В чужой шкуре

Под общей редакцией ежа http://graduss.com/?todo=show_user&id=2451

При ходьбе бубенчики позвякивали. Это было очень неприятно, но ничего с ними поделать не получалось. Прохожие возмущённо оборачивались, бросали недобрые взгляды, а некоторые даже норовили припугнуть, или прогнать. Хотя что он им сделал плохого? Ровным счётом ничего, кроме одного: он был. Они спешили по своим делам, а он тут был. Был и мешался. Вот и всё. Всё, понимаете? В конце концов, если вам не нравятся бубенчики, так возьмите и отвяжите. Отрежьте, в конце концов. Что вы как маленькие? Вы же видите, что он сам этого сделать не может. Что он, виноват разве? Нет, не виноват. А что вы тогда? Он же, если подумать, не так уж вам и мешает. Возьмите да обойдите. И забудьте про бубенчики, это же так просто! В современном мегаполисе столько всяких шумов, на которые мы просто не обращаем внимания, что на какие-то там бубенчики можем тем более внимания не обращать. Это сейчас их звук кажется нам необычным, и поэтому мы их слышим. А как только привыкнем, так тут же о нём забудем. И поймём, что он нам совсем не мешает. И даже приносит пользу.

Но прохожим было наплевать на эти аргументы. Они спешили по своим неотложным делам, бежали в офисы и учреждения, а он стоял на проходе и звенел бубенчиками. И ведь не на проходе встать не получалось. Потому что люди заполняют собой всю улицу, и где ты ни встань, ты всегда у них на проходе. Если только уйти куда-нибудь совсем в другое место, но этого делать нельзя. Почему?.. А потому! Нельзя – и всё. Потому что он давно понял, что не человек выбирает место, а место выбирает человека. Нет, не надо тут спорить, может быть, у кого-то всё по-другому, я же не говорю за всех! Но у него получилось так. Место его выбрало, и он навсегда остался рабом этого места. И если бы кто-то тогда, в далёких восьмидесятых, сказал его родителям, что так будет, они, скорее всего, попытались бы что-то изменить и уж точно никогда не отдали бы его в ту школу. Школ же полно вокруг. Но эта была самая лучшая. Настолько лучшая, что совершенно не смущала перспектива ездить до неё двадцать минут на автобусе, пятнадцать минут на метро и потом ещё десять минут идти пешком. Благо, в то время почти никто не боялся отпускать детей в такие поездки одних. На тот момент школе этой было больше ста лет. До революции она была лицеем и  занимала красивый особняк в центре города. Вход был увенчан массивными колоннами в стиле барокко. Огромные дубовые двери тяжело было открыть первокласснику, и иногда приходилось ждать, пока не пройдёт кто-нибудь из детей постарше. Когда он в первый раз вошёл в это здание после линейки, посвящённой Дню знаний, то остановился в вестибюле как вкопанный, глядя с восхищением на огромную хрустальную люстру, висящую под лепным потолком. Впоследствии, правда, и люстра стала казаться не такой большой, и потолок – не таким красивым. Да и учёба надоела гораздо быстрее, чем он мог тогда себе представить. Впрочем, надоела она ему в тот же день, на первом же уроке, когда детям, таким нарядным, юным и красивым, вынесли первый в их жизни приговор. Десять лет. Без права обжалования.

Приговор объявила первая учительница, Ева Адамовна. Когда дети расселись по своим партам, после нескольких вводных слов о том, как обществу нужны образованные люди и как людям нужно образовываться, чтобы они были нужны обществу, она, улыбаясь, произнесла примерно следующее: «В школе вы попрощаетесь с детством и вступите в самую прекрасную пору жизни – юность. И через десять лет выйдете из этих стен, чтобы строить светлое будущее».

Десять лет! Десять! Лет! Каждый! День! Ни свет ни заря! Вставать с тёплой постели! Приходить в эти стены! И сидеть на этом стуле! И видеть через окно это дерево!!! Ну хорошо, не на этом стуле, а на том. Не это дерево, а другое… Принципиально ничего не меняется. Сейчас семь лет, будет семнадцать. Это же подумать страшно, как много! Семнадцать лет! Разве можно себе представить такую глубокую старость?

Тут-то всё и произошло. Видимо, тогда особняк и забрал его себе. А он даже представить себе не мог, насколько всё плачевнее, чем он себе представлял (простите за тавтологию, но по-другому сказать не получается).

