Подарки

Ведя немца к цели, она озабоченно подумала, приготовил ли сие место Бобков для высокого посещения, или там, как всегда, даже туалетной бумаги нет – только нарезанная прямоугольниками газетка в деревянном ящичке, обтянутом паутиной, и изо всех сил разогретом солнцем через крупные щели в стене.

Чича, иногда навещавшая Бобкова по делам службы, прекрасно знала это его нехитрое удобство:).

Немец исчез в будочке, а Чича прижалась к забору неподалеку – ей хотелось отойти подальше, чтобы случайно не услышать то, что слышать она вовсе не хотела, но отступать было некуда, а удалиться в дом, бросить немца на произвол судьбы, она не сочла возможным.

Немец отсутствовал долго. Чича торчала колом в ожидании, и жалела гостя из немецкого замка. Она представляла паутину, которая сейчас была у него перед глазами, яму, над которой ему пришлось нависнуть, и аромат нескольких поколений Бобковых, эту яму осваивавших со всей отечественной непосредственностью. Ей неожиданно стало жалко немца. Маленький, худенький, одинокий, гордый, почти нобелевский лауреат. А Полинка-то его как! Не посчиталась, что человек пришлый, выдала по полной программе. Злорадство давно уже испарилось, Чича чувствовала, что немец за неполные два часа знакомства почему-то стал ей дорог. Безадресная жалость, естественно переполнявшая Чичу, как представительницу своего пола, и до сих пор не знавшая, на кого выплеснуться, изверглась на подвернувшегося немца одним махом, и затопила все пространство вокруг него. Сильное чувство подступило к горлу Чичи, ей захотелось снова обнять немца до хруста иностранных косточек, утешить невесть в чем, защитить, присвоить, и больше никуда от себя не отпускать – небось, опять обидят недотепу в этом неласковом мире.

Появившегося из будочки, сдержанно вздыхающего немца, Чича потащила к стоявшей тут же бочке с дождевой водой, окунула в нее его чиплячьи пальчики, и стала их полоскать, смеясь, и что-то ласковое приговаривая. Немец вряд ли оценил ее порыв, он деликатно вытаскивал пальцы обратно, вид темной воды в бочке его явно не вдохновлял. Полотенце, сотворенное из куска старого байкового халата Бобковой-жены, висевшее рядом на крючке, тоже. Но другого не было. Терпи, немчура!

Очутившись за столом, он одним глотком допил чай, опять схватил в руки вожделенный томик из бобковского собрания сочинений, и неожиданно сказал:

-А подарите мне этот том, пожалуйста!

Над столом повисло неловкое молчание.

Пятитомник стоил дорого, но еще большим раритетом его делала единственность – этот экземпляр, в качестве авторского, Бобкову дали в издательстве, и больше не обещали, о чем он немцу рассказал с самого начала. Выдернуть том, и отдать немцу – значило обескровить издание, а где взять другой экземпляр? Денег на покупку собственного пятитомника Бобкову наскрести было неоткуда. Книги не принесли ему барыша, спасибо, что издали бесплатно! И он, и жена, и Чича не понимали, как же немцу неясны такие простые вещи?

Бобков замялся, и начал что-то заново объяснять, как вдруг немец прервал его:

-Я же вам свою книгу подарил! Подарите и вы мне! Почему нет?

Трое представителей отечественной культуры обалдели по второму разу.

Книжка немца продавалась во всех магазинах по бросовой цене, и то ее никто не брал. А пятитомник – уник! Да и материальное положение Бобкова и нобелевца (почти, почти:)) – несопоставимо. Для наших все это было очевидно, а для немца, наверное, нет.