Кактус. Листочки 19-21

Когда я прихожу на работу, то сталкиваюсь у двери в подъезд с грузчиками. Они переносят из «Газели» в фойе вещи: какие-то чемоданы, коробки и – музыкальную аппаратуру. Кто-то въезжает.

В десять вечера все те же коробки, чемоданы и музыкальную аппаратуру – синтезатор и колонки – несут обратно в фойе. Это делает высокая тоненькая девушка. У неё очень белая кожа и чёрные, наверное, крашеные волосы. В глазах у девушки стоят слёзы, и она часто-часто хлопает ресницами, чтобы стереть их. Вещи заполоняют половину фойе, оставляя проход к лестнице и лифтам.

Когда люди меня видят, их тянет поговорить. Я ничего не спрашиваю, девушка встречается со мной взглядом и заговаривает первая.

– Так вот бывает. Сначала зовут, потом прогоняют.

– Хотите чаю? – спрашиваю я. – У меня есть вафли.

Девушка кивает и забирается в консьержку. В десять уже почти никто не ходит, так что я могу позволить себе такую вольность.

– Меня Таня зовут, – говорит девушка.

– Лиля. Очень приятно.

Хозяева сами предложили снимать Тане у них квартиру. Выдали ей ключи, и она въехала. А уже вечером они передумали и просто её выставили.

– Они хоть объяснили, что им не понравилось?

– Нет. Сказали «передумали», и всё. Я пыталась просить, чтобы хоть на ночь оставили… Так они вообще кричать стали.

Учится Таня на журналиста, а музыка – это разом хобби и подработка. Она поёт патриотические песни, про Великую отечественную или вообще на тему родины. Когда позовут.

– И куда вы сейчас едете?

– Упросила знакомую на ночь меня пустить.

– А дальше?

– Не знаю.

В светлых глазах Тани снова блестят слёзы, и она быстро-быстро взмахивает ресницами. Она отпивает ещё немного чаю и вдруг спрашивает:

– Вы полька?

Этот вопрос мне задают второй раз в жизни. Меня довольно часто принимают за иностранку, но варианты обычно предполагаются вроде немки, американки и француженки. А первый раз про польку меня спросил парень, проживший в Польше четыре года.

– Есть немного, по матери. А как вы догадались?

– Я из Беларуси. У нас много поляков. А в Польше много белорусов.

– С запада?

– Из Минска.

– Ух ты! У меня в Минске бабушка.

Я наливаю нам ещё немного чаю и признаюсь, что на другую половину я – цыганка. Тогда Таня рассказывает мне, что у неё был троюродный брат Коля, так он был наполовину цыган. Сейчас он уже умер. Коля снился ей как раз накануне переезда. Теперь Таня думает, что он хотел о чём-то предупредить.

– Знаете что, обзвоните подруг. В Москве у многих есть гаражи, в которых можно вещи хранить. А тем временем можно по очереди ночевать у разных знакомых. Пока новую квартиру не найдёте. Москвичи тоже люди, тоже понимают, если ситуация трудная. Ну, – вспомнив хозяев квартиры, из которой погнали Таню, поправляюсь я, – по крайней мере, таких достаточно много.

Таня колеблется, но я уговариваю её попробовать. Ура! Одна из знакомых согласилась взять танины вещи на хранение. Вопрос с ночлегом тоже как-нибудь решится.

– Дайте мне ваш номер. Я позвоню, и вы мой тоже сохраните, – говорю я.

– Да зачем?

– У вас в Москве очень много контактов? Я так думаю, нет, и ещё один не повредит. Если квартира за месяц не найдётся, а гостеприимные друзья закончатся, я что-нибудь придумаю со «вписками». Если вы не боитесь цыган и хиппи.

– Не боюсь, – храбро говорит Таня. – Правда, я хиппи ещё не видела.

Мы обмениваемся номерами, и Таню с вещами увозит такси. Через две недели она пишет мне, что всё хорошо. А потом, через два месяца, у меня сменяется номер.

