Забытые Богом.

И. Рассказов

Забытые Богом.

Осень залила землю дождями. Эти холодные, липкие небесные струи, казалось, навечно решили остаться среди людей.

Ещё там на вокзале Иванников почувствовал лёгкий озноб, и теперь зубы вовсю выстукивали морзянку.

«Сейчас бы чаю, да с малинкой» — подумал он, выбираясь ногами из очередной лужи. Было ощущение, что в ботинках хлюпает вонючая осенняя жижа.

«Ну, какой дурак спроектировал этот городишко в километре от железной дороги? – недоумевал Иванников. – Бреди теперь наугад в этой темени. Эх, чёрт, опять зачерпнул…»

И действительно, что-то во всём этом было несуразное: город где-то там, а вокзал здесь. Когда Иванников попробовал у проводника вагона расспросить об этом населённом пункте, тот сделал вид или ему только это показалось, что он и слыхом ничего не слышал о нём.

«Понаберут чёрти кого на работу, а потом удивляются, почему столько жалоб от людей

Ну, даже если и так, — рассуждал сам с собой Иванников, — и об этом забытом Богом и людьми городишке никто толком ничего не знает, но элементарная дорога должна быть в том направлении? Должна. А это что за наезженная колея, присыпанная кое-где гравием? Эх, Россия… Опять же, какого рожна моё начальство меня отправило в командировку в эту тьму тараканью? Им хорошо – они сейчас в тепле, а тут топай по это грязи и что хочешь, думай. Нет, вернусь – поменяю место работы. Хватит, сыт по горло всем этим безобразием.»

Проблуждав под мелко моросящим дождём, как показалось Иванникову не меньше часа, он наконец-то вышел к окраинам города.

«Спят канальи» — констатировал его внутренний голос.

Иванников решил подключиться к разговору про себя: «Какая дисциплина: все в своих кроватях и нет им дела до меня. А собственно, в чём их вина? Мне приказали и я приехал… Конечно, мог и отказаться, а тем более здесь я ни разу не был. Вон другие отказались и ничего – остались, а я вот стою и жду теперь торжественной встречи. Нет, видно народ ещё не созрел до всего этого в здешних краях».

Иванников нащупал ногами твёрдое асфальтовое покрытие. Как человек сугубо городской, воскликнул про себя: «Земля!» Увы, это было только в начале, а потом всё те же рытвины и колдобины, где подстерегали всё те же осенние лужи. Попадая в них, он, на чём свет стоит, ругал и эту распутную осень, и этот городишко, упрятавший своих жителей под тёплые одеяла, и своё начальство, отправившее его к чёрту на кулички.

Миновав несколько небольших строений, Иванников подумал, что здесь строили, не имея должного архитектурного образования. Все постройки были низенькие с покосившимися крышами, в которые лупил дождь, создавая звуковую какофонию, в которой угадывалось лицо хаоса.

Выйдя на более освещённую улицу, если можно было считать одинокий фонарь вообще освещением. Иванников подобно бабочке поплёлся на его свет, нисколько не боясь опалить свои невидимые крылышки. Он достал из кармана брюк часы. Перед самым отъездом ремешок на них лопнул, и теперь это создавало некоторые неудобства. Всмотревшись в циферблат с еле заметной трещинкой на стекле, произнёс вслух:

— Полночь.

— Спасибо, — откуда-то из ночного сумрака прозвучал старческий голос.

Иванников вздрогнул и непроизвольно втянул голову в плечи.

— Приезжий? – из темени выступила сгорбленная фигура.

— Да, — Иванников, стараясь унять дрожь в голосе, попытался рассмотреть незнакомца.

Света хватало только на самое главное: рост… Надвинутый на глаза капюшон от дождевика скрывал черты лица. Всё, что увидел Иванников, так это небритый подбородок. Старик кашлянул и задал вопрос:

— По работе или погостить?

— Командировочный я, — ответил ему Иванников и тут же спросил: — А где у вас здесь гостиница?

— А вот туда тебе не надо. Ейная хозяйка давеча повесилась, а может, кто и помог… — старик замолчал.

— И как мне быть?

— Не торопи, а то не вспомню… Пойдёшь прямо до светофора, а там шагнёшь налево… как увидишь одноэтажное строение – просись на постой. Там всем управляет Верка. Ну, разберёшься, что к чему сам. Иди, живи… командировочный.

Иванников хотел поблагодарить ночного незнакомца, но старик исчез: ночные сумерки сглотнули сгорбленную фигуру и шум дождя скрыл удаляющееся шаги.

Не сразу, но удалось отыскать в кромешной темени светофор. Безмолвие было его, судя по всему, призванием. Иванников закинул голову, надеясь увидеть знакомое подмигивание: зелёный, желтый, красный и наоборот. Увы, светофор бездействовал.

— Бардак!? – выругался Иванников и тут же ему навстречу из сумрака выступил плечистый силуэт.

От неожиданности, он уже хотел вскрикнуть, но рассмотрев на одежде незнакомца погоны, подумал: «Может это и ничего?»

— Ваши документы, — строгий моложавый голос пробился до сознания Иванникова сквозь шум дождя.

— А вы кто?

— Старший лейтенант…

— Слава Богу, — Иванников заулыбался, не обращая внимания на то, что дождь ухитрился-таки коснуться его затылка.

— Бог здесь ни при чём, — милиционер подошёл ближе, светя маленьким фонариком в лицо Иванникову. – Приезжий?

— Командировочный, — тот торопливо извлёк из внутреннего кармана паспорт. – Вот…

Милиционер, прикрывая документ ладонью от дождя, стал читать вслух:

— Иванников Григорий Алексеевич…

— Да, да… это я, — морзянка опять дала себя знать.

— А что вы весь трясётесь? Напугал кто, Григорий Алексеевич? – и, не дождавшись ответа, продолжил: — Места у нас здесь непонятные. Много кого, кто обитает без документов, — старший лейтенант вернул Иванникову паспорт. – Случайно никого не встретили по дороге?

— Встретил… старика.

— Такой сгорбленный, в дождевике?

— Да, и ещё у него небритый подбородок.

— Маньяк, — милиционер потушил фонарик.

— Как маньяк? – Иванников замер, и холодок пополз по спине.

— Прозвище у него такое, — пояснил милиционер. – Ходит по ночам, как тень, пугает одиноких прохожих.

— Зачем?

— А кто его знает, да и справка у него… Кстати, где надумали остановиться?

— Хотел в гостинице…

— Она опечатана, — милиционер кашлянул. – Идёт следствие.

— А я знаю… старик рассказал и указал, где заночевать…

— Это у Верке что ли? – старший лейтенант ухмыльнулся. – Смотрите там поосторожней, а то всякое может приключиться.

— Так я только дня на два, — Иванников попытался унять морзянку.

Милиционер шагнул в сумрак, бросив на прощание:

— Два дня – это вечность.

Дверной звонок вяло подал голос, ворвавшись с улицы в одноэтажное строение. Было оно неказистое: облупившиеся стены, окна с перекошенными фрамугами, проржавевший водосток, свисавший с крыши до самой земли. Иванников прислушался. Дождь…

Ему долго не открывали. Наконец звякнул, по-видимому, засов и на пороге встала разбитная девица. Иванников сразу же рассмотрел на её лице под левым глазом внушительных размеров синяк.

— Чего надо? – голос местной амазонки выдал в ней любительницу горячительных напитков.

— Мне бы переночевать, — Иванников сделал вид, что всеми покинут и забыт.

— Проходи, — девица сделала широкий жест.

Когда дверь за ним закрылась, и струи дождя остались снаружи, Иванников подумал о том, что он соскучился по тишине и теплу.

— Надолго? – голос девицы напомнил ему, что он не один в этом полутёмном коридоре.

— Дня на два.

— Ну, считай, что навсегда.

— Как это? – Иванников оглянулся на девицу.

— Поживёшь — сам всё поймёшь, — та беспардонно прошла мимо, коснувшись горячим бедром его озябшей руки. – Иди за мной – покажу комнату.

Иванников подчинился.

Комната оказалась так себе, но было тепло.

— Ну, — девица бросила взгляд на промокшего Иванникова. – Я Верка… А ты?

— Григорий Алексеевич, — промолвил Иванников, пряча глаза от выступающего бюста девицы.

Та не стала крутить вокруг да около и заявила:

— Будешь приставать – двойной тариф.

— Я здесь по другим делам, — морзянка не хотела умолкать.