Не будем сейчас углубляться в то, как прошли эти десять лет, скажем лишь одно: они прошли. За это время умерли три генсека, пришёл четвёртый, переквалифицировавшийся в президента, и тоже ушёл (не в мир иной, что само по себе странно), ушла страна (а вот она – в мир иной), закончился социализм, начался капитализм. И так получилось, что Гай (давайте уже, наконец, назовём его по имени – оно у него странное, но вполне объяснимое, если копнуть поглубже) пошёл в школу в одной стране, а закончил ту же самую школу в совершенно другой. И перед ним открылся мир, полный возможностей, случайностей, опасностей и ещё хрензнаетчего. Он совершенно не имел представления о том, чем ему заниматься дальше, поэтому выбрал самое простое – идти по стопам родителей, которые закончили один и тот же институт по специальности инженер, благо профессия инженера в то смутное время не была востребована и конкурса никакого не было. Нужно было всего лишь сдать четыре экзамена на тройки, и вот заветная корочка студенческого у тебя в кармане. А вместе с ней и отсрочка от армии на долгих пять с половиной лет.

Но проучился он недолго. Уже на втором курсе они с однокашником Мишкой Джамовым арендовали контейнер в Лужниках и стали в нём продавать одежду. Одежду возили из Китая, сначала баулами, а потом контейнерами. Деньги потекли не то чтобы рекой, но достаточно широким ручьём. Через полгода Гай купил себе «девятку» и ушёл от родителей в съёмную двушку на Полежаевской. Бизнес рос, денег становилось больше, и уже можно было сказать , что они потекли-таки рекой. Уже не надо было лично ездить в Китай – были налажены прямые поставки. Вместо одного контейнера появилось около тридцати, на разных рынках; помимо одежды стали торговать электроникой, аудио и видео продукцией, автоаксессуарами и прочим барахлом; были наняты главный бухгалтер и помощник бухгалтера. И тогда Мишка поделился своей идеей:

— Надо расширяться. Контейнеры на рынках – это прошлое. Сейчас настоящий бизнес делается из воздуха. Юридические услуги, консалтинг, аналитика, страхование и тому подобное. Таким фирмам что нужно? Офис пятнадцать квадратов, пара компьютеров и принтер. Надо открывать бизнес-центр и сдавать офисы. Мне тут предложили арендовать одно здание в центре города. Вид у него, конечно, не айс, но ничего. Подлатаем, подрихтуем… А место хорошее…

Здание оказалось той самой школой, в которой учился Гай. Вернее, никакой школы там уже не было. Был лишь её обездушенный труп, с разбитыми окнами и покосившимися дверями. Обвалившаяся местами штукатурка открывала красную кирпичную кладку. Внутри тоже всё выглядело довольно плачевно. Потолок был покрыт разводами и копотью – судя по всему, здание облюбовали бомжи. И только люстра напоминала о былом великолепии – всё так же она поражала своими размерами и была такой же величественной, несмотря на  вездесущий слой копоти. Как оказалось, класс Гая был предпоследним, которому удалось доучиться. Через год школу закрыли, а учеников и учителей распределили по другим учебным заведениям.

Впрочем, тогда Гай не придал этому совпадению никакого значения. Более того, оно показалось даже немного забавным. Да и бизнес первое время рос как на дрожжах. Наняли бригаду молдаван, здание отремонтировали, вставили двери, окна, даже лифты удалось установить. Только люстру в холле решили оставить, хотя пришлось с ней изрядно повозиться. Около входа установили пост охраны и ресепшн с длинноногой секретаршей. Всё как положено, ничего лишнего. Денег стало ещё больше. Торговые контейнеры продали, потому что прибыль с них была несравнимо меньше, чем от арендного бизнеса, а мороки гораздо больше. Мишка купил себе коттедж в престижном районе и катер. Гай тоже себя не обижал: его дом был не в таком престижном районе, зато площадью больше. Сколько там побывало женщин, он не мог подсчитать даже приблизительно. Деньги особо не считали, жили на широкую ногу, отдыхали на дорогих курортах, благо новоиспечённое офисное здание располагалось в центре города и арендные ставки были довольно высокими. И нет, чтобы заняться расширением бизнеса, как говорится, разложить яйца по разным корзинам… Внутренний голос говорил, что рано или поздно придётся этим заняться, но пока не хотелось.

