Дневник пропавшего человека

Мелкий серый дождь заливал округу нудными, тягучими слезами. Серое, без просветов, небо висело над самыми головами. Казалось – весь мир это всего лишь пелена серого дождя и нет ничего больше. Есть только этот дождь и вечная тоска… Репортёр криминальной хроники Андрей Завидов зябко передёрнул плечами. Очень хотелось выматериться в голос, и выпить залпом стакан водки. Зря мок под дождиком. Выезд на происшествие с опергруппой оказался пустышкой. Ни трупов, ни ограбленных. Пропал какой – то алкаш. Правда, пропал из закрытой квартиры. Но опера говорят: просто захлопнулась дверь, там замок раздолбанный – мог и сам сработать. Писать нечего. День пропал зря. Редактор – тварь и так косится. Видать придется менять газету. Здесь всё – равно сожрут. Андрей закурил размокшую сигарету и выругался. Отъезжавшая машина с оперативниками щедро окатила его грязной водой из лужи. Кто – то слегка потянул его за рукав куртки. Андрей резко обернулся.

Перед ним стояла женщина лет сорока. Неброская косметика, скромная одежда. В руках она держала целлофановый пакет с улыбающейся кошачьей мордой из какой – то рекламы. Она нерешительно переминалась с ноги на ногу. Видно было – заговорить с незнакомцем ей доставляет определенные сложности. Все – же она решилась –

— Здравствуйте. Вы, я так поняла, журналист. Не полицейский. Я хочу Вам отдать одну вещь. Это дневник Михаила, ну пропавшего. Я его… скажем соседка. Полицейским я не стала отдавать эту тетрадь. По их глазам видно было – дело закрыто. Они бы не стали разбираться. А Вам может быть будет интересно. Миша говорил – « Отдай это какому нибудь умному человеку. Или выкинь. Мне всё равно». Я решила отдать дневник Вам. А что Вы с ним сделаете – решайте сами. Слишком нереально там всё. Никто не поверит. Скажут – просто белая горячка. Может и так. Только я верю Мише.

Она всхлипнула и сунула пакет в руки Андрея. Резко повернулась и скрылась за пеленой дождя. Репортер растерянно посмотрел ей вслед. Потом он выкинул размокший окурок, сел в старенький « Форд» и поехал домой. Дома он заварил крепкий кофе, закурил и сел у окна. Под монотонную капель раскрыл потрепанную «общую» тетрадь и начал читать строки написанные мелким твердым почерком…

16 –е сентября
Решил начать вести дневник. Зачем? Хрен его знает! Надо с кем –то поговорить. Вот и говорю с бумагой. С Анной все разладилось. Её телефон молчит. Ловил её на лестнице, она прошла мимо молча. Не стал удерживать. Зачем ей алкаш – бытовик. Она заслуживает большего. Вот и остался один. С Арчибальдом. Арчибальд это кот. Наглая здоровенная сволочь. Единственное существо в этом сером мире которое любит меня. Мне тут было хреновато… Не мог даже вызвать врача. Арчибальд не отходил ни на минуту от меня. Тревожно мурлыкал, лежал на груди. Хотя во дворе во всю орали кошки, призывая своего героя. Он и правда герой. О нём по соседским дворам ходят легенды. Мне говорили – он даже избил годовалого ротвейлера. Я верю. Кот еще тот. Так вот, он не отходил от меня пока не отпустило. Как только исчез огненный гвоздь из сердца, кот радостно резко мяукнул и в форточку. Там по веткам дерева вниз, к смыслу своей жизни. К кошкам. Говорят: коты похожи на хозяев. Хрен там! Я с дамами всегда был робок. Вот и с Аней познакомился по её инициативе.

Шел « поддатый» с улицы. Задел плечом женщину. Она что – то фыркнула. Я прочитал в ответ какие – то строки Баратынского. Женщина выразила восхищение уровнем образования некоторых алкашей. Я ответил отрывком из Анненского. Так и познакомились. Стали скажем… встречаться. Она очень светлый человек и очень ранимый. Как – будто яркий цветок посреди заснеженного поля под ударами ледяного ветра. Хочется укрыть её каменной стеной. Только вот хрень – стена то вся сгнившая… Как бы наоборот не придавило. Всё равно нас тянуло друг к другу. Любовь? Не знаю. Есть ли она вообще? Мы недолго были вместе. Всё начало сыпаться, как карточный домик. Кто виноват? Ясен пень – я. Я не смог бросить пить. А, выпив, я начинаю говорить то, что думаю:

Что нет ничего – кроме вечной тоски. Что мир это концлагерь для преступников. Что мы все « мотаем» срок, каждый за своё. И амнистии не будет. Разве можно такое « впаривать» женщине? Нет, тысячу раз – нет! Я поселил улыбку в её глазах, я и убрал её оттуда. Она сказала: что слишком много ей доставалось от жизни льда. Ей хочется солнца. А я давал лишь серый нудный дождь. Она стала избегать меня.

