Ясной, безлунной звёздной ночью началось наше путешествие в Египет.
Первая ночь выпала из памяти полностью. Предыдущий день был переполнен волнениями и бесконечными построениями, приспособлением к новой обстановке, освоением новых правил и расписаний. За ужином все «туристы» получили инструктаж: по палубам не болтаться, быть бдительными и готовыми к провокациям. Из кают ночью можно отлучиться лишь в душ и туалет.
Утро нас застало на подходе к Босфору. Когда впереди показался турецкий берег, лайнер замедлил ход, а приблизившись к Босфору на пять километров, вообще остановился. К этому времени мы уже позавтракали, и генерал собрал всех замов командиров дивизионов и офицеров наведения к себе в апартаменты на совещание.
Из замов присутствовали начальники штабов и заместители по вооружению. Командиры дивизионов и замполиты уехали в первую партию в феврале.
Генерал занимал единственную на судне каюту люкс, расположенную на корме в конце первой палубы. Двери каюты выходили на площадку, открытую с трёх сторон. В конце площадки располагался бассейн. Эта площадка до самого бассейна была накрыта выступающей верхней палубой. Вот на этой площадке и разместились все сорок с лишним человек. По четыре человека с каждого дивизиона и ещё несколько из полкового начальства. На совещании генерал потребовал всем выполнить маскировочные мероприятия при прохождении судна самой узкой части Босфора между Стамбулом и Константинополем. Солдаты и сержанты срочной службы должны находиться в каютах. Офицеры должны стоять вдоль бортов на палубах и изображать туристов. Чтобы не бросалось в глаза, что на палубах одни мужчины, все женщины обслуживающего персонала тоже должны изображать отдыхающих. Мужчины и женщины должны разбиться на мелкие группы и стоять вперемежку. Мужчин команды судна в рабочей и форменной одежде на палубу было приказано не пускать, чтобы не портить общую картину. Команда возмутилась, но была вынуждена подчиниться. Генерал приказал… Они потом генералу отомстили за это.
И так как мы, не смотря на гражданскую одежду, оставались военными, генерал приказал организовать на судне внутреннюю службу по поддержанию порядка и управляемости подразделениями. Поскольку моя фамилия начиналась на букву «А», я первым вместе с другими «счастливчиками» был назначен дежурным. Мне досталось дежурство по второй палубе.
Около часа понадобилось, чтобы исполнить указание генерала. К тому времени были выполнены все формальности по проходу лайнера через турецкие проливы Босфор и Дарданеллы, и судно, снявшись с якоря, вошло в пролив.
Солдат-то мы в целях маскировки в каютах закрыли, но из двух рядов иллюминаторов по каждому борту торчало по стриженой солдатской голове, сводя на нет весь генеральский хитрый замысел. И добиться запрета открывать иллюминаторы кают возможности не было никакой. Во-первых, офицеров на все каюты не хватало, а во-вторых, мы все должны были торчать на палубе и изображать туристов. А тут ещё подошло время обеда, и по громкой связи из радиорубки судна объявили: «Группа туристов подполковника Дронова приглашается на обед». А громкая связь на судне такая, что слышно на обоих берегах пролива. Наверное, в радиорубке казачок-то был засланный или по глупости из желания насолить генералу радист хватил через край. Генерал был взбешён. Уж не знаю, какая кара постигла незадачливого радиста, но ни на одной палубе он так больше не появился.