— Знаю я вас мужиков: все сначала так говорят, а наутро с боем приходится гнать вас из своей кровати. Объясняешь вам иродам, что я замужем, так нет, надирает вас, и всё лезете и лезете… Вот только, я не могу понять: вы, что всегда такие голодные до нас баб или только притворяетесь? Ну, мы – это понятно: наукой доказано, что без этого мы не можем. А вот вы…? Молчишь? Ладно, я пошла, устраивайся… Душ по коридору в самом конце, там же и всё остальное.

Иванников огляделся. По стенам были развешаны вырезки из журналов. Какие-то перекаченные дядечки и тётечки смотрели на него с нескрываемым интересом. Он обошёл комнату, заглянул в каждый угол. Ничего подозрительного. Сел у стола на скрипучий стул, пытаясь прийти в себя после прогулки под дождём. Посидев с минуту, встал, сбросил плащ, кепку, ботинки и уставился на свои мокрые носки.

«Н-да, как бы не заболеть».

Достал из сумки таблетки, выковырнул из блестящей планшетки парочку и, не раздумывая, отправил их в рот. Поискал глазами воду. Графин на столе был пуст.

После душа насухо вытерев себя полотенцем, залез под одеяло, наблюдая за тем, как закипает в бокале вода от кипятильника. Клонило в сон, и озноб напомнил Иванникову о том, что так просто от него ему не отделаться.

Ночью поднялась температура. Жар навалился всей своей тяжестью. Иванников стал бредить. Встал, шатаясь, добрёл до своих вещей, извлёк блестящую планшетку и отправил в себя ещё одну порцию таблеток.

«Неужели не поднимусь?» — подумал он, и его сознание подобно хромоногой птице заковыляло от него прочь.

Под утро стало прохладно. Иванников открыл глаза. Ему почудилось, что кто-то с улицы стучит ему в окно. Он с трудом приподнял голову.

«Нет, показалось».

Руками ощупал свой лоб. Температура была, но небольшая. Он попытался вспомнить о цели своей командировки. Всё какое-то расплывчатое: проверить документацию по последним поставкам, связаться с руководством головного предприятия, если будут выявлены некоторые недочёты.

«Ну, что за профессия?»

Иванников стал подниматься с кровати. Надо было начинать новый трудовой день.

«Быстрее сделаю – вернусь раньше».

Прошёл неуверенной походкой в конец коридора. Кругом не души.

«Спят и думают, что так будет всегда… А собственно, почему бы и нет? Сон – это так хорошо».

Он зевнул. В душевой при тусклом свете на сушилке разглядел женское нижнее бельё.

«Цивилизация» — усмехнулся Иванников и стал приводить себя в порядок.

Позавтракав чаем с печеньем, сглотнул ещё несколько таблеток и, набросив на себя плащ, направился из комнаты по коридору к входной двери. Заслышав, как он возится с дверными замками из близлежащей комнаты выглянула заспанная Верка. Иванников оглянулся. Та была почти голая, и только под левым глазом семафорил синяк.

— Доброе утро… – промяукала она и её лицо просияло. – Надолго?

— Не знаю.

— Так я буду ждать.

Иванников ничего ей на это не ответил. Руки нащупали задвижку, и он выскользнул на улицу.

А там… Осень, не просохшая от проливных дождей, пыталась строить ему глазки. Беззубая старуха в нелепом берете, прошамкала, встав на его пути:

— Подайте матери-героине…

Иванников брезгливо поморщился, бросив взгляд на её ладонь со следами от язв. А старуха тянула своё:

— Добрый человек, дай детям на молочко?

— Я не добрый, — буркнул Иванников, обходя старуху сбоку.

— Ой, врёшь, соколик… По глазам вижу, что добрый ты. Ну, дай рублик бабушке?

— Не дам.

— Вот видишь, как со мной здесь поступают? – старуха задрала голову к серому небу. – Забери мня отсюда… Устала я просить… устала.

Что-то в груди у Иванникова клокотнуло от этих слов. Он достал из кармана плаща изрядно помятую десятку и сунул старухе. Та прошамкала благодарно:

— А говорил, не дашь… Шутник.

Иванников побрёл к центру. Ему показалось, что там он быстрее найдёт искомое. Дело в том, что в сопроводительных документах, кто-то старательно стёр адрес экспериментальной лаборатории, куда он должен был наведаться для выяснений причин выпуска брака. Обнаружил это только под утро, перекладывая бумаги. Попытался связаться со своим начальством по сотовому телефону, но связь работала отвратительно. Иванников ещё подумал, что так можно вообще затеряться в этом мире.

Центр города представлял собой небольшую плешь, укатанную ноздреватым асфальтом с признаками плохого качества. Сбоку, что сразу же бросалось в глаза, находился постамент, на котором всё в той же поз, как и везде узнаваема была фигура вождя, но почему-то без головы. У подножия этого памятника лежал букет из поникших цветов.

Иванников поискал глазами людей. Их было немного: женщина с детской коляской, девочка-подросток в грязной куртке, забулдыга, копавшийся в урне и седой старик с газетой в руках. Иванников сразу же направился к нему.

— Здравствуйте! Не подскажете… — начал, было, он.

Старик как-то по-птичьи повернул голову и повёл взглядом мимо Иванникова, выставив перед собой одну руку, пытаясь ухватить что-то невидимое.

— Извините, но… — Иванников решил продолжить.

— Гражданин не приставайте к нему, — подала голос женщина с детской коляской.

— Я только спросить.

— Спрашивайте у меня. Он всё равно вам ничего не скажет, — и тут же добавила: — Он ведь и слепой, и глухой.

Как бы в подтверждении её слов девочка-подросток стала гыгыкать и размахивать перед лицом старика руками. Женщина грозно посмотрела на ту и прикрикнула:

— Уймись шарамыга!

— Ну, заем же вы так? – Иванникова всего передёрнуло от этого крика. – Она же ребёнок.

— Была, пока не снасильничали её, — женщина смерила Иванникова прищуренным взглядом. – Вот такие, как, — она кивнула на него, — и отвели душу, глумясь над ребёнком.

— Ну, знаете…

— Если знала, то будьте уверенны, сказала бы кому надо, а так только одни параллели в голове.

— Вы бы поосторожнее со своими «параллелями», — Иванников недружелюбно посмотрел на неё.

— Да ладно вам… переполошились. Ну, чего хотели спросить?

Иванников потоптался, гоня от себя нехорошие мысли. Они, как назло выперли на первый план и мешали сосредоточиться.

— Мне бы надо на завод попасть по изготовлению…

— Чего? – женщина не дала ему договорить. – Вы часом не из числа этих…?

— Каких?

— Ну, с вывихнутыми мозгами? Какой завод? Никогда у нас ничего подобного и в помине не было.

— Как так? – Иванников растерялся.

— А вот так… Городишко у нас тихий, людей мало, да и хорошо, что так, а то понаедут и начинают суетиться. Тут и без них всего хватает.

— А как называется ваш город?

— А никак, — женщина хохотнула.

— Но это абсурд, — Иванников скривил губы в подобие улыбки.

— Может и так, да мы уж привыкли.

— А кто у вас здесь главный?

— А все, — в коляске обозначилась возня, как показалось Иванникову, и женщина стала её катать перед собой, напевая: – Ай, лю-ли, ай, лю-ли…

— Как так все? – Иванников убрал с лица улыбку.

— Все. Вот я, например, кормящая мать. Значит, я главная по этому направлению. Вот, он, — женщина кивнула на старика, — пенсионер, бывший директор школы. Так вот он, главный…

Иванников перебил её:

— Я всё понял. А власть в вашем городе есть?

— Какая такая власть? Ой, ты мой глазастенький, — женщина наклонилась над коляской. –У-тю-тю, а-тя-тя….

Иванников поискал взглядом ещё кого-нибудь, чувствуя, что всё сказанное только что этой особой должно быть ещё кем-то подтверждено. Женщина тем временем выпрямилась и, посмотрев на него, спросила:

— Приезжий что ли?

— Приезжий.

— Ну, раз приехал – останешься, — женщина перешла на «ты».

— Я в командировке, — Иванников затоптался на месте, собираясь уходить.

— Все мы сюда попали, будучи командировочными. Так что с прибытием тебя в эти странные места.

— Вы что хотите этим сказать?

