Вот уже много лет я совсем не ем сладкого, а на конфеты даже и смотреть не могу. От того еще сложнее возвращаться к тем далеким летним дням, которые я, будучи 12-летним мальчиком, провел в пионерском лагере. Это был не первый мой отдых в пионерском лагере, но, увы, последний. После того случая родители предпочитали отправлять меня на каникулах в глухую деревню, где моим воспитанием уже занимались дед и бабка, тоже, кстати, глуховатые, но суровые, как и края, в которых они обитали в своей покосившейся на правую сторону избушке, где под моей койкой спокойно жили крысы и соваться туда лишний раз не стоило, да и мне после той истории в пионерлагере, собственно, не очень то и хотелось… Вообще же подкроватные пространства мне до сих пор снятся в страшных кошмарах, представляясь эдаким порталом в преисподнюю, выхода откуда нет, а если кто и спасет, то только жуткое чудовище, которые выдернет тебя за ногу обратно и съест, начав с уха.
А лето в лагере было чудным и пролетало одним мгновением. Поселили наш отряд в двухэтажном кирпичном здании, что было отдельным предметом моей гордости: я считал, что те, кто живет в деревянных домиках, больше похожих на бараки, ребята «сортом пониже». Спустя некоторое время мне стало понятно, что «сорта людей» зависят совсем не от типов зданий, в которых они живут, а от совсем иных критериев, таких как, например, «совесть», «доброта» и «честность».
Лагерь был большой, построенный рядом с тайгой, где точно водились змеи, которых мы научились просто брать голыми руками и ради шуток дубасить об деревья. Но водились и более «серьезные» звери: за территорию лагеря выходить было категорически запрещено из-за опасности встречи с медведями и даже тиграми. Несколько раз мы ходили в походы в тайгу и, к счастью, встречи с хищниками избежать удалось. Но главный «хищник», как выяснилось, жил во мне, и он оказался в своей глупой ненасытности страшнее льва и тигра вместе взятых.
Вечерами в лагере работал летний кинотеатр с огромным LED-экраном, где нам показывали разные западные блокбастеры и, даже целую неделю собирали «аншлаги» полной трилогией «Человека-паука».
«Человек-паук. Возвращение домой» – по иронии судьбы именно эту серию показывали в тот самый вечер, а я на неё опоздал по «техническим причинам».
Посещение летнего кинотеатра было свободным: кто-то мог и не идти сюда, например, решив развести костер и дружно усевшись вокруг него напевать с ребятами песни и жарить сосиски. Одним же из условий была вечерняя линейка, на которой собирались все отряды. На одной из линеек меня не оказалось, так как я остался совершенно один в своем кирпичном корпусе. «Условия существуют, чтобы их не выполнять» – посчитал я.
Задержавшись всего на пару минут, «зависнув» в своем смартфоне, я спустился вниз по лестнице и понял, что ребята вместе с вожатыми уже ушли, а дверь закрыта на замок. Я не сильно расстроился этим обстоятельством, поскольку оставался ещё один выход с пожарной лестницы. Закрыта она или нет, по всей видимости, мало кого заботило, и днем, и ночью. Поэтому после отбоя мы частенько сбегали по ней с мальчишками из корпуса. Сбежать по ней решил в тот день и я. Перспектива сидеть здесь и ждать возвращения вожатых неизвестно сколько времени, меня радовала не очень, да и получить можно было от них за опоздание. До этого мне не приходилось оставаться здесь совершенно одному.
У меня не возникло чувства страха, напротив, я вдруг почувствовал себя «хозяином положения» и «богом корпуса». Я побежал к пожарной лестнице, но неожиданно тормознул возле одной из комнат. Почему бы не зайти сюда, ну, хотя бы на минутку? Что там интересного? Здесь жили