Обед прошёл в напряжённом ожидании чего-то необычного. А лайнер тем временем подходил к самому узкому участку Босфора. Все офицеры и нарядные дамы высыпали на палубы и, стоя вдоль бортов и изображая туристов, с интересом разглядывали турецкий берег. У самой воды лепились средневековые строения, расположенные вдоль узких извилистых улочек. Вдали от берега виднелись высокие здания: дворцы, минареты и многоэтажные дома. Судно, как и положено настоящему туристическому лайнеру, медленно двигалось вдоль берега, давая возможность «туристам» всё хорошенько рассмотреть и сфотографировать. Вокруг лайнера с правого и левого борта сновали моторные лодки и катера. Пассажиры на них махали нам руками и приветливо кричали: «Руси привет, руси хорошо!» То ли они просто приветствовали русских туристов, то ли они знали, кто мы, и одобрительно приветствовали нас как защитников арабского мира от израильской агрессии. Видя в руках многих пассажиров фотоаппараты, они подплывали совсем близко к борту лайнера и позировали для съемки. Иногда слышались провокационные вопросы на русском языке: «Привет, ребята, вы откуда?» или «Привет, земляки, одесситы есть?!» Мы, как и были проинструктированы, в ответ кричали: привет или салам, — махали руками, имитировали рукопожатие, но на вопросы не отвечали. Лайнер сбавил ход до самого малого.
И тут случилось происшествие, которого никто не ожидал. Один солдат, высунувшись из иллюминатора, выронил фотоаппарат. И фотоаппарат, вместо того, чтобы пойти ко дну, медленно покачиваясь, поплыл в метре от борта судна. Из каюты выскочил солдат и помчался к выходу на палубу в сторону кормы. Это было на моей палубе, и я с криком: «Стой, куда?!» — помчался за ним.
— Фотоаппарат уплыл, — на бегу ответил солдат.
— Да он уже, наверное, утонул, — крикнул я, пытаясь остановить солдата.
— Нет, он не утонет, пока не наберётся воды, — возразил солдат, — я оклеил его корпус пробкой, чтобы защитить от ударов. Тут мы выскочили на палубу и, свесившись через поручни, действительно увидели плывущий фотоаппарат. Борт судна был слишком высокий, и достать фотоаппарат было невозможно. Выпавший фотоаппарат и то, что он не утонул, заметили с ближайшей моторной лодки. Но подойти так близко к борту лайнера они не решались, а остановились и стали ждать, когда судно уйдёт вперёд.
А фотоаппарат тем временем всё больше погружался в воду и через минуту утонул. Я облегчённо вздохнул, а солдат принялся сокрушаться.
— Жалко, такие кадры пропали, я ведь всю дорогу снимал. И как в поезде ехали, и всех своих друзей, и как переодевались в гражданскую одежду.
— Ты скажи спасибо, что он утонул, а не попал в руки к туркам, — утешал я его, — тогда бы ты точно не в Египет попал, а этим же судном обратно в Союз и прямиком в дисбат. Крепче фотоаппарат держать надо было, а теперь марш обратно в каюту и забудь о нём! Хорошо, что этот случай прошёл почти незамеченным. Лишь несколько человек видели, как мы мчались по коридору к выходу на корму. Этот солдат был не из нашего дивизиона, и я его больше ни разу не видел.
Ужин в этот вечер запоздал по известной причине и проходил, когда уже опустились сумерки и зажглась иллюминация. Лайнер уходил на юг, пролив расширился, справа и слева едва виднелись далёкие берега с редкими огоньками. На горизонте появлялись незнакомые южные созвездия. Никаких развлекательных мероприятий в вечернее время запланировано не было, все постепенно разбрелись по каютам, палубы опустели. Дежурные офицеры остались без работы. Я бродил в одиночестве по своей палубе от одного борта к другому, от носа к корме. Одиночество располагало к созерцанию и размышлениям.
Я ехал на войну, как когда-то ехал мой отец, но как по-разному мы ехали! Я плыл на комфортабельном морском туристическом лайнере, а он ехал в переполненной теплушке. Он ехал по мобилизации, а я добровольцем. Но в одном мы были похожи: мы оба ехали убивать. Мы ехали воевать, а война — это смерть. Моей задачей было раньше убить того израильского пилота, который хотел убить меня. И не потому, что он мне сделал что-то плохое, а я ему! Мы с ним никогда не встречались и даже не слышали друг о друге. Просто это было нашей работой. Он, как и я, выбрал профессию военного. А военные нужны для того, чтобы воевать. Но война — это убийство и уничтожение. И вот мы, два совершенно незнакомых человека, не сделавших друг другу ничего плохого, были готовы убить друг друга только из-за того, что какой-то премьер-министр сказал какому-то президенту не то, что от него хотели услышать. Как дёшево в их глазах стоит жизнь простого человека! Но природный оптимизм и приобретённый пофигизм взяли верх. Я принял душ и ушёл спать. А наутро я сменился с дежурства, и ночные размышления ушли далеко и надолго. Жизнь продолжалась.
