Осенний ребёнок

Осенний ребёнок
Хлопок выстрела почти совпадает с хлопком попадания. Круглая железная пулька, пробив бок бутылки, с жужжанием крутилась в ловушке пластика и замирала на дне.
— Теперь ты, — сказал Сергей и протянул пистолет сыну.
Павлик брал пистолет двумя руками. В одной руке не удержать. Тяжелый пистолет. Он чуть сгибал руки в локтях, чтобы было легче.
Хлопок, попадание, жужжание, тишина.
Раскачивается зеленая литровая бутылка из-под лимонада, подвешенная к ветке дерева. Падают желтые листья, то ли в испуге покинув ветви, то ли просто от неизбежности осени.
— Молодец, Павлик, ты хорошо стреляешь, — проронил Сергей. – Постреляй, я посижу. Не забывай о технике безопасности.
— В людей, животных не стрелять, ставить на предохранитель по окончанию стрельбы, — заученно проговорил Павлик.
— На живое не направлять, — добавил Сергей и уселся на кочку.
Рядом из травы высовывали розово-серые шляпки сыроежки. Маленькая с загнутыми к земле краями, похожая на шарик, и побольше, с расправленной шляпкой. Их связывала паутинка с бисерными капельками слез.
«Я и Павлик», — подумал Сергей.
Мама уже давно не жила с ними. Они расстались. Она ушла ловить пьяным бреднем мутные дни. Марина пила. Пила жутко. А он ее любил. Да и продолжает любить. Растит сына и избегает с ней встречи. Как только она ушла, он сразу снял жилье. Сбежал. Понял, что его будущее – это сын.
Хлопок, попадание.
Сергею представилось, как пулька вспарывает воздух, разрывает плоть пластмассы и обкатывается по ловушке бутылки. Ловушка бутылки. Ж-ж-ж-ж…
Ловушка тела. Неужели каждый человек – это ловушка для пули смерти. А почему не ловушка для жизни, радости, счастья?
Сергей посмотрел на сына, худенький мальчонка целился. Желтые очки для защиты глаз… Эти очки словно созданы для стрельбы в осеннем лесу. Желтые. Непокрытая голова с растрепанными соломенного цвета волосами, тонкими, как нити паутины. Красная курточка, черные джинсики, белые кроссовки. Стойкая ассоциация с осенними цветами. Осенний ребенок. Несмотря на весеннюю дату рождения.
«Нужно сменить одежду. Быть ярче», — решил Сергей.
Он протянул руку и убрал паутинку между сыроежками.
Зачем он учил Павлика стрелять?
«Мужчина должен уметь все, — уверял он себя. – И стрелять, и готовить, и гвоздь в стену вбить, и стирать… И любить…»
Хлопок. Пуля чиркнула по краю бутылки и ушла в никуда. В осенний лес.
Сергей вспомнил, как учил сына стрелять. Ему только подарили этот пистолет, и он объяснял: «Вот так заряжается баллон, так в обойму вкладываются пульки, так обойма ставится на место. Это предохранитель. Для того чтобы пистолет случайно не выстрелил».
— А он может выстрелить случайно? – поинтересовался Павлик.
— Даже незаряженное ружье раз в год стреляет, — с улыбкой сказал Сергей.
Устойчивое выражение. Штамп. Но так ли это на самом деле? Стреляет?
— А как же пули? Как без пули?
— Так говорят. Так что лучше держаться от оружия подальше. А если взял, то не направляй на живое.
— А зачем оно вообще.
— Бывают случаи, когда нужно защищать жизнь. Свою или любимых людей.
— Война?
— Да, и война.
— А зачем война? Неужели нельзя все решать миром?
— Можно. Но миром правят не всегда добрые люди. И большей частью сумасшедшие.
— Как странно.
Все мы сумасшедшие. Кто-то больше, кто-то меньше.
Как Сергей радовался, когда Павлик занял первое место по стрельбе в спортивном лагере. А после он встретил стихотворение «Мы учим ребенка драться, мы учим ребенка стрелять…», и задумался над тем, чему и зачем взрослые обучают детей.
Хлопок. Попадание.
— Папа, я замерз. Пойдем, погуляем, — сказал Павлик.
— Пойдем. Осенний лес – это чудо. Можно пособирать грибы. Я нашел две сыроежки.
— Где?
— Вот, — и Сергей указал на семейство, рядом с собой.
Павлик выковырял из мха эту парочку.
— Большая червивая, — сообщил он и положил малявку в пакет.
— Ничего, сейчас еще насобираем, — откликнулся Сергей.
Павлик уложил пистолет в коробку.
Прекрасно, что лес этот недалеко от дома. Всего двадцать шагов и вынырнешь на железнодорожное полотно. Уже можно увидеть город. И их дом виден. Бетонная серая коробка.
В лесу хорошо. Шуршит под ногами ковер опавшей листвы, на деревьях желтое тряпье листьев, прячущее серое небо от взглядов. Много берез. Их светлые стволы, кое-где с мхом и темными наростами, отбеливают душу.
— Хочешь, я расскажу тебе сказку, — предложил отец.
— Давай.
Когда-то Сергей сказал сыну, что его мама умерла. Это было почти правдой. Алкоголь убил прежнюю Марину. И отец стал сочинять сказки, чтобы наполнить ими душу сына.
— Слушай, — сказал Сергей. – Сказка называется «Если бы кукушка не куковала».
Сергей только и мог, что рассказывать сказки, сказки для создания иллюзии полной семьи.

Если бы кукушка не куковала
— Сергей, натяни мне веревку на балконе, — попросила мама папу. – Белье сушить негде.
— Хорошо, — отозвался папа, и снова углубился в чтение.
Павлик тоже лежал рядом с папой и читал. Через полчаса мама напомнила:
— Сергей, ты веревку обещал натянуть, сейчас машина достирает, нужно белье развесить.
— Угу, — согласился папа.
— Ку-ку, — сказала кукушка, высунувшись из часов.
Эти часы висели на стене, они были похожи на домик, вместо окошка циферблат, а под крышей дверцы: раз в полчаса кукушка высовывалась, и время сообщала, по-своему, по-кукушечьи. Под домиком маятник болтался «тик-так, тик-так» и гирьки в виде шишек еловых на цепочке.
Кукушка прокуковала восемь раз.
— Сережа! – воскликнула мама.
— Иду-иду, — сказал Сережа с неохотой встал, отнес в лоджию стремянку, подключил через удлинитель дрель, взял отвертку, саморезы, веревку.
«Тр-р-р, тр-р-р» дрель пробивала в стене отверстия. Папа закрутил саморезы и привязал веревку, — повисли два хвоста с потолка до пола.
Перебрался к противоположной стене. Затрыкала дрель, Павлик смотрел, как сверло углубляется в стену. Раз – дырка, два – дырка.
— Папа, ты туда гвоздик вкрутишь? — спросил Павлик.
Папа воткнул дюбели и сказал:
— Вбитый в стену саморез будет лучше держать, чем вкрученный гвоздь.
— Саморез будешь вбивать? – спросил Павлик.
— Вкручивать, Павлик, вкручивать, — ответил папа и выронил приготовленный саморез, который тут же закатился под плинтус.
— Опа!
Папа слез со стремянки, заглянул в щель.
— Не достать? – спросил Павлик.
— Почему, не достать? — удивился папа и поковырял под плинтусом отверткой, загоняя саморез еще дальше.
— Спрятался, — прокомментировал Павлик. – Не найти.
Папа водил под плинтусом отверткой, покряхтывая от усердия.
— Не достать, — согласился папа, изрядно накряхтевшись. – Неси еще один саморез.
Павлик пошел, и тут высунулась кукушка: «Ку-ку!»
«А интересно, — подумал Павлик, — а почему кукушка? Высовывалась бы кошка и мяукала, или собачка: ав-ав! Или хомячок. Сжевал две семечки – два часа, три семечки – три».
— Павлик, ты куда пропал? – поинтересовался папа с лоджии.
Павлик представил ласточку, как она вылетает из домика и делает несколько кругов по комнате.
— Павлик, ты что застыл?
Папа встал рядом и внимательно посмотрел на часы.
— Я думаю, что вместо кукушки там могло поселится любой зверь. Медведь, например. Он бы рычал каждый раз.
— Для особо медлительных там поселилась бы черепаха, — рассмеялся папа. – А для грязных хрюша. Хрюкала бы тебе постоянно.
— Что застыли? Белье надо развешивать, — сообщила мама.
— Мама, а почему кукушка, а не синичка?
— Кукушка? А кукушка — годы к жизни прибавляет.
— Если бы она не куковала, я может жил бы вечно! – воскликнул папа. – Я просто бы не знал, через какое время мне надо умирать.
— Только лося туда не надо, — сообщил Павлик.
— Почему это? – заинтересовалась мама. — Лось красивый.
— Он своими рогами дверцы посшибает, — заявил Павлик.
— Да, пожалуй, — согласилась мама.
— Может, индюка? Индюк красивый, и кричит забавно, — предложил папа. – И специальный вариант для Африки, часы с какаду.
— Часы с павлином, — обрадовалась мама.
— И часы с пингвином, — сказал Павлик.
— Да, это специально для южного полюса, а для глухих, часы с рыбой, — дополнил папа. Дверцы открылись, появилась кукушка с чемоданом, она вылетела в окно.
Семья сидела на полу перед часами. Веревка так и не была повешена, стиральная машинка в ванной пиликала, сообщая, что белье постирано. А в часах появлялись, то тигр, то лев, то крокодил, то удод, то дятел, то жираф, то птица секретарь. Появилась и черепашка, она смешно шевелила лапками и широко разевала рот много-много раз, наверное, зевала, встречая наступившую ночь.

