Часть 1
Июнь 1944 года.
Во дворе дома женщина средних лет развешивала на веревку постиранное бельё. Она была так занята своими мыслями, что не заметила остановившегося у калитки военного и уже несколько минут наблюдающего за ней в ожидании, что на него обратят внимание. Не дождавшись, он несколько раз кашлянул и произнёс:
— Добрый день, хозяйка! Скажите – это десятый дом по Речной улице?
Женщина от неожиданности ойкнула, всплеснула руками и, растерявшись, на мгновение замерла, а потом кивнула головой:
— Да… Здравствуйте.
— Как бы мне увидеть Анну Семёновну Сергееву, — ответил мужчина и вошёл во двор.
— А… А, это я, — будто испугавшись, неуверенно ответила она и прижала руки к груди.
— Я сослуживец вашего сына. Случилась такая оказия, что проезжал через ваш город… Меня зовут Виктор Сизов, — представился он. — Вот после госпиталя возвращаюсь на фронт.
— У меня два сына на фронте. Старшенький, Егор пишет, что ранен. В госпитале он. Вы от него? – спросила она и, не дождавшись ответа, сбиваясь от волнения, продолжила: – А вот Максим, младшенький-то, еще в сорок третьем пропал без вести…
Виктор охрипшим голосом произнёс:
— Я с лейтенантом Максимом Сергеевым служил в полковой разведке. И в тот последний рейд за линию фронта с ним ходил…
— Если пропал без вести, это же не значит, что погиб? Есть надежда, что живой? Может ранен и потерял память? Он писал в последнем письме, что уходит в разведку, а потом всё… Через два месяца пришло извещение — пропал без вести. Нет, надо верить, что он жив. Ведь так бывает. У соседки тоже муж пропал без вести, а потом выяснилось, что память после ранения потерял, а когда пришел в себя, то вспомнил, — с тайной надеждой в голосе говорила она, но взглянув в глаза военного, всё поняла и отвернулась, будто не хотела, чтобы посторонний человек видел, как ей больно и горько, но потом вдруг будто спохватилась: — Жарко сегодня… Ой, что же мы во дворе-то стоим?! Наверное, устали с дороги?
— Есть немного. После ранения нога ещё побаливает, да и воды бы испить, — смутился Сизов и проследовал за Анной Семёновной в дом.
Она стала накрывать на стол. Еда была простая – картошка в мундире да зелень с огорода и чай заваренный на листе малины со смородой. Виктор развязал вещмешок и начал выкладывать банки тушёнки, хлеб, мыло, не смотря на протесты хозяйки. В комнату вбежали два смеющихся мальчугана лет четырёх, но увидев постороннего испуганно замолчали и попятились к двери. Виктор протянул им по кусочку сахара. Они с опаской взяли невиданное ранее угощение.
— Это Ванечка и Даня. Дети старшего, Егора. Ольга, невестка, на фронте тоже как год. На связистку выучилась. Дети отца своего и не видели. Они в аккурат на седьмое ноября родились. Егор уже на фронт ушёл, — сказала Анна Семёновна, а потом обратилась к детям: — Угостились, а теперь поиграйте во дворе. Мне надо с дядей военным поговорить.
Сев за стол, Сизов рассказал, как всё было.