(Магазин цифровой техники. Последние модели смартфонов – по специальной сниженной цене!)

***

Летний вечер очень хорош: мягкий, тёплый, золотистый. Я греюсь на лавочке с книжкой на коленях. На этот раз – сборник стихов Ошанина. Я этого поэта знала только по песням вроде «А у нас во дворе». Книжка толстая, старая, потрёпанная, с серой картонной обложкой. Вынесли в подъезд.

– Добрый вечер!

Это жилец, про которого тоже говорят, что он раньше в КГБ работал. Может быть, врут. Он седой, очень импозантный, с добродушным лицом.

– Я возле вас посижу, ничего?

– Да, конечно.

Жилец явно навеселе, но агрессивным не выглядит.

– Вы поёте?

– Да. Но плохо.

– А по-украински?

– Смотря что.

– Спойте со мной что-нибудь. Хочется, чтобы дуэтом… Я украинец, знаете.

– Давайте «Несе Галя воду»?

Мы поём вполголоса «Несе Галя», потом «Чому я не сокил», «Крынычку» и «Мисяць на неби».

– Хорошо! – говорит жилец. Его лицо светится благодушием. Откинувшись к стене, он смотрит куда-то вверх и думает. – А вот вы знаете, что жиды по Испании сорок лет ходили? А потом из Испании по всему свету расселились?

– Кто? – немного оторопев, спрашиваю я.

– Евреи. Сорок лет ходили и ходили. Всю Испанию обошли.

– В Египте же, – машинально поправляю я.

– Да, точно. Но по свету пошли из Испании. И весь свет заполонили. Но у нас в подъезде евреев нет. У нас с толком селили.

Он опять задумывается. Я потихоньку ухожу в подъезд, в консьержечную. Там ставлю чайник и думаю: а он знает, что тут с ним татары живут? А ещё одна чеченская семья и одна не знаю, какая, но точно мусульманская. Интересно, он дружит с ними против евреев?

У меня в голове часто бывают странные и даже глупые вопросы. Я уж такая.

Чеченских семей в доме две, одна в нашем подъезде, другая – в соседнем. «Наша» чеченка высоченная, важная, чуть полная, с очень белой кожей. Муж у неё с выбритым подбородком, вежливый и тоже массивный. Четверо детей – русоволосые мальчики, один очень похож на моего племянника, и я чувствую к нему беспричинную симпатию. В гости к ним часто приходят мать и младшая сестра жены. Мать в платке, а сестра – крашеная в рыжий и в джинсах.

А «соседняя» чеченка вся наоборот – маленькая, худенькая, с утомлённым лицом и немного суетливая. У неё три девочки, муж – бородач, и сама она всегда в хиджабе.

Они приносят мне по четвергам молоко и конфеты. Это такой чеченский обычай. Нет, на самом деле они должны подавать сладости нищим, но нищих они не знают, а цыганка им кажется вполне достойным эквивалентом. А один раз на какой-то мусульманский праздник «соседняя» чеченка подарила мне домашнее платье, длинное, зелёное, в белых узорах.

Я им говорю «дала саг’а дойла», это специальная благодарность на чеченском.

На «наших» чеченцев долго жаловались: дети сильно шумят, иногда даже поздно. И мебель передвигают. И ещё иногда играет музыка, громко и нерусская.

Не знаю, жалуются ли на «соседних», но консьержка, узбечка, их отчего-то очень не любит. И ещё они всё время ищут снять другую квартиру, побольше. В двухкомнатной им уже тесновато. По крайней мере, жена всех всё время расспрашивает.

Несколько раз она просила меня постоять у подъезда с коляской с самой младшей, пока она добежит до садика и кружка за другими дочками. И садик, и кружок близко, но с коляской по всем ступенькам неудобно.

Сначала из дома исчезает «наша» чеченская семья, потом «соседняя». Жильцы въезжают, жильцы выезжают. Я привыкла.