Картины из цветного дыма
— Нас будут на дудочке учить играть, — сказал Павлик.
— Прекрасно, — откликнулся Сергей.
— Мне сорок рублей нужно, — продолжил сын.
— Зачем? – поинтересовался папа.
— Дудочку купить.
— Нам самим нужно покупать?
— Нет. Учительница купит.
— Хорошо, — согласился Сергей и отсчитал деньги. – На!
На следующий день Павлик уже притащил пластмассовую гудящую палочку.
— Тебе показали, как играть? – спросил Сергей.
— Да. Только я ничего не понял. Ребята играют, а у меня не получается.
— Их уже учили?
— Учили.
Было видно, что сын расстроен. Он всегда расстраивался, когда что-то не получалось. До слез.
Постоянные переводы из школы в школу сбивали ребенка с толку. Везде разные программы, разные учебники, разный подход. Это раньше была система. Правда, были сильные школы и слабые, но единообразие соблюдалось.
— Ничего, разберемся, — пообещал папа, — когда-то я на гитаре тренькал. Может, тебе дали ноты? Строй дудочки?
— Чего? – Павлик уже готов был заплакать.
— Вся музыка состоит из звуков, звуки записываются нотами, — объяснил Сергей, обняв сына. – Нужно только выдувать их в правильном порядке и соблюдать длительность.
Сын достал клочок бумаги, на котором был написан ряд цифр.
— Угу, — Сергей тупо смотрел на листок. – А длительность?
— Не-е-езна-аю, — заплакал сын.
— А что за песня-то? – забеспокоился Сергей, он ненавидел слезы, не умел утешать.
— Су-у-урок…
— Вспомнить бы мелодию… — проговорил Сергей, и звук вынырнул из подсознания. Он напел. Ага! Вспомнил!
Сергей подул в дудку, зажав пальцами дырочки. Дудка засипела. «Слишком сильно», — сообразил музыкант. Подул слабее – все равно сипит. Только на слабом дыхании получился приемлемый звук.
— Где твои нотки?
— Вот.
Сергей отжимал пальцы, высвобождая новые звуки. Пальцы не слушались.
— Займись пока математикой, папа потренируется, — сообщил Сергей. – Ведь тебе задали математику?
— Задали, — сын расстроенный сел за стол с тетрадкой.
После часа музицирования на кухне получилось нечто похожее на «Сурка».
— Вот слушай, — Сергей сыграл Павлику мелодию. — Похоже?
— Похоже, только они по-другому играют.
— А как?
— По-другому, — Павлик был снова готов заплакать.
— Может, не так отрывисто? Я на каждую нотку делаю выдох, а там, наверное, на одном дыхании, — сообразил Сергей.
— Да… похоже.
— Так не беда. Это техника. Технике научат. Главное, что мелодия сложилась. На, попробуй. Смотри как.
И Сергей коряво исполнил мелодию еще раз. Павлик взял дудочку и заиграл. У него все получилось. И пальцы двигались слаженно, и с дыхания не сбивался.
— Ты гений! Здорово! – обрадовался Сергей.
— Только они все равно по-другому играют.
— Да и пусть. Научишься. Ты всяко лучше меня играешь. Тем более с моими корявыми пальцами.
Павлик посмотрел на папины руки.
— А что с твоими пальцами?
— Мне крышку пианино уронили на руки.
— Кто?
— Одноклассники.
— Как это?
— А я тоже по-другому играл.
— Лучше?
— Не знаю лучше или хуже, но по-другому. А они взяли и уронили крышку.
— Мне это не грозит. У меня дудочка.
Сергей посмотрел на свои корявые пальцы. Павлик положил на его ладонь свою руку.
«Вот оно – мое будущее», — подумал Сергей.

Вечером Сергей долго не мог заснуть, занятия музыкой не прошли даром, как только он закрывал глаза, сразу представлялось, что он музицирует. В грезах инструмент слушался, и верные звуки будоражили мозг. Заснул он только под утро.

«И восемь километров по дороге в Сибирь», — напевал Павлик.
— Что поешь? – заинтересовался отец.
— Пилота.
— А ты не пробовал сыграть это на дудочке?
— А можно? – заинтересовался мальчик.
— Конечно. Можно все!
— Учительница сказала, что не все можно.
— Ерунда! Можно все, что хочешь, если это не причиняет зла. Когда я учился в школе, учительница по музыке как-то спросила: «Ребята, что вы хотите послушать?» И я заявил: «Высоцкого». Я тогда только его и слушал. Она переспросила: «Кого? Кого?» «Высоцкого», — повторил я, и меня вытащили за ухо из класса. Наверное, она не считала, что его можно слушать.
— И что?
— Это не значит, что я перехотел слушать Высоцкого. Почему бы тебе не попробовать играть, что ты хочешь?
— Знаешь, я, когда играю, у меня цветные линии рисуются. Они переплетаются и получаются картины.
— Да? – Сергей удивленно посмотрел на сына.
— Это как цветной дым.
— Картины из цветного дыма. Прекрасно.
— Жалко, что они растворяются.
— Но ты же всегда можешь нарисовать их заново. Был художник Чюрленис, который выражал музыку через картины. Были композиторы, которые музыкальными произведениями выражали впечатления от увиденных картин. У Мусоргского есть «Картинки с выставки». Скрябин в своем «Прометее» составил партитуру для света. В его произведении место отводилось и цвету.
— А как мне «Пилота» сыграть?
— Как? Совмести их цветовой дым со своим.
Сын принялся дудеть. Сергей вспомнил, как учился играть на гитаре. Старенькую гитару ему отдал дядька. Сергей дергал струны, ему был интересно. Но мать заявила: «Что это за дурдом?! Тебе медведь на ухо наступил». Сергей отложил занятия пока ребята в техникуме не показали несколько аккордов. И тогда, пока родители на работе, не умея как следует настроить инструмент, Сергей раздирал в кровь пальцы о железные струны, чтобы выучить песенку. Пальцы болели, но аккорды заучивались. И вот наступил день, когда Сергей пришел к одногруппникам и выдал. Как над полем Куликовым просвистели кулики. Ребята стояли разинув рты. Он оторал. После минутной паузы ребята сказали: «Ерунда!» Тогда Сергей решил писать свои песни. Ведь со своей песней можно делать все, что угодно. Никто не скажет, что он неправильно играет, не правильно поет. Ведь это его песня! И он написал. Было несколько удачных. Его слушали. И даже списывали слова.
А у Павлика начало получаться и уже слышалось: «И восемь километров по дороге в Сибирь».