— В августе 1943 года готовилась операция по освобождению Донбасса. Мы возвращались из-за линии фронта. Языка взяли и задание выполнили. На обратной дороге напоролись на немецкий патруль. Вроде всех тихо сняли, но в селе кто-то тревогу поднял. Надеялись оторваться от фрицев, но не получилось уйти. До наших позиций уже всего-ничего оставалось. Шли, сволочи, почти след в след за нами. Тогда лейтенант Сергеев приказал уходить. Добытые сведения были очень нужны для нашего наступления на этом участке фронта, да и немец не из простых офицеров оказался. Я хотел остаться, но Максим сказал, что мне еще после победы детей поднимать надо, а Павлу вообще пятерых. Да и самое простое, погибнуть группе в бою, а данные не доставить. От них в тот момент зависели сотни солдатских душ, останутся ли в живых или полягут при наступлении. Там у немцев сильный оборонительный рубеж был. Миус фронт назывался. Вот он и остался наш отход прикрывать. Эхо по лесу гулкое… Мы слышали стрельбу. Максим их куда-то в сторону по лесу к Миусу увёл, а там болото. Так что живы мы с Павлом остался благодаря вашему сыну. В неоплатном долгу мы перед ним. Низкий поклон вам, Анна Семёновна, за Максима… Он, когда уходили, просил, если что с ним случится, найти вас и рассказать, — виновато склонив голову, закончил рассказ Виктор. — Вот так он стал без вести пропавшим. Искали потом, но не нашли… Ничего не нашли… Виноваты…
Анна Семёновна, слушая его, замерла будто окаменела. Слёз не было. Она их выплакала ещё тогда, после получения похоронки на мужа, а потом письма с казенной печатью и сообщением, что лейтенант Максим Денисович Сергеев пропал без вести. С тех пор она жила надеждой, что это ошибка, что найдется, или от него придёт весточка. Потом она, обхватив голову руками, стала раскачиваться из стороны в сторону и шептать:
— Ему, сыночку моему, кровинушке моей, всего в тот год двадцать лет было, а, чтобы на фронт уйти, он себе год приписал… В сорок первом только школу окончил, а двадцать первого июня у него выпускной бал был. Ночь они классом по городу гуляли, а утром объявили, что война…. Муж мой, Денис Фёдорович и старший Егор в первый же день в военкомат пошли. Максима с одноклассниками какой-то военспец прогнал. Сказал, что еще молоко на губах не обсохло и война не детское дело. Так мальчишки, как уж смогли, не знаю, года рождения себе поисправляли, что им по восемнадцать. Кто в училище на курсы младшего комсостава, как Максим, попали, кто сразу в воинские части определили. У меня даже карточки его не осталось… Будь она проклята эта война…
Часть 2
Настоящее время,2022 год.
Максим вернулся домой под утро. Очень хотелось есть. Бесшумно пройдя на кухню, почувствовал запах ванили и корицы. «Мама пекла…», — но дальнейшее развитие мысли было прервано вбежавшей немецкой овчаркой, которая тут же виновато ткнулась мокрым носом ему в ладонь и села рядом, преданно посмотрев в глаза.
— Проворонила! Эх, Ода, — шепнул он. — Булочку хочешь? Даже не проси. Тебе вредно! Иди своими сухариками похрусти. Не хочешь?..
— Где ты был? — раздался строгий голос матери, неожиданно появившейся в дверном проёме. — Ушёл вчера спозаранку. Телефон отключил. Вот где можно было сутки пропадать? Я ночь не спала. Отец тоже нервничал. Предупредить не судьба?
— Извини. Аккумулятор сдох. С Лешим в сквере сидели, — поймав её пристальный взгляд, добавил: — с Лёшкой Рощиным. Потом одноклассники подтянулись. Давно не виделись, а тут так получилось, что, не сговариваясь, вдруг почти все собрались на нашем месте у старого дуба.
— И вы, значит, беседы разговаривали до зари? — Мария Ивановна подошла ближе, но, не почувствовав запаха алкоголя, несколько успокоилась.
— Целый день с Лёхой в военкомате пробыли, а потом уже разговаривали и гуляли, — уточнил сын.
— Что забыл в военкомате? — в голосе матери появилась тревога. — Ты же отслужил уже срочную.
— Ты только не волнуйся. Понимаешь, наш ротный с марта на Донбассе. Мы с Лёшкой решили тоже…
— Что «тоже»? А институт? — не поняла она.
— Академ взял.
— Получается, что три года учился впустую, — растерялась она, еще не осознав, что происходит. – Отец, слышишь, Макс учёбу бросил.