— Ничего. Осматривайся, а там глядишь и привыкнешь. Не привыкнешь — тебя не станет, а если вздумаешь во всём этом копаться, обломаешь все свои «копалки» Да, и завод здесь свой не ищи. Нет его.

Иванников, всё еще не веря этому, направился с площади по одной из улиц, всматриваясь в очертания домов. На них не было ни табличек с номерами, ни названий улиц. Одни обляпанные грязью окна и кое-где вывески с непонятными буквами.

«Что за чертовщина? Я не хочу всего этого! Мне надо работать…»

Иванников увидел широкоплечего мужчину в милицейской куртке, но без головного убора.

— Товарищ… — окликнул он его.

Тот не оглянулся и как шёл себе, так и продолжал идти дальше. Иванников побежал за ним, выбрасывая далеко впереди себя свои ноги, не разбирая грязи и луж. Вдруг в глазах потемнело, и он понял, что падает. Что-то холодное и липкое прыгнуло на лицо, а потом сильный удар обо что-то твёрдое. Боль саданула по подбородку, и последняя мысль его почему-то была о сладкой вате из детства на длинной палочке.

Очнулся Иванников от яркого света. Чьи-то руки бережно обтирали ему лицо чем-то влажным. Он попытался рассмотреть обладателя этих мягких рук. Сразу же узнал Верку. Та, закусив губу, промывала на его лице раны.

— Оклемался бедолага? – промяукала она.

— Где я?

— Где, где…? У меня. Ты лежи, лежи, не трепыхайся. И где ты успел так отпраздновать свой приезд? Мне, как сказали, что ты весь извалялся в луже – я не поверила, а тут вижу, несут…

— Кто?

— Кто, кто…? Люди… Мир без них перестал бы существовать. Болит сильно?

— Ничего не болит, — Иванников поморщился. – И вообще, я не пил.

— Ага, рассказывай тут мне. Я что не знаю вашего брата? Пили, пьёте и пить будете… Я, что не права? Вон на мне какая отметина, — она показала рукой на свой синяк под глазом. – А всё почему? Потому что мой благоверный был навеселе.

— Сурово.

— А я что говорю? Ну, и увидел он меня сидящей на коленях у квартиранта, что до тебя комнату снимал, так, что из-за этого прямо в глаз надо? Ему выходит можно по бабам шнырять, а мне …? Интересное дело… Кстати, ты женат?

— Нет.

— А родные есть?

— Один я.

— Ну, значит, искать не будут

— Ты это о чём? – Иванников отстранился от Верки.

— О будущем…

Оставшись один, Иванников решил ещё раз дозвониться до начальства. Долго искал телефон. Его нигде не было.

«Куда он запропастился? Неужели потерял или… вытащили? Ну, и народ…»

Походил по комнате, глазами тыкаясь в стены с картинками. Иванников хотел за что-нибудь зацепиться сознанием, но безликие обои и эти перекаченные представители человеческой цивилизации с кукольными лицами не давали ему, ни одной зацепочки, ни одной закорючечки.

«Так, что мы имеем? Город без названия – это раз. Что ещё? Ах, да, завода здесь нет, и никогда не было, если верить женщине с площади. Не мешало, проверить бы её слова. Да, и власти здесь тоже нет. Что ж это получается – анархия? Не похоже, а тем более всё спокойно. Может поэтому и тихо так, что власти нет? Никто не мешает жить, да и нет надобности бороться за портфели и кресла… Ладно, с этим ещё разберёмся… А что же делать с моей командировкой? Я ведь должен буду за неё отчитаться».

В дверь просунулась Верка. Её синяк под глазом просигналил в такт голосу:

— Обедать будешь?

— Буду.

Уже за столом, Верка спросила, подливая Иванникову в тарелку щей:

— Командировочный, а за что тебя сюда…?

Тот поднял на неё глаза. Верка поняла, что сказала что-то не то и тут же стала объяснять:

— Ну, по каким таким делам тебя сюда занесло к нам?

— А что?

— Интересно, — Верка стрельнула в Иванникова глазами. – Я вот тоже не здешняя. Приехала автостопом, да и осталась. Замуж вышла. Неудачно, конечно, но лучше так, чем никак. Мне вообще в этой жизни везло, пока я не оказалась здесь. У меня папашка-то генерал.

— Да, ну? – Иванников удивлённо уставился на неё.

— Вот тебе крест, — Верка перекрестилась, но как-то неуверенно. – Генерал-то, он генерал, а к старости обрюхатил меня подлец.

— Как это?

— Да не родной он мне – отчим. Я-то и решила сдуру отбить его у матери и подстелилась под него, когда он был под градусом. Вот так и завязался у меня с ними роман.

— А как же мать?

— А что мать? Жила, как у бога за пазухой. От этого и пить стала. Она напьётся и спит, а мы с отчимом в кроватку и давай чудить. Конечно, слабоват он был для меня, но погоны его открывали для меня кое-какую перспективу. Вот я и решила ему родить, а заодно поставить мать перед фактом. Забеременела, а отчим возьми и умри. Врачи сказали, что сердце у него было слабое. Поминки справили, и я отправилась к врачам. Сделал аборт, а потом махнула на всё и автостопом подалась, куда глаза глядят, — Верка упёрла взгляд в Иванникова. – Ну, что смотришь? Ты что ли лучше? Так вот знай: все здесь такие. Этот город притягивает только дурных.

— А как же тогда седой старик, что стоит на площади… директор школы?

— Это, который глухой и слепой? – Верка скорчила гримасу. – Он же извращенец – любил детишек лапать на уроках. Вот его Создатель сюда и поместил. Тут любого возьми – обязательно есть какое-то отклонение.

Иванников перестал черпать ложкой. Верка хмыкнула:

— Чего не ешь?

— Сыт я.

— Сыт? Ну, как знаешь, — стала убирать посуду.

Иванников спросил её:

— А твой-то как сюда попал?

— Ты про мужа? Как все: поехал в командировку и остался.

— А ему за что такая участь?

— Есть значит за что, — Верка нахмурилась. – Убийца он. Ребёнка сбил машиной и скрылся с места преступления.

— Сам тебе об это сказал? – поинтересовался Иванников.

— Он не скажет. Когда бредил во сне, я и подслушала, — Верка смахнула со стола в тарелку хлебные крошки.

— А милиционер?

— Старлей, что ли? Ну, этот вообще, оборотень в погонах: мужика не за что посадил, что бы потом развлекаться с его женой.

— Тебя послушать…

— А что я? Ты с любыми из наших поговори, так они тебе ещё не то расскажут. Вон, хозяйка гостиницы не вытерпела и в петлю голову сунула. А всё из-за чего? Нервы расшатались. Из прошлого стали призраки к ней наведываться. Люди говорят, что она своего первенца продала за большие деньги. Бизнес у неё был в прошлом, да долги стали душить. Родила и расплатилась. А вот теперь её не стало.

Иванников встал из-за стола и заходил по кухне. Мысли сбились, как стадо баранов в одну кучу и не хотели для себя другой участи. Верка бросила на него понимающий взгляд и сказала:

— Ты всё это в голову-то не бери. Здесь жить можно. А хочешь, я своего брошу и с тобой начну жизнь налаживать?

— Зачем?

— Да надоел он мне: пьёт и пьёт… А?

— Нет, не надо. Я найду способ отсюда выбраться, — Иванников сам себе как бы кивнул голой.

— А чего его искать? Голову в петлю и ты свободен.

Ночь выдалась беспокойной. Сквозь сон Иванников слышал, как в дальней комнате стонала Верка в объятиях мужа, который вернулся домой на этот раз на своих ногах. Неоднократно кто-то кричал на улице за окном. Иванников просыпался, вставал, подходил и долго всматривался в ночной сумрак через забрызганное грязью оконное стекло. Иногда ему казалось, что он видит сгорбленную фигуру старика в накинутом на голову капюшоне от дождевика. Уже под утро пришёл какой-т странный сон, и снилось Иванникову, как он бредёт по пустынным улицам города, а из окон домов глядят на него люди и тыкают пальцем, мол, смотрите какой чудак. Он пытался ускорять шаг, но ноги были как ватные, и Иванников шёл медленно-медленно. У немого светофора к нему подошла старуха, которой он в первый день своего приезда подал милостыню. Она, как и в тот раз, была в нелепом берете, только не просила у него ничего, а протягивала смятую десятирублёвку со словами: «Спасибо, что выручил. Теперь я у тебя в долгу». Иванников денег у неё не взял, и тогда старуха ещё долго шла за ним и всё твердила ему в спину: «Долги надо возвращать…» Он несколько раз оборачивался и гнал её, как гонят обычно птиц: «Кыш, кыш…» Старуха продолжала идти за ним, протягивая перед собой десятирублёвку.

