Слепой и лампа. Глава 3. Живые и мёртвые.

Глава 1 здесь: http://prozaru.com/2013/03/slepoy-i-lampa-glava-1-moneta/

Глава 2 здесь: http://prozaru.com/2013/03/slepoy-i-lampa-glava-2-kartina-mira/

Река медленно несла свои чёрные воды по руслу. Тяжёлые тучи опустились почти до самой земли так, что солнца не было видно. Стоял мрак, от которого становилось жутко. Старик сидел в лодке на берегу реки и смотрел на тропу. Он был таким костлявым, что казалось, что кожа обтягивает сразу кости, а мышцы отсутствуют как таковые. Тем не менее, он уверенно держал, судя по всему, довольно тяжёлое весло, хотя его можно было вставить в уключину. Казалось, что он чего-то, или кого-то ждал. Увидев путника, он ожил, поднял весло и сказал, как показалось путнику, не открывая рта:

«Проходите. Вам сюда».

— Простите, но мне, наверное, туда? – путник оказал на другой берег реки.

«Правильно. Но для этого Вам нужно сначала сюда» — старик указал на лодку.

Путник немного помялся, переступил с ноги на ногу, потом неуверенно пошёл к лодке.

«Подождите» — сказал старик, — «с Вас навлон»

— Что с меня?

«Навлон, в размере одного обола».

— Простите, но я ничего не понял.

«Деньги есть?»

— Есть, — он порылся в кармане и достал оттуда несколько мятых купюр, — пойдёт?

«Что это?»

— Рубли.

«Не пойдёт. Плата составляет один обол. Вы что, не знаете?»

— Нет, простите.

«И чему вас только в школе учат?.. Откройте рот, пожалуйста»

Старик встал, подошёл к путнику и заглянул в открытый рот.

«Поднимите язык… Так я и знал! Так я и знал!!! Посылают чёрт знает, кого. Не работа, а сплошной цирк получается. Уходите вон отсюда!»

— Куда? Извините, но мне туда надо, — путник указал рукой на противоположный берег, — я не могу объяснить, почему, но надо!

«Не дорос ещё» — старик вместе с лодкой постепенно сделался прозрачным и исчез полностью.

— Стойте! Вы куда?

— Уда… да… да… да-а-а… — однообразно повторило эхо.

Тучи нависли над самыми плечами путника. Они были такими плотными, что казалось, что их можно потрогать. Несколько молний блеснули и ударили в землю почти одновременно. Впрочем, дождя пока не было, но, судя по всему, он должен был вот-вот начаться. Путник пошёл быстрым шагом в сторону леса, на всякий случай выставив вперёд руки, потому что от царившего здесь полумрака и от надвигающегося тумана, видимость стала почти нулевой. Но, не дойдя до леса чуть-чуть, путник остановился, как вкопанный: в лесу разговаривали. Сначала было совсем ничего не слышно, но ему удалось сконцентрироваться и уловить часть разговора.

— И что, ты думаешь, он сейчас что-то видит? – спросил женский голос.

— Видит – это не совсем правильное слово, — ответил мужской, — скорее, чувствует.

— И что он чувствует?

— Я откуда знаю? Боюсь, рассказать он этого уже никогда не сможет. Все видят разное.

— А например?

— Говорят, тоннель. Длинный тоннель, а в конце – свет. И так хорошо становится, что никогда раньше так хорошо не было.

— Прямо, настолько хорошо?

— Не знаю, мне не доводилось.

Неожиданно вышли солнца. То есть, не совсем вышли, но стало заметно светлее. Их было много, и все одинакового размера. Они кружились вокруг одного, видимо, самого главного. Они удалялись и вновь приближались, и иногда, когда они были совсем далеко, между ними и путником появлялось что-то тёмное, похожее на… Тоннель! Ну конечно, тоннель!

