Байка про Тарабайку

Поднимались медленно. Замшелые камни дышали прохладой. Белое солнце большой круглой рыбой плавало высоко по небесному морю, роняя золотистую чешую на наши усталые лица. Впрочем, задиристый ветер тут же ревниво слизывал её, оставляя на тёплых щеках лишь холодные капли Байкала:

-Долго ещё? — Поинтересовался я, едва поспевая за Андронычем.

-Нет! — Не оборачиваясь и не замедляя шаг, обронил он коротенько словцо.

-Я ожидал от этой поездки чего-то другого, — Заметил я, покрепче вцепившись в лямки серого рюкзака, который то и дело тянул меня вниз.

-Молчи! — Всё тем же безучастным голосом ответствовал мне широкоплечий седовласый мужик в брезентовом дождевике, — Слушай заповедную тишину, а вопросы задавать будешь после — в городе.

Оставалось лишь повиноваться. Я настолько устал, что меня уже не привлекали живописные виды заповедного края, открывавшиеся с высоких каменистых хребтов. Ни деревья, ни кустарники, ни травы, живущие духом озёрных вод, не могли развеселить мутного моего взора. Эти густые зелёные волоса Байкала, лучащиеся изнутри сочной зеленью, дурманили так, что перед глазами всё плыло.

-Вот оно! — Наконец прогремел голос Андроныча с такой значимостью, будто место, к которому мы так долго пробирались, есть порог в иной мир — таинственный, неизмеримый, влекущий…

Я осмотрелся. Огромный угловатый камень, на котором стоял дядя Миша, врезался в узкую расщелину рыжей скалы, обласканной солнцем. Косматые кусты как зелёные барашки выступали из бурых камней повсюду и мне казалось, что они — живые. Чудилось, что эти комочки медленно передвигаются с места на место, что ходят они легко и свободно по любой стороне гористой складки, не страшась падения.

-Давай руку! — Тут же я почувствовал, как сильные пальцы стиснули запястье моей правой руки, — Свалишься ещё!

В следующую минуту мы оба стояли в тесной скалистой выемке и смотрели, как вниз по камням сплывают зеленовато-дымчатые островки всякой разной растительности.

-Вот это место, — положив мне на плечо мозолистую руку, вещал Андроныч, — обиталище Тарабайки.

-Чего? — Удивлённо переспросил я человека, скептицизму которого не было предела, — Что за бред? Вы что же, — расхохотался я, — на старости лет прониклись языческими верованиями? Любопытно! И что же это за божок такой — Тарабайка?

-Да нет, — в серых глазах Андроныча замельтешили огоньки воспоминаний, — это всё не то!

Он не лгал и не придумывал на ходу очередную байку, как это делаю я, и потому, наверное, ему грустно. Он понимает, что журналиста из меня ему при всём своём умении не вылепить. Понимаю это и я. Мне тоже грустно. Грустно, что я оказываюсь не способным вместить всех умений и знаний, какие дядя Миша пытается втиснуть в меня с того самого дня, когда наши с ним пути пересеклись.

-Тарабайка — это прозвище старика, который вот тут, в этой самой пещерочке, на протяжении многих лет пережидал холодные туманные ночи, а поутру спускался к домам. Странный такой был этот старик, вроде блаженного или юродивого. Ходил по улице с большой медной тарелкой и тарабанил по ней деревянной ложкой. Стоило кому-нибудь из местных что-нибудь сказать старику, так он тут же протягивал свою посудину к говорящему, прося пищи. Если человек что-нибудь ему давал, Тарабайка садился на землю, скрестив ноги, и рассказывал благодетелю какую-нибудь байку.

-Так он, наверное, местный шаман был? — Решил я, — В этих местах до сих пор шаманы самые взаправдашние есть.

-Нет, этот был не шаман! — Рассердился Андроныч, — Этот под крестиком православным ходил, но в святые его никто не записал да и знать про него нынче в этих местах забыли.

-А чего ж ты помнишь? — Уселся я на замшелый камень и замер, готовый пропустить через себя каждое его слово.

-Было мне интересно стариковские байки слушать. Подойти к нему я боялся, а всё поодаль за ним ходил. Вот и получалось, что ничего-то я толком не слышал. Сколько бы не пытался — всё зазря. Впрочем, как-то Тарабайка и к нашему собственному двору пожаловал. Дед мой старику рыбёшку копчёненькую поднёс, а тот осерчал. Стал историю про какого-то бессовестного браконьера рассказывать и про страшную его кончину. Помню, меня такой ужас объял, что кровь в жилах похолодела. Старик, Тарабайка, заприметив моё присутствие, снова затарабанил по своей тарелке и, глядя на меня, пропищал: «Несмышлённый воробей! Не клюй тухлых щей! Катись красным солнышком Да по зрелым подсолнушкам! А как станешь подбитым орлом Воротись в отчий дом — Орлёнка возьми Да Меня помяни!»

-А? Э? — Только что и вышло из моих уст.

Я к этому времени знал о дяде Мише больше, чем кто бы то ни было. Не знал только, что жизнь дедушки Михаила Андроновича и его кончина были озвучены каким-то юродивым старичком, прозванным Тарабайкой.

-Прав был Тарабайка, вот что! — Вздохнул Андроныч, — Прав во всём! А если бы не так, то и не тащил бы я тебя сюда! Один ты у меня — орлёнок. Вот и погляди, во что верую я и что разумею истиной. — Дядя Миша замолчал, вслушиваясь в тишину байкальских хребтов, — Что скажешь про старика этого, а? Пророк он был или кто? — Пытливый взгляд рассказчика пристально следил за каждым моим движением. Весь мир как-будто погрузился в умную тишину души. Мы оба смотрели друг другу в глаза и о чём-то молчали. Молчали долго и напряжённо.

-Есть люди, — настойчивым шёпотом прорвался я наконец сквозь обжигающую эту тишину в мир звука , — которые и не блаженные, и не юродивые и не святые, но просто чистые. Они умеют видеть за человеком его жизнь… Вот как я думаю про твоего Тарабайку… Зрячий он был человек, — и добавил, — такие редко встречаются…

-Да, — согласился Андроныч, тяжело кивнув своей седой головой, — твоя правда! Такой был Тарабайка и такой ты — чистый и звучный! Идём, засиделись мы что-то…

После посещения таинственной кельи Тарабайки дядя Миша прожил два месяца и отошёл в мир иной. Я уехал из города Иркутска в столицу и на землю заповедного озера больше не возвращался.

Впрочем, когда-нибудь я расскажу эту историю своим детям, а они — своим. Глядишь, так и будет жить на берегах озера Байкал память о таинственном старичке Тарабайке, который стучит своей деревянной ложкой по медной тарелке и рассказывает разные человеческие истории. Моя же байка на этом заканчивается.

05.06.2012г., г.Н.-Ф., ЮНиС

Автор: Юлия Сасова

в холодной ладони два рыжих листа две капельки слёз на щеках два мира текут у подножья Креста и образ искомый, пропавший в веках..

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Я не робот (кликните в поле слева до появления галочки)