Проснулся Иванников от стука в дверь. Открыл глаза и ничего сначала не понял, а когда присмотрелся, сообразил, что сон закончился и он лежит на измятой кровати в чужом городе без названия.

— Кто там? – грубым со сна голосом спросил он.

— К вам тут из милиции, — послышался из-за двери голос Верки, которому та пыталась придать некую официальность, обратившись к нему на «вы».

— Сейчас открою, — Иванников встал и набросил на себя одежду.

На пороге стоял уже знакомый ему милиционер. Старший лейтенант, молча, прошёл в комнату, отстраняя в сторону Верку. Где-то в глубине коридора Иванников рассмотрел заспанное лицо её супруга. Тот хлопал глазами, почёсывая пятернёй опухшее лицо. Старший лейтенант зачем-то подошёл к кровати, на которой спал Иванников и вдруг подпрыгнув, рухнул на неё, раскинув руки. Верка от увиденного вскрикнула:

— Ой!

Её супруг весь подался вперёд, чтобы лучше видеть происходящее. Разинув рот, он вращал глазами, мол, вот «мусор» даёт, а старший лейтенант, будто к чему-то принюхиваясь, облапил мятые простыни и всё чего-то щупал и щупал, шаря руками по кровати. Иванников потерял дар речи. Верка машинально переступила порог комнаты и произнесла, пытаясь перекреститься:

— Наверное, того…

Старший лейтенант оглянулся и приказал:

— Всем оставаться на своих местах, — и обратился к Иванникову: — А постелька-то тёпленькая ещё.

– А какой ей быть, если я только что с неё встал? — Иванников недоумённо уставился на стража правопорядка.

Тот быстро поднялся с кровати, одёрнул куртку и поправив на голове милицейскую фуражку, спросил:

— Куда отлучались ночью гражданин?

— Никуда… спал я.

— Да? А это что? – он вынул из кармана куртки телефон Иванникова. – Ваш?

Тот обрадовано протянул к нему руки:

— Нашёлся! А я думал, что его украли.

— Украли? – старший лейтенант ухмыльнулся. – И это проверим, и… Кстати, как объясните, что его я нашёл рядом с телом…?

— Каким ещё телом? – Иванников почувствовал, что-то нехорошее и убрал с лица радость.

— С телом, — милиционер сделал паузу, — девочки-подростка.

— Не знаю. А что с ней?

— Я это и предполагал, — старший лейтенант оглянулся на Верку и её супруга: — Будете понятыми.

Те кивнули и встали, как вкопанные. Иванников округлил глаза. Его голос завибрировал от негодования:

— На каком основании?

— Вы, гражданин… подозреваетесь в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней… — милиционер сурово посмотрел на Иванникова.

— Я?

— Садитесь и не мешайте мне производить обыск.

— А ордер… ордер у вас есть?

— Есть, — соврал милиционер.

Иванников отступил в сторону, шаря глазами по сторонам.

— Вздумаете бежать – даже не пытайтесь. Из этого города ещё никому не удавалось убежать. Да? – старший лейтенант оглянулся на понятых.

Верка и её супруг кивнули головами. Иванников опустился на стул со словами:

— Это какое-то недоразумение.

— Разберёмся…

Обыск ничего не дал. Старший лейтенант явно нервничал. Иваников это почувствовал и решил переломить ситуацию в свою сторону, но стоило ему заговорить, тут же получил сильный удар в живот. В глазах потемнело. Иванников согнулся и произнёс:

— А это уже превышение…

— Что? И это ты мне говоришь? – страж правопорядка перешёл на «ты». — С какой целью приехал в наш город? Не молчать мне, не молчать… Ну?

— В командировку, — выдавил из себя через силу Иванников.

— Врёшь! – старший лейтенант даже подпрыгнул на одном месте. – Сюда так просто не попадают. Здесь всё не так, как там, — он махнул рукой куда-то в сторону.

— Я это уже понял.

— Вот и отлично, гражданин… Значит, я вас задерживаю, — милиционер опять перешёл на «вы».

— А как же протокол?

— Эх, как вас потянуло на «классику». Протоколы, ордера – всё это лишнее.

— А они? – Иванников кивнул на Верку и её супруга.

— Они? – старший лейтенант ухмыльнулся. – Они скажут то, что прикажу им я. Они граждане понятливые. Да?

Те кивнули головами, не разомкнув ртов.

— Ясно, — Иванников выпрямился, всё ещё держась руками за живот. – А бить-то зачем?

— Привычка, — милиционер покачался на каблуках. — Вот из-за этого до сих пор хожу в старших лейтенантах.

— Цирк и только.

— Вот-вот, правильно заметили гражданин… Вы уж примите к сведению, что работа у меня нервная. За неделю два трупа, а тут ещё вы с этим, — он подбросил на руке сотовый телефон Иванникова.

Тот весь подался вперёд:

— Осторожнее — разобьёте.

— Ну и что? Он ведь не работает…

На этих словах милиционера, телефон завибрировал. Старший лейтенант удивлённо воскликнул:

— Ожил!

— Дайте мне, — потребовал Иванников свой телефон себе.

— Не положено.

— Дайте, дайте!

Старший лейтенант смерил Иванникова долгим взглядом и спросил:

— Вы меня хорошо слышите? Куда руки тянем? Сказал же, что не положено… А ну оделись и на улицу.

— Это же мне звонят…

— Разберёмся, — старший лейтенант поднёс телефон к уху. – Да… Кого? Он не может подойти. Перезвоните позже…. Когда? Лет через десять…

— Сволочь! – Иванников бросился на милиционера с кулаками.

Тот попятился, расталкивая спиной Верку и её супруга. Иванников вцепился в его куртку и стал трясти стража правопорядка с такой силой, что у того с головы свалилась фуражка. Верка с айканьем выскочила в коридор. А её супруг бросился разнимать дерущихся. Иванников продолжал трясти старшего лейтенанта. Выталкивая его из комнаты в полутёмный коридор. Тот сопротивлялся, но как-то неумело, то и дело, произнося одно и, то же:

— Ах, вот как? Да?

— Отдай телефон! — орал Иванников, наседая на милиционера

Супруг Верки мешался под ногами, бубня:

— Мужики, ну чего вы так-то? Давайте сядем, выпьем и всё решим миром?

Наконец, старшему лейтенанту удалось вырваться из рук Иваникова. Он быстрым движением извлёк из внутреннего кармана пистолет и просипел:

— Оба, руки вверх!

— Старлей, ты чего? Я же помочь хотел? – Веркин супруг послушно поднял руки над головой.

— Я сказал вверх! – милиционер перевёл оружие на Иванникова.

«Дурдом какой-то» — тот задрал руки к потолку.

— Я вам впаяю столько что…

— Не много ли на себя берёшь? – Веркин супруг ухмыльнулся.

— Сколько надо – столько и беру. А ну на улицу марш! Устроили мне здесь «малину». Я вам покажу сейчас и закон, и порядок!

— Этот покажет… кукловод, — Веркин супруг кивнул Иванникову на милиционера.

— Разговорчики! – прикрикнул на него старший лейтенант.

— Одеться-то дай, а то простыну, — Веркин супруг был в трусах и в майке с выцветшей надписью во всю грудь о вреде курения. – Я же не спортсмен, чтобы вот так щеголять в холод.

— Ничего и так сойдёт, — милиционер ткнул пистолетом ему в спину.

— Изверг, там же не лето…

Когда они оказались все в тёмном коридоре, что-то произошло непонятное: сначала глухой удар, а потом страж правопорядка медленно сполз на пол. Из сумрака выступила Верка со скалкой в руках.

— Вот спасибо милая… И куда теперь с этим барахлом? – её супруг опустил руки и с досады пнул старшего лейтенанта ногой. – Я на себя грех не возьму. А ты? – он посмотрел на Иванникова, который всё ещё задирал руки над головой.

Тот отрицательно помотал головой.