Мы остались вдвоём с Арчи. Он очень хорошо к ней относился. Недоверчивый и злобный котяра превращался в ласкового котёнка на её руках. Мурлыкал и осторожно ловил когтями её руку, что бы шершавым языком вылизывать её тонкие пальцы. Всё! Не могу! Опять сердце кто – то давит ледяной рукой. Хватит писать. Водка стынет. Сейчас пожарю картошку, открою консервы. Напьюсь и спать.

18-е сентября

Ходил по залитым дождём улицам. Мимо всей этой хреновой красоты. Каналы, мосты, дома… Пошло оно всё к …! Вернулся домой. Арчибальд ушёл гулять. Квартира пуста. Пустота… Везде пустота. Пустота наполнена ревом машин и суетой прохожих. Шумом и гамом. Но это пустота. Серая мокрая пустыня. И ты один среди потоков дождя.

Сегодня пилось как –то не в тему. Водка шла плохо. То ли Танька –сука продала палёную водку, то ли я уже начинаю подходить к краю пустыни. За которым обрыв. Не знаю. Пью. Играет музыка. Шнур. « Никого не жалко». Очень сильная песня. Особенно строки: « Нет друзей и нет приятелей. Нет врагов и нет предателей. Многим из нас уже жить не хочется. Все мы…» Ну дальше вы сами послушайте. А то вдруг этот дневник кому приличному на глаза попадется…

Друзей и правда нет. Были. Когда –то были. Кто –то ушёл совсем. Кто –то зажил другой жизнью. Я не в претензии. Мне вообще тяжело с людьми. Одному лучше. Меня стали раздражать люди. Своей тупостью и обыденностью. Какими –то примитивными заботами. Есть музыка, есть водка. Есть « Екклесиаст». Там вся мудрость человечества. Пронзительно – щемящая мудрость. Тот, кто читал эту книгу сердцем – тот навек избавился от суеты. Есть кот Арчибальд. Я ему читал эту книгу. Кот слушал очень внимательно. Мне кажется – он понимает каждое слово. Может и так. Арчи, Арчи… Единственное дорогое мне существо. Жаль ты молчишь. Мне хочется узнать твое мнение обо мне. А может и не надо. Слова убивают и любовь и дружбу. Неосторожное слово наносит раны похлеще « финки». И залечить эту рану порой невозможно. Мы так и живём в порезах на душах, истекающих гноем и кровью.
Снова пошел дождь…

19-е сентября

Ходил на почту за переводом. Сдаю дом в другом городе. На эти деньги и живем с Арчибальдом. Нам хватает. Не жалуемся. Повернул за угол. Трое юнцов пытались отобрать у старушки пенсию. Много лет назад, далеко отсюда меня учили карате. Очень хорошо учили. Прошли годы, я расплылся в ожиревшую тушу, но удар все так же поставлен. В общем юнцы умылись кровью. Я бы продолжил, да старуха схватила меня за руку. Кричит « Не надо, сынок! Они же дети еще. Не убивай!» не остановила бы – точно я этим шакалам глотки бы вырвал. Проводил я её, что бы не обидели. Пили чай. Она горестно смотрела на меня. « Потерянный ты. В церковь бы сходил» — сказала. Нет, мамаша. Нет мне туда ходу. Не пускает меня что – то туда…

Вернулся домой. Коту сегодня свежее мясо. Азиаты в соседнем магазине меня хорошо знают. Как –то подсунули тухлятину. Вечером, размазывая кровавые сопли, они жрали эту мою покупку. Сырой. Теперь – у нас очень хорошие отношения. Они не обманывают, я не беру сдачу со « стольника». Все довольны. Арчибальд особенно. Любит эта « тигра лютая» сырое мяско говяжье. Себе взял « Зеленую марку». Нормальная водка. Пьётся хорошо.

Смотрел в окно на дождливый город. Увидел типа в сером плаще. Он стоял и смотрел в моё окно. Наверно я все же допился. Я ясно видел это существо. Сквозь него было видно, как ехали машины и шли прохожие. А он стоял в сером плаще и смотрел на меня. Да по хрен! Стоит ну и пусть стоит. Жрать –пить не просит и ладно.

