В интернете набрел на беседу корреспондента РБК-Петербург Романа Кизимы с профессором факультета экономики, научным руководителем Центра исследований модернизации Европейского университета СПб Дмитрием Яковлевичем Травиным.
Мне захотелось прокомментировать ответы профессора. Предоставляю на ваш суд мои комментарии к некоторым ответам профессора.
Читать, кого заинтересует, беседу корреспондента с профессором полностью: http://top.rbc.ru/spb cz/18/04/2014/918993.shtm/.
Дмитрий Яковлевич, связываете ли вы воскрешение идеи об особом пути развития России с последними политическими событиями.
И да, и нет. Дело в том, что миф об особом пути зависит от двух мифотворцев: от народа и от власти. Власть, естественно, пытается использовать этот миф в своих интересах – и все последние события прямо к этому подводят. Но власть такого рода мифы не может творить без народа.
Значительной части нашего общества хочется думать, что у России особый путь, что мы не европейская страна, а какая-то особая цивилизация и, что крайне важно, с особой миссией и предназначением. Такого рода ощущения в нашей стране существуют где-то с середины XIX века.
Во-первых, профессор Травин противопоставляет народ и власть, вроде как власть не есть производная этого самого народа. Во-вторых, непонятно, к какой структуре относит профессор себя и подобных себе, т.е. всех тех, кто никакими этническими мифами, согласно представлениям профессора, не увлекается. В советское время весь советский народ, живущий по заветам марксизма-ленинизма, был разделен на три большие группы людей: рабочий класс, класс крестьянства и межклассовая интеллигентская прослойка. Власть так же была неотъемлемой частью народа и могла состоять из людей, относящихся к любой из этих групп. Правда, следует признать, что интеллигентская прослойка на гладком теле марксизма смотрелась несколько инородно, подобно прыщу. Вероятно, эта самая прослойка чувствовала себя очень неуютно в рамках существующего режима. С одной стороны, ей очень хотелось быть поближе к власти, точнее, к кормушке, с другой стороны, очень не хотелось брать на себя ответственность за преступления режима. Вот она сама себя и придумала, чтобы чувствовать себя вроде как отгороженной от власти в глазах мирового сообщества. Мол, мы не власть, мы всего лишь прослойка. Представляется, что идея об интеллигентской прослойке жива и по сей день. Вот только, в отличие от советского периода, современная интеллигентская прослойка отстраняется не только от власти, но и от народа. Нынешняя интеллигентская прослойка жаждет сменить не только власть, но и народ.
Эти представления не менялись, по-вашему, за все это время?
Конечно, они серьезно трансформируются время от времени. То, что на этот счет думал Федор Михайлович Достоевский, совсем не похоже на то, что думает Владимир Путин.
Профессор лукавит.
«Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было случиться), а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть, бесспорно, всеевропейское и всемирное», – из речи Ф. М. Достоевского о Пушкине.
«А что касается нашего народа, то страна наша, как пылесос, втягивала в себя представителей различных этносов, наций, национальностей. Кстати говоря, на этой основе создан не только наш общий культурный код, но и исключительно мощный генетический код, потому что за все эти столетия и даже тысячелетия происходил обмен генами, вот эти смешанные браки. И именно этот наш генный код, наверное, может быть, почти наверняка является одним из наших главных конкурентных преимуществ в современном мире. Он очень гибкий, он очень устойчивый. Мы даже этого не чувствуем, но это наверняка есть.
Что же все-таки в основе наших особенностей? Эти особенности, конечно, есть, и в их основе, на мой взгляд, лежат ценностные ориентиры. Мне кажется, что русский человек, или, сказать пошире, человек русского мира, он, прежде всего, думает о том, что есть какое-то высшее моральное предназначение самого человека, какое-то высшее моральное начало», – из ответов В. В. Путина на вопросы народа российского.
И Достоевский, и Путин видят великое предназначение русского этноса в стремлении к единению людей в братском содружестве. Различие между ними заключается лишь в том, что перед поколением Достоевского стоял вопрос о единении всего православного мира, а перед нашим поколением стоит вопрос об объединении всего лишь русского мира, разорванного деяниями интеллигентской прослойки. Русское западничество времен Достоевского в наше время выродилось в интеллигентскую прослойку, ставшую силой, враждебной русскому миру. Так, гуляет по интернету высказывание о Достоевском и о русском народе одного из представителей этой самой прослойки.