— Н-да, всё хорошее когда-то заканчивается, — Веркин супруг взял из рук милиционера пистолет. – Да он у него не заряженный. Вот шельма на испуг хотел взять. Ну, теперь он нам не страшен. В городе он один был при оружии. Всё искал какого-то маньяка. Какой-то он вывихнутый. Возомнил из себя чёрти кого, а на самом деле элементарный «мусор», только с вышибленными мозгами. Ладно, пусть живёт. Глядишь спесь с него сойдёт и начнёт исправляться, хотя имея погоны на плечах это сделать, будет трудновато. Одно слово – мент.

Старший лейтенант заворочался на полу. Иванников нагнулся и забрал у него свой телефон. Милиционер застонал:

— Где я?

— На том свете, — пошутил Веркин супруг.

— Ну, чего ты? – Верка нагнулась и стала помогать старшему лейтенанту встать с пола.

— Давай, давай… орден милосердия. Вот простая душа… Всем старается плечо подставить. Учишь, её учишь, а толку никакого, — Веркин супруг посмотрел на Иванникова. – Слушай, а зачем ты девку изнасиловал?

— Это не я.

— А кто?

— Не знаю.

— Врешь, поди?

— Не приставай к человеку, — вмешалась Верка.

— Не лезь женщина, когда двое мужчин разговаривают промеж себя.

Старший лейтенант сквозь зубы произнёс:

— Всех арестую…

— Да пошёл ты, — огрызнулся на него Веркин муж. – Нет у тебя власти, нет у тебя оружия… одни погоны, да и те мелковатые… И потом, где твой суд, тюрьма? Ну, на худой конец был бы хоть кабинет? А? Ничего у тебя нет, а поэтому иди себе пока я добрый, а то не посмотрю на твою фуражку и так всыплю.

— Молчать! – прохрипел старший лейтенант.

— Да, ладно тебе воздух сотрясать. Ну, сам подумай: девку убили… И что дальше? Может это и к лучшему? С ней почти полгорода кувыркалось. Дитя порока — этим только и жила: один совратил, а другие пользовались.

Верка махнула на супруга рукой:

— Грех так говорить!

— Грех – не грех, а всё так и было. Чего теперь от этого отмахиваться? Я вообще думаю, что её кто-то из праведников укокошил, мол, надоела до чёртиков: выпятит свои прыщики и пристаёт к мужикам. Нам что, много надо? Слушай, старлей, а это случаем не ты её?

— Да за такие слова….

— Не ищи, не ищи свою пуколку, — Веркин супруг похлопал его по плечу. – Обезоружили тебя. С такими мозгами как у тебя, лучше быть подальше о всего подобного, а то начнёшь в людей палить. Мы, хоть и забытые богом, но люди-то живые. Взять вот, к примеру, мою Верку: она вообще на путь исправления встала. Да?

— Отстань, — та буркнула, продолжая отряхивать куртку милиционера.

— Видишь, как старается? Химчистка на дому… Ладно, чеши отсюда, пока настроение у меня соответствующее, а то так и хочется тебя по городу голым прогнать. Иди, иди, служи дальше.

Когда страсти улеглись, Веркин супруг затащил Иванникова на кухню и уговорил принять грамм сто. Он так и сказал:

— Надо стресс на корне придушить, а то какая-нибудь болячка в организме активизируется. Пей, пей – это же лекарство.

— Я не пьющий, — отнекивался Иванников.

— Ты об этом расскажешь мне в другой жизни.

– А будет эта другая жизнь?

— А ты сомневаешься? – Веркин супруг выдохнул и одним движением отправил в себя свою дозу.

После обеда Иванников решил податься в центр города. Всё ему казалось, что кто-то всё же в этом мегаполисе знает про всё и про всех, а значит, сможет дать ответ на мучившие его вопросы. Надо было только отыскать его. Здесь Иванников полагался только на себя, а точнее будет сказать, на свою интуицию. Кстати, эту самую свою интуицию он как следует, пропесочил, мол, почему в своё время не подсказала ему, что эта командировка в никуда. Теперь вот ему приходилось шлёпать по осенним лужам в поисках непонятного кого.

«Ну и найду я его и скажет он мне, что я влип. И без него понятно, что это так. А что потом? Может, подскажет, как отсюда выбраться?» — рассуждал Иванников, подходя к центру города.

Он оглядел заасфальтированный пятачок с безглавым памятником вождю. Седой старик с газетой в руках стоял на том же месте, и было ощущение, что он никуда и не уходил всё это время. Где-то в стороне от него маячила женщина с коляской, хмуро бросая взгляды вокруг себя. Забулдыга всё так же рылся в урне, выуживая оттуда пустые бутылки. Иванников отметил про себя, что не было только девочки-подростка. Он ещё подумал: «Эта сумела отсюда убежать…»

Иванников подошёл к старику. Тот никак на него не отреагировал. Иванников тронул старик за рукав куртки.

— Кто тут? – старик ожил.

Вы меня слышите?

— Да.

Иванников удивлённо продолжил:

— А мне сказали, что вы глухой…

Старик улыбнулся краешком губ:

— Всё правильно: я и слепой, и глухой… Слепота ко мне пришла с возрастом, а вот оглох я по собственной инициативе.

— Как это?

— Захотел и оглох, чтобы никого не слышать вокруг себя. Нервы, знаете ли, надо беречь.

— Ну, а зачем тогда вы решили мне открыться в этом?

— Вы только что прибыли сюда, а вот когда обживётесь, то я и вас перестану слышать.

— Почему?

— Станете таким ж как они… фальшивыми.

— А если этого не случится?

— Значит, сможете вернуться обратно. Вы же хотите вернуться?

— Хочу, — признался Иванников.

— Все хотят, но пока никому это не удалось. Нет, конечно, были и отчаянные головы, но их след затерялся во времени: их нет, ни здесь, ни там, куда они стремились. Вы можете повторить их путь, но он обманчив, как и тот, которым воспользовалась хозяйка гостиницы.

— Так она повесилась?

— Вот именно: решила уйти самым лёгким способом, только этот путь в никуда. Не советую торопиться с выбором.

Иванников помолчал. Старик стоял и ждал. Он знал, что сейчас начнутся вопросы.

— Вы не могли б мне сказать: где я? – Иванников немного поубавил громкость голоса.

— Здесь.

— А конкретнее?

— Рядом.

— Не понимаю.

— Это поначалу со всеми происходит. Привыкнете…

Иванников сделал паузу. Старик опять улыбнулся краешком губ и сказал:

— Все, кто живёт в этом городе – грешники.

— И вы?

— И я, — ответил старик Иванникову. — Пусть и не такой, как остальные, но этого было достаточно, чтобы оказаться здесь, — он вздохнул. – Был я молод, подавал надежды и… жил соответственно всему этому. Однажды встретил девушку. Мы мечтали о дальних странах, о детях… — старик замолчал, что-то как будто припоминая. – Всё оказалось не таким радужным. Я её предал…

— И всего-то? – Иванников удивился.

Старик не обратил внимания на его реплику и, кашлянув, продолжил:

— После института меня распределили в захолустную деревню, а я решил сойти с поезда чуть раньше, не доехав нескольких остановок до означенного пункта назначения, и оказался здесь. Без работы не остался. Люди и здесь рожали раньше. Если есть дети, кто-то должен их учить. Вот я и стал первым и единственным в городе учителем и директором в одном лице.

— И многих вы обучили?

— Сейчас уже и не припомню. Давно это было. Сейчас перестали рожать. Наверное, у Создателя на этот счёт своё мнение. Последней моей ученицей была эта несмышлёныш, — старик облизнул губы. – Теперь её не стало. Кстати, тут слух прошёл, что это вы её…

— Это неправда, — Иванников повысил голос.

— Я знаю… я знаю, что это не вы, а… — старик запнулся.

— Кто?

— Ну, зачем вам всё это? Живите, радуйтесь и помните о том — рано или поздно на вас обратит внимание Создатель, — старик запрокинул голову вверх, уставившись незрячими глазами в небо. – Я вот каждый день прихожу сюда и стою. А вдруг он смилостивится?

— Ему не до нас, — Иванников тоже посмотрел в небесную серость.

— Вы не правы: иногда он смотрит на нас и тогда… — старик замолчал.

Иванников нетерпеливо потоптался на месте и спросил его:

— И что тогда?

— Мы становимся лучше.

— Лучше относительно чего или кого?

— Относительно своего прошлого, относительно себя вчерашнего.

— А если вчера я был лучше, чем сегодня? – не унимался Иванников.

— Значит, это судьба, что вы оказались здесь.

— Это что же получается: судьба-ссылка?