Светящийся идол монитора, или ВСЁ, тебе капут
— Папа, что бы мне поделать? – спросил Павлик.
Он медленно со скучающим видом бродил по квартире, выглядывая в окна. Стоял рядом с отцом.
— Тарелки помой, — предложил Сергей, он затеял уборку на кухне, скоро должен был появиться хозяин квартиры.
— Да, я уже вымыл сегодня целых две тарелки, — объявил Павел.
— Ну, тогда почитай.
Павлик исчез, но, побродив еще, появился снова.
За окном хлопьями падал снег. Ссутулившиеся люди куда-то шли. Проезжали машины, разминая снег в бурую кашу.
— Что бы мне поделать? – снова спросил он.
— Может, погуляешь?
— Один?
— Видишь, я занят. Нужно прибраться. И, к сожалению, здесь нет работы для тебя.
— Что я теперь от твоих приборок страдать должен? – удивился Павлик.
— Давай я игрушку на компьютере поставлю. Поиграй. Мне очень нравилась эта игра.
— Я хочу с тобой.
— Потом вместе поиграем. А сейчас сам.
— Ну, ладно, — согласился Павлик.
Сергей установил игру, показал управление. Герой рыцарь путешествовал по карте, собирая ресурсы, клады, занимал рудники и города, превращая богатства в армии. Армии помогали устранить конкурентов и бродячих монстров. Это было не бессмысленное хождение людей под хлопьями снега. Была цель. И Павлик был здесь главным героем. Осталось это доказать. Никто не требовал он него помыть посуду или идти в школу. Эта мелочь отошла на второй план.
Сергей закончил убираться и сел рядом.
— Ну как? Получается?
— А? Что? – очнулся Павлик.
— Получается?
— Они дети против меня! – сообщил Павлик.
— Я смотрю, этот тоже силен, — Сергей указал на вылезшего из подземелья героя.
— Сейчас мы с ним разберемся, — заявил Павлик и направил свое войско к врагу. – Всё, тебе капут!
Бой был недолгим, и компьютер объявил победу Pashi.
— Давай вместе сыграем. Я за одного героя, ты за другого, компьютер за остальных.
— А так можно? – поинтересовался Павлик.
— Почему нельзя? Можно. Мы так с твоей мамой играли… Давно.
— Давай.
— Сначала уничтожаем всех врагов, а потом друг против друга меряемся силами. Договорились?
Пообедали за компьютером. Да и поужинали тоже.
Вечером с большой неохотой Павлик пошел спать.
С утра, еще до завтрака, Сергей победил. Павлик расстроился.
— На меня нападали больше, — обиженно буркнул он.
— Нужно быстрее города развивать, — объяснял Сергей. – Я в эту игру уже столько лет играю. Иногда даже ночами засиживались…
— С мамой.
— И с мамой тоже. Ничего страшного, что я выиграл. Давай еще.
— Нет. Я сам. Ты иди поубирай чего-нибудь.
И у Сергея появилось много свободного времени. А Павлик рубил врагов. Его было не дозваться. Чтобы он сменил саблю на ложку, или карандаш, или дудочку. Светящийся идол монитора требовал полного поклонения.
Теперь уже Сергей смотрел, как под непрекращающимся снегом бредут куда-то люди. Так бывает, что и во взаимоотношениях близких наступает зима. Из-за деятельности человека меняется климат и там, где всегда было тепло — идет снег.
— Павлик, нельзя так много проводить времени за компьютером.
— Сейчас доиграю, — обещал Павлик, начиная игру заново.
— Павлик! Помой тарелки, пожалуйста.
— Сейчас доиграю.
— Павлик!
— Угу.
У Павлика начало дергаться лицо.
— Смотри, смотри, что с тобой происходит, — говорил отец. – Ты скоро начнешь мерцать, как экран.
— Угу.
— Пора прекращать эти игры!
— Сейчас доиграю.
Ночью, пока Павлик спал, Сергей отсоединил видеокарту. С утра компьютер не включился. Павлик давил кнопку, но кроме гудения машина признаков жизни не подавала.
— Папа! Что с ним? – волновался Павлик.
Сергей выключил компьютер.
— Наверное, сломался.
— Умер? – насупился Павлик. Он давно не плакал. Кривился, но слезы всегда сдерживал.
— Сломался, — твердо произнес Сергей.
— Он умер, как мама, — подытожил Павлик.
Сергей стоял в растерянности, он уже жалел, что выдернул видяху.
— Все умирают! – глотая слезы, говорил Павлик. – Все меня предают.
— Но я здесь.
— Это ты виноват. Это ты хотел, чтобы компьютер умер!
— Павлик… я здесь, я с тобой. Я желаю тебе добра.
— Он умер… — заходился Павлик.
Сергей обнял плачущего сына.
— Это машина. Она просто сломалась… — утешал он ребенка.
— С ней умерли мои герои. Мои надежды, — твердил Павлик.
— Это можно исправить…
— Да?
— Да. Только смерть непоправима, а компьютер просто сломался.
— Мы его починим? – всхлипывая, спрашивал Павлик.
— Обязательно починим.
— Все герои вернутся?
— Герои всегда будут с тобой. Денежки будут, и починим, — пообещал Сергей.
— Починим, — и Павлик прижался к отцу.
Сергей уткнулся в светлые душистые волосы Павлика и грустно улыбнулся. Снег за окном перестал идти.

Спаринговые пары
Характер Павлика был похож на характер Сергея. Марина пробивная, грубая, с железной хваткой. Сергея же можно оттолкнуть. Он плыл по течению. Его отталкивали, он терпел. Если это не затрагивало справедливости. За справедливость Сергей мог биться.
Много раз Сергей наблюдал, как отталкивали Павлика. Наглый и смелый выигрывает. Сын не сопротивлялся и даже не обижался. Просто отходил в сторону. Это свойство отца всплыло в Павле. Он не был наглым. Ему хватало того, что у него было. Тебе нужно игрушку – на, играй. Что-то еще? Пожалуйста. Не конфликтность. Правда, он мог быть и упрямым. В обществе – никогда. Скромность подавляла все. С Сергеем – возможно. Галилеево упорство: а все-таки она вертится! Упрямство должно быть. Правда, оно должно быть разумным. Что получается не всегда.
Когда Сергей увидел объявление о наборе в группу карате, он подумал, что занятия могли дать Павлику уверенность и силу.
Павлик отзанимался уже три года, и не было кичливости в его поступках. Он не выставлял силу напоказ перед одноклассниками, мог сесть на шпагат в рекреации, порвав при этом брюки.
Они пришли на занятия в первый раз, и тренер сказал: «Родители могут заниматься бесплатно». Это было здорово. Начавшее оформляться пузико постоянно напоминало, что нужно делать хотя бы зарядку. Лень. И дела по дому съедали время, а здесь такой шанс. Стимул. Сергей купил тренировочный костюм. Да и система оплаты располагала к долгим занятиям в этом виде спорта. За месяц – большАя сумма, за сезон – набегала экономия. А если заплатить пожизненно? Совсем мелочь. Каких-то двадцать тысяч. Сергей заплатил.
Дядька Сергея, правда, говорил: «На хрена тебе это надо? Посмотри на меня – я весь переломан». У него был черный пояс. И он получил его в те времена. Времена, когда в Союзе было запрещено карате. «Нам это интересно», — отвечал Сергей. Дядька наливал еще по рюмке: «Ладно. Это ваше дело». Тётя же спрашивала: «И как Павлик ведет себя?» Сергей понимал суть вопроса. «У него характер не меняется», — отвечал он. «Ну, тогда нормально, — вздыхала тетя. – Главное, чтобы он добрым оставался».
Да, получали иногда синяки, выбивали пальцы. Но продвигались по цветной лестнице поясов и полосок. Вместе сдавали. Главное, что вместе. Сергею не всегда хотелось. Колыхалась боязнь не справиться и вопрос «Зачем это надо?». Но Павлик говорил: «Давай. Надо». И они шли. Сдавали.
Больше всего приходилось бороться с волнением перед сдачей. Не хотелось есть, подташнивало. И они выходили на ковер кулями с мякиной, но, превознемогая слабость, бились.
На последней тренировке разбились на спаринговые пары. Сергей встал с Сашей, высокий худой молодой парень, частый партнер. К Павлику подошел Вадим, мальчишка его возраста: «Давай будем вместе стоять». Вадим тепло относился к Павлику. Вдруг подскакивает Ярик и отталкивает Павлика. «Я буду с Вадимом». Сергей хотел вступиться за сына, но поймал его взгляд. «Не надо, — покачал головой Павлик. – Я так…» Павлик остался без пары.
Тренер дал знак к началу боя. Бой начался.

