День заговенья на Рождественский пост выдался ненастным. Низкие тучи, казалось, задевали купол Свято-Вознесенского собора и, увлекаемые сильным ветром, быстро смещались дальше на юго-запад, в сторону Азовского моря. С ветвей почерневших деревьев срывались последние мокрые листья. Сыпал бесконечный мелкий дождь, и холодные его капли предвещали скорый уже снег. Всё серо, слякотно и улицы почти пусты: редкие прохожие, в основном, богомольцы, торопились по окончании заутренней добраться до своих жилищ и укрыться от непогоды.
Спешил домой и пионер Дима, который в бога не верил, церковь не посещал и оказался в тот день возле храма лишь только потому, что бегал в булочную за хлебом. Был Дима младшим в семье, а значит и приходилось ему исполнять все, вроде бы, мелкие хозяйственные обязанности: смотайся, отнеси, принеси … Братья, так вроде, как серьезным делом заняты — дрова колют, печь топят, воду таскают. Отец всё больше на работе пропадает, а то в саду копается, или для дома чего мастерит. Ну, а матери забот своих хватает: приготовь, на стол подай, прибери, помой, постирай… В семье, как – никак, пять человек!
Это Дима понимает и, в общем-то, не ропщет, хотя и завидует старшим. Сейчас дома, в тепле, возле печи, в которой томится каша, где стол уже накрыт для воскресного завтрака и вкусно пахнет маринованными огурцами, получше, небось, чем здесь, под дождем и на ветру. Размышляя так и сетуя на свою печальную участь юного пионера, вышел Дима к привокзальному скверу и вдруг остановился, удивленный. Мимо него, шлепая босыми ногами по лужам, не прошел, а буквально промчался высокий старик поразительной внешности. На нем были только темные штапельные трусы до колен, да холщевая торба через плечо. Мокрые седые волосы до плеч, косматая белая борода, суковатый посох в руке, широкий уверенный шаг и быстрый, зоркий взгляд. Бросались в глаза покрасневшая кожа и грязные ноги со вздувшимися синими венами. Отсутствие одежды абсолютно не смущало незнакомца: он вел себя совершенно естественно, не обращал ни на кого внимания и никак не реагировал на холод и сырость. Был он, если не сумасшедшим, так, наверняка, ненормальным. Его заметили, конечно, все, кто оказался в тот момент неподалеку: первыми устремились к нему благообразные, одетые в черное, старушки. Не сговариваясь и топливо крестясь, засеменили они, ускорили ход и, обомлев от благоговейного восторга, загомонили: «Благослови, свят человек, благослови!»
Но, видно, не в добрый час повстречался им диковинный старец. Похоже, опаздывал он на пригородную электричку и не расположен был к смиренному общению. Отмахнулся блаженный от богомолок, как от назойливых мух и, не желая вступать с ними в какие-либо контакты, буркнул что-то невнятное себе под нос. А когда одна, наиболее энергичная и жаждущая благодати старушенция попыталась прикоснуться к руке ненормального, не выдержали нервы «святого человека» — развернулся он на полном ходу, замахнулся устрашающе клюкой своей и, сверкнув глазами из под кустистых бровей, рыкнул вполне внятно трехэтажным матом:
Одна из заповедей гласит: не сотвори себе кумира. Но запретный плод ,как известно, сладок.И одним из таких кумиров и был Порфирий Иванов.Многие просто сходят с ума от «панацеи», которую пропагандируют последователи Великого Учителя.
А у моей подруги брат обливался с головой зимой на улице, схватил менингит, потом инсульт и отдал Богу душу — красавец необыкновенный был и спортсмен.
Этот Дмитрий вовремя сообразил,что с фанатично настроенными людьми спорить — себе дороже и ловко ушел от прямого ответа… Молодец, деревенская жилка — молчи себе в тряпочку — целее будешь.Лично для меня ценность рассказа в этой мудрости «от сохи», а не в развенчании мифа.