— Можно и так сказать, — старик кивнул.

— А где же суд, где присяжные, если это наказание?

— А зачем ему ещё какой-то там суд, если он – Создатель? Если разобраться, то именно он – последняя инстанция…

— Последняя ли? – усомнился Иванников. — А как же суд совести?

— Ну, если так заговорили, то вы ещё не совсем потерянный человек для этой жизни.

— Для жизни, какой? Этой, что сейчас или той, что была в прошлом?

Старик ответил не сразу. Он помолчал, а только потом произнёс:

— Жизнь одна… Это мы разные: сейчас одни, а в прошлом – другие. Тут не надо ничего придумывать. Всё именно так и есть.

— И всё же, как отсюда выбраться? – Иванников не захотел больше дискутировать на эту тему.

— А никак… Надо ждать. Все ждут, и вы ждите.

— Сколько?

— А об этом вам никто не скажет.

— Почему?

— Просто нам не дано это знать.

Вы уверенны в этом?

— Уверен, — на лицо старика упала тень и он замолчал.

Иванников тронул его за рукав. Подошедшая женщина с детской коляской посмотрела на них и сказала Иванникову:

— Ну, чего пристали? Я же вам ещё в прошлый раз сказала, что он никого не слышит. Понаехали, натворили дел, а теперь ходят и мешают нам жить.

— Это камень в мой огород? – Иванников оглянулся на женщину.

— В ваш, — призналась та. – Какой смысл мне его швырять в свой…? – она наклонилась над коляской. – Ух, ты мой глазастенький…

Иванников вытянул шею. Стараясь разглядеть того, кто находился в детской коляске. Она была пуста. Женщина продолжала разговаривать с пустотой, поправляя розовое одеяльце.

«Сумасшедшая» – подумал Иванников и пошёл прочь то и дело, оглядываясь на женщину.

Проходя мимо забулдыги, спросил его:

— У вас что, все такие?

— Какие? – тот дыхнул на него перегаром.

— Ну, такие, как она? – Иванников показал глазами на женщину.

— Через одного, — не моргнув, ответил ему забулдыга и тихо пропел себе поднос очень знакомую мелодию.

Иванников поинтересовался:

— Откуда это?

— Из прошлой жизни…

Иванников понимающе кивнул и зашагал себе дальше.

Город и хотел и не хотел принимать его. Всё говорило за то, что кто-то до сих пор не был уверен в том: а правильно всё это и не попал ли он сюда по недоразумению?

Иванников решил зайти в продуктовый магазин и купить себе что-нибудь к ужину. Дверь не издав ни единого звука, впустила его внутрь. Худощавая продавщица с болезненным лицом без всякого интереса устаивалась на посетителя. Пустые прилавки смотрели на Иванникова одними ценниками. Он остановился на пороге магазина со словами:

— Не богатый ассортимент у вас.

Продавщица даже не сдвинулась с места. Иванников подошёл ближе, глазами щупая пустые стеллажи за её спиной.

— Неужели всё раскупили?

— Всё, — подтвердила продавщица.

— Да, весело вы здесь живёте. И всегда у вас так?

— Всегда.

— А зачем магазин тогда открыли?

— Чтобы от скуки не сойти с ума, — ответила продавщица и тут же спросила: — Чего брать будете?

— А что можете предложить? – удивился Иванников.

Продавщица безучастно развела руками и произнесла:

— Весь товар пред вами.

— Да? Ну, тогда мне копчёной колбаски и баночку горчицы.

Продавщица нагнулась под прилавок и извлекла оттуда и колбасу, и горчицу.

Иванников улыбнулся и произнёс:

— Это называется – «из-под прилавка».

— Угадали, — продавщица взвесила колбасу и что-то отстучала пальцами на кассе. — С вас…

Выйдя из магазина Иванников на всякий случай понюхал колбасу.

«Пахнет прилично. Ну, если у них нет связи с внешним миром, то откуда она у них взялась… и эта горчица? — он посмотрел на этикетку, пытаясь разглядеть дату изготовления. – Не понял…»

На месте даты стоял, если ему не изменила память завтрашний день.

«Что за чёрт? Неужели я что-то напутал с числами?»

Иванников быстрыми шагами направился к газетному киоску, маячившему на углу пересекающихся улиц.

— У вас есть свежие газеты? – первый был его вопрос.

Полноватая женщина поверх очков бросила на него сердитый взгляд и ответила:

— Вы что приезжий?

— Да.

— А то я смотрю: у вас и горчица, и колбаса… — она вздохнула.

Иванников повторил свой вопрос. Женщина ответила:

— Всё вчерашнее.

— Дайте тогда «Правду», — попросил её Иванников.

— Точно приезжий. Откуда же в нашем захолустье подобное? Нам без правды как-то спокойнее.

Иванников ничего не понял из её слов. Оглядев витрину киоска, спросил:

— А какой сегодня день?

— Хороший… Вон и небо перестало хмуриться.

— Вы меня не поняли… — Иванников повысил голос.

— Вы на меня не кричите, — женщина поправила на своём носу очки. – Всё я поняла, но не могу сказать вам: какой сегодня день

— Почему? – удивился Иванников. – Что у вас здесь происходит?

— Тихо, тихо… не надо повышать на меня голос, а то набегут люди т тогда…

— Что тогда? Что? Чего вы замолчали? Что вы все какие-то замороженные?

— С наше поживёте здесь, ещё не то с вами станет.

— Да? И вы всё это называете жизнью? – Иванников громко засмеялся. – Вы понимаете, что вас уже нет? Чего вы ждёте все? Думаете, что он всё сделает за вас? – его рука с колбасой ткнулась в небо. – Не будет этого. Не нужны ему не вы, не я.

— Ну, про себя сказали и ладно, а остальных не надо цеплять. Грех это лишать людей надежды.

— Надежды? Во что – не могли б уточнить? Я что-то вас плохо понимаю. Или я с другой планеты, или вы…

— Слушайте гражданин, шли бы вы своей дорогой, — женщина захлопнула пред Иваниковым маленькое окошечко.

Тот постучал пальцем по стеклу со словами:

— Дайте мне газету… любую.

Женщина–киоскер нахмурила брови и бросила ему грубо:

— У меня учёт.

— Чёрт бы вас побрал! – выругался в сердцах Иванников и пошёл прочь.

Да, город загадывал один ребус за другим. Завернув за угол, Иванников наткнулся на знакомую ему уже старуху в нелепом берете. Было ощущение, что она всё это время стояла здесь и ждала своего выхода, чтобы предстать пред Иванниковым.

— Ах, напугал! Куда летишь соколик? – воскликнула она, всплеснув руками.

— Дела, — буркнул Иванников.

— Не торопись, а то не успеешь, — старуха загородила ему дорогу, растопырив руки.

— Что опять?

— А ты поговори со мной?

— О чём? Всё, что хотел узнать – я уже узнал.

— Так ли это?

— Дайте дорогу, — Иванников попытался обойти старуху сбоку, но та вцепилась в рукав его плаща. – Отпустите, — потребовал он.

— И не подумаю, — улыбнулась попрошайка. – Должна же я тебя отблагодарить?

— За что?

— За милостыню.

— За это не благодарят.

— Я знаю, но мне можно, — старуха ощерила беззубый рот.

Иванников остановился:

— Хорошо, я вас слушаю.

— Нет, добрый человек – это я тебя слушаю.

— Как вас понимать? – Иванников перехватил её взгляд, направленный на колбасу. – Не дам, — сказал он, пряча её за спину.

Старуха быстро-быстро замигала глазами. Иванникову стало стыдно. Он тут же произнёс, как бы оправдываясь:

— Не на улице же её есть?

— А зачем же так-то? Милости прошу ко мне, — старуха сразу же заулыбалась. – У меня и чаёк найдётся и наливочка, а то, если поискать и рюмку, другую коньяка…

— Ого!

— Да, да… — старуха шмыгнула носом, мол, к такой закуске, — она показала глазам на колбасу, — можно и расстараться.

Иванников, всё ещё не веря самому себе, побрёл за старухой, рассуждая по пути про себя: «Ну, и зачем мне всё это? Всё равно мне не найти среди этих людей того, кто сможет ответить на мои вопросы. Все они здесь какие-то ограниченные и ограниченные из-за непонятной пока для меня тайны. Ведь знают что-то, но молчат. Почему? Одни вопросы…»

Они пришли к одноэтажному зданию, над входной дверью которой висела табличка, где кое-как можно было прочитать: «Городской суд…» Иванников замедлил шаг. Старуха, почувствовав это, обернулась и сказала:

— Не робей человек… Это учреждение осталось в прошлом, а теперь всего лишь моё пристанище. Они вошли в здание. Внутри был порядок и чистота. Старуха повела рукой вокруг себя:

— Чувствуй себя, как дома.