Игра в «Разреши всё»
Когда Сергей зашел в комнату, Павлик стоял на окне. Занавеска отодвинута, окно распахнуто. Павлик стоял на подоконнике.
— Павлик, — шепотом позвал Сергей, голос просел, пропал.
Павлик не слышал. Шум машин с улицы наполнял комнату, ветер шевелил занавеску.
Желание крикнуть, подбежать, тормозилось страхом. Испугается. Пошатнется. Седьмой этаж.
«Выдеру, выдеру, как сидорову козу, — судорожно думал Сергей. – Только спустится с подоконника и выдеру».
— Павлик, — попробовал позвать Сергей.
Вышло хрипом, но Павлик то ли услышал, то ли ему надоело так стоять. Он взялся за раму и обернулся.
— Папа…
— Слезай, — заорал наконец Сергей, подбежал и схватил сына.
Он его тряс Павлика, как тряпичную куклу. Широко распахнутые глаза. Ни звука.
— Ты понимаешь, что ты делаешь?! Нельзя так! Нельзя так делать!!! – заходился Сергей.
Он стиснул сына в объятия. Павлик тихонечко заплакал.
— Ты что? Ты что? – спрашивал он сквозь слезы.
— Извини, я испугался.
— Я тоже, когда ты меня начал трясти. Я думал, у меня голова отвалится, — совсем успокоился Павлик.
— Ну зачем ты полез на окно?
— Нам сказали, что есть боязнь высоты. Я решил проверить, есть ли она у меня. У меня нет.
Сергея душили слезы.
— У меня… У меня есть.
— Ты боишься высоты? – Павлик отстранился и посмотрел на отца.
— У меня есть боязнь, когда ты стоишь на подоконнике. Боязнь за тебя, — с трудом проговорил Сергей, сдерживая слезы, он не хотел, чтобы сын видел, как он плачет.
— Я больше не буду, — пообещал Павлик.
— Не делай никогда так больше. Пойдем, я пришел тебя звать обедать.
Павлик сел за стол и, осмотрев предложенную тарелку с супом, медленно, словно нехотя стал есть. Как обычно, он привередничал в еде.
Сергей выпил прямо из пакета молоко. Погасил желание заплакать и сел рядом.
— Знаешь, я хотел с тобой поговорить.
Павлик вздохнул, он ожидал разговора.
— Разговаривай, — разрешил он.
— Ты знаешь, я тебе практически все разрешаю.
— Да, — подтвердил Павлик.
— Но есть моменты, которые родители должны запрещать своим детям.
— Какие моменты?
— Все то, что угрожает жизни… и здоровью, — добавил Сергей.
Павлик возил ложкой по тарелке.
— Многие родители запрещают своим детям то, что считают неправильным, то, что неудобно самим родителям, но у нас не так. Правда?
— Правда, — подтвердил Павлик.
— Есть много опасностей, которые ты не осознаешь, я тебя должен он них уберечь. Чтобы ты вырос и мог своим детям рассказать об этих опасностях.
— Но у меня нет детей.
Сергей улыбнулся.
— Пока. Надеюсь, пока. Но это уже твоя жизнь, и ты сам решишь, как тебе поступать.
— А что же ты меня тряс.
— Я испугался. Я не хочу тебя потерять. Я прошу тебя так не делать, — попросил Сергей.
— Хорошо.
— Ты не всегда можешь оценить степень опасности. Ты знаешь, что касаться конфорки, на которой только что разогревался суп, не надо.
— Знаю, будет ожог.
— А как ты об этом узнал?
— Ты сказал?
— Нет. Ты этого не помнишь, но в детстве ты пару раз сам попробовал прикоснуться.
— Да? – удивился Павлик.
— Но необязательно все пробовать самому. Ты это уже должен понимать.
— Я понял – я не боюсь высоты.
— Но ты не можешь предположить, чем все это могло закончиться. Даже взрослые люди выпадают из окна. Из-за неосторожности. Перевесился чуть больше – и выпал. Центр тяжести у человека находится достаточно высоко, вот здесь, — Сергей показал на солнечное сплетение, — и нужно немного, чтобы потерять равновесие. Переносишь центр тяжести за окно, и ты уже внизу.
Сергей вздохнул.
— Ты ешь…
Павлик снова принялся ковыряться в тарелке.
— У тебя уже скоро в тарелке на коньках можно будет кататься.
— Еще нельзя.
— Нельзя на лед выходить.
Сергей устраивал Павлику разнос, года два назад Павлик с одноклассниками вышел на лед пруда. И один из мальчиков провалился. Хорошо еще, что недалеко от берега. По пояс провалился.
— Я помню, ты говорил.
— Есть машины… Есть просто нехорошие люди. Нельзя разговаривать с незнакомцами, брать у них что-либо, и тем более с ними уходить. Даже если они говорят, что они знакомые мои или мамины.
— Да? А как же быть?
— У тебя есть мобильник. Можно мне позвонить.
— А если ты недоступен.
— Нужно обратиться к другим людям. К милиционеру, в конце концов.
— А если те люди плохие?
— К знакомым.
— А если плохой человек — милиционер?
— Не всем нужно доверять. Я надеюсь, что хороших людей больше, но есть и плохие.
— А как их отличать.
— Сердцем, — Сергей грустно улыбнулся. – Они, плохие и хорошие, так похожи. Я бы сказал: не надо никому доверять. Надеюсь, что таких ситуаций не случится. Есть хорошее средство он неприятностей.
— Какое?
— Бег. От многого можно убежать.
— А ты правда мне можешь разрешить все?
— Правда.
— Тогда разреши мне поиграть в компьютер.
— У тебя и так лицо уже дергается, это оттого, что ты слишком много времени проводишь за монитором и телевизором.
Сергей недавно запретил Павлику компьютерные игры и телевизор. Нервный тик почти прошел.
— Уже нет. Ну пожалуйста!
Сергей вздохнул.
— Только не долго. Не огорчай меня.
— Ладно, папочка.
Павлик встал и пошел в комнату включать компьютер.
— Ты не доел.
— Спасибо, я уже наелся.

Привидение
Они погоняли мяч и сидели теперь на скамейке. Павлик так и не познакомился с дворовыми мальчишками, так что Сергею приходилось составлять Павлику компанию в играх.
— Смотри, как красиво.
Солнце садилось, и вечер был раскрашен в багровые тона. На синем небе следы от самолетов, и облака сложились в узор.
Хотелось сидеть и встречать ночь, пока не потеряются линии в темноте, пока не загорятся звездочки. Но надо было идти.
— Пойдем? – спросил Сергей.
— Пойдем, — согласился Павлик, подхватил мяч и двинулся в сторону дома.
Они шли не торопясь.
— Нельзя наступать на люки! – сказал Павлик, заметив, что Сергей наступил на металлическую крышку.
— Да, нельзя… — откликнулся Сергей. – Не всегда, правда, делаешь то, что можно.
— Как это?
Придется объяснять.
— Иногда возникает ситуация, в которой нужно делать так, как считаешь нужным.
— Да, и можно наступать на люки.
— Это не люк. Раньше считали, что человек не может летать. Считали вредным и опасным развитие науки. Но некоторые смельчаки считали, что человек должен летать. Если бы эти люди прислушивались к мнению большинства, то у нас не было бы самолетов…
И тут Сергей увидел Марину, или женщину на нее очень похожую. Она шла с мужиком бомжеватого вида и потягивала пиво.
Сергей боялся этого момента, боялся, что она вспомнит о существовании сына и предъявит на него права.
Она появлялась всего два раза, первый раз добросердечные родители Сергея подсказали, где его искать. Пришлось менять квартиру. А второй раз она подловила его на работе.
Ничего хорошего в этом не было. Она могла сильно испортить им жизнь. Налаженную, устроенную и наполненную. Как? Сергей не знал и боялся. Он постоянно вглядывался в толпу, высматривая знакомые черты. В этой паранойе была лазейка, что это всего лишь паранойя.
— Павлик, пойдем, — Сергей взял сына за руку и потащил его в сторону.
— Куда?
— Погуляем еще. Мне померещился призрак.
— Призрак?
— Побежали.
И они побежали через дворы окольными путями к своему дому.
Остановились только у подъезда.
— Ты боишься призраков?
— Бояться – это не грех. Ты думаешь, герои ничего не боятся? Боятся. Только они выше своего страха. А я не герой.
— Я не боюсь приведений, — заявил Павлик. — Они бесплотные, и не могут ничего сделать.
— Я тоже буду бороться со своим страхом, — пообещал Сергей.

Брызги лунной дряни
Они сидели на скамейке, обнявшись. Отец и сын.
— Твоя мама была замечательным человеком. Она любила шутить, — Сергей улыбнулся. – Однажды… Она пришла из магазина, усталая…

Вечер надвинулся быстро. Теплый, спокойный, прозрачный.
Горизонта не было видно, его заслоняли дома, деревья и кусты, там же иногда повисали темные цепочки поездов. Верхний край солнца еще виднелся из тучи.
— А отчего мама умерла? – тихо спросил Павлик.
— Она тяжело болела.
— И нельзя было ее вылечить?
— Нельзя.
— А ей было больно?
— Нет. Ей было легко-легко.
— А расскажи еще что-нибудь о маме.

Вернувшись с прогулки, Сергей предложил сыну отдохнуть.
— Знаешь, я не хочу еще спать.
— Первый час ночи, а завтра рано вставать в школу.
— Давай порисуем, — сказал Павлик и обнял отца.
— Давай, — покорно согласился Сергей. – Только я карандаши поточу, а то мы все переломали.
Когда Сергей наточил карандаши, Павлик уже спал за письменным столом, положив голову на лист бумаги с несколькими карандашными штрихами. Сморило.
Сергей переложил сына на кровать. Павлик был, как обычно, бледен. Кожа почти прозрачная, даже небольшие вены просвечивают. Сам худенький-худенький. Ручки и ножки тонкие, неестественно длинные. Волосы редкие, светлые, паутиноподобные. Узкое лицо, все черты лица будто вытянуты. Стреловидные брови, нос, губы. Только глаза огромные, выразительные. Хрупкий мальчик.
Как он только родился здоровым? Марина так пила. Странно, что рожать поехала трезвой.
Раздался звонок. Сергей поднял телефонную трубку, но говорить ничего не стал.
— Алло! Алло! Я знаю, это ты! Отдай моего мальчика! Сволочь, где мой сын?!
Сергей положил трубку, вынул телефонную розетку.
Опять нашла. Теперь то, что она появится здесь – дело времени. Как она их находит? В прошлый раз поймала на работе. Сергей купил Павлику хороший компьютер, и, чтобы поправить семейный бюджет, пришлось устроиться подработать.
Марина была как обычно пьяна. «Дай встретиться с сыном!» — потребовала она.
Сергей вывел Марину на черную лестницу, где иногда курил народ.
— Я забираю Славика! – заявила она.
— Его зовут Павлик, — уточнил Сергей.
— Мне всё равно! Это мой сын.
Язык заплетался, она еле стояла на ногах.
— Часто он тебе нужен? Бухло же важнее.
Сергей надеялся отвести разговор, напоить её и уйти. Марина достала из кармана куртки початую чекушку и приложилась.
— Я хочу на него посмотреть.
— Ты ему не нужна, — тихо сказал он.
— Сволочь!
Марина бросилась к нему и вцепилась в лицо, целясь в глаза. Кошка. Сергей одурел от боли и оттолкнул её. Её нога соскользнула в лестничный пролёт под перила. Тело шмякнулось о стиральную доску ступеней. Раздался хруст. Окровавленная кость прорвала без того рваные колготки. Торчала выше резинового сапога. Клетчатая юбка задралась. Марина верещала. Пыталась посмотреть на ногу, верещала ещё громче. Сергей сблевал.
— Сейчас, Мариночка, сейчас.
Он поднял её, высвободил ногу, посадил к стене.
Марина смотрела на кость, верещала. Прибежал охранник.
Сергей вызвал скорую и ушёл. На работу больше не ходил, сменил квартиру. Марина больше не появлялась. До сегодняшнего дня.
Сергей сел рядом с Павликом и поправил одеяло.

