В свои неполные двадцать студентка Оля не знала, что такое уныние, если не считать краткосрочные расстройства по поводу вовремя не сданных зачетов. Увидеть ее в постэкзаменационный период в хмуром виде не представлялось возможным, потому что мир, по ее мнению, был устроен исключительно для удовольствий.
Здесь надо заметить, что жила наша героиня в застойные времена, когда секса еще официально в Советском Союзе не было и раннее его увлечение, а тем паче до брака, строго порицалось советской общественностью. Оля, по ее словам, была невинна, как ангел, ибо настоящая комсомолка-общественица, дочь партийных родителей из глухой глубинки не могла не соответствовать высоким моральным принципам. Удовольствия состояли в легких флиртах, ресторанных кутежах и веселых общаговских пирушках.
Ежедневно заливистый девичий смех лился из комнаты, где Оля , по замыслу родителей и комменданта общежития, должна была запасаться знаниями, чтобы стать впоследствии высококвалифицированным специалистом, будущим строителем коммунизма. Но в один из вечеров потенциального строителя коммунизма было не узнать. Вместо симпатичной мордашки — черное от разводов дешевой туши лицо. Вместо смеха – слабый вой раненой волчицы. Лицо тыкалось в подушку, оставляя на ней траурные пятна .Вой никуда не тыкался, а фланировал свободно по всей территории третьего этажа притихшей общаги. Установился временный траур.
Прчина траура оказалась до неприличия проста: вот уже два месяца, как не давали о себе знать женские критические дни. По этому случаю участливыми подружками учинялся допрос с пристрастием :
— На свадьбе два месяца назад была? – дипломатично выступила Марго.
— И что с того? — недопоняла жертва.
— Свидетель был?
— Был, а то! – гордость засветилась в бесстыжих Олиных глазах.
— Пила? – начала раздражаться Ирка.
— Вы что, совсем дуры, все пьют, а я лимонадом баловаться должна?
– Мы-то , может, и не совсем дуры. А ты круглая идиотка, не умеешь пить, не берись. Ничего не помнишь? Что потом было с тем самым свидетелем?
— Ничего не помню, точно, — потухла допрашиваемая.
— Ну, поняла, откуда у тебя проблемы? –подытожила Марго. – Слезами горю не поможешь, чеши в женскую консультацию, а то потом будет поздно: аборт делается до трех месяцев задержки.
— Не могу я туда пойти, — заголосила безутешная грешница, — не могу-у-у-у-у-у!
— Спать, значит, по пьяни мы можем, а к врачу сходить слабо? –перешла на крик Ирка, втайне думая о том, что запросто могла сидеть и пускать слюни на месте Оли .
— Приду я к гинекологу, а у него первый вопрос: половой жизнью живете?
— Говори «Да», чего теперь-то?
— Если я скажу «Да», он посмотрит и увидит, что я девственница?
— Говори: “Нет!, — хором выдохнули советчицы.
— А если я отвечу «Нет», и он обнаружит, что я беременна? Что мне говорить, по-вашему?
— Говори: «Не знаю», честно, как есть, — подсказала Марго.
— Он подумает, что я дебилка!
Тут уже не вынесла соплей Ирка:
— Тоже мне титан мысли, пусть думает, что хочет, имидж ничто, поняла?
— Я поняла, а она, что поймет, когда увидит в карточке, что я студентка университета?
Подрывать авторитет флагмана науки не решился никто. Решение вопроса отложили до завтра. Утро вечера мудренее, говорят.
Утром Оля застирывала черную наволочку и алеющие простыни – свидетели ее девственной чистоты…