Рубинами грозди рябины-
Яркой палитры картины,
Теряются в жёлтой листве,
На янтарном горя полотне.
Шумит, гремит бабье лето.
Тихонько дождь пишет либретто,
Медленно лес раздевается,
Для зимы видно старается
.
Лист обрывает кленовый,
Охровый, красный, бордовый,
На землю бросает в экстазе
На Балканах и на Кавказе.
.
Дождь чертит узор на стекле,
Штрихами ниспадая к земле.
Спас в Лету канул медовый,
Одев, осень в венец терновый.
Пять десятков коралловых роз-
Отзвуком теплых летних гроз.
Осень шлет последний привет,
В минорной ноте дарит букет.
И снова осенняя зарисовка. Как бы не была печальна и холодна осень, но сколько она дарит разных интересных мыслей. Почти каждый автор написал новое стихотворение. У каждого получалась своя неповторимая картинка осени. Надежда, наверное, на осеннюю тематику надо устроить отельный конкурс? 🙂
@ Светлана Тишкова:
Ты права. Осень настолько разнообразна, красочна и изменчива, что описать все её перевертыши просто невозможно.
Осенний конкурс идея хорошая, но во многих регионах пребывания наших авторов уже метет поземка, да и у нас холод сумасшедшей осени не навевает конкурсных курьезов. Объявишь об Осени, напишут о Зиме.
Давай уже наверное арбу поменяем на сноуборды и подумаем о веселом празднике — Новый год.
@ zautok:
До Нового года еще далеко. У нас сегодня так ярко солнце светит, что душа радуется. 🙂
@ Светлана Тишкова:
Завидую белой завистью. Тут блин всего +8. Дождь и мерзко. В помещениях везде сырость и холод. Отопительный сезон не то, что у вас. Здесь только через месяц включат отопление, как раз когда жара снова начнется. Не город, а сплошной ходячий госпиталь. Все чихают и в соплях. Фу! Замерзаем.
@ zautok:
В Люберцах пока отопление не включили, а вот в Москве уже дали. Но, мне не холодно. 🙂 Я живу на седьмом этаже, плюс стены у дома почти метровые, сторона солнечная. Да, наверное, еще и любовь греет… 🙂
@ Светлана Тишкова:
Любовь это хорошо. Напомнила про любовь. Ладно выхожу из сети. Поехала мужа кормить, а то голодному и не любви чай будет, разве обогреватель включить?
Света марш в жюри. Там отписалась я. Иди работай пока я тут мелкими перебежками город измерю.
@ zautok:
Слушаюсь, товарищ начальник. 🙂
@ Светлана Тишкова:
🙂
@ zautok:
Лист обрывает кленовый,
Охровый, красный, бордовый,
На землю бросает в экстазе
На Балканах и на Кавказе. КЛАССНО!!!!!
Но неделю льют холодные дожди, пора и про дождик строки написать, пока он теплый и непереродился в хлопья снега и сосульки. Последние деньки уходящего лета. Скоро обещают снова теплынь…..
«какая же гадость ваша заливная рыба» (с)
либретто дождь пишет.. мама дорогая!
тихонько так.. пишет себе словесное краткое содержание оперы. какой молодец дождь этот.
какой образ!
какой молодец автор.
@ Инна:
Привет Иннуська. Все путем. Мы успеем еще и в горы и … ну сама знаешь. Говорят с пятницы снова тепло и солнышко.
Ну а это для развития «Заливной рыбы»@ moro2500:
Двух муз союз прекрасный…
— А теперь, господа студенты, вопрос на сообразительность. Из чего Оно состоит? И приготовьте ваши зачётки. Ну-с? Слушаю вас.
— Оно состоит из либретто и музыки.
— Да?.. Ну, что ж, будем считать, что вы достаточно сообразительны. Есть другие мнения?
— Есть. Во всём Этом ничего кроме музыки нет. Ничего, о чём стоило бы думать и говорить. Ничего, что нельзя было бы отбросить как бесконечно малую величину.
— …Н-да. …Давайте ваши зачётки, и — до встречи в будущем семестре.
***
…Собственно говоря, «Либретто во сне…» это своего рода попытка предугадывания Будущего Семестра. Прошедший — длился четыре века. В 1596 году во Флоренции был «изобретён» театр, который в поисках «драмы через музыку» оказался способным петь пьесы. Театр пел, разумеется, и раньше. В том числе и пьесы. Но то, что мы сейчас называем музыкальным театром, (театром, где поют, балета мы здесь не будем касаться) — началось именно тогда. Четыре века назад. Срок не малый. И — куда уж дальше откладывать? Пора, наконец, выяснить, из чего Оно состоит.