Всё кончилось в один момент. Когда истёк договор аренды, а хозяева здания отказались его продлевать, видимо, резонно рассудив, что гораздо выгоднее сдавать здание в аренду не целиком, а по офисам.

И Гай с Мишкой остались ни с чем. Нет, накопления, кончено, какие-то были. На эти деньги получилось купить небольшой продуктовый магазинчик. Но времена уже были не те. Налоговая нагрузка возросла, конкуренция стала больше. И бизнес довольно быстро прогорел. Мишка продал катер, через некоторое время обменял коттедж в престижном районе на небольшой домик в менее престижном. Гаю тоже пришлось ужаться, обменяв свой огромный дом на трёшку на окраине. Пробовали ещё несколько раз начать своё дело, и вместе, и по отдельности, но ничего не получалось. Пришлось искать работу по найму. Но и здесь всё никак не срасталось, нигде не удавалось усидеть больше испытательного срока – то работодателя в Гае что-то не устраивало, то Гая в условиях работы. Деньги закончились совсем; их недостаток Гай восполнял частным извозом. Он уже окончательно отчаялся найти работу, как случайно наткнулся в интернете на вакансию страхового агента. Вакансия не была ничем примечательна, да и он не искал работу такого плана и, скорее всего, не обратил бы на неё внимания, если бы не одна деталь: в графе «адрес» числился всё тот же адрес его бывшей школы. «Видимо, это судьба», — решил Гай, набирая номер.

На работу его взяли. Более того, его всё устроило – и коллектив хороший, и начальник адекватный, и зарплата не маленькая. Оказалось, что в работе по найму тоже есть свои плюсы – денег, конечно, меньше, чем от своего бизнеса, но на жизнь вполне хватает, зато ответственности почти никакой.

Так он и трудился несколько лет, пока в очередной кризис страховая компания ни разорилась. Плюс ко всему, почти одновременно с этим, он разбил машину.

Несколько месяцев проискав новую работу, он обменял трёхкомнатную квартиру на однокомнатную. На сдачу купил убитую «шестёрку», а остальные деньги довольно быстро проелись. Но бомбить особо не получалось – клиентов переманивали легальные таксисты, которых становилось всё больше; бывало, что дневной заработок лишь немногим превышал расходы на бензин.

Довольно часто он проезжал мимо здания своей бывшей школы, в актовом зале которой открылся продуктовый магазин. Один раз он остановился, чтобы купить воды. Зайдя в магазин, увидел объявление, напечатанное крупными буквами: «В открывающийся фермерский отдел требуется промоутер молочных изделий. Мужчина 20-50 лет, с местной пропиской. Телефон…».

Сам не зная зачем, он набрал номер…

Работа в целом оказалась непыльная. Надев на себя костюм коровы, раздавать рекламные листовки и произносить рекламные слоганы, составленные так, чтобы в них присутствовало как можно больше слов на букву «м», а ещё лучше – со слогом «му». Работать можно на одну ставку, восемь часов, или на две – шестнадцать часов, как раз от времени открытия магазина до времени его закрытия. Два дня рабочих, потом два выходных. Разрешается пятнадцатиминутный перерыв раз в два часа и получасовой через четыре часа работы. При работе на две ставки денег получалось не так уж и мало. Поэтому Гай решил работать в две смены.

В костюме было неудобно. Летом жарко, зимой холодно, в дождь мокро. Если нужно было почесаться, приходилось проявлять чудеса гибкости, пытаясь достать рукой внутри костюма до нужного места. В районе причинного места торчало вымя, которое мешало ходить. На шее висели бубенчики, которые всё время звенели. Целый день этой работы изматывал так, что куда-то идти сил уже не было. Да и времени, в общем-то, тоже. Поэтому между двумя рабочими сменами Гай домой не ездил, а ночевал прямо в подсобке, на небольшом диванчике, который использовали подсобные рабочие в обеденный перерыв. Здесь, в подсобке было всё необходимое для человеческой жизни, включая холодильник и микроволновку. Сюда же примыкал крохотный туалет и душевая. Через месяц работы уволился сменщик, и Гай стал работать каждый день. Иногда он так уставал, что не было сил снять костюм, – так и валился спать в облаченье коровы. Удивительно, но через некоторое время странная работа даже стала приносить некоторое удовольствие, что трудно объяснить непосвящённому. Костюм постепенно перестал ощущаться чем-то чужеродным, а наоборот, стал как бы дополнением к Гаю, который начал себя ощущать немного коровой. Всё реже и реже он снимал костюм, а если и снимал, то только для того, чтобы помыться. Однажды он надел костюм на голое тело, и это ему понравилось. С тех пор он перестал надевать другую одежду. А когда выяснилось, что мыться можно прямо в костюме (и ходить в туалет – тоже, для этого имелись соответствующие клапаны), он испытал такую радость, какую не испытывал уже давно. В конце концов костюм он перестал снимать вообще. И всё было бы хорошо, если бы, проснувшись однажды рано утром,  он не почувствовал странную боль в области вымени. Попытался снять костюм, и…