Он пошёл вперёд по тоннелю, всё ускоряя шаг, а вскоре и вовсе побежал. Его манили эти солнца, ему нужно было туда, и он чувствовал, как с каждой секундой ему становится всё лучше и лучше, ему просто становится хорошо, очень хорошо, так хорошо, что никогда ничего подобного ранее он не испытывал. Солнца слились в одно, и оказалось, что это не солнца вовсе, а свет в конце тоннеля. И хотелось бежать к этому свету, лететь, влиться в него, стать с ним одним целым, чтобы уже никогда с ним не разлучаться, потеряться в нём. Потеряться… Теряем… «Мы теряем его» — послышалось откуда-то издалека, но он всё бежал и бежал к бесконечно далёкому и вместе с тем маняще-близкому свету. Слышались ещё какие-то голоса, и он не понимал, откуда они слышатся, и его они совершенно не интересовали.

— Разряд, — раздалось у него над самым ухом, и тут же мир резко встряхнулся, а свет опять распался на шесть маленьких солнц, перед которыми стояла фигура в белом халате.

— Где я? – пробормотал Виктор Борисович тяжёлым, как двухпудовая гиря, языком, зажмуриваясь от яркого света безтеневой хирургической лампы.

— Вы, голубчик, в реанимации, — пробормотал доктор, — а я, видимо, ничего не понимаю в медицине. По моим глубоким убеждениям, Вы уже давно должны были быть…

— Афанасий Васильевич, — произнёс женский голос откуда-то сбоку, — побойтесь бога, ему нельзя волноваться.

— Это ему-то нельзя волноваться? Уверяю Вас, человеку, который пришёл в себя после того, как из его головы извлекли семь пуль, можно что угодно. Проще всего мне сейчас поверить в то, что он биоробот, а они, как известно, не способны волноваться.

— Где мой кошелёк? – неожиданно окрепшим голосом произнёс Виктор Борисович.

— Во народ пошёл! Из его башки семь пуль вытащили, а он только о деньгах думает.

— ГДЕ МОЙ КОШЕЛЁК???

— Да не волнуйтесь Вы. Всё в порядке. Все ценные вещи наших больных хранятся в сейфе у главврача.

— Мне нужен кошелёк! Пожалуйста, принесите! Я Вам заплачу!

— Мы для того и работаем, чтобы выполнять желания пациентов, — почти пропел доктор и скрылся за дверью.

Больной удивительно быстро шёл на поправку. Периодически к нему в палату приходили разные люди – в основном, следователи, доктора и студенты медицинских училищ. Первые его опрашивали по поводу возможных мотивов преступления, вторые его осматривали, цокая языками от удивления, третьи его изучали и тоже цокали. Из разговоров вторых с третьими, он понял, что должен был семь раз умереть, но почему-то не умер ни разу, а первых он сам просвятил по поводу несостоявшегося убийцы – им был его приятель Валера, занявший полгода наза крупную суму денег на месяц и до сих пор её не отдавший. Правильно люди говорят – хочешь потерять друга, одолжи ему денег. Вообще-то, не это его расстраивало больше всего, а то, что в его палате побывала уйма народу, но видеть он никого не хотел, кроме жены и дочери, но как раз они почему-то не приходили.

Жена пришла на третий день. Выглядела она ужасно – заплаканная, с синяками под глазами. Она поставила пакет с гостинцами у его кровати, потом скривила ротик, словно маленький ребёнок, собирающийся заплакать, хотя, в отличие от ребёнка, было видно, что она пытается сдерживаться. Но у неё это не получилось, и она зарыдала в голос.

— Да не расстраивайся ты так, — сказал Виктор Борисович, — врачи говорят, что я быстро иду на поправку, что меня скоро переведут в обычную палату, что если тенденция сохранится…

— Да при чём тут ты? – закричала жена, но тут же успокоилась, — всё, прости, всё нормально. У меня всё хорошо, но давай не будем об этом.

— Давай не будем. А как там Алка? Почему не пришла?

— Алка? Ал… — она снова разрыдалась и, как подкошенная, упала на стул возле кровати Виктора Борисовича.

— Да что с тобой, чёрт возьми, происходит? – воскликнул Виктор Борисович.

— Ал… ал… ка… ум… она… пох… оронили… вчера…

— Что? Кого похоронили?

— Ал… ка… ум… ум… — на неё было жалко смотреть. Она пыталась что-то сказать, но не могла произнести ни слова, только какие-то непонятные обрывки срывались с её дрожащих губ.

