Лет пять назад я серьёзно не понимала, зачем люди здороваются с консьержами. Мне казалось, что от бесчисленных «здрасьте» у дежурных должны высыпать аллергические мурашки.
В первый же день работы у нас в подъезде мне внушили здороваться с жильцами строго-настрого. Желательно вообще каждый раз, как они проходят мимо. Потому что это помогает запоминать: кто вышел из дома, кто вернулся домой. Мало ли, придётся отвечать родственнику или, например, давать показания. Чтобы не повторять бесконечно «здравствуйте», лучше всего говорить: «доброе утро!», «добрый день!», «доброго вечера!». А если жилец прошёл за одно утро два, например, раза, то второй хотя бы зафиксировать на нём взгляд и кивнуть. В идеале полагается именно провожать взглядом, правда, по той причине, что иначе не выглядишь как следует бдящей. Для запоминания-то короткой фиксации взгляда и кивка достаточно.
Некоторым из проживающих не нравится, когда с ними здороваются и тем более провожают взглядом. А для других почти дежурное «здравствуйте!» – это порция общения за день, которую они очень боятся упустить. Другой им не выдадут.
Мужчине-с-палочкой на вид, кажется, едва за пятьдесят. Но для пятидесятилетнего он выглядит удивительно хрупким. Впрочем, мужчина-с-палочкой выглядит очень ухоженно: всегда аккуратная причёска, одежда, очки. Да и выходит он иногда не один, а с помощью сына или невестки. Он никогда не произносит не слова, потому что потерял – по видимости, относительно недавно – голос. Вероятно, поэтому с ним уже привыкли не говорить. Всё равно не отвечает.
На самом деле, отвечает и хочет отвечать. Проходя мимо консьержечной, он сильно вытягивает шею, чтобы увидеть, здороваюсь ли я с ним. Если я сижу на лавочке у подъезда, он мгновенно разворачивается ко мне всем корпусом. Чтобы, когда я скажу «Здравствуйте!», мне было видно, как он шевелит губами, отвечая. Для него очень важно совершить настоящий короткий разговор.
Он всегда немного сидит на лавке, потом аккуратно, с большой осторожностью, встаёт и идёт по тротуару вдоль дома. Сначала в одну сторону, потому – в другую. Потом возвращается к нашему подъезду и долго приходит в себя, сев и привалившись затылком к стене.
Конечно, он выходит только в хорошую тёплую погоду.
Я знаю, что он живёт в восемьдесят первой. Поэтому, когда мимо меня вдруг проносят траурные венки в восемьдесят первую, у меня сердце падает в пятки.
– Как? Как? Алексей Анатольевич? – несколько раз спрашиваю я, прежде, чем до меня доходит ответ:
– Его сын. Его сын. Андрей Алексеевич.
Нехорошо, но мне не жалко сына. Молодого ещё, в общем, человека приятной внешности. Наверное, потому, что мы с ним ни разу в жизни не говорили.
Надеюсь, что сменщик запишет в журнале, если Алексей Анатольевич или Любовь Дмитриевна умрут не в моё дежурство. Иначе мне будет неоткуда узнать. Не имею ни малейшего понятия, почему так важно – знать, что умер человек, с которым ты говорил. Но очень, очень важно.
(Открылся новый торговый центр. Товары для всей семьи. Когда такое пишут, никогда не рисуют стариков, только взрослых-и-детей. Возможно, старики на самом деле не семья?)
***
Или, например, одежда. Где покупать её, это ясно: в сэконд-хэндах. Любая азиатского происхождения консьержка, живущая в Москве достаточно долго, переходит к европейской одежде. Нет, она таким образом не интегрируется. Вкус у неё (как правило) не меняется, ей нравятся свободные длинные яркие платья. Но она их себе не может позволить. Поэтому – треники, джинсы, капри и бриджи на развес. Один сэконд-хэнд есть у нас во дворе, ещё один – через одну автобусную остановку. Очень удобно.
Неудобны совсем другие вещи. Нельзя хранить слишком много одежды – негде это делать незаметно. Крохотные туалеты не приспособлены для того, чтобы разворачивать в них стирку или просушивать вещи – стирают потому обычно по одной. С другой стороны, зато руки сильно за раз не устанут, и тем более не сотрутся. Надо просто каждый день стирать одну-две вещички. Правда, частая стирка даёт другую проблему: одежда снашивается, начинает расползаться по шву, откуда ни возьмись появляются маленькие круглые дырочки, которые так и норовят вырасти. Надеюсь, вы сейчас не смеётесь над тем, что консьержки никак не догадаются просто выкинуть один свитер за пятьсот рублей и купить другой в ту же цену. Пятьсот рублей, понимаете, порой имеют значение. Поэтому, обнаружив дырку, консьержка торопится купить маленький рукодельный набор (в отличие от нормального, умещается в стакане для карандашей) и тщательно её зашивает. Дежурный по подъезду обязан выглядеть опрятно, пункт номер два общедомовой инструкции для консьержей.
Поэтому всё, что можно разгладить на электрическом обогревателе, чтобы не пришлось ровнять ткань утюгом – разглаживается тут же тщательнейшим образом. Искать по консьержкам утюг и затем возиться с ним в крохотном заставленном помещении очень хлопотно (а летом ещё и ужасно жарко). Этого избегают, слишком помявшимся краям головного платка или майки искренне огорчаются. Теоретически, современная мода такое допускает. Практически – повод прицепиться, сделать замечание, а заодно высыпать поток оскорблений. Некоторым жильцам доставляет особенную радость выслеживать «косяки» консьержек и уборщиц и затем смешивать женщин с грязью. У меня в подъезде тоже есть один. Когда ему совершенно нечего сказать по поводу моей работы, а настроение требует, он просто выкрикивает слова вроде «Бездельники! На наши деньги тут!», проходя мимо.