На кухню зашёл Сергей Иванович, достал из пачки сигарету, закурил, но не докурив, затушил и подкурил новую. Мария Ивановна ждала ответа, зная, что его слова не пустой звук для сына.
Муж ответил:
— Знаю. И не бросил, а на время отложил. Сам ходил в военкомат, но военком завернул. Сказал: «Товарищ Сергеев, ваше время прошло.» Только куда прошло, не объяснил.
— Сергей, ты всё знал и не сказал? Обсудили втихаря вдвоем… Не пущу! — она закричала и раскинула руки, как бы преграждая дорогу. — Пусть кто угодно, но не он! Максим, зачем тебе это надо? Ты студент, у тебя бронь. Только не ты!
— Время пришло такое. Могу и умею. У меня КМС по стрельбе. Чем я лучше тех, других пацанов, которые на Донбассе воюют? — не понял Максим.
Овчарка, лежащая у его ног, внезапно громко чихнула. Мария Ивановна язвительно заметила мужу:
— Сколько раз просила не курить на кухне. Хватит дымить, а то топор можно вешать. Даже у собаки аллергия на твою «курятину».
— Маша, не шуми. Только Максиму решать, как поступить, где правильно и где неправильно. Его решение — решение настоящего мужчины. Горжусь! — произнес Сергей Иванович.
— Сын у нас один! Через мой…, — но осеклась, заметив недоумение в глазах Макса, и, будто хватаясь за соломинку, напомнила: — Когда ты ушёл в армию, Ода несколько дней лежала у двери, как мёртвая. Отец прятал твою куртку на улице и только тогда вёл собаку гулять. Там она хоть как-то оживала. Искала не её, а тебя.
— Оду беру с собой.
— Это не игра в компе, не кино, а настоящая война, — и Мария Ивановна заплакала. — Там стреляют, а убивают по-настоящему, и кровь настоящая, не из краски или кетчупа.
— Мама, гибнут мирные люди и невинные дети. Так не должно быть, — сказал он, как отрезал. Подошел и поцеловал её в щёку. — Не переживай, всё будет хорошо!
Она жалобно всхлипнула и обняла сына, понимая умом, но не принимая душой его решение. Мария Ивановна вдруг осознала, что у неё не получается найти тех слов, которые могли бы остановить сына и вернуть к привычному «как было» до этого момента.
Она не смогла заснуть и всю ночь беспокойно проворочалась с боку на бок. В какой-то момент вдруг вспомнила, когда был жив отец мужа, Иван Егорович, то он рассказывал Максимке о своем дяде, который пропал без вести на войне и в честь которого назвали внука. У неё вдруг мелькнула мысль: «Мама была против. Говорила, что нельзя назвать ребёнка именем человека, который погиб или о котором ничего не известно, чтобы не переносить его судьбу на невинное дитя… Нет, тогда Сергей упёрся и назвал меня суеверной. И вот, пожалуйста… Тот Максим пропал без вести на Донбассе восемьдесят лет назад, а теперь мой Максим едет туда… Господи прости, о чём думаю… Все плохие мысли вон. Нет, с ним будет всё хорошо.»
Максим не хотел, чтобы его провожали на вокзал. Утром, прощаясь в прихожей, он шутил и обещал матери, что даже спать будет в каске и бронике, а под пули ни за что на свете не полезет, а если придется лезть, то будет осторожен.
Мария Ивановна, конечно же, понимала, что сын шутит, и не верила его обещаниям, которые совсем не успокаивали, но держала себя в руках и даже улыбалась. Через «не могу», но улыбалась. Она даст волю чувствам, но не сейчас, а потом, когда этого никто не увидит и не услышит. Сейчас будет улыбаться, чтобы сын уехал спокойным, без чувства вины за то, что заставил её плакать.
— Ну, что ж, присядем по русскому обычаю перед дорогой, как полагается, — произнес Сергей Иванович.
