по невскому с старушкой и пивком

Где слог найду, чтоб описать прогулку…
М.Кузмин

Мы одеты легко со старушкой, обёрнутой в шаль.
Это будет прогулка, которую вспомнить не жаль —
Будет Невский воздушный, тяжёлый Казанский собор,
ДЛТ полудушный, храм Спаса, пустой до сих пор.

Знаем. Адмиралтейство стоит за спиной.
Начинаем движение мышц не спеша, по одной…
Впрочем, не начинаем — наткнулась в кармане рука
На бутылку прохладного, только с завода, пивка.

Значит надо в сторонку, а то не заметят, собьют
Господа петербуржцы, что в городе этом живут,
И, понятно, не хочется падать с утра
На поребрик, который помыли вчера.

Пиво утром — классический русский приём!
Пьём за Невский, за нас со старушкою пьём,
На вторую бутылку привычно наткнулась рука, —
Как пустая бутылка пусть будет прогулка легка.

Воздух свежий, как пиво, что вылито в рот.
Слишком нетерпеливо рифмуется Аэрофлот…
Нет, пока что направо читаем «Главленинградстрой»…
Пешеходы, конечно, неправы бывают порой.

Продолжаем, однако, лвижение мышц не спеша.
Наш теперь одинаков с румяной старушкою шаг,
И блестят у неё озорные глазные белки,
У меня, к сожаленью, блестят не глаза, а очки.

На душе — там, где сердце, а может печёнка — легко.
Пиво нам — как ребёнку, наверно, попить молоко.
Невский, словно стакан на ладони, весь виден насквозь.
Невозможно, конечно, сегодня гулять с кем-то врозь.

Ведь когда ты один, то глаза прочитают едва,
Что сейчас перед нами контора журнала «Нева»,
Где когда-то Охапкин охапку листочков моих
Приволок на рецензию цензоров глухонемых..

Впрочем, дай им , конечно, здоровья, Господь.
Незаметно, но верно возник-таки «Аэрофлот» —
На втором этаже до сих пор там наверно, буфет,
Где с Кривулиным кофе мы пили пять-шесть лёгких лет.

Ах, Кривулин, он кофе по-прежнему пьёт.
Он большой человек, на Большом, дом 13, живёт,
И, как прежде, в квартиру под № 7
Грязь таскают подошвы его бесконечных друзей.

Я когда-то отдельно поэму о нём напишу
(Надо время от времени делать в поэзии шум),
А пока со старушкой по Невскоиъму прямо идём,
Никому не мешаем и пиво холодное пьём.

Обувной магазин, «Книги мира», «Погибель мужьям»,
Телеграф, с удовольствием сдавшийся большевикам,
Угловой «Букинист»,где Игнатова часто вела
С продавцами беседы о чисто интимных делах.

Светит солнце направо, налево, на нас и не нас.
Пробегают детишки в свой первый, последний,  единственный класс.
Продавщицы торгуют на улице тем, что уже не продать.
Отступают от центра к окраинам мартовские холода

«Баррикаду не надо, хороший был кинотеатр.
Мойка знает, куда притечёт, но пока это просто куда-то.
Из «Котлетной» выходит студент, полагая, что сыт,
И способен на даме сквозь юбку увидеть трусы.

Ах, мой Невский, центральный российский проспект!
Переписан, обкакан, описан и перевоспет..
У старушки от пива проблемы и выхода нет,
Только вход в знаменитый на весь Петербург туалет.

Туалеты на Невском — отдельный пустой разговор,
Нескончаемый, так как не начат ещё до сих пор —
Разнополые двери, оазлука на пару минут,
Первобытная вера что там, наверху тебя ждут.

А «Минутка» родная, которой давно уже нет,
Как теперь нехватает твоих пирожков и котлет,
Как сейчас бы завёл по ступенькам старушку в тебя
Кошелёк терпеливый в голодных руках теребя.

Жёлтый дом на углу, где «Кавказский» стоял ресторан,
Где теперь заграничный орудует башенный кран
Здесь когда-то я хаши с друзьями по пятницам ел,                                   Зд
День рожденья справлял, «Сулико» с музыкантами пел.