Приехав из роддома, она нажралась. Пошла с Павликом гулять и нажралась. Сергей пошел за искусственным питанием. Когда он вернулся, Марина душила младенца подушкой. Потому что этот гад своим ором мешает ей спать. Мамашка была настолько пьяна, что не сумела задушить ребенка. Он ударил не от злобы, а от испуга. Он испугался, что она задушит ребенка.
«Да пошли вы, ублюдки, без вас обойдусь!» – она хлопнула дверью.
Сергей не стал ее останавливать. Через неделю сменил квартиру.
Сергей любил Марину еще в школе. Стройная, красивая, светловолосая отличница. Обескрыленный Ангел. Если ангелы существуют, то они похожи на Марину. Сергей боялся часто на нее смотреть, чтобы не ослепнуть.
Спустя несколько лет после окончания школы они случайно столкнулись. Напились и переспали. Сергей был счастлив. Даже то, что она отказалась встречаться, не убило его и семинебесное настроение не упало. «Я был счастлив, я жил», — шептал Сергей и улыбался.
Через месяц Марина пришла сама.
— Я беременна, — заявила она. – Дай денег на аборт.
— Давай поженимся, — предложил Сергей.
Марина схватила Сергея за яйца.
— Мы уже раз поженились, давай денег на аборт.
— Будешь рожать, будешь со мной жить – будут деньги.
— А выпивка?
— Будет и выпивка… — согласился Сергей, он надеялся, что сможет изменить ситуацию, повлиять на Марину.
С того момента начался его маленький персональный ад.

Раздался звонок в дверь.
«Вот и она», — подумал Сергей, чмокнул сына в лоб, вышел в коридор, надел старые кеды, старую куртку, растрепал волосы, ссутулился.
Звонок повторился настойчивей.
Сергей открыл дверь. Да, это была она. Вернее, тень от нее. По одежде было видно, что за ней пытаются следить. От прежней красоты Марины ничего не осталось, тело обрюзгло, лицо приобрело синюшный оттенок, глаза и волосы выцвели.
Когда живешь во зле – сам становишься на него похож. Как выглядит алкоголь? Посмотри на спившегося человека. Если не было бы зла, люди были бы прекрасны. И умирали бы они красивыми и здоровыми. А может быть, и не умирали бы вовсе, а просто поднимались на небо.
— Дай встретиться с сыном, — сказала Марина громко, язык заплетался.
Сергей испугался, что Павлик проснется, и попытался вытеснить Марину на лестницу, сделав шаг вперед.
Марина отпрыгнула, лицо посерело от испуга.
— Ногу ломать будешь?
— Нет.
Марина расслабилась и устало облокотилась на стену. Просто смертельно уставшая женщина. Жалость своими щупальцами присосалась к душе Сергея.
— Сына дай посмотреть, — повторила Марина.
— Хорошо, — согласился он.
— Правда? Сейчас? – удивилась она.
— Завтра. Он уже спит.
— Я хочу сейчас, почему мне нельзя сейчас? – заныла Марина.
— Сейчас мы выпьем, — сказал Сергей.
— А у тебя есть? – Марина оживилась, в глазах промелькнула искорка жизни.
Сергей достал из кармана куртки бутылку водки. Он приготовил ее специально для этого случая.
— О-о-о! – радостно протянула Марина.
— Пойдем?
— А ногу ломать не будешь?
— Ты что? Я же тебя люблю.
— Точно не будешь ломать? – удивилась Марина.
Сергей обнял Марину и повел ее на улицу. Он искал в себе нежность к этой женщине, вспоминал то чувство. Вспоминал и не мог вспомнить.
— Сейчас выпьем. Я ведь тоже бухаю, — сообщил Сергей.
— А потом посмотрим сына?
— Да, и будем жить вместе.
— С кем вместе?
— Ты, я и сын.
— Правда?
— Правда. Все изменится. Все изменится с завтрашнего дня.
Они сидели на рельсах железной дороги. Дом, где Сергей снимал жилье, был отсюда виден. Поезда ходили редко, и беспокойства не причиняли.
Сергей наливал водку по пластмассовым стаканчикам и говорил:
— Все будет хорошо.
— Слушай, ты меня правда любишь? Ха-ха-ха, — спрашивала Марина.
— Правда-правда, — отвечал Сергей.
— Вась… Ой! Петь… Ой! Как тебя? – пьяно спрашивала она.
— Сергей.
— Серега, все путем!
Далеко над лесом висела луна, разбрызгивающая молоко. Брызги этой дряни повсюду: и на небе в виде звезд, и на листьях деревьев мазками, и на траве, полосами на насыпи, и на рельсах, на лицах людей пятнами. Из-за этого лица кажутся мертвенно бледными.
— Я не хотела его убивать… — Марина заплакала. – Я просто хотела спать… Прости меня, я просто хотела спать…
— Прощаю, — проронил Сергей.
Марина откинулась назад и захрапела.
Вдалеке зажглась еще одна луна, она быстро росла. Вскоре раздался перестук колес.
Сергей взял бутылку, стаканчик и пошел домой.
«Ради будущего убиваем прошлое… Одна любовь заменяет другую. К прежней любви приходит смерть. Смерть ей идет», — лихорадочно металось в голове.
А по железке грохотал поезд, разрезая прошлую любовь.

— Доброе утро, папочка, — сын обнял папку за шею.
— Доброе утро.
— Пап, а расскажи еще про маму.
— Ты опоздаешь в школу.
— Ну, пожалуйста.
— Ну, хорошо, слушай…
Сергей задумался.
«Что будет, если он поймет, что это всего лишь выдуманные истории, анекдоты, — подумалось ему, и он решил — тогда Павлик будет думать, что весь фольклор списан с мамы».
— Однажды твоя мама…