Как-то он пытался использовать против меня пункт о недопустимости спора. Подошёл и начал утверждать, что я с корыстными целями привела в консьержи своего мужа – нового сменщика, которого я, на самом деле, и в лицо ни разу не видала. Я попалась и принялась возражать; потом, конечно, опомнилась и стала отсылать со всеми вопросами к старшей по подъезду, как и прописано в инструкции. Естественно, старшей жилец заявил, что я с ним спорила. Предмет спора уточнять не стал, так что я получила нагоняй, прежде, чем смогла объясниться.
Нечего изображать из себя святость: я бы такому подсунула чужие объедки, если бы была официанткой в ресторане. И плюнула в кофе. Хотя бы за словечки, которые он любит употреблять в моём отношении – не во всяких матерных частушках встретишь.
Когда одна из жилиц соседнего подъезда мне искренне пожаловалась, что некультурные азиатки первым делом усваивают грязнейшие ругательства, я думала, говорить ей или нет, почему? Пока я думала, она уже ушла дальше. Я всегда слишком долго думаю, прежде, чем сказать, и в итоге не говорю ничего. Кажется, это нормально. Я знаю очень много таких людей.
(Курсы бальных танцев. Вальс, танго, хастл и другие. Нарисованы очень худые юноша и девушка; в голову сразу вскакивает слово «вертлявые»)
***
Другой человек, которому важно каждое здравствуйте – пожилая актриса из нашего подъезда. Она перенесла инсульт, её речь с трудом различима. При том, чтобы сохранить хоть какую-нибудь речь, общаться ей надо регулярно. Она пытается заговаривать с соседями, но те просто шарахаются. По счастью, иногда к актрисе приезжают сестра или кто-то из знакомых. И ещё по счастью, с ней стараются поддерживать беседы «белые» консьержки (азиаткам слишком тяжело догадываться, что имеется в виду).
Я познакомилась с «нашей» актрисой довольно странным образом. Мимо консьержечной осторожно прошла пожилая женщина с палочкой; мы поздоровались. Я, как обычно, провожала её взглядом. Она это заметила, вдруг подмигнула мне и… вдруг стала пританцовывать на месте. Движения были самые простые, незамысловатые, но – настолько в лад со звучащей из нетбука музыкой и настолько «с выражением», что я не могла не спросить:
– Вы – танцовщица?!
Женщина снова оперлась на палочку, с видимым усилием сказала:
– Я… пела… – и продолжила свой путь, кивнув мне на прощание.
Встреча за встречей мы обменивались парой слов или фраз, так что я узнала о ней довольно много. Удивительно, но больше всего она боится тех же вещей, что и Любовь Дмитриевна. Не суметь умыться («это… всё») и завести животное. Актриса не то, чтобы любит кошек или собак, но ей часто рекомендовали. Чтобы, мол, хотя бы не помереть в одиночестве.
Актриса, в общем-то, счастливый человек. У неё есть звание, медаль от государства, квартира и пристойная пенсия. Друзья, которые не забывают, и какие-никакие силы – поддерживать себя в приличном виде, самой доходить до аптек, поликлиник, учреждений. Потом, правда, требуется отдых, но скольким отдых необходим вместо походов по делам и прогулок? У актрисы есть вполне здравый ум, но не хватает одной важной вещи, без которой её то и дело отодвигают за границы видимости: речи, конечно. (Она когда-то была уверена, что самое большое горе испытает, когда больше не сможет петь. Ей петь действительно нравилось! Но предложи актрисе выбрать, что вернуть прямо сейчас – пение или речь – она не будет колебаться.)
Сейчас не девяностые. Никто не скажет пожилой женщине: «Пошла вон, корова, размычалась». Попытаются понять раз и два. И даже пять. Но если и на шестой раз не могут разобрать, говорят: «Женщина, отойдите, мне надо и других обслуживать». «Женщина, приходите с кем-нибудь». «А может, она просто не в себе?» – это из очереди.
Почти идеальный объект, если бы кому-нибудь из уборщиц или дворников захотелось бы отыграться за все полученные оскорбления. Или просто игнорировать её просьбы. Вот правда, кто из начальства смог бы понять жалобы едва бормочущей после инсульта пенсионерки? Когда актрису обокрала неизвестная мне сиделка, её понадобилось много времени, чтобы донести до близких, что случилось.
Актриса видит Алима и просит подойти. Он здоровается, быстро проверяя взглядом, слушаю ли я. Женщина сыпет словами, долго, настойчиво, надеясь, что хотя бы пару из нескольких фраз удастся сложить понятно для других, что выпадут именно те слова. Алим сдержанно кивает.
– Вы… придёте? Когда… приду, – спрашивает, наконец, актриса.
– Да.
– Точно?! Пожалуйста! – бедная женщина больше всего боится, что выйдет, как с соседями. Вежливый ответ и исчезновение.
– Я приду. Всё сделаю в лучшем виде.
Актриса не верит до конца, но стесняется настаивать. Когда она отходит достаточно далеко, Алим вполголоса спрашивает:
– Что она хотела? Какой инструмент брать?
Он знает, что «белые» консьержки уже приноровились понимать.
– Какие-то проблемы с окном на кухне… То ли не закрывается, то ли не открывается.
– Спасибо.
(Работа с хорошими карьерными перспективами. Для молодых, энергичных и позитивных.)
(Кстати, у нас неподалёку действует тот самый «Гербалайф». Правда!)
Очень интересно. Ждем продолжения