Я и сам музыкант до сих пор, хоть не Бог весть какой,
И в кафе «У Казанского» голос могли слушать мой, —
Проходимцы по Невскому, кто из них поголодней,
Угощались в нагрузку халявною песней моей.

Сам Казанский, оплот атеизма, теперь — Божий храм.
Петя Чейгин чего-то когда-то творил даже там.
(Говорят, до сих пор в добром здравии — значит, живой,
Так же пишет стихи нестандартной своей головой.

Магазин «Грампластинки», где Мишин и Гриша Слепой
Благодушно делились отходами с глупым, со мной:
Однотомник Бодлера за польский дешёвый ансамбль
Или Апполинера за русские поп-голоса.

Дальше — улица Бродского, мило, со вкусом вполне.
Филармония, где выступать предстоит всё же мне,
Аникушинский Пушкин, а в Русский музей дорогой
Многократно ступал я в ботинок обутой ногой.

Заскучала старушка, пора на скамейку присесть.
После ящика пива ватрушку с шавермой поесть,
Оглядеться вокруг, что за жизнь иам весення бьёт
Кого так, кого этак и далее наоборот.

Кто такая старушка — секрет для меня до сих пор.
Подкупает её петербуржский, блокадный задор —
Пиво пьёт, «Беломором» дымит мне в глаза
И внимательно слушает всё, что бы я ни сказал.

Бесполезный Гостиный не ждёт нас опять, как всегда —
Пива нет там любимого , и не пойдём мы туда,
Так же как в «Метрополь», «Север» и достоевский «Пассаж», —
Обитает народец там, что откровенно не наш.

Вот Публичка любимая, где до мозолей в глазах
Посещал небольшой тот под самою крышею зал.
Где-то в недрах её и сейчас Стратановский сидит,
Чай попьёт, стих напишет и самодостаточно спит.

«Катькин» сквер близорукий,старушкин родной уголок-
Еле-еле оттуда сейчас я её уволок
Обещанием пива купить в «Елисеевском» через проспект,
Благо, есть переход и сияет зелёненький свет.

Впрочем, можно, конечно, по Малой Садовой пройти,
Чуть напрячься, заветное место найти,
Где, пожалуй, лет тридцать назад обретались крутые теперь,
Молодые тогда Гайворонский, Буковская, Эрль.

А у стен елисеевских, как со старушкой сейчас,
Я с Кузьминским общался в последний  пред вылетом раз —
В тёмно — кожаных, как пароходные трубы, штанах
Он стоял и Нью-Йорком уже потихонечку пах.

Мимо «Лавки писателя», скучной теперь как всегда,
Прошагаем скорее, как будто нас манит вода,
Утекающая под Аничков клодтовский мост —
Петербург здесь кончался когда-то, и важный был пост.

Штакенщнейдер малиновый справа от солнца блестит.
И уютное «Знание», жалко, но нужно пройти,
Помянуть добрым словом вполне легендарный «Сайгон»,
Коньктурными митьками схвачен и обмалюён.

Для меня же «Сайгон» — Ширали, почему и прежде всего
(Кафетерий «Москва» в основном называл он его,
Ангажируя даму на чашечку кофе зайти,
Отдохнуть на её непростом и прекрасном пути),

Хорошо бы и нам со старушкой слегка отдохнуть
Перед тем, как закончить пивной и неблизкий наш путь,
Да и не на что падать усталым до боли глазам —
Поспешим на Московский, обложенный пивом вокзал.

Ах, Московский, родной мой, — наверно лет тридцать тому
Я ночами частенько бродил по нему
И на Лиговском комнатку с блохами как-то снимал, —
Ненавязчивых дам и друзей по перу принимал.

Выбирай же, старушка, что хочешь на наш посошок:
«Золотое», «Калинкин» иль новгородский «Толстячок»,
«Вену», «Балтику», киевскую «Оболонь»,
«Синебрюхофф», «Будвайзер», иль «Гиннес», что пьёт Альбион.

Расстаёмся. Надолго ль — ей- Богу, не знаю пока,
Промелькнёшь ли ещё в моих лёгких нежданных строках?
Ставлю точку. Рифмованный кончен отчёт.
Всё, устал. Ничего больше в ум не идёт.