— Алка? – прошептал он, глядя непонимающими глазами на жену.

В палату неожиданно вошёл странный худой господин в длинном сером пальто и очках в тонкой оправе, сидящих на тонком же, крюкообразном носу. Вошёл настолько неожиданно, что создалось впечатление, что он и не вошёл вовсе, а материализовался из воздуха. Он обвёл взглядом палату, сверкнув очками, но казалось, что этот взгляд смотрел сквозь предметы, как-бы сканируя их и излучая холод, который ощущался почти физически. Наткнувшись на Виктора Борисовича, взгляд остановился и перестал сканировать.

— Простите, Вам лучше выйти, — сказал вошедший Дине, не глядя на неё, — ему нельзя волноваться.

Дина послушно кивнула, встала на ноги, несколько раз всхлипнув, шмыгнула носом и вытерла нос рукой, — да, конечно. Мне нужно вый… — она не смогла договорить, потому что опять зарыдала.

— Я никого не хочу сейчас видеть, — тихим, но твёрдым голосом произнёс Виктор Борисович, — уйдите.

— Для того, чтобы меня прогнать, вы должны хотя бы знать, кто я – сказал незнакомец, деловито усаживаясь на стул около кровати и ещё раз сверкнув очками.

— Мне это не интересно.

— Зато мне интересно, — резко произнёс незнакомец, — и я бы предпочёл перейти сразу к делу.

— Чёрт с вами. И что вам от меня нужно?

— Я хотел бы задать вам пору вопросов.

— Вы очередной следователь?

— Хуже. Для вас – на этот раз холодом повеяло от интонации, причём повеяло так сильно, что Виктор Борисович плотнее укутался в одеяло.

— А кто?

— Неважно. Вы взяли наше, — на слове «наше» он сделал акцент.

— Послушайте, я ничего у вас не брал и не хочу сейчас ни с кем разговаривать. У меня горе.

— Только не надо вот этих дешёвых спектаклей. Вам наплевать!

— На что наплевать?

— На всё наплевать. На ваше горе. На то, что вокруг вас гибнут люди. Ваш друг, ваша дочь. Вы сами не смогли умереть и не сможете, а теперь лежите здесь и тайком этому радуетесь, — незнакомец говорил монотонно, без всяких интонаций, и Виктору Борисовичу на секунду показалось, что он разговаривает с роботом.

— Да как вы смеете?..

— Смею. Отдайте наше, и всё прекратится.

— Что ваше?

— То, что вы называете монетой. Идиот! Ты даже не знаешь, что попало к тебе в руки, а всё туда же, судьбы вершить!

— У меня нет никакой монеты!

— И правда, монеты у тебя нет. У тебя есть некий предмет, который способен красть у людей время.

— Что?!

— Что слышал. Кретин! Вместо того, чтобы брать у всех понемногу, продлевая своё время на столько, на сколько нужно, ты отнимаешь сразу всё и накапливаешь излишки. Если ты будешь брать у каждого встречного всего пять минут, тебе этого хватит. Но ты как неандерталец, который нашёл суперкомпьютер и теперь колет им орехи, потому что не дорос его интеллект до высоких технологий. Ты как слепой, который нашёл лампу. Зачем тебе он? Он же только горе приносит! И тебе, и всем окружающим!

— Я не знаю, про что вы.

— Брось дурака валять! – незнакомец неожиданно громко гаркнул, от чего очки, как показалось Виктору Борисовичу, немного подпрыгнули на переносице, — он здесь, в этой палате, в твоём кошельке. И я бы давно уже отобрал бы его у тебя, но ты должен отказаться сам. Иначе он тебя всё-равно найдёт.

— Значит, вы даром теряете время. Я не откажусь.

— Очень зря, — неожиданно спокойно сказал незнакомец, снова блеснув очками, — ты об этом ещё пожалеешь.

Он встал и вышел. Вернее, дошёл до двери и исчез.

Продолжение здесь: http://prozaru.com/2013/05/slepoy-i-lampa-glava-4-vzbuntovavshiesya-podsoznanie/