Предвкушение темноты
После школы Павлик сразу заявил:
— Папа, а давай рисовать. Вчера же не рисовали.
— А уроки? – спросил Сергей.
— Уроки позже. Нужно же отдохнуть после школы.
— Хорошо.
Уселись за стол. Сергей все делал вместе с сыном, он уже давно не работал, оберегал сына от приставаний назойливой мамаши алкоголички. Жили на то, что сдавали шикарную трехкомнатную квартиру Сергея, а жилье снимали на окраинах города, так что оставались на еду и развлечения.
На работу Сергей устраивался раз или два ненадолго. Жилье они меняли часто, даже иногда с соседями не успевали познакомиться, то хозяева жилье взбрыкнут, то Марина объявится, то еще что-нибудь.
Мать Сергея пока они не поссорились, все пыталась познакомить его с «хорошей девочкой». Каждый раз девочка была другая. Отец, как обычно выпивая, бахвалился: «Вот посмотри на нашу семью. Идеальная семья». Мать кивала, «да».
Ничего идеального в семье родителей Сергей не видел. Механическое существование. Они говорили: «Мы тебя вырастили, выучили». Но рос он сам, и учился сам. А они были заняты работой и собой. Они никогда не знали, что творится у него на душе. Да и не пускал он никого в свою душу. А зачем? Каждый свой груз сам тащит, здесь помощники не нужны.
Общаться с родителями он перестал, когда отец заявил: «Что ты с этой шлюхой возишься?» Он имел в виду Марину. Мать поддакнула. А Сергей встал и ушел. С тех пор они и живут уже без него.
Хорошо, что бабушка оставила ему квартиру. Иначе сейчас было бы намного тяжелее.
Сергей созванивался с родственниками, с двоюродной сестрой, с дядьками и тетьками, чаще всего это заканчивалось обещаниями как-нибудь заскочить. Иногда даже праздновали дни рождения, но чаще похороны.
Встретились. «Как дела?» «Да ничего, а у тебя как?» «Все нормально».
Его поступков не одобряли, не понимали. А ему-то что от одобрения или понимания? Ничего. Ему хорошо с Павликом. Он видит свое будущее каждый день. Рядом растет человек, в котором все его будущее. А он, он уже прошлое. Нет, настоящее. Он еще нужен Павлику.
— Что рисуем? – поинтересовался Сергей.
— Монстров, — радостно заявил Павлик.
С рисованием у Сергея были связаны особые воспоминания. В детстве он ходил в изостудию. Однако школьная учительница никогда не ставила ему больше четверки.
Его великолепные работы не оценивались. Придирки были самые нелепые. Если он рисовал букет астр, как видел, оценка падала до трех. Нужно было рисовать, как рисовали все, как понимала и требовала она. А он видел одну астру в профиль, две анфас.
— Что это у тебя? – орала учительница.
— Астра, — тихо отвечал Сережа.
— Не бывает таких астр! Где ты видел такие цветы?!
«Здесь в классе, со своей парты. Со своей парты я вижу именно такие цветы», — думал Сережа и угрюмо молчал…
К четвертому классу Сергей бросил рисовать, не смотря на мнение родителей и уговоры руководителя изостудии.
Снова рисовать он начал позже.
— Не получается! – воскликнул Павлик и со всей силы ударил карандашом в крышку стола. Карандаш сломался. Сергей взял свой карандаш в обе руки и разломил его пополам.
— Ты чего? Удивленно посмотрел на папу Павлик. – Тоже не получается?
— Получается. Но… Может, карандаши плохие?
— А давай играть в каратистов, — предложил сын.
— Это как? – поинтересовался папа.
— Возьми карандаш в обе руки. Так. Вытяни вперед, — и Павлик ударил ребром ладони о карандаш. – Не получилось.
— А вот так? – Сергей положил карандаш на стол и спинку стула придвинутую к столу, и ударил. Карандаш сломался.
— Да, — согласился сын. – Так. Только давай рисовать.
Взяли новые карандаши.
Сергей не мог не рисовать. Только если раньше он по заданию преподавателей заполнял фигурами ватманы, то теперь его рисунки были не больше открытки. Он рисовал закаты, грозы, ночь, луну. Людей он не рисовал. Он их не понимал и не чувствовал. Он чувствовал красоту предвкушения темноты и саму темноту. Получались мрачно-тревожные пейзажи. В студии ему привили технику гуаши, то есть накладывание краски слоем. Эту технику он перенес и на акварель, подразумевающую использования большего количества воды и просвечивающего белого листа. Художник Сережа попробовал как-то вернуться к гуаши, но краски после высыхания стали на картинке светлее. Акварель же темнела, что больше устраивало Сергея.
Его отец, изрядно принявши, глядел на его миниатюрки и говорил: «Такое может рисовать только ребенок с ненормальной психикой».
Сергей посмотрел на сына.
— Что рисуешь?
— Кропаура.
— А это что за зверь?
— Это не понятно из названия?
— Не совсем, — откликнулся Сергей.
— Кро – крокодил, пау – паук, ра – тигр.
— Почему ра – тигр, — поинтересовался Сергей.
— Тиг-ра…
— А-а-а… То есть, голова крокодила, тело паука, хвост тигра.
— Нет. Это гигантская прекраснейшая бабочка, которая питается крокодилами, пауками и тиграми, — объяснил Павлик.
— Понятно. А из чего это видно?
— Ну, папа, ты даешь! Из рисунка, конечно! Вот в хоботке у нее крокодил, паук и тигр. Сожрала.
— Потом посмотрю, когда закончишь.
Все свои миниатюры Сергей раздарил знакомым, когда в очередной раз бросил рисовать. Но бумага и краски тянули его. Теперь Сергей увеличил формат до альбомного листа и писал абстракцию. Только не ту абстракцию, где ничего не понятно… Он просто брал несовместимые вещи и выражал ими идеи. Рисовал мысли. Человек у него мог быть покрыт закрытыми окнами, только окно на месте полового органа открыто. Женщина у него могла стать горящей спичкой или свечей, или письменной принадлежностью. Получалось очень необычно. Только все эти картины сгинули. Марина чистила в них селедку в период их недолгой совместной жизни.
— Всё, — сообщил Павлик.
Бабочка была огромна, заслоняла собой небо, а может, была небом. Хоботком, похожим на большое дерево, засасывала крокодилов, пауков и тигров.
— Здорово! – сказал Сергей.
«Как это похоже на мои работы, — подумалось ему. – Как это похоже на жизнь. Живешь, как крокодил, и вот приходит бабочка-смерть и тебя сжирает».
— Теперь ты покажи! – потребовал сын и заглянул в работу Сергея. Павлик заплакал.
— А-а-а! – заходился он, закрыв лицо руками.
Сергей посмотрел на свой рисунок. Ему нельзя задумываться. В лужах крови сидело непознанное с оскаленной пастью, бешеными глазами и пережевывало женщину, перекушенную пополам, рядом валялись окровавленные части и других людей. Сергей теперь всегда так рисовал.
— Извини, извини, — он спрятал рисунок.
— Ты больше не рисуй, — попросил сын, когда немного успокоился.
— Хорошо, — пообещал отец.
— А как зовут этого монстра, — спросил Павлик.
— Не знаю, может, дьявол, — придумал Сергей.
— Я нарисую такую бабочку.
— Какую? Ты же нарисовал уже одну.
— Теперь это будет дьякропаура. Она будет жрать не только крокодилов, пауков и тигров, но и дьяволов.

Главное оружие против грусти
Сергей ждал Павлика из школы. Теперь он не опасался, что Марина подкараулит сына, просто привык встречать.
Серое здание похоже на букву Н. Сергей учился в такой же школе. Слева от входа столовая и подъем на второй этаж, справа спортивный зал и вход в раздевалку. Только во времена Сергея не торчал у входа охранник, и дети носили форму. Дежурные с утра перекрывали опаздывающим вход на второй этаж и в раздевалку. Был младше – не опаздывал, став постарше – прорывался или прогуливал.
Все учебные классы за длинными коридорами. Стены красили, наверное, еще во времена учебы Сергея, по крайней мене, цвета такие же. Казенный зеленый. Серый. Только у лестницы на второй этаж заплеванный фикус. А в рекреациях для младших школьников настенная живопись. Вот и все отличия. В классах почище, повеселее.
Сергей часто переводил Павлика из школы в школу, пока боялся, что Марина их выискивает. Везде примерно одинаково. Где-то получше, где-то похуже. Где-то депутат постарался, где-то с родителей сборы больше.
Сергей начал замерзать, — что-то рано пришел.
Школа обнесена оградой, и спорт-площадка тоже.
Чтобы дети не разбегались что ли? – подумал Сергей.
Задребезжал звонок, сразу мальчишки выскочили на крыльцо. Класс пятый – определил Сергей.
Четверо наскакивали на тощенького пацана, толкали из стороны в сторону, дергали за одежду, он отбивался.
Сергей уже хотел вмешаться, но появилась учительница – спица в балахонистом одеянии и с визгливым голосом.
— Так, Потапенко, Сидоров, Соковых, все за мной!.. – приказала она.
За углом дымили старшеклассники. Учительница уводила провинившихся.
Сергей вошел в школу, поздоровался с охранницей – сгорбленной старушонкой. Она его помнила.
Подошел Павлик.
— Я сейчас.
Оставил заплечную сумку и убежал в раздевалку за вещами.
— А, Сергей Васильевич! – заметила Сергея учительница.
Сергей не любил встреч с учителями. Обязательно окажется, что он за что-нибудь не заплатил.
— Здравствуйте, Маргарита Евграфовна. Что-нибудь Павлик натворил?
— Нет. Все нормально. Просто сейчас у нас организуются факультативы по математике. Без этого Павлику будет трудно учиться.
— Ну… организуются… и организуются… Рад за вас.
— Значит, вы согласны?
— Согласен с чем? – насторожился Сергей.
— С тем, чтобы Павлик посещал факультативы.
— А сколько это стоит?
— Тысяча. За три занятия в неделю.
— А когда они будут проводиться? – поинтересовался Сергей.
— В урочное время.
— Нужно обсудить это с сыном.
— Вы поймите, что Павлику без них будет трудно, — сообщила учительница.
— Я понял, — сказал Сергей.
Через два дня Павлик принес двойку по математике. Он, как обычно, огорчался плохим оценкам. Слезы слышались в голосе.
— Может, ты что-то не так сделал? – спросил Сергей.
— Нет, мы такого не проходили.
— Может, ты просто был невнимателен, как обычно пролистал эту тему?
— Они проходили это на фа-факуль-тивах…
— Факультативах, — машинально поправил отец.
«Понятно, — подумал он. – Вот они рычаги воздействия. Механизм изымания денег. И самое обидное, что обычный человек бессилен. Бессилен против системы. Многие ведь просто заплатили деньги. И проще заплатить, чем бороться.
— Давай разберемся. Неужели мы не сможем побороть математику?
— Нет, не сможем, — сдерживал слезы Павлик.
— Сможем. Давай для начала подкрепимся. Жареная картошка с котлетой – это главное оружие против грусти. А веселый человек справится со всем! – заявил Сергей.
Сергей разложил по тарелкам картошку, обжаренную ломтиками, румяные котлеты, на краешек тарелки – кусочек свежего огурца. Павлик вяло ковырял вилкой в еде.
— А знаешь, что математика заложена в этой картошке, котлете, и даже огурце, — говорил, уплетя обед, Сергей.
— Как это?
— Весь этот мир построен по математическим и физическим, химическим и прочим законам… Ты сам – математическая формула.
— И картошка? – спросил с интересом Павлик.
— И картошка. Только картошка не способна это осознать! – объяснил Сергей.
— Вот смотри, картошка, она похожа на другую картошку и не похожа на огурец.
— И что?
— Просто в формуле картошки – одни переменные, в формуле огурца – другие. Но формула одна! Подставляя другие значения в формуле картошки, получаем что?
Сергей к этому времени дожевал картошку. На пустой тарелке остался кусок огурца.
— Что? – поинтересовался Павлик.
— Огурец! – воскликнул Сергей и смачно захрустел зеленой долькой.
— А зубы – это инструмент по изменению формулы? – сообразил Павлик.
— Ага, — улыбнулся Сергей. – Человек – это инструмент по изменению всего.
— А собака?
— Что собака?
— Она ест котлету.
— Ну, да. Вот мы и пришли к философским принципам. Все течет – все меняется! На смену первому блюду приходит десерт.
— А что у нас на десерт?
— Мороженное и киви.
— А мороженное – это тоже формула?
— Еще какая!
— Какая?
— Вкусная. Теперь начиненные математикой по уши мы легко справимся с заданиями, — подытожил Сергей.
— Справимся, — согласился Павлик.
Весь вечер они просидели над математикой, весело разбирая нюансы формул.