«Вы, знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывает у меня желание разорвать его на куски».
На чем базируется наша уникальность, с точки зрения людей, продвигающих эту идею: на особом православном менталитете, на географическом положении, на уникальном историческом опыте?
Если выразить мою позицию одним предложением, то она звучит следующим образом: никакого особого пути не существует, но многие народы мира (и русские здесь далеко не первые) в определенной ситуации предпочитают думать, что именно они, именно этот народ, совершенно особый. В свое время свой особый путь видели немцы, французы, англичане, португальцы…
Профессор заблуждается, в потемках бродит, отторгая от себя теорию Гумилева. Лев Николаевич Гумилев в своих трудах на многочисленных примерах показал, что, во-первых, каждый этнос уникален и неповторим. Во-вторых, этносы о своей уникальности, о своей особенности не думают, каждый из них точно знает, что он особенный, и каждый этнос в свою бытность совершает свои особенные героические дела. Каждый этнос идет своим особенным путем. Увы, этот путь далеко не всегда прямолинеен. Этносы сбиваются со своей тропы и встают на путь, уже кем-то проторенный. Так, например, Китай, следуя по пути, уже проторенному европейской цивилизацией, стремительно превращается в общество потребителей, жаждая обогнать в потреблении даже Америку. Впрочем, это ненадолго, вернется Китай к своим истокам. Но Россия всегда шла своим особенным путем, и даже капитализм мы построили свой особенный, который до сих пор во всем мире называют социализмом. Повторюсь, все этносы на своем особенном пути совершают свои особенные героические дела. Различие между всем остальным миром, включая западный мир, и русским миром заключается в том, что героические дела всех этносов, всех без исключения, – в прошлом, а русского – в будущем. Как предрекает Достоевский, на базе русского православия будут объединены люди всей Земли.
Исходя из европейского опыта, о котором вы говорите, как эта идея, по-вашему, вообще рождается и воскресает?
Мне представляется, что народы приходят к идее о своем особом пути в тот период, когда им особо тяжело живется и они чувствуют себя или просто неудачниками, или чувствуют некое превосходство других народов, по отношению к которым (или самим себе) они должны доказывать: мы не хуже. Ну, если очень упрощенно, в переводе на язык психологии это что-то вроде комплекса неполноценности.
Нет слов. Вероятно, испанцы в тот период, когда в высшей степени были горды своей особенностью, т.е. принадлежностью к испанской короне, почувствовали себя такими неудачниками, так у них разыгрался комплекс неполноценности, что они создали мощнейший флот и открыли Америку. А уж комплекс неполноценности англичан вообще не поддается определению. Им вдруг так стало тяжело жить, они вдруг почувствовали такое превосходство других народов, что взяли и завоевали Индию, подчинили своему влиянию Китай, обжили просторы Северной Америки. Ну, а немцы именно в результате осознания себя совершенными неудачниками, опутанные со всех сторон комплексами неполноценности, создали классическую немецкую философию, которая исполнена такой точности мысли, что после нее практически ничего путного уже сказано не было, и лишь переосмысливается последующими поколениями философов то, что было открыто этим великим этносом.
Мораль из всего сказанного такова: Гумилева Льва Николаевича читать надо. Этнос – это живой организм, который, как и всё живое, развивается и стареет. В молодости этнос, переполненный пассионарностью, проявляя молодецкую удаль, навязывает соседям свое неповторимое видение мира. В зрелые годы, переосмысливая свою главную идею, результатом которой было его рождение, этнос создает свою неповторимую культуру. В старости этнос, если доживает до старости, к сожалению, впадает в маразм, увы, совершенно не оригинальный и не неповторимый, характеризуемый фазой обскурации. Сейчас, на фоне украинского кризиса, не заметить маразм старой Европы, в объятия которой усиленно пытаются нас затянуть служители интеллигентской прослойки, просто невозможно.