— Скромнее, господин либреттист. Не вы первый рассуждаете о музыкальном театре. И до вас были тoлпы неглупых людей, которые время от времени знакомили мир со своими мыслями на этот счёт.
Справедливо. …Сформулируем вопрос аккуратнее. Обращая взоры к Будущему Семестру, и сверяя собственные выводы с мыслями неглупых людей Семестра Прошедшего, попытаемся понять: из чего состоит музыкально-сценическое произведение?
Правильно-скучное: «…из либретто и музыки» — формула бесплодная. Она никуда не ведёт и ничего не разъясняет. К тому же точность её более чем сомнительна. Впрочем, с первой её частью — «из либретто и…» — можно, пожалуй, согласиться, несмотря на то, что формула эта не учитывает лежащий в основе либретто литературный (или мифологический) первоисточник. А ведь иногда в качестве либретто может предстать и первоисточник в девственно нетронутом виде, без единого изменённого слова. К примеру, — текст маленькой трагедии Пушкина превратился в либретто оперы Даргомыжского «Каменный гость» без малейшей переработки. Это, разумеется, в музыкальном театре такая же исключительная редкость, как и безбрежно оригинальное либретто, не имеющее литературной первоосновы. И потому, будем считать, что понятие «первоисточник» содержится в самом термине «либретто». Либретто это созданная на основе литературного первоисточника пьеса, предназначенная для выражения музыкой.
Важно, однако, осознать вот что. Трансформация первоисточника в либретто происходит в однородной жанровой среде. Из одного жанра кристаллизуются иной, но родственный жанр. Оба они — и родитель, и новорожденный — суть жанры литературы.
Но как только готовое либретто ложится на стол композитора, картина радикально меняется. Однородной жанровой среды, в которой один жанр плавно перетекает в другой, далее существовать не может. Опираясь на либретто — произведение л и т е р а т у р н о е , — композитор выстраивает м у з ы к а л ь н у ю драматургию будущего произведения. Идеи одного искусства, искусства со своими средствами выразительности, со своей хваткой, со своими «замашками», — должны выразиться другим искусством. Другим, — по самой своей природе, по своим генам. И как ни раскрывай объятья, приветствуя двух муз союз прекрасный, конфликты между ними неизбежны. Они предопределяют, подчас, мучительную ломку формы, идей, замыслов, ритмов, рифм, бесчисленные компромиссы, необходимость для обоих искусств отказываться от предельной выразительности каждого из них. Но, что удивительно. Этот готовый к борьбе друг с другом союз двух закадычных врагов и заклятых друзей, осиливая вымощенную костьми своих жертв дорогу к музыкальной сцене, научился, в конце концов, создавать художественный сплав исключительной однородности. И восприятие публики, словно безотказный прибор, неизменно фиксирует эту однородность. Выделить либретто из восприятия того, что происходит на музыкальной сцене — невозможно. Вне театрального восприятия — пожалуйста. Ничего нет легче. Вот оно — либретто. Отделённое от музыки. Возьмите эти вот исполосованные строчками два-три десятка страниц и читайте, воспринимайте, оценивайте. Но, учтите, перед вами либретто вне художественного сплава, либретто из первой части предложенной формулы: «либретто и…». А вот, во второй части формулы (той, что после «и»)… Нет, там либретто от музыки наше восприятие отделить не в состоянии. И, что поразительнее, и музыку от либретто — тоже. Никакими силами. В любой музыкальной фразе либретто будет присутствовать.
Вот и пришло время вывести на свет божий нашу формулу музыкально-сценического произведения. Так из чего Оно состоит? Оно состоит из двух частей. Первая — «Либретто», вторая — «МузыкаНаЛибретто». (Я ставлю заглавные буквы в этом тройном слове-монстре только для удобства чтения. Никаких разделений в нём, как и в том, что оно обозначает, быть не должно.) А если так, если вы принципиально согласны с этой формулой — «Либретто» плюс «МузыкаНаЛибретто», — то вам не избежать и следующего вывода. В каждой ноте композитора есть труд либреттиста. Даже если речь идёт о каком-то фрагменте музыки без текста. Даже если композитор и либреттист не знакомы друг с другом. Даже если один из них — велик, а другой — безлик.