Ночью мы миновали пролив Дарданеллы и утро встретили в Средиземном море. Берег скрылся за горизонтом, и чайки перестали кружить над лайнером и выпрашивать подачки. Начинался яркий солнечный день средиземноморья. Стояла тихая безветренная погода. Даже ряби на воде не было видно. После завтрака указания — сидеть по каютам — были отменены, и все высыпали на палубы. Почти все были без галстуков и пиджаков, в одних рубашках. Вокруг, куда ни глянь, была вода изумительной голубизны. Средиземное море! Я сменился с дежурства и был свободен от выполнения обязанностей. Наконец я смог свободно побродить по судну и посмотреть всё, что было доступно. Я даже заглянул в машинное отделение, но кроме гула, шипения и мелькания каких-то металлических, блестящих от масла штанг и валов ничего не услышал и не разглядел.
Но зато, бродя по верхней палубе, я увидел на ходовой рубке надпись, выложенную выпуклыми латинскими буквами: «PATRIA». Она была тщательно закрашена белой эмалью, и под ней чёрным по белому красовалось название «СОВЕТСКАЯ РОССИЯ».
Как я потом выяснил, это был немецкий лайнер довоенной постройки, и после войны по контрибуции он был передан Советскому Союзу. Оказалось, что лайнер-то старенький.
Временами нам навстречу попадались грузовые суда, спешащие войти в пролив, который мы недавно миновали. Пассажирского судна мы не встретили ни одного.
Начиналась жара, и по настоятельной просьбе командования бассейн наполнили водой и разрешили купание, установив строгую очерёдность по дивизионам. Бассейн был глубиной более двух метров, поэтому были приняты меры по предупреждению несчастных случаев.
— Кто умеет хорошо плавать?, — спросил генерал, обращаясь к офицерам.
Мы с братом, выросшие на Волге и способные переплыть её в самом широком у нас месте — 1,5 километра — сразу же сделали шаг вперёд. Кроме всего прочего, до поступления в военное училище в Самаре мы в Областном ДОСААФ занимались подводным плаванием и готовились на роль спасателей на Самарском пляже. Поэтому это дело нам было знакомо.
— Чем докажете? — перестраховывался генерал. Мы оба прыгнули в воду и продемонстрировали несколько приёмов спасения утопающего. Это убедило и успокоило генерала. Мы были назначены спасателями. Один из нас находился в воде, готовый поддержать утопающего, а второй ходил вдоль бортика бассейна и наблюдал за купающимися. Периодически мы менялись ролями. Спасать нам так никого и не пришлось, а уж накупались и нанырялись мы в тот день от души. Кстати, желающих поплавать и понырять в бассейне оказалось не очень много. Большинство предпочитали обливаться водой из шлангов. Морская вода, хотя и в небольшом бассейне, для многих была непривычной и таила опасность. Но скорее всего, многих удерживало отсутствие плавок.