На следующий день Павлик сообщал:
— Математики не было.
— Отменили?
— Нет. Математичка заболела, вместо нее библиотекарша читала «Муму»
«Странно, что чье-нибудь финансовое учение не читали», — подумал Сергей и вслух добавил:
— Но мы-то не бросим занятия, мы же должны докопаться до формулы Мира.
Борьба продолжалась.

Мы найдём себе новую маму
Человек живет для себя. Не для детей, не для родителей. Конечно, он должен делать добро. Но если человек несчастен, делаемое добро не принесет ему радости. И счастье потомков не наполнит его пустую душу, у него должно быть нечто свое.
Так думал Сергей, поднимаясь к соседке Марине.
Кода он услышал, как старушка назвала девушку Мариной – екнуло сердце.
Кроме имени нечто привлекательное было в этой женщине. Нет не внешность, хотя и это тоже. Она эффектная женщина. Стройная, светловолосая. Но больше, Сергея интересовал внутренний мир. Спокойная и улыбчивая, с тихим, нежным тембром голоса. Притягательный голос. Обычное «здравствуйте» наполняло его радостью.
— Кто там? – раздался голос из-за двери.
— Сосед снизу. У вас не найдется терки. У меня сломалась.
— Терки?
— Дверь распахнулась. Глаза темные, глубокие. Оценивающий взгляд.
— Меня зовут Сергей, я сосед снизу, — представился Сергей. – У вас есть терка?
— Вы живете с сыном, — вспомнила она.
— Да.
Она вспомнила!
— Пройдите, я сейчас.
Сергей переступил порог и посмотрел ей вслед. Она прошла на кухню. Неторопливая походка. Обтягивающий голубой махровый халатик. Волосы еще влажные.
Она вынесла терку.
— Вот.
— Извините за беспокойство, – сказал Сергей и неожиданно ляпнул, — Я вытащил вас из душа.
— Не угадали, — рассмеялась она, разлился смех ее искренний. Стало щекотно-щекотно.
Он улыбнулся.
— Я отдам через пол часа.

Сергей натирал на терке топинамбур, а мысли были выше этажом. Все ли он так сказал, все ли правильно сделал. Он еще раз переживал каждое слово, и ее смех.
Он поднимался наверх с помытой теркой и тарелкой с салатом.
— Кто?
— Сергей.
Ее удивительные глаза.
— Ваша терка и салат. Здесь топинамбур, морковь, зелень… очень полезно, — промямлил Сергей.
— Топи-что? – переспросила Марина.
— Топинамбур, земляная груша, — уточнил Сергей.
— Придется напоить вас чаем. Проходите. Заодно отведаем салата, а то отравите… — рассмеялась она.
— Я вас? Ни за что!
Они пили чай и болтали. Скованность Сергея исчезла. Он почувствовал, что знает Марину вечность. Нашлось много точек соприкосновения: цветы и дети, поэзия и музыка. Вернулись к кулинарии.
— Значит, вы готовите? – смеялась она.
— Да, — отвечал он.
— А жена?
— Жены нет… совсем, — уточнил Сергей.
— Сложно найти мужчину, который бы готовил. Вы золото! Сейчас не каждая девушка готовит. Все гамбургерами питаются.
— Приходится самому.
— Может, вы мне и кран почините – течет!

«Мужика у нее нет», — решил Сергей.
– Отчего же не починить. Починю, — пообещал Сергей. – Только не сегодня. Мне нужно Павлика забрать из школы.
— Приходите завтра, я в отпуске, — улыбнулась Марина.

С утра хотелось желать всем доброго утра и здоровья. Сергей собрал инструмент и поднялся к Марине.
Кран был починен быстро. Потом чаепитие, а вечером втроем оказались в кино.
— Привет, Павлик, — проворковала Марина.
— Здравствуйте, — Павлик, как обычно, был стеснителен.
— Выбирай, на какой сеанс мы пойдем, — предложила она. – Что ты любишь?
Сергею это понравилось. Павлик стеснялся.
— Вообще-то я люблю мультики, — наконец проговорил он.
— Я обожаю мультики! – воскликнула Марина.
На сеансе руки Сергея и Светланы случайно соприкоснулись.
«Так приятно просто держаться за руки, — подумал Сергей и нашел руку Павлика, он сидел между Мариной и сыном. — Мы семья».
На душе стало спокойно-спокойно.

— Знаешь, — сказал Павлик перед сном, — она хорошая.
— Да, — мечтательно прошептал Сергей.
— Тебе давно пора обзавестись семьей, а то сидишь, как старый сыч, — заявил Павлик.
Сергей изумленно посмотрел на сына.
«Ему тоже хочется нормальной, полной семьи, — подумал он. – Ему хочется, чтобы была мама».
Он поцеловал сына, пожелал «спокойной ночи» и погасил свет.

На следующий день Сергей снова поднялся к Марине.
— Ты не разбираешься случайно в компьютерах? – спросила она.
— Случайно разбираюсь, — ответил Сергей.
— Посмотришь. А то не включается.
Сергей колдовал над системным блоком, осматривая электронные потроха. Марина стояла позади него, наклонившись, заглядывая через плечо. Ее длинные волосы приятно щекотали шею. Груди коснулись его спины. Он обернулся, губы близко-близко. Полуоткрыты в намеке на поцелуй. Под халатиком – ничего.
Сергей боялся этого момента. Хотел и боялся. Он так давно не был с женщиной, что были сомнения в своих силах. Он боялся, что получится слишком быстро.
От нее почти неуловимо пахло то ли шампунем, то ли мылом.
Сладкие губы. Он отнес ее на кровать. Желание было сильней. Он был неутомим. Он целовал ее, стараясь не пропустить ни клеточки. Иногда она вздрагивала и улыбалась.
— Как я давно не была с мужчиной. Ты прекрасный любовник.

Сергей был счастлив. Его мысли представляли коктейль из дум о повседневных делах и грезах о Марине. Вернее, в коктейль из грез о любимой попадали мысли о делах повседневных.
Мысли эти не портили, а украшали гамму вкуса. Гамму бытия.
Неповторимый вкус. Вкус счастья.
Он наслаждался каждой минутой, пока одним утром не получил письмо.
«Не ищи меня. Приезжает муж. Он моряк. Я люблю его. Думала, что это случится позже, но… Наш роман был прекрасен. Пускай он таким и останется. Вед тебе было хорошо со мной?»
Расставание вчера не предвещало долгой разлуки. Сергей побежал наверх. Он звонил. Колотил дверь ногами. Но никто не открыл. Открылась соседняя дверь. Сморщенная старушонка, высунула нос из щели, не снимая цепочки..
— Сейчас милицию вызову, хулиган! – заскрипела она.
— Марина, — проронил опустошенно Сергей. Силы кончились.
— Она съехала.
— Куда?
— Не знаю.
Не знаю, не знаю, — эхом отдавалось в душе. Ни кому не хотелось желать доброго утра, никому не хотелось желать здоровья. Хотелось, чтобы все подыхали. Долго и мучительно.

— А где Марина? – спросил Павлик, когда Сергей встретил сына из школы, последнее время они встречали его вместе.
— Она уехала! – сказал Сергей как можно веселее, но веселье получалось слабо.
— Как мама? – поинтересовался Павлик.
— Да, — проронил Сергей.
— Умерла? – уточнил Павлик.
— Да, — соврал Сергей.
— Как мама…
— Пойдем домой, — попытался улыбнуться Сергей.
Злоба кончилась, осталась грусть. Бесконечная грусть.
— Не переживай, — сказал Павлик. — Мы найдем себе новую маму, которая никогда не умрет.

Расстрел кролика
Павлик ложился спать.
— Папа, посиди со мной.
— Мне еще нужно приготовить обед.
— Посиди, пока я засну. Мне страшно.
— Ты уже взрослый. Что тебе бояться?
— Плохих снов.
— Я еще приду. Ты засыпай. Я рядом.
— Тогда свет не выключай, — попросил Павлик.
Сергей оставил ночник и пошел на кухню готовить.
«Плохие сны могут прийти, даже если я буду рядом, — думал Сергей. – К сожалению, я не могу управлять снами».
Сердце гулко грохнуло. Тревожный звук. Беспокойство за сына и любовь к нему вызывали странные ощущения внутри.
«Чем мы можем управлять? Даже собственной жизнью управляем с трудом… Да и управляем ли? И от нас зависят порою жизни других… Да что других? Любимых людей!»
Сергей вспомнил, как его самого мучили кошмары. Он знал, как во сне появляется нечто темное, и страх наваливается многотонной тяжестью, ни пошевелиться, ни вздохнуть. А если и вздохнуть и пошевелиться, найти силы на бег, то это все равно быстрее, оно нагонит. Оно постоянно за спиной. Тьма завладевает всеми мыслями. Иглы ужаса протыкают тело, и крик разрывает сон. Просыпаешься, судорожно дышишь, вглядываясь в ночь, и боясь закрыть глаза, чтобы сновидение не вернулось.
— Папа, — услышал Сергей.
— Что, Павлик, я здесь, — Сергей присел на кровать.
— Мне страшно.
— Нельзя много играть на компьютере. И смотреть телевизор.
— Почему?
— Они делают твои сны злыми.
— Я сегодня не играл и не смотрел, но боюсь.
— Трусишка. Не бойся, со всем можно справиться.
— Справиться? – прошептал Павлик. — Посиди со мной.
Сергей взял руку сына.
— Жил-был один маленький мальчик, — начал Сергей.
— Павлик?
— Да. Павлик. Он ничем не отличался от сверстников. Только его одноклассники боялись засыпать, а он нет. Они вскакивали с криком посреди ночи и просили включить свет. Но даже со светом они не закрывали глаза – боялись, что плохой сон вернется. А Павлик не боялся, во сне он становился суперчеловеком. Он мог все. Если на него нападали змеи, он становился птицей секретарем, топтал змей и вкусно кушал. Огромных ядовитых пауков он превращал в яркие цветы. А если вдруг на него нападали бандиты, он доставал свой пистолет, и бандиты убегали.
— А откуда у него пистолет? – спросил Павлик.
— Во сне можно все.
— А если у бандитов тоже есть оружие?
— Значит, он достает суперпистолет и у него надет бронежилет, от которого отскакивают пули и ломаются ножи.
— А что делать с крокодилом? – спросил Павлик.
— Натравить на него кролика.
— Кролика? Он же маленький, беззащитный.
— Это он здесь такой, а во сне он большой и кровожадный убийца крокодилов.
— Может, лучше тигра?
— Да, тигра, пожалуй, лучше. Твоего ручного тигра.
— Хорошо, — сказал Павлик.
— Спокойной ночи, — прошептал Сергей, вышел из комнаты и погасил свет.
— Спокойной ночи, папа, — сказал Павлик.
Сергей помнил, как он в детстве во снах бежал от змей. Ему много раз снились змеи. Он не помнил, чем заканчивался сон, но он не мог от них убежать. Было страшно. Потом, взрослым, он научился управлять снами. Змей уже не было. Были плохие люди. Которые хотели его догнать. Они догнали бы его, и приключилось бы нечто плохое, если бы Сергей не сообразил, что может летать. Он взлетел. И летел очень быстро. Прочь от грязных кварталов, мрачного города, прочь от плохих людей. Он вылетел к свету. В хороший спокойный сон. Только с одним сном он не мог справиться. В том сне тьма наваливалась на него. Страх сковывал тело. И он мысленно крестился. Сначала одного наложенного креста хватало, чтобы тьма отступила, потом она отступала уже с неохотой. А он крестился и крестился. Но вероятно его веры в Бога было недостаточно, чтобы совсем прогнать тьму – только чтобы немного отогнать.
И только сейчас Сергей сообразил, что Бог здесь ни при чём. Не все же Богу справляться с его страхами. Он сам должен стать светом. И тьма уйдет.
«Я должен стать светом», — решил Сергей и пошел спать.
Ночью Павлик проснулся.
— Папа, — позвал он.
— Опять сны? – проснулся Сергей.
— Огромный злобный кролик, — прошептал Павлик, — с окровавленными клыками.
— Натрави на него своего ручного крокодила, — посоветовал отец.
— Мне нужен пистолет, — сказал Павлик.
— Тебе нужен крокодил, — сказал Сергей и заснул.

Утром, застилая кровать Павлика (Павлик ленился застилать кровать, говорил, что у него морщинисто получается) Сергей нашел под подушкой сына пистолет. Пневматический, из которого они учились стрелять.
Сергей проверил обойму – пусто. И баллона нет.
«Всё в кролика расстрелял, — улыбнулся Сергей,– Наверное, ночью сын встал и положил оружие под подушку».
— Павлик, — начал он. – Что это такое?
— Пистолет, — невинно посмотрел на него Павлик.
— Тебе не поможет во снах реальный пистолет, его нужно создать. Нужен хороший воображаемый.
— С этим спокойнее… создавать… — сообщил Павлик.
— Не надо держать оружие под подушкой. Вдруг выстрелит. Я уберу его.
— Но с ним спокойнее, — упрямо повторил Павлик.
— Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.
— А если меня загрызет кролик?
— Это только сны.
Сергей вздохнул и пошел прятать пистолет.

Не открывая глаз
Из монитора лезли чудища. Толстые тролли с широкими коричневыми мордами, сморщенные, сгорбленные, старушонки с пустыми глазницами, на дне которых тлели уголья, черные сколопендры, издающие неприятный треск. Павлик сидел не двигаясь. Он пытался вспомнить приемы карате, встать в стойку, но не мог пошевелиться. Было очень холодно.
Чудища не обращали на него внимания, они обтекали его широкой рекой и скапливались озером за спиной.
«С ними нужно бороться. Иначе они затопят меня, — подумал Павлик. – Я могу, я взрослый!»

Сергей проснулся от того, что Павлик застонал. Лицо мальчика раскраснелось, волосы разметались по подушке, он тяжело дышал. Павлик чувствовал себя нехорошо в ближайшие дни, кашлял. Сергей приложился губами ко лбу. Жар.
Поставить градусник. Таблетка жаропонижающего, обильное теплое питье… с клюквой. Растереть водой с уксусом. Прохладные повязки на руки и лоб. Что еще? Что еще?!

«Папа говорил, что я могу создать собственное оружие», — подумал Павлик.
Из неподвижной руки вышел смешной плюшевый медвежонок, белоснежный и крошечный. Он тут же попал под лапу тролля и превратился в белую кляксу. Синего котенка и розового слоненка постигла та же участь. Скоро разноцветный плюшевый ковер расстилался под ногами монстров.

Температура тридцать девять и девять. Павлик что-то бормочет, не открывая глаз, подергивая руками и мотая головой.
Неотложку? Сам справлюсь, — подумал Сергей. – Не в первый раз болеем.

На край монитора присел карлик с наглым, злобным взглядом. Крючковатый нос, крючковатые пальцы, весь кривой. Он, не мигая, смотрел на Павлика.
— Я тебя уничтожу, — проскрежетал он.
— Зачем? – удивился Павлик, он, наконец, обрел способность двигаться.
— Ты погубил половину моей армии.
— Я? – Павлику стало не по себе, он никого не хотел уничтожать.
— Ты наслал плюшевых чудищ, теперь мои воины превращаются в прах.
Крючковатый палец скользнул по краю монитора.
— Видишь эту пыль, — это рассыпались мои воины.
Павлик оглянулся, шествующие чудища будто теряли плотность, становились пылью.
— Я не хотел. Но этого не произошло, если бы вы сидели в компьютере. Зачем вы здесь? Вы разбудите папу!
— Я и мои деточки хотят подышать свежим воздухом. Нам душно!
— Нельзя дышать за счет других!

Сергей вздохнул с облегчением. Тридцать девять и пять. Вроде вниз поползла.
— Господи, только бы все хорошо было! – прошептал Сергей. – Ты весь мой мир. У меня никого больше нет.

— Ты мне мешаешь дышать! – зло глянул карлик.
Павлик не знал что сказать, почему этот уродец лезет в их жизнь. Сейчас проснется папа, он разберется. Павлик оглянулся, только серая пыль. Уныние.
— Неужели вам нечем дышать? – вяло спросил Павлик.
— Ты не даешь. Все время проводишь за компьютером. Шумные вентиляторы гоняют горячий воздух и пыль. Нам нечем дышать!
— Хотите, я вам нарисую воздух, — в руке Павлика появилась кисточка.
— Нарисованный воздух, — карлик криво усмехнулся. – Нет. Ты не можешь. И уже ничего не решаешь.

Температура опять полезла вверх. Сорок. Сергей опять натер Павлика водой с уксусом.

— Я тебя уничтожу.
— Я занимаюсь карате. Но я не хочу вас бить.
— Поэтому ты уже проиграл.

Сорок и две. Сергей набрал неотложку.

Павлик схватил дудочку и заиграл. Это была веселая мелодия. Ему представлялось раннее солнечное утро на поляне. С дудочки слетела большая цветная бабочка.
Карлик дотронулся до нее длинным семечкообразным ногтем, и она превратилась в пожухлый осенний лист. И вдруг карлик заверещал. Солнечные звуки потухли, картинка беспечного утра сморщилась.
«Ничего нельзя сделать», — поник Павлик.
Карлик потянулся к Павлику и царапнул сердце.

Сергей раскачивался на стуле, обхватив голову руками.
«Мы были, как два осенних листа на весеннем дереве, — думал он. – Теперь я один. Нет друзей, нет родственников. Нет Павлика. Один. Строил храм, построил тюрьму. Я все делал не так. Пора улетать. Осеннему листу не место на весеннем дереве. Пора улетать».