— Трудновато будет, — признался ей Иванников.

— Что так? Нагрешил что ли?

— Наверное, что так… А может и не так…

— Всё сомневаешься? — старуха понимающе кивнула. – Ну, это ничего – со временем разберёшься и в себе, и в своих поступках, а если повезёт, то и в людях.

— Мне бы для начала понять: куда я попал?

— А ты до сих пор не понял? – старуха удивилась

— Нет.

— Н-да, видно хорошо тебя проработали.

— Никто меня…

— Не перебивай старших, — старуха погрозила ему пальцем. – Дослушай до конца, а там глядишь, и вопросов меньше станет. Так вот, милок, всего тебе не скажу, потому что не всё мне ведомо. А знаю одно: попал ты сюда по собственной воле…

— Нет, нет… и ещё раз нет, — Иванников отрицательно замотал головой.

— Да дай ты мне старой договорить, — старуха фыркнула. — Что ж вы все такие непутёвые?

Иванников замолчал, покорно склонив голову. Старуха провела его за собой в боковую дверь, и они оказались в небольшой комнатке. Махнув на диван, она сказала:

— Садись, отдыхай, а я по хозяйству отлучусь на минуточку.

Иванников послушно сел, вытянув ноги. Немного посидев встал, снял с себя плащ, кепку и не найдя куда повесить, сложил всё это на стул у двери. Комната была махонькой. Судя по всему, в былые времена здесь находилась приёмная, откуда вела дверь в чей-то кабинет. Теперь эта самая дверь была заставлена старым платяным шкафом с покосившимися створками. Иванников оглядел стены: фотографии, часы с гирьками на потемневших от времени цепочках и… отрывной календарь.

«Наконец-то, хоть что-то…» — подумал он и шагнул к нему.

— Опять торопишься… — услышал Иванников за своей спиной голос старухи.

— Так ведь календарь же, — он оглянулся.

— Ну и что? Ему столько лет – сколько тебе, соколик.

— А зачем он висит здесь?

— А чтобы помнить.

— Странно всё это.

— Согласна… У одних – одно, у других – другое, а у меня во такая странность: храню всё, что напоминает о прошлом.

— И давно у вас это?

— Давно. Ну, где твоя колбаса? Давай, будем её пробовать.

Старуха ловкими движениями нарезала аккуратные тонкие колёсики и стала раскладывать на ломтики чёрного хлеба. Кивнула на початую бутылку с тёмной жидкостью, сказала:

— Командуй, соколик!

Иванников без труда вынул бумажную затычку из горлышка бутылки, поднёс её к носу и понюхал.

— Что, думаешь, отравлю? Не бойся – я не из этих, — старуха хихикнула.

Наполненные рюмки, как бы подмигивали сидевшим за столом, готовые опорожниться без всякого страха за своё будущее. Старуха взяла одну из них и произнесла:

— Давай выпьем за знакомство. Как величать-то тебя командировочный?

— Григорий Алексеевич…

— Ну, так вот Гриша, а я… — старуха помедлила, – судьба твоя и зовут меня баба Клава. Если перебивать не будешь и дослушаешь меня до конца, многое тебе станет ясным из того, что здесь происходит. Готов? Тогда выпьем…

Иванников почувствовал на языке приятное покалывание – коньяк был, что надо. Баба Клава крякнула, наморщив нос.

— Как коньячок-то? – спросила она Иванникова.

— Хорош!

— Ну, для добрых людей ничего не жалко. Ну, да ладно, а теперь давай свои вопросы, только не части. Учитывай мой возраст.

Иванников взял бутерброд и спросил:

— Почему у этого города нет названия?

— Хороший вопрос, но история об этом умалчивает. Как-то лет десять назад попала в мои руки карта здешних мест. Один заезжий геолог обронил. Ну, так вот на той самой карте нашего города-то не было. Не нашла я его на ней. Вот такие дела, соколик.

— Как так?

— А вот так: лес – был, река — была и железная дорога — присутствовала, а города не было.

— Может карта бракованная?

— Сам ты бракованный…

— А где тот геолог?

— А мне почём знать? Ночь со мной провёл, попользовался моей увядающей красотой и исчез, — баба Клава улыбнулась беззубым ртом. – Напоил окаянный, сделал со мной, что хотел, и Митькой его звали. Итак, второй твой вопрос…

— Как мне отсюда выбраться?

— Как? Да, никак… какая-то сила всех нас здесь держит взаперти.

— И как долго вы находитесь в таком состоянии?

— Долго, — баба Клава подсунула Иванникову тарелку с бутербродами поближе. — Ты, ешь, ешь… Ты молодой — тебе надо питаться, а то ноги откажут в самый неподходящий момент и останешься здесь навечно.

— А что есть другие варианты?

— Не знаю.

— А мне старик на площади сказал, что…

— А-а, этот юродивый? — баба Клава усмехнулась. – Ты с ним поаккуратнее. Он хоть и выглядит таким миролюбивым, а на деле прохвост ещё тот. Кстати, это он Нинку того… Ну, ту девчонку…

— Он? – Иванников чуть не поперхнулся. – Никогда бы не подумал.

— Он, он … больше некому, да и сюда он попал, скрываясь от правосудия за подобное. Многих он здесь через себя пропустил, растлитель малолетних. Вот, Нинка стала последней в его списке. Допрыгалась коза… Говорили ей, чтоб держалась подальше от «паука» этого, так не стерпела…

— Так он её и убил?

— Нет, убила её та, что с детской коляской торчит на площади. Эта в списках директора школы числится первой. У неё от его разврата крышу-то и снесло. Всё ей кажется, что она родила от него дитя. Вот и возится с пустой коляской почитай уже, какой год…

— Ничего не понимаю… Он же слепой?

— Ага, он такой же слепой, как глухой…

— А я поверил. Ну, то, что он не глухой, он мне признался, а вот насчёт слепоты…

— А ты ему покажи малолетку – он вмиг прозреет.

— Так надо этому вашему милиционеру сказать.

— А он знает.

— Так почему же он хотел на меня повесить всё это?

— Сын он ему… Люди поговаривают, мол, приезжий этой милиционер, а я точно знаю, что сын он ему. Этот растлитель его не признаёт, но факт, остаётся фактом, только не все в это верят. Я с его матерью была знакома… царство ей небесное.

— Ничего не понимаю: все об этом знают и молчат. Почему?

— Нас и так мало, а если ещё и этого закопаем, то станет ещё меньше.

— Но есть, закон….

— Закон? А зачем он нам, если мы все здесь? Отсюда не выбраться. У нас нет будущего, потому что в своём прошлом натворили дел…<;/p>

— Что ж вы такое сделали?

Баба Клава помолчала. Иванников стал разливать коньяк.

— А что может сделать красивая, здоровая баба? Жила на всю катушку. Знаешь, сколько через меня вашего брата прошло? Не знаешь…

— Так вы в прошлом были проституткой?

— Бери выше: лучшей из всех… Давай с тобой выпьем за эту древнюю профессию, где никогда за всю историю человечества не было профсоюзной организации. Ну, чего уставился? Это я сейчас такая, а раньше… Ух, и огонь-баба была: не чета этим замухрышкам с рыбьим выражением глаз. У меня что ни ночь – приключение. Это теперь всё в прошлом. Из-за него меня сюда и определили. Признаюсь – не жалею, но иногда хотела бы вернуться обратно. Увы, мне не убежать отсюда. Да и куда, если подумать? Кто меня ждёт там, где меня уже, наверное, забыли? Лучше уж здесь. Мне-то немного осталось, как собственно и всем остальным. У нас слух пошёл гулять, мол, собираются наш городишко пустить под экскаватор. Поговаривают, что кому-т там, в столице наша земля приглянулась, и будут строить здесь для богатеньких всякие временные жилища с куполами, да звонницами. Я вот что скажу: не хорошее здесь место. Быть беде… Ну что, пьём?

Опять коньяк кольнул язык, нёбо, гортань. Иванников задержал спиртное во рту. Баба Клава выпив, тут же сунула в рот бутерброд.