20- е сентября

Днем выглянуло солнце. Я аж водкой поперхнулся. Да скрылось сразу. Стало все снова привычным. Тот же серый город, тот же дождь, та же смертная тоска… Полез в шкаф за деньгами( храню я их там) случайно задел книги. Одна выпала и раскрылась. Прикол. Симонов, стихотворение «Тоска»… Что ж это такое?! Кто –то наблюдает за мной что ли? Ведь эти строки прямо про меня –
«»Что ты затосковал?»
— «Да так…
Вот фотография прибита косо.
Дождь на дворе,
Забыл купить табак,
Обшарил стол — нигде ни папиросы.
Ни день, ни ночь —
Какой-то средний час.
И скучно, и не знаешь, что такое…»
— «Ну что ж, тоскуй.
На этот раз
Ты пойман настоящею тоскою…»

Значит не только у меня она ошивается, тоска эта. Ходит она по свету белому. В людские души заглядывает. Щелочку найдет и туда. Нет, она по своему щедра. Многие великие произведения написаны под её диктовку. Да все равно… Ведет она тебя по серой пустыни к обрыву. И ведь доведет, не отпустит…

… Аню встретил возле подъезда. « Привет.- Привет. Поговорим?- Спешу.» Вот и вся беседа. Зашел домой и сразу хватанул стакан водяры. Обычно – то я пью рюмкой. Друг когда – то подарил. Серебряную. Храню её. Память о друге. Нет его. Совсем нет. Пусть не прогнется под тобой Звёздный мост, Санька! Вечная тебе память…

Поставил Джо Дассена. « Индейское лето». Всегда мечтал умереть под эту песню. Музыка такая, что душа криком кричит… Пью, смотрю в окно. Опять этот тип в сером плаще. Стоит и молча в моё окно смотрит. Достал, паскуда! Схватил со стола нож и выбежал на улицу. Пусто. Прохожие стороной меня обходят. Мужик в трико и майке с ножом в руках под холодным дождём… Пока мусора не приехали – я быстрей домой.

21- е сентября

Вчера вырубился в полночь. Снился мне этот тип в сером плаще. « Дождь я» — говорит- « Хожу по свету. Хочу с кем – нибудь поговорить за жизнь. Да не слышат и не видят меня. А я устал от одиночества. Ты представляешь миллионы лет я хожу по этой планете. И все время один. Тоскливо мне, друг». Ну я во сне и пригласил его выпить со мной. Проснулся, а возле стола пятно мокрое на полу. Свежей водой, как после дождя, пахнет. На столе две рюмки. А вчера была одна…

Сижу и не знаю что делать. Вроде с ума не съехал. Но рюмки – то две! Мать твою за … и в… душу! Две! И пятно мокрое на полу! Господи, спаси и сохрани! Неужели это правда — Дождь в сером плаще ко мне приходил? Да – нет! Бред это пьяный. Поставил вторую рюмку и забыл…

Хватанул двести грамм. Вроде отпустило. Арчибальд весь ободранный с улицы вернулся. Наверно впятером его били. Меньшее количество с ним не справится. Увидел кот пятно мокрое на полу и тревожно так заурчал. Сел, с меня глаз своих зеленых не сводит. Что – то мне опять страшно стало. Надо нажраться и забыться…

22-е сентября

Днем гулял по городу. На « самом задумчивом» мосту долго курил. Думал про свои глюки. А может и не глюки это вовсе? Одиноко дождю стало. Вот и решил со мной бухнуть с тоски. Мне ли не знать это чувство? Когда ты остаешься один на один с самым страшным существом на планете… С самим собой. Персональный ад, что –ли? Не знаю. Есть много чего на свете странного. Сам такое видел – ни один академик не объяснит. Может и правда с дождем я пил вчера. Жаль во сне. Но я то — его и наяву видел! Если снова увижу – приглашу в гости. Поговорим… может он знает – на кой хрен на этом свете люди живут… Может ответит и почему все по разному. Кто весну в душе бережет, а кто и вечную осень поселил. Почему так? Кто бы ответил…

25-е сентября

Вчера весь день пили с Дождём. Я его увидел около полудня. Выглянул в окно – стоит в своем сером плаще. Ну и пригласил к себе. Водки хорошей на стол поставил. Мясо пожарил. Арчибальд, правда, резко неудовольствие выражал. Потом сел между мной и Дождём, шерсть вздыбил и рычал по-звериному. Я не реагирую. Взвыл кот горестно и в форточку. А мы с Дождём остались…

