Г. Антюфеев.
Рассказ дядюшки Сейфуллы
За окном сыплет обложной дождь, и на улицу выходить в слякоть и сырость не хочется. Тем более когда лежишь в больнице. Такая погода располагает к тихой грусти, размышлениям или воспоминаниям. Вот воспоминания дядюшки Сейфуллы и слушает наша палата под монотонный стук капель по стеклу и жестяному подоконнику.
— Родился я, ребята, в Чечне. Прекрасный край и прекрасный народ. Не знаю, что случилось с людьми, раз они докатились до убийств. В голове не укладывается происходящее там. Читаю газеты, смотрю телевизор и плакать хочу от обиды и боли.
Отец мой погиб на фронте, а мама умерла вскоре после войны. Определили меня в детский дом в Буйнакске. 1947- ой год выдался тяжёлый, голодный, но нас, детей, воспитатели старались оградить от тягот жизни. Все мы сиротовали: у кого родители погибли на передовой, у кого – под бомбёжками, а у кого умерли уже после победы. Вечно мучил голод, и всё старались умыкнуть со стола пару кусочков хлеба. Ох и вкусный же он был! До сих пор помню запах и вкус.
Поваром работала тётя Люба. Большая и добродушная женщина. Всех старалась подкормить – жалела очень. Готовила на нашу ораву, да ещё и из дому приносила чего-нибудь вкусненького. Угощала по очереди, чтобы никого не обидеть. Так вот…
Солнышко пригреет по весне, залезем на крыши сараев, разденемся до трусов и загораем. Лежим, жмуримся, как коты, и, чтобы уж совсем стало хорошо, едим хлеб. Не вынимая изо рта откусываем его ма-аленькими кусочками… Растягиваем удовольствие. Жуём, жуём…
В 52-ом вышел из стен детдома, поступил в ремесленное училище. На токаря учился. Потом работал. Неплохо получалось. Нравилось. Да как-то узнал, что вербуют на Север. И поехал туда ради интереса. В Томске очутился. Пошёл на лесозаготовки. Рубишь просеку в тайге. Дли-инную такую. Молодые были, здоровые, сильные – в охотку трудились… Как-то к нам забрели геодезисты. Помощника искали. Ну я и вызвался. Ходил с ними с линейкой. А они командуют: «Выше. Ниже». Жили в районном посёлке Белый Яр, что стоит на реке Кеть – притоке Оби. Вода в этой речке жёлтая от хвои и глины. Рыбы много водилось. Рыбаки – тамошние аборигены — ловили её, попросишь, отвечают: « Рыбы нет, нет». Щуку, правда, давали, они ею собак кормили. Разные люди попадаются…
А зимы на Севере какие! Снегу много. Морозы, аж сосны трещат и ветки отваливаются. Воздух чистый – не надышишься. Тронешь ветку – снег и посыплется. Искрится. Переливается. Хор-рошо…
Ружьишко приобрёл, решил на рябчиков, куропаток, тетеревов поохотиться. Лыжи купил. До Сибири их в глаза не видел. А там и ходить, и бегать научился. Как свободное время – на лыжи и в лес. Идёшь по тайге, присматриваешься… Вдруг видишь: показалась головка и спряталась. Рябчик это. Он под снегом семена, семечки отыскивает. Ходы себе наделает и дырочки для воздуха. Ищет, ищет, потом выглянет, глотнёт кислорода и снова за дело. Тетерев тоже под снегом прячется. От непогоды и от хищников спасается. Да и от охотников. Заметит опасность – нырьк в сугроб. Мимо пройдёшь – не заметишь. Сообразительная птица. Да какой из меня охотник? Мазила. Так никого и не подстрелил, хоть куропатки прямо из-под ног вылетали…
Но как ни хорош Север, потянуло на юга, где родился и вырос. До Кавказа не доехал, правда. Друг уговорил в Поволжье тормознуться. Вот и живу до сих пор тут.
Поселился в колхозе недалеко от Сталинграда. Послали учиться на тракториста. После учёбы сел на гусеничную машину. Нравилось тоже. Особенно ночная вспашка. Другие отказывались, а я с охотой шёл. Пашешь, а в свете фар мошки и бабочки мельтешат… потом рассвет наступает… Красотища! Заглушишь мотор, выйдешь из трактора, кругом тишина… ветерок прохладный веет… травы колышатся… Аж сердце защемит от божьей благодати!…
Работал добросовестно. Хлеб тогда два раза давали: после уборки и после Нового года. Чем больше выработаешь – тем больше получишь. Вот и усердствовал.
В колхозе же встретился со своей Танюшей. Свадьбу сыграли. А вскорости в Армию забрали, стукнуло мне в ту пору уже 22 года. Попал, знаете, куда? В Сибирь. Уже не привыкать было к морозам. Службу тоже нёс исправно. В то время Карибский кризис разгорелся. «Поможем братской Кубе!» — на каждой политинформации твердил политрук. «А мне кто поможет?» — задаю один раз вопрос, а самого трясёт от волнения и собственной наглости. «Что случилось?» — спрашивает.
Жёнушка письмо прислала. Квартиру нам дали. Радость. Родила она. Тоже радость. Да подселили ей неугомонных соседей – днём и ночью шум и гам. Никакого спокойствия ни жене, ни ребёнку.
Вызвали в штаб. « Ну, — думаю, — влетит по первое число. Хорошо, если только на «губу» отправят». А начштаба, Ануфриенко Николай Петрович, подробно расспросил обо всём, записал что-то в блокнот и сказал: «Служи спокойно, солдат. Разберёмся». Разобрались. Дай Бог Петровичу, ежели жив, доброго здоровья. Танюша потом написала, что приезжали из военкомата. И что вы думаете? Через три дня дали новую квартиру. Вот такое было отношение к человеку. М-да-а…
Вернулся из Армии в новую квартиру и снова пошёл работать. Колхоз наш в совхоз преобразовали. Пересел на бульдозер. На нём и трудился до самой пенсии.
Сейчас пчёл развожу. С внуками нянчусь. Шустрые внуки. И в кого? Дочери спокойные. Наверное, в зятьёв. Те оба боевые.
Прихворал. В больницу пришлось лечь. Да ничего. Оклемаюсь. Сколько сейчас времени? Ага, скоро бабушка должна прийти. Пойду в коридор, подожду Танюшу там.
С этими словами дядюшка Сейфулла, всунув ноги в шлёпанцы и накинув лёгкую курточку, вышел из палаты.
Вот такую незамысловатую историю рассказал однопалатник. Ничего особенного. Обыкновенная жизнь обыкновенного человека.