(Такси в Южном Бутово, Щербинке и Подольске. Дёшево, безопасно, водители хорошо говорят по-русски.)

***

Алим привёз сына, мальчика лет девяти. Его зовут Паша. Это полное имя – Паша – так и записано в документах. В честь друга юности.

Паша, как многие дети, очень симпатичный мальчик, худенький, подвижной, с круглой головой. Он не говорит по-русски, но осенью пойдёт в московскую школу, и поэтому русскому его учат во дворе все. И дворники, и консьержки, и уборщицы. Паша всё время с кем-нибудь ходит или сидит рядом, впитывает слова. Даже Абу говорит с ним по-русски, хотя сам не очень силён: он работает недавно.

У Абу только пробивается борода, и он её не бреет, так что у него вокруг лица – рамка из кудрявого тёмного пуха. Он, в общем, ведёт себя скромно, но – отчаянно матерится. Как только он выдаёт очередную трель, все окружающие узбеки хором кричат: «Абу!» – и объясняют, что кругом же люди ходят. Абу искренне удивляется, что русские понимают все матерки, которые только приходят ему в голову. Он-то считает, что говорит по-узбекски! Уже даже устал запоминать, какие слова при русских говорить нельзя.

Ещё Абу совершенно ужасно переносит холод. Но так получилось, что приехал он в очень холодную весну, и Москва встретила его метелями. Абу ёжился, надевал по два свитера и страдал, раскидывая бесконечный русский снег. В ноябре он уехал, чтобы переждать холода в Таджикистане, и совершенно зря: зима у нас выдалась тёплая. В самом конце слякотного января Абу вернулся, и уже через два дня ударил мороз. Снег сошёл только к середине апреля.

К школе Паша говорит уже более-менее сносно, и первого же сентября находит себе друга, тоже узбека с более традиционным именем Карим. Карим на год старше и учится в другом классе, так что они бегают по дворам после уроков. Встречая знакомых, они обязательно выкрикивают дуэтом: «Здравствуйте!», и только мне говорят: «Добрый день!» – это потому, что я всегда так здороваюсь. Они меня так и называют за спиной, «Тётя Добрыйдень». Другие узбеки меня зовут между собой «Лили» (с ударением на последний слог), «Лейла», ну и, конечно, «люли». Про «Лейлу» я узнала случайно. Шла по улице с уборщицей Нодирой и услышала, как Абу разговаривает с консьержкой из пятого, часто повторяя имя «Лейла» и слово «пуль» – деньги. При этом он показывал рукой куда-то в сторону моего или соседнего подъезда.

– Нодира, что за Лейла, новая уборщица или консьержка?

– Ты что, – Нодира смеётся. – Это же они про тебя говорят!

– Разве я не «Лили»?

– И Лили, и Лейла. Кто как скажет.

– А деньги тут при чём?

– Абу у Зульфии занял денег, а она отъедет, когда ему отдавать. Он говорит, что оставит их у тебя, потому что ты честная.

– Ого! А если он скажет всем, что оставил у меня долг, а сам не оставит, что тогда?!

– Ну, ты же честная, все тебе поверят. И вообще это Абу, он до такого не додумается. Он же… как говорят… как пять копеек.

Через неделю Абу и правда приносит мне пять тысяч рублей, а на следующий день их забирает Зульфия. Но не уходит.

– Эй, Лили, у тебя такие красивые мокасины. Где ты такие купила?

– В магазине с той стороны дороги.

– Сколько отдала?

– Восемьсот. Они всё равно, что резиновые.

Зульфия думает, как плавнее перейти к следующей теме, потом просто говорит:

– Погадай мне!

– Ладно, садись. Чай будешь?

– Ой, нет, нет, не буду!

Зульфия вдруг убегает. Я и забыла, что им нельзя ничего пить из цыганских рук.

(Мобильный интернет – всегда с вами!)