А мы с братом оказались в своей стихии, не даром мы по гороскопу раки. Мы плавали, сравнивая лёгкость плавания в солёной морской воде с волжской. Ныряли до самого дна бассейна с открытыми глазами и к восторгу окружающих, не закрывая глаз, поднимались на поверхность. Хотя в Волге вода мутноватая, видимость максимум 3-4 метра, мы с детства привыкли нырять с открытыми глазами. А в бассейне вода была не сравнить с волжской, в разы прозрачней. В начале было опасение, что морская солёная вода будет щипать глаза, но оказалось, что глаза соли не чувствуют. А обильное слезотечение после выхода из воды смывает всю соль с роговицы глаз. Не привыкшие опасаться попадания воды в нос и рот, мы не особо заботились об этом и здесь. И напрасно. Кроме слёз из глаз, при выходе из воды обильно текло изо рта и из носа. Непривычное зрелище представляла морская вода, высыхающая на коже. Каждый волосок на теле становился белым, и купающийся начинал выглядеть снежным человеком. Поначалу это было непривычным и забавным. Но через некоторое время соль на коже причиняла дискомфорт, и хотелось немедленно снова залезть в бассейн или принять душ. Подошла очередь купаться в бассейне для нашего дивизиона. Из солдат в бассейне решили поплавать не больше десятка человек, а из офицеров почти все, кроме одного. Был у нас в составе радиотехнической батареи старший техник системы «Селектор движущихся целей» лейтенант Миленков по прозвищу «Фантомас». Он подошёл к краю бассейна, глянул в воду и, попятившись, сказал: «Нет, я в бассейне не хочу, лучше я из шланга.» Своё прозвище он получил ещё в училище после случая на занятии по инженерной подготовке. На втором курсе по инженерной подготовке проходили тему минно-взрывное дело. На полевых занятиях курсанты учились собирать детонаторы и подрывать двухсотграммовые толовые шашки. В конце занятия была демонстрация взрыва подземного заряда. В предварительно выкопанную яму заложили восемь килограммов взрывчатки присоединили электродетонатор, засыпали яму землёй, протянули провода на двести метров от ямы и присоединили подрывную машинку. По ходу работ преподаватель по инженерной подготовке всё подробно комментировал и объяснял. Когда всё было готово к взрыву, все курсанты присели на землю, и преподаватель дал команду заместителю командира взвода: «Крути». Тот покрутил рукоятку взрывной машинки.
— А теперь нажимай, — скомандовал подполковник. Зам. ком. взвода нажал на красную кнопочку на машинке. Все затаили дыхание в ожидании взрыва, но взрыва не было. Подполковник сам покрутил ручку и нажал кнопку на взрывной машинке, и опять тишина. Надо что-то делать, не бросать же восемь килограмм тротила в земле! Подполковник принял решение разобраться, в чём дело.
— Курсант Миленков с лопатой идёт со мной, сержант Пименов контролирует машинку, ничего не крутить и не нажимать! — скомандовал преподаватель и вместе с Миленковым осторожно направился к месту заряда. Не прошли они и половины пути, как раздался взрыв. Столб земли взметнулся метров на десять, и пыль от взрыва понесло в сторону приближающихся курсанта и подполковника, которые развернулись и бросились бежать обратно. Прибежавший подполковник, бледный и с трясущимися губами, только и смог спросить: «Кто крутил?»
— Никто не крутил, — ответил сержант, перепуганный не меньше подполковника.
— А здорово шандарахнуло, — Миленков, как ни в чём не бывало улыбаясь, стоял и отряхивал пыль с гимнастёрки, осевшую после взрыва, с таким видом, будто это он устроил этот взрыв. С тех пор за ним и утвердилось прозвище Фантомас.
Это был удивительный человек: небольшого роста, жилистый, силой обладал для своей комплекции феноменальной. Но было у него два недостатка: он был фанатичным курильщиком и страдал «куриной слепотой» — ничего не видел в темноте. Неизвестно, видел ли он ночные звёзды на небе, но, передвигаясь по земле, он плохо ориентировался даже с мощным китайским фонарём. И тут выявился его третий недостаток: он панически боялся глубокой воды, просто не умел плавать.
За купанием время пролетело незаметно, пришла пора обеда. После обеда никто уже не купался, потому что воду из бассейна слили, но к ужину снова наполнили. Вечернее купание предназначалось для команды и обслуживающего персонала. Желающих поглазеть на женщин в купальниках набралось достаточное количество. И дежурным офицерам пришлось изрядно потрудиться, чтобы пресечь все их попытки. Мужчины из команды старались оказывать дежурным посильную помощь. После ужина все разбрелись по каютам, делясь впечатлениями о купании и планируя повторить его завтра. Но не судьба….
