и таджички наглухо замолкают, если попытаться вывести разговор на межэтнические конфликты девяностых или на киргизско-узбекский конфликт недавних лет. Как будто кто-то вставил им внутрь особый датчик; стоит датчику уловить определённую тему, и он отключает способность говорить.
Я знаю, что иногда киргизские парни исчезают без вести, и их находят убитыми или утонувшими. То же происходит иногда с узбекскими парнями. И только в половине случаев говорят – привычно, без оглядки – о местных националистах. В остальных случаях – нет, не этническая ненависть – конкретная месть: за того, за этого… За то, что случилось не в России.
Мунира очень любит гадать у меня и потом с энтузиазмом рассказывает, как сбылось:
– Помнишь, выпал небольшой прибыток? Так слушай! Я нашла кошелёк! Бумажник! Там сто тысяч рублей!
– Ого! Ничего себе «небольшой»…
– Э? Я внутри увидела много одинаковых визиток. Пошла по адресу с визитки, это в моём подъезде, где я мою, в том доме. Тот мужчина кошелёк даже вырвал! Слова не сказал! Я так думаю, решил, что я украла деньги. А на другой день пошёл мимо меня и дал мне тысячу рублей! Вот и прибыточек! Вот я и молодец, что догадалась визитки посмотреть, да?
– Да. Вот ты и молодец. Ты всегда молодец, Мунира.
Мунира любит, когда её хвалят, но никогда в этом не признается.
И ещё она любит шоколадные конфеты.

(Ветеринарные услуги со скидкой: кастрация и стерилизация, общий осмотр. При предъявлении данного флаера.)

***

Из-за самоката меня знают в Южном Бутово если не все, то многие. Лица кавказской национальности, подрабатывающие нелегальным (хотя, может быть, и вполне законным, кто их знает) извозом, каждый раз, видя меня, громко здороваются. В первый раз было немного неожиданно – такой хор! – а потом я стала, как ни в чём ни бывало, кланяться на ходу и им.
Как-то они закричали не утром, а вечером, когда я как раз подъезжала к станции. Ещё и руками замахали. Я, конечно, решила, что им очень надо что-то сказать, и подрулила поближе.
– Девушка! Поезд же! Поезд! – как выяснилось, кричали они. Электричка стояла на станции, и, если бы я поднажала, как раз, пожалуй, успела бы вскочить в первый вагон. Но я не увидела поезда за забором, а лица кавказской национальности кричали вразнобой – ничего не понять – так что я снова провела вечер на платформе. На этот раз в обнимку с книжкой.
Я, совсем как Мунира, очень люблю читать. Но обычно выбираю фэнтези или что-нибудь из библиотеки советского гражданина. Например, «Сержант милиции». Интересно, что там появляется цыганка в эпизоде. В экранизации такого не было. В старых книгах часто упоминаются цыгане – в смысле, ну, просто цыгане, без непременного трэша и чернухи. Очень странное ощущение.
Лиц кавказской национальности я ещё с девяностых побаиваюсь. Поэтому, когда однажды утром они обступили меня плотной толпой, я немного напряглась.
– Девушка! – сказали они. – Что же случилось? Почему ты без самоката теперь? Сломала?
– Сломала, – призналась я.
– Отдай его нам!
– Зачем?!
– Мы его починим!
– Ой, нет, не надо!
– Девушка! Пожалей нас! У нас сердце разрывается смотреть, как ты поутру хромаешь!
Поскольку самокат сломался в небольшом ДТП с моим участием, я действительно прихрамывала.
– Ничего, нога вылечится, – сказала я.
– А самокат – нет! Давай его нам! Его надо чинить!
На другое утро я решилась и принесла самокат на автостанцию. Меня тут же оттеснили от него, сгрудившись, как врачи вокруг интересного больного:
– Иди, девушка!
«На металлолом сдадут,» панически пискнуло в голове. Я всё время представляю какие-то одновременно ужасные и нелепые ситуации. Оглядываясь, я похромала по тропинке между дощатыми заборами – в Южном Бутово, чтобы дойти до цивилизации, надо преодолеть или пустыри с псиными стаями, или частные дома, откуда собаки выбегают поодиночке, но так же решительно настроенные, как и их дикие товарищи.
Несколько дней судьба самоката была мне неизвестна. Спрашивать я робела, а таксисты вежливо здоровались, и только.
Наконец, когда я шла очередным пустым и диким южнобутовским местом – слева глухая бетонная стена, справа – дорога и дремучий лес – возле меня затормозила тонированная иномарка. Дверь машины распахнулась, и оттуда выглянули нос и щетина.
– Девушка, – хриплым зловещим голосом сказал их обладатель. – Э, девушка!
Я остановилась. Водитель откашлялся и прохрипел чуть менее зловеще:
– Беги скорее, там твой самокат починили!
– Спасибо!
Лица кавказской национальности встретили моё появление радостными криками и рукомаханием.
– Совсем просто было, подшипник треснул, – гордо сказал один из них, седой коренастый мужчина, вынимая самокат из багажника. – Надо было только найти подходящий и поставить. И я смазал его. Не ленись смазывать! В него песок забивается!
– Ой, спасибо, спасибо большое! – с чувством сказала я, прижимая самокат к груди.
– Поезд!!! – хором закричали лица. – Поезд!!!
На этот раз получилось понятно: в унисон. Я побежала на платформу.

(Рынок автозапчастей. Новые и б/у. Отечественные и для иномарок.)

рекомендовать