А теперь вернёмся к началу наших рассуждений, ко второму ответу на вопрос «Из чего Оно состоит?» Есть, оказывается, мнение, что состоит Оно только из музыки. Всё остальное — величины бесконечно малые. Не будем отмахиваться от этой точки зрения. Она талантлива, потому что искренна до бесстрашия. Каждый из нас, находясь под сильным впечатлением какого-нибудь оперного спектакля, готов присоединиться к ней. Так что же, она, стало быть, верна? Нет. Не верна. Но осознать, почему все мы в определённые минуты общения с музыкальным театром готовы присягнуть ей на верность, — необходимо.
Природа искусства, называемого «музыкой» такова, что искусство это во многом (если не целиком) вытесняет из нашего восприятия все другие искусства, выступающие в союзе с ней. Это странным образом справедливо даже в тех случаях, когда творческий уровень музыки ниже, чем уровень соратничающего с ней искусства. А в случае музыки классического уровня — и говорить нечего. Когда мы, к примеру, слушаем романс Глинки «Я помню чудное мгновение» наше восприятие совершенно не фиксирует стихов Пушкина (от чего они, разумеется, не становятся менее прекрасными). Восторгаемся мы этим романсом, или он (его исполнение) оставляет нас неудовлетворёнными, вся мера нашего впечатления относится к музыке. Вся мера. Я студентам на лекциях в Театральной академии рассказываю по этому поводу байку собственного сочинения. Она называется «Людвиг и Вильям». «…Лет двести назад, — эпически начинаю я — жили-были два друга. Один — Вильям — был великим драматургом, другой — Людвиг — великим композитором. И они решили написать оперу, ну, скажем, о датском принце. Вильям, советуясь с Людвигом, написал либретто (пьесу), Людвиг, советуясь с Вильямом, написал музыку. Спрашивается, кто же, господа студенты, автор этой работы?» Студенты, подумав и поёжась, отвечают: — «Оба». А теперь, разумники вы мои, я поведу вас на спектакль этой оперы, сделанной двумя гениями. И по окончании спектакля спрошу: «Кто автор?» И вы ответите мне, причём абсолютно искренне: «Людвиг. Только Людвиг». — Как это, только Людвиг? А кто придумал «мышеловку, «череп Йорика»? А кто написал монолог принца о флейте? А кто… — Да, конечно, умозрительно — «оба». Но эмоционально — «один».
Тут намедни (год назад) мне, либреттисту вручали литературную премию «Северная Пальмира». Происходило это в день двухсотлетнего юбилея Пушкина. И подумалось мне вот что. Стихи и проза Пушкина положена в основу нескольких сот музыкальных сочинений. Музыка десятков из них создана гениями. Но! Если бы мы знали Пушкина только по сочинениям, положенным на музыку (их тексты — гениальные образцы литературы), то мы бы… Пушкина не знали. Не знали бы вообще такого имени. Автора-литератора в соседстве с создателем музыки сегодняшняя публика как автора не воспринимает. Так было не всегда. В первый период существования оперы либреттист указывался на афише первым, и, очевидно, воспринимался публикой, как основной автор. Но в наше время от этой специфики восприятия не осталось и следа. И во времена Пушкина — тоже. Сам Пушкин к слову сказать, об этом задумывался. И сделал для себя весьма определённые выводы.
Есть в пушкинском письме князю Вяземскому некое суждение, на этот счёт (об этом ниже), которое способно озадачить не только музыкантов…
На какую же захватывающую интригу оказался способен в Прошедшем Семестре музыкальный театр! Флорентийцы сделали первые шаги в освоении «Драмы через музыку». Союз двух муз, осиливая вымощенную костьми своих жертв дорогу, сумел, создать художественный сплав исключительной однородности. Людвиг и Вильям получили гипотетическую возможность объединить своё творчество во славу нового жанра. Толпы неглупых людей, познакомили мир со своими мыслями на этот счёт. А, между тем, Пушкин…
/Юрий Димитрин/
о, да тут уже целый комплект постельного белья! ггггггггг
два комплекта.. и шарф офицерский — кашне..
и еще… портянка, куда без нее..
@ moro2500:
Для тебя любовь моя старалась. Хоть на сон почитаешь и что-то путное, ежели все так плохо вокруг. Читай классику. Скорей заснешь:)