— Ты вот мне что скажи: как тебя сюда угораздило попасть?

— Так я же командировочный.

— Это ты всем им расскажешь, — баба Клава махнула рукой в сторону. – Я женщина тёртая. Давай выкладывай…

— Я правду говорю. Меня направили с проверкой лаборатории, работающей под руководством нашего головного предприятия. Последнее время некоторые образцы продукции, протестированные на этом объекте, стали причиной падения самолётов.

— Ты парень часом не того? Какие ещё могут быть падения самолётов в наше время? Да надёжнее «Аэрофлота» в нашей системе человечество ещё ничего не придумало. Ты песню слыхал: «… летайте самолётами аэрофлота?»

— Песня песней, а самолёты падают.

— А почему мы ничего об этом не знаем? – Баба Клава задрала вверх правую бровь.

— Так вы забытые Богом. Живёте непонятно где, исповедуете не зная что… У вас нет власти, вы свободны, а самое главное вам некуда спешить. Единственный минус – вас мало…

— Ничего, будет больше, если конечно нас не сотрут с лица земли. Там, откуда мы все сюда прибываем, конвейер ещё работает. Одно только мне непонятно: тебя-то за что сюда сунули?

— Никто меня сюда не совал, — Иванников повысил голос. – Я приехал в командировку, а тут творится непонятно что: связи нет, дозвониться не могу, — он достал из кармана пиджака телефон. – Ну вот, сигнал отсутствует. Вот какой сегодня день? Никто не знает. А который час? Почему часы не работают?

Баба Клава пожала плечами:

— Может, сломались?

— А заводить не пробовали?

— Нет, да мне и так хорошо.

Иванников встал, подошёл к настенным часам и потянул гирьки вниз. Что-то щёлкнуло в часах, и он краем глаза увидел, как за окном быстро-быстро стала меняться погода: небо, то темнело, то светлело. Баба Клава воскликнула:

— Светопреставление!

Часы вздрогнули, и стрелки на циферблате сдвинулись с места.

— Ну как? — Иванников оглянулся. – Так лучше?

Его взгляд наткнулся на незнакомое лицо. За столом сидела женщина: ухоженная в опрятном костюме и смотрела на него. Он ещё продолжал двигать гирьками от часов, а глаза уже искали почему-то бабу Клаву. Как будто она и только она могла сейчас ему всё происходящее объяснить или, в крайнем случае, погладить по голове и сказать, мол, всё в порядке – это свои.

— А где?

— Вы что-то сказали, Григорий Алексеевич? – моложавая женщина перевела взгляд от него на окно. – Вы сегодня какой-то не такой.

— Я? – Иванников растерянно уставился туда, куда смотрела она.

— Ну, не я же… Кстати, у нас с вами такая работа, что надо всегда себя держать на контроле. Согласны?

— Я?

— Нет, вы определённо сегодня не в себе. Как себя чувствуете? Да, на сегодняшнем процессе вы показали себя не с лучшей стороны. Я могу всё объяснить и даже где-то понять, но с этим надо что-то делать. Вы вчера пили?

— Вчера? – Иванников машинально ткнул глазами по сторонам

«Где я? — мысли Григория Алексеевича вздыбились. – Что всё это…?»

— Знаете что, мне кажется, вам нужен отдых, но только без коньячных бутылок. Вы же на себя не похожи: осунулись и эти мешки под глазами. Пишите заявление – я подпишу и на пару деньков куда-нибудь на природу, — женщина улыбнулась и процитировала: — «…в глушь, в деревню…»

Иванников уставился на неё и спросил:

— А вы кто?

— Григорий Алексеевич, это уже становится забавным. Вы отдаёте себе отчёт?

— Извините, задумался.

— Вот-вот, и на сегодняшнем заседании суда по делу… вы задумались и получилось то, за что вас надо гнать из этой системы поганой метлой.

— За что?

— Как… и вы даже этого не понимаете? Ну, я тогда не знаю, — женщина развела руками.-Вы вообще в курсе: в какое время мы с вами живём?

— Если честно, то не совсем.

— Спасибо хоть за то, что не пытаетесь врать, — женщина серьёзно посмотрела на Иванникова. – Благодаря вам, преступник отделался, как это говорят в народе – «лёгким испугом». Вы судья или…?

— Кто, я? – Иванников беспомощно повёл головой по сторонам и тут же сказал: — Я не знаю.

— Час от часу не легче! Да что с вами происходит? Может вам показаться врачу?

— Да, я, пожалуй, схожу, — Иванников всё ещё держал в руках гирьки от часов.

Женщина произнесла:

— Ну, чего в них вцепились? Оставьте время в покое…

Иванников потянул гирьки на себя, и голос женщины стал удаляться. Он почувствовал озноб, прикрыл глаза. Когда прошло секунд десять или чуть-чуть больше, отчётливо услышал знакомое ворчание:

— Опять дождь зарядил. Ну, давай ещё по одной.

Иванников разомкнул веки. Перед ним сидела баба Клава. Он на всякий случай потряс головой — картинка осталась той же.

«Слава Богу, вернулся» — подумал Иванников.

— Ну, чего застыл, как памятник? – баба Клава ощерилась. – Привиделось что? Ты к этому относись спокойно. Тут у нас и не такое случается. Люди поговаривают, что это от аномалии. А мне что так, что эдак – я привыкшая, да и если подумать: без всего этого жить скучно. Иногда хочется кричать от тоски. Оставь в покое часы, а то доломаешь. Я же говорила тебе, что им нужен ремонт и потом время и без этой рухляди не потеряется. Оно в отличие от нас знает: куда двигается. Это мы бредём, как слепые, наугад, а время оно не такое.

— А какое? – Иванников неуверенной походкой вернулся к столу, взял бутылку и разлил остатки коньяка по рюмкам.

Баба Клава следила за его руками. Когда последняя капля спиртного соскользнула с горлышка бутылки, она сказала:

— Нам не дано многое. Я, например, могу предположить, за что тебя сюда определили, а вот время знает точно про тебя всё. Ты уж поверь мне старой: оно знает о каждом из нас столько и всего, что… Кстати, знает, но никогда не скажет. Это характер у него такой. Вот когда тебя не станет, время все свои знания о тебе положит на полочку и так с каждым из нас. Мы уйдём из жизни, а время останется и будет сторожить всё, что знает обо всех нас.

— Ну, это понятно, хотя и мудрено.

— Вот что значит молодость, — баба Клава крякнула. – А вот мне не понятно всё это. Не понятно и всё тут. Ты думаешь, я одна такая? Да нас миллионы… и все мы не можем с этим смириться, — она сделала паузу. – Ты думаешь, что я болтаю, потому что выпила? А я тебе скажу так, что всё такое было и до нас и останется после. Ну, давай за это и выпьем.

Иванников помотал головой и спросил:

— За что? – и посмотрел на бабу Клаву.

Посмотреть-то он посмотрел, но увидел почему-то не её, а моложавую женщину в костюме цвета перезрелой вишни.

— Слушай, соколик, а ты часом не того? Может тебе пить-то и не надо больше? Задаёшь детские вопросы. Чудной ты какой-то. Может тебе наш климат не подходит? Вон как опять зарядил дождь: и льёт, и льёт…

Иванников отвёл взгляд от женщины и произнёс, сжимая в пальцах рюмку:

— Так за что выпьем?

— А не за что, — женщина ощерилась беззубым ртом. – Если хочешь, давай за нас вчерашних. Годится?

Иванников кивнул и пристально посмотрел на неё и тут же на её лице медленно проступили морщинки бабы Клавы. Он оглянулся на настенные часы.

— Что неймётся? – она понимающе подмигнула. – Ну, иди, крутани, а вдруг повезёт, но учти, каждый раз ты будешь возвращаться сюда – в забытый Богом город. Здесь и только здесь ты сможешь заглянуть в своё прошлое.

Иванников поставил на стол рюмку и повернулся, чтобы встать. Баба Клава встрепенулась:

— А на посошок?

Иванников повернул к ней голову и сказал:

— Так я же ещё вернусь.

P. S.

Он не вернулся, как обещал. Жизнь закрутила им так, что и не заметил Григорий Алексеевич, как перед глазами за окном заплясала натянутая над бетонным забором колючая проволока. По ночам кутаясь от озноба, слышал сквозь сон лай сторожевых собак и всё ему чудился чей-то голос, будто зовёт его куда-то кто-то.

Ноябрь 2008г.