На следующее утро генерал перед завтраком принимал воздушные ванны на террасе перед своей каютой люкс. Терраса доходила до самого бассейна, и крышей ей служила верхняя палуба, которая даже чуть-чуть нависала над бассейном. И когда генерал, прогуливаясь, подошёл к самому бассейну, кто-то из команды с верхней палубы сиганул «бомбочкой» в бассейн, окатив генерала с ног до головы. Может, это получилось случайно. Матрос с верхней палубы не мог видеть генерала. А может, он это сделал специально, отомстив генералу за то, что тот приказал убрать всех мужчин экипажа судна с палуб, когда лайнер проходил по Босфору. Генерал рассвирепел и приказал воду с бассейна слить и запретил всякие купания водой из шлангов на палубе.
В этот день единственным развлечением для нас было наблюдать за стайками дельфинов, внезапно появлявшихся возле лайнера. Или, перегнувшись через перила в самом носу судна, смотреть, как два-три дельфина на расстоянии полутора метров от форштевня с легкостью плывут наперегонки с лайнером.
За весь день ни одного судна нам навстречу не попалось. Видимо, курс лайнера пролегал в стороне от района интенсивного судоходства. Суэцкий канал в связи с боевыми действиями бы закрыт. И ранее интенсивное в этом районе судоходство почти прекратилось. А наш лайнер уходил вправо и держал курс на Александрию.
Утром нас разбудил крик чаек. Земля была рядом, мы подходили к конечной цели нашего плавания, порту Александрия. Поступила команда: уложить все вещи и подготовиться к выгрузке. А через полчаса нас последний раз пригласили на завтрак. Пока мы укладывали вещи и завтракали, лайнер вошёл в порт и ошвартовался у причальной стенки. После завтрака мы все высыпали на палубу и собрались у борта, обращённого к суше. Нашему взору предстало незабываемое зрелище. Это была Африка! Солнце не слепило глаза, оно уже стояло высоко над головой, и поэтому теней почти не было: они были коротенькие, едва заметные. Поражало то, что за бортом всё было жёлтое. Жёлтая земля, а точнее, песок. Вереница военных автомобилей, выкрашенных в жёлтый цвет. Пассажирский поезд, подошедший к причалу, тоже жёлтого цвета. Все люди, находящиеся на причале, были в жёлтой военной форме. Слышалась родная речь, приправленная крепкими русскими выражениями, и совершенно непонятная арабская речь. Некоторые, находящиеся на борту лайнера, стали окликать знакомых, стоящих на причале возле машин.
— Привет, Андрюха, как служба? — кричал солдат с лайнера, приветливо махая руками другу, уехавшему в Египет в феврале.
— Привет, Колян, с прибытием! Служба нормально, скоро сам всё узнаешь, — отвечал ему с причала солдат, стоящий возле автомобиля.
— А еврейских самолётов много сбили? — не унимался Колян.
— Да пока ни одного. С тех пор, как русские их проучили, они боятся летать над Египтом.
На занятиях по тактической подготовке до нас уже доводили, как русским удалось пресечь господство израильской авиации в небе Египта. Дело в том, что в самом начале Египетско-Израильского конфликта евреям удалось уничтожить всю египетскую истребительную авиацию. Не спасало положение и развёртывание комплексов противовоздушной обороны, закупленных у СССР. Комплексы устанавливались на позициях, которые оборудовались подземными бетонными укрытиями для техники и людей. Эти сооружения надёжно защищали технику от удара с воздуха и давали преимущество в бою. Но Израильтяне быстро разведали местоположение этих позиций и нанесли на карты зоны поражения зенитно-ракетных установок. Они продолжали терроризировать мирное население и угрожать ударами с воздуха по важным объектам с направлений, откуда их меньше всего ожидали, не заходя в зоны поражения зенитных ракет. Русские, прибывшие оказывать помощь египтянам в феврале 70-го года, решив переломить ситуацию, применили проверенный способ — удар из засады. Ночью, покинув оборудованную позицию, дивизион выдвигался в место, где израильская авиация пересекала египетскую границу, на предельно малых высотах, используя складки местности. И когда на рассвете ничего не подозревающие израильские лётчики в очередной раз нарушали границу, их встречали советские ракеты. Таких засад было несколько. И, потеряв около десятка самолётов, евреи перестали летать над Египтом, опасаясь засады. Но беспокоящие полёты вблизи границы не прекращались. Так что все дивизионы находились в постоянной готовности.
Несколько дивизионов должны были заменить расчёты, защищающие от удара с воздуха Александрию. За ними прямо на причал приехали КРАЗы, оборудованные для перевозки людей. А остальным предстояло проехать по единственной в Египте железной дороге до Каира.
— Ну вот и нам предстоит проехать на войну в теплушках, как нашим отцам когда-то, — мелькнула мысль. Но вагоны этого поезда снаружи очень мало походили на теплушки.
Началась разгрузка. Первыми вышли те, кто оставались в Александрии. За ними спустились те, кто должен был ехать в Каир. Все построились подивизионно и выслушали приветствие и поздравление с прибытием сначала от арабского генерала, потом нашего. Кто из наших начальников в каком был звании, понять было невозможно. Все русские были в форме без погон. Те дивизионы, которым предстояло служить в Александрии, садились в автомашины и разъезжались по своим позициям. А остальные начали размещаться в вагонах. И тут только мы обратили внимание, что все наши прапорщики тащили огромные чемоданы. Мы терялись в догадках, чем они могли быть наполнены, но это явно была не одежда. Конечно, на теплушки эти вагоны и внутри были совсем не похожи. Вместо лежачих мест вагоны были оборудованы сидячими местами. И не просто креслами, как в наших электричках, а шикарными кожаными диванами. Диваны располагались по квадратам, образуя салоны. В вагоне таких салонов получалось три. Не скажу точно, были ли все вагоны оборудованы подобным образом, или это были вагоны люкс, предназначенные лишь для офицерского состава. Но было одно неудобство: привычных нам столиков в вагонах не было.
Мы быстро по-военному погрузились и разместились, но с отправкой произошла заминка. Поскольку обеда не предвиделось, нам выдали сухие пайки и походный столовый набор: вилка, ложка, нож и приспособление для открывания бутылок и консервных банок, являющееся чехлом для столового набора.
Наконец локомотив просвистел, наш теплоход ответил прощальным гудком, и мы медленно покатили с причала. Поезд двигался на юг, и по мере удаления от моря в вагонах становилось всё жарче. Мы немедленно опустили все окна, и встречный ветер хоть как-то ослаблял африканскую жару. Железная дорога пролегала по густонаселённой местности. За окном мелькали селения, которые располагались то вдалеке, а то совсем рядом с путями. Поезд шёл не очень быстро, и нас постоянно сопровождали ватаги детворы. Они бежали рядом с вагонами, махали руками и что-то кричали. От нечего делать, а также из любопытства, не дожидаясь обеда, все, не сговариваясь, стали вскрывать сухие пайки и изучать их содержимое. Сразу бросалось в глаза отличие их сухих пайков от наших армейских. Их содержимое напоминало набор продуктов для пикника. Это даже сухим пайком трудно было назвать. Там были несколько банок консервированных соков, галеты, печенье и шоколад, несколько банок мясных консервов, несколько тюбиков и пластиковых упаковок приправ к мясу и маринованных овощей. Пачка сигарет и упаковка картонных спичек. Такие спички мы видели впервые. Это было похоже на картонную расчёску с крупными зубцами. Каждый зубчик бы отдельной спичкой с головкой серы на конце. Чтобы воспользоваться спичкой, её следовало оторвать и чиркнуть по специальной полоске, нанесённой на обороте этой «расчески». Вот интересно, почему в пачке было двадцать сигарет, а спичек было всего восемь? Наверное, это было хитрое предложение курить не в одиночку, а в коллективе, прикуривая от одной спички сразу несколько сигарет. Мы с братом были не курящие. Поэтому тут же, не сговариваясь, выбросили сигареты в окно в толпу ребятни, бежавшей возле поезда. Высунувшись из окна, мы долго наблюдали, как они в драке разорвали пачки сигарет и собирали их с земли по одной и прятали за пазуху.
— Вы что, с ума сошли?! — воскликнул Миленков, — зачем выбрасывать сигареты пацанам? Здесь сигареты очень дорогие. Нам написали об этом друзья, которых мы едем заменять. Вы, наверное, видели, что прапорщики везут с собой большие чемоданы и коробки? В них сигареты. Чем выбрасывать, лучше отдали бы кому-нибудь из курящих.
— На вот, забери мою пачку, меняю на шоколад. — протянул сигареты Миленкову подошедший Колтунов, тоже не курящий, — Хорошо, что я ещё не успел их выбросить.
Мы продолжали пробовать содержимое пакета с сухим пайком, и, что было не по вкусу, тут же выбрасывали в окно. Вскоре с пайком было покончено, остались галеты, печенье, шоколад и мясные консервы. Остальное было выброшено в окно на подарки детворе. На них жалко было смотреть. Оборванные, немытые и нечёсаные, босоногие и в одежде непонятного цвета. В толпе детворы были в основном мальчишки. По мусульманскому обычаю девочки сидят дома и помогают по хозяйству матерям или нянчат младших братьев и сестёр.
Сопровождающие нас египетские военные, видя, с какой жалостью мы смотрим на детей, пытались отогнать детвору от вагонов, но их никто не слушал. Когда ещё выпадет им такая пожива? Нас ехало человек триста, и половину своих пайков мы точно выбросили в окно.
Мы с интересом разглядывали селения, мимо которых проезжали. Некоторые выглядели вполне прилично. А на окраинах некоторых ютились совсем убогие жилища. У них не только стёкол в окнах не было, не было даже и самих окон и дверей. Они больше походили на шалаши из веток, обмазанные глиной, с круглым отверстием вместо двери, завешенным тряпкой. Такую нищету мы видели впервые. Египтян стало жалко. Да ещё и война, которая приведёт к ещё большему обнищанию.
По мере приближения к Каиру настроение менялось, приходило осознание, что мы уже не туристы, путешествующие по Средиземному морю. Мы военные, прибывшие на войну, и наша задача помочь египетскому народу выстоять под ударами Израиля, армию которого оснастили и обучили американцы.
После полудня мы добрались до Каира. На полустанке в пригороде, где мы разгружались, нас уже ждали автомобили, прибывшие с дивизионов. Всего вокруг Каира было шесть позиций русских дивизионов маловысотных комплексов и примерно столько же арабских средневысотных. Позиция дивизиона, на котором нам предстояло служить и воевать, располагалась в шестидесяти километрах южнее Каира. Нашей задачей было прикрыть столицу на дальних подступах с юга. Здесь на границе были холмы и долины между ними. Место, удобное для пересечения границы на малых высотах. А дальше по руслу Нила прямая дорога на Каир. Кроме того, мы прикрывали военный аэродром с базировавшимися на нём нашими истребителями Миг-19 и Миг-21, расположенный неподалёку.
До позиции дивизиона мы добрались, когда уже смеркалось. Конечно, нас там с нетерпением ждали. Нам устроили праздничный ужин и разместили на ночлег. Ночевать приехавшим пришлось под открытым небом, места в укрытиях всем не хватило. Но нас успокоили, что израильская авиация по ночам не летает.
А наутро мы попрощались с убывающими. И с этого дня нам пошёл срок службы год за два. Мы были на войне!