Долго разговаривали. Столько интересного узнал. Оказывается в каждом городе свой Дождь. Разные они все. Южные – шумливые и горячие. Любят победокурить и погулять вволю. Те, что в центральной полосе живут – степенные. Солидные такие. На кривой козе не объедешь. А мой гость местный. Из этого города. Любит поэзию хорошую и музыку. От архитектуры без ума. Целыми днями может на одно здание любоваться. Говорит со многими знаком был. У Достоевского даже гостил. Говорит – хороший человек был. Только надломленный какой-то. Да другие ведь его и не видят. Кто яркой жизнью живет – тот с дождями не разговаривает. Такие вот дела…

Под конец нашей беседы, когда уже прощаться начали, выдал он мне предложение. Я онемел буквально. Сказал – место Дождя в моем городе, где я родился, свободно стало. Прежний Дождь снова человеком стать смог. Полюбил женщину одну по настоящему… А любовь такое вытворить может. В общем умер он человеком. В больнице, что мне так хорошо знакома. Теперь с душой его на Небе разбираться будут. А место освободилось. Гость мой икнул перегаром и предложил мне подумать на тему вакантной должности. Обещал помочь. Думаю вот…

3 –е октября

Встретил Анну. Бухнулся перед ней на колени, за ноги схватил. Умолял : если я куда денусь, что б Арчибальда себе забрала. Жаль кота. Умница он. И тетрадь серую « общую» взяла и отдала какому – нибудь умному человеку… или выкинула. Наплел – что болен я сильно. Могу внезапно « лыжи склеить». Поверила она. Морда у меня и правда сероватая какая – то стала. Стала про врачей говорить, про то, что меня не бросит. Да я рассмеялся зло и буркнул ей в лицо « Никто мне на хрен не нужен!» Она осунулась и постарела сразу… лет на десять. Очень слабым голосом сказала – что просьбу мою выполнит. Что я сволочь. Что любила она меня. Ждала – когда приду к ней трезвый, с цветами и извинениями. Да не дождалась. Ушла. Рукой за стенку придерживаясь. А я? Я в магазин. За водкой.

Сидел. Пил. Думал. Наверно – приму я предложение Дождя. Что мне тут делать? Мы с этим городом не сжились. Мне на него класть, ему на меня. Кто меня тут любит, кроме кота? Анна? Не верю я. Не верю в то, что можно полюбить такого как я! Хоть вешайте меня – не верю! А там… Там родной город. Ходить по знакомым улицам, видеть знакомые лица… Курить на каменной лестнице над морем. Там так ждут дождя летом и так проклинают его осенью. Пусть меня проклинают, но ведь меня будут и ждать. А кто ждет меня здесь? Да. Я соглашусь на предложение. Решено…

5- е октября

Пишу на ходу. За столом сидит Дождь. Через час уходим. Столько хотелось сказать… А вот ручку взял и застыл. Что говорить? Оправдывать себя? Зачем? Обвинять других в черствости и равнодушии? Кто я, что б судить? Нет. Что ж тогда писать? Про серую жизнь серого человека? Кому это нахрен надо? Мысли свои перед уходом записать? Ну вот – пишу. Пошли вы все к …. матери! Меня достал ваш снобизм и ваше всезнайство. Ваша спесь. Ваша сила и ваша слабость. Ваши проблемы. Это все не мое. Это все ваше! Ну и жрите все это полной ложкой! Не обляпайтесь! Я был одним из ваших шести миллиардов, и остался одним. Один среди вашего океана глаз, которые в упор не видели меня. Теперь вы для меня окончательно стали чужими. Я ухожу. Храни вас Бог… Прощайте.

Всё не то! Ну не это я хотел сказать! Бился я к вам. Устал быть вечно один. Ну не ангел я. Человек. Но вы же то же люди! Что ж вы проходили мимо, когда мне было плохо? Нет! Опять не то пишу!… Надо про себя. Про то. Что гордыня моя вела меня не в церковь на покаяние – а в магазин за водкой, про то, что страх выставить себя на посмешище закрывал мой рот и вместо искренних слов я отделывался ничего не значащим мычанием… да кому всё это надо?! В общем я ухожу… Не надо судить меня, люди. Загляните в свои души.

Да, Дождь, уже все. Заканчиваю. Пошли…Прощай, Арчи. Слушайся Аню… Не плачь.

… Андрей отложил в сторону прочтенную тетрадь. Во рту было мерзко от множества выкуренных сигарет. Начатый кофе давно остыл в кружке. За окном стемнело. Журналист потянулся к бутылке водки и вдруг его рука застыла. В окне он увидел фигуру в сером плаще, смотрящую прямо на него. Сквозь фигуру было видно — как ехали машины и светили рекламные щиты. Прозрачный человек в сером плаще пристально смотрел в окно Андрея…

23.09.11

Санкт-Петербург