…Не смог. Костюм намертво прирос к коже, и любые попытки от него избавиться причиняли ужасную боль. Наверное, такая же боль ощущалась бы при попытках расстаться с собственной кожей. Гай попробовал встать с кровати, но ноги его не держали. Вернее, держали, но только четыре. На двух ногах стоять он уже не мог.

Вышел на улицу. Прохожий удивлённо покосился на него и пошёл дальше, прибавив шаг.

«Постойте!» — попытался крикнуть Гай, но вместо этого получилось длинное и протяжное:

— Мууууууууууу!

Текущий момент жизни любого человека можно рассматривать как итог всего, что было прожито раньше. Мы не знаем, что будет впереди, и понятия не имеем, будет ли вообще это «впереди». Мы знаем только то, что есть сейчас. Если рассматривать жизнь как дорогу из прошлого в будущее, вся наша жизнь ведёт нас в ту точку, в которой мы оказываемся в настоящий момент. И всегда, когда мы находимся в дерьме или, наоборот, испытываем минуты счастья, мы можем констатировать: всю жизнь мы шли к этому и вот наконец дошли. Всё беспечное детство, хулиганская юность, неожиданно свалившееся и не менее неожиданно канувшее богатство, все женщины, путешествия, встречи и расставания привели наконец к тому, что Гай стал коровой. Причём не быком, а именно коровой, которую к тому же срочно необходимо доить.

— Муууууууууу! – кричал он, но его не понимали. Самая большая трагедия в жизни любого человека – когда его не могут понять. Можно хоть из кожи вылезти, пытаясь донести до других, казалось бы, совсем простые вещи, но эти другие всё равно ничего не понимают. Сначала уставятся на тебя, глаза при этом округлив до размера пятирублёвой монеты, потом развернутся и пойдут прочь, ускорив шаг, от греха подальше. И ведь не объяснишь им, что ты корова, а не волк, и людьми не питаешься в силу некоторых физиологических особенностей. Попробуйте, например, разжевать человека такими зубами!

— Муууууууууу!

— Ну чаго, чаго ты мычишь, милая? — услышал он голос совсем близко. Повернул голову. Рядом с ним стояла бабка, лет восьмидесяти. Рукой она опиралась на трость. – Подоить тебя надо, да? Ведь взяли скотинку, а ухаживать не хотят, изверги! Сейчас, сейчас. Сейчас…

Бабка присела на ступеньки, ведущие ко входу в магазин.

— Ну, иди сюда, не бойся. У меня как раз бидончик есть. Я за смятанкой шла, но и от молочка не откажусь, — Гай подошёл к бабке, — во-о-от, милая, молодец, а молочко-то какое! Густое, вкусное!..

Бабка поставила бидончик и принялась за дело. С каждым её движением Гаю становилось всё легче и легче, и он подумал, что коровой быть не так уж и плохо. Каждый человек… каждый… просто каждый… должен найти себя в этой жизни, выполнить своё предназначение. Наверное, именно к этому он подсознательно шёл всю жизнь, наверное, потому его влекло сюда непреодолимой силой, и именно сюда его каждый раз приводила судьба, очередной раз шмякнув мордой, зная наверняка, что тут он, в конце концов, и останется. И, как это ни прискорбно, наверное, это и есть его предназначение – по крайней мере, в первый раз в жизни ему казалось, что он не зря влачит своё существование.

— Бабуль, может быть, хватит?  — услышал он прямо над ухом, — ты не одна тут!

Рядом стоял огромный детина с кружкой. За ним ещё несколько человек – кто с кастрюлей, кто с кувшином. Один даже с ведром.

«Да вы с ума сошли! На всех же не хватит!» — попытался сказать Гай, но у него получилось только долгое и протяжное:

— Мууууууууу!