Они сели на диван. Мария Ивановна прижалась к плечу сына, но вдруг что-то вспомнила и, вскочив, быстро ушла в комнату. Она вернулась через минуту и вложила в руку Максима маленький бархатный мешочек, от которого шел едва уловимый запах ладана:
— На неделе шла мимо храма, а ноги будто сами туда занесли… Я тогда не знала, что ты собираешься на Донбасс. Сердце давило какое-то предчувствие… Тогда подошла к иконе Казанской, а слёзы вдруг сами собой потекли… И так легко стало на душе от чувства, что всё будет хорошо. Не знаю, что это было, но будто кто-то погладил меня невидимой рукой по голове и шепнул на ухо, что Господь все управит. Тогда и новую ладанку купила, а то старая совсем обтрепалась от времени. Внутри образок Георгия Победоносца, с которым прапрадед твой Денис Фёдорович Первую Мировую прошёл, а потом прадед Егор Денисович всю Отечественную прошагал до Праги. Живыми вернулись. Пусть будет у тебя.
— Да, дела… Придавили коричневую чуму в Берлине в сорок пятом, да её микроб живучим оказался, зараза. В щель залез, а теперь выполз и вонью отравляет всё вокруг. Людей заражает, а они от этого слепнут и глохнут, зомби становятся, — со злостью стукнул кулаком о стену отец.
— Ода, береги Макса. На Бога да на тебя надеюсь, — и она перекрестила сына.
Овчарка, будто поняв сказанное, преданно посмотрела женщине в глаза и лизнула руку.
— Вы не волнуйтесь, если звонить буду редко. Сами понимаете… Хоть и Чёрное море рядом, но не курорт. Пока, — улыбнулся Максим.
***
После учебного центра, Макс и Леший уже несколько месяцев служили в разведроте капитана Волина. Неделю назад Ода, наступив на что-то острое, порезала лапу. Разведчики, уходя за линию соприкосновения, в этот раз решили не брать овчарку.
Разведгруппа вернулась после полуночи с пленным, от которого крепко пахло перегаром. Ода, не терпевшая спиртное амбре, обнюхала и угрожающе зарычала.
— В лесополосе прямо в лоб столкнулись с наёмниками. Нагло, как к себе домой, в наш тыл шли. Даже не шифровались. Вступили в бой. Этого из кустов еле вытащили. Брыкался, гад. Пришлось в глаз дать. Лопочет что-то по-своему непонятное. Вот планшет у него изъяли, — с презрением процедил Леший. —Почти всем индульгенции в ад выписали, только их снайпер где-то засел, что не сковырнуть было. Медведя ранило. Макс приказал нам забрать раненого и отходить, а он разберется со стрелком и догонит. Сказал, как можно быстрее передать данные, иначе промедление может стоить жизни многим нашим ребятам. На снимках замаскированные под бронетехнику фанерные муляжи в том квадрате и вокруг минные поля. Они их ночью на канатах таскают, чтобы движуха была видна, а технику в посёлке внутри домов попрятали, как фашисты.
— Сергеев вызвал огонь на себя, — глядя куда-то в сторону, произнёс капитан Волин.
— Мне надо к нему, — заорал Леший.
— К этим подкрепление подошло. Он только успел передать координаты, и связь оборвалась. Сейчас квадрат наши утюжат. Арта закончит работу, возьмёшь двух человек.
Парень снял каску и, сев на корточки, обхватил голову руками:
— Зачем его послушал?.. Я же с Максом из одной песочницы. Его мама пирогами кормила… Коленки зелёнкой мазала… Как в глаза посмотрю? Надо было его не слушать, — к нему подошла Ода и положила голову на колени. Он придержал её за ошейник. — И ты прости. Найдём Макса, обещаю.
Услышав имя хозяина, овчарка занервничала. Лешего окликнули, и он убрал руку. Она, воспользовавшись свободой, с лёгкостью перемахнула бруствер и растворилась в темноте. Отправленные вслед бойцы даже не поняли, куда исчезла собака.
Ода бежала по вспаханному взрывами полю. Когда раздавался свист снаряда, на мгновение замирала, припадая к земле, но потом вновь вскакивала и неслась дальше. Гарь, дым, порох и тысячи других веществ, соединяясь в воздухе, образовывали адскую смесь, среди которой она должна была уловить хотя бы лёгкий след одного, но такого необходимого сейчас.
Временами овчарка останавливалась и беспокойно крутила мордой, шумно втягивая воздух. Так делала всегда, когда с ней играли в прятки. Чуткий нос в суррогате запахов старался распознать хозяйский, знакомый ещё со щенячьего возраста.
***
Максим очнулся от того, что кто-то тряхнул за плечо. Не открывая глаз, он пошевелил ногами, руками. Всё двигалось, всё работало и, странно, ничего не болело, хотя, помнил звуки взрывов снаряда и прилетевшей гранаты, слившихся в один, вспышку, сильную боль, а дальше провал…
— Боец, чего здесь разлёгся? Ещё не время. Вставай! — голос был едва слышен, будто доносился издалека или в уши были вставлены беруши. — Ну, вставать будем?
Максим открыл глаза. Сначала он ничего не увидел среди плотного белого тумана, и только потом разглядел склонившегося над ним парнишку лет двадцати, одетого в доисторический маскхалат, из-под капюшона которого виднелась пилотка с красной звездочкой.
— Буду, — ответил Макс и подумал: «Кино что ли снимают о Великой Отечественной? Тоже мне, нашли место и время.»
— Ну, берись! — незнакомец протянул руку.
Максим встал на ноги и почувствовал необыкновенную легкость, будто на нем не было ни бронежилета, ни прочей амуниции. Он оглядел себя, но всё было, как всегда.
— Где я? – спросил он парнишку.
— Ты там, где ещё рано быть, тёзка. Иди за мной след в след, не отставая, а то в этом тумане заблудиться недолго. Сейчас мы выйдем к реке, а там сядешь в лодку и поплывёшь. Течение само знает куда тебя вынести. Слушай меня и всё будет хорошо.
— Почему должен тебя слушать? — не понял Максим.
-Я твой проводник, солдат. Время твоё не пришло. Рано сюда, понимаешь. Идём! У нас мало времени. Надо успеть пока туман, а то здесь останешься.
Сколько они прошли, Максим не понял, но вдруг потянуло сыростью, послышались звуки переливающейся воды. Проводник остановился, потянул невидимую веревку, и из тумана показался нос лодки.
— Успели! Садись и ничего не бойся. Все будет хорошо. Жизнь у тебя будет долгая и счастливая. Не подведи, тёзка, — сказал он.
Когда Максим оказался в лодке, то парнишка с силой оттолкнул её на середину реки, которая подхватила и понесла вниз по течению. В какой-то момент он опять провалился в черноту.
***
Ода нашла его в перелеске, лежащего без движения и присыпанного землей. Толкнула мордой в плечо, будто требуя похвалы за выполненное задание и не дождавшись, лизнула щёку раз, другой… Он застонал и, не открывая глаз, прохрипел:
— Нашла, умница моя…
Макс обхватил её за шею, и, помогая, стал отталкиваться здоровой ногой от земли. Когда терял сознание, Ода останавливалась и лизала ему лицо, пока не приходил в себя. Непреодолимым препятствием стал овраг с обрывистым склоном. Поняв каким-то седьмым собачьим чувством, что не справится, овчарка оставила раненного у поваленного дерева и убежала. Она вернулась, но не одна, а с Лешим и двумя бойцами.
Они уже вышли к своим позициям, как разорвалась мина, бесшумно прилетевшая из-за серой зоны. Их разбросало взрывной волной. Когда Леший поднял голову, то увидел Оду, лежащую рядом с Максом и бегущих к ним на помощь солдат. Они подхватили раненого и пригибаясь, не обращая внимание на разрывы снарядов, понесли к траншее. Леший поднял овчарку на руки. Когда в блиндаже осмотрели собаку, стало ясно что она контужена и ранена в бок, но осколок прошел по касательной и отрикошетил, перерубив карабин на собачьем бронежилете, что ее и спасло.
Часть 3 Два месяца спустя.
Пройдя лечение в госпитале, Максим проходил реабилитацию, после которой должен был ехать в отпуск. За день до выписки, открыв утром глаза, он не сразу понял где находится. Сон казался настолько похож на реальность, что не сразу его отпустил. Ему казалось, что до сих пор чувствует во рту вкус того чая, который ему зачерпнул из котелка приснившийся солдат в маскхалате с ППШ через плечо. Несколько часов прокручивая всё то, что приснилось, Макс не мог отделаться от мысли, он знает парня, но где познакомился, так и не вспомнил. Это было настолько осязаемо и зримо, чтобы называться просто сном. В ушах до сих пор звучали его слова: «Рано тебе было в ряды нашей небесной рати. Мы всегда рядом с вами в одном строю за правое дело.»
Неожиданно в палату зашёл ротный Волин:
— Ну, здорово, герой!
Максим вскочил:
— Здравия желаю!
— Сиди, сиди. Вижу, что здоров. Хорошо подлечили?
— Нормально.
— По случаю заехал, поздравить тебя с высокой наградой. Заслужил! Теперь куда?
— Завтра домой, — смутился Сергеев.
— Ну, тогда, счастливого пути. Леший привет передаёт. Ода как? Героическая овчарка у тебя.
— Нормально! Она тоже здесь у волонтёров. Они ее вылечили. Жалко, что собак на территории санатория не пускают, но её одна девушка приютила, пока я здесь, — смутился Максим.
— Девушка-то хорошая? — улыбнулся капитан.
— Да, хорошая.
— Иначе быть и не должно! Ну, бывай! Не забывай, — сказал с сожалением Волин и протянул руку для рукопожатия.
— Товарищ капитан, мы с Одой в отпуск на две недели, а потом обратно к вам, — ответил Максим.
— Тогда, ждём твоего… Вашего возвращения. Будь здоров!
На следующий день в реабилитационный центр приехали телевизионщики. Как узнали об Оде, осталось тайной, но они пристали к Максиму, как банный лист, с расспросами, что хочешь-не хочешь, а пришлось рассказать и попросить Дашу привести овчарку. Отсняв всё, что нужно, вечером телевизионная бригада шумной толпой погрузилась в микроавтобус и укатила.
Максим уезжал в отпуск утренним поездом. Даша пришла на вокзал с Одой и принесла необходимые документы, разрешающие той ехать с хозяином в вагоне. Через семь часов они будут дома. Максим, находясь в госпитале, скрыл от родителей, что был ранен и не сообщил об отпуске, надеясь, что это станет для них настоящим сюрпризом.
Прощаясь, девушка сказала:
— Я буду тебя ждать, Максим! Береги себя!
— Я вернусь, обязательно вернусь! Мы вернемся, — улыбнулся он. — Как приеду на место, позвоню! Только верь и жди, обязательно жди!
P.S
— Бок о бок с нашими воинами несут нелегкую службу, как и в годы Великой Отечественной Войны, их четвероноги друзья. Наш сюжет о герое-разведчике Максиме Сергееве и овчарке Оде, дважды спасшей ему жизнь. Она вынесла раненого бойца с поля боя, а при обстреле прикрыла собой от шального осколка, который мог стать фатальным для него, — комментировала молоденькая журналистка с экрана плазмы.
Сергей Иванович не сразу сообразил о ком репортаж, а, когда понял, то с удивлением закричал:
— Маша, нашего сына по телеку показывают! Он же звонил столько раз и ни слова… Мать волновать не хотел, видишь ли… Ну, партизан, ё-моё!
В это время раздалась настойчивая трель дверного звонка. Мария Ивановна, спешившая на зов мужа, вернулась и со словами «может что-то важное» открыла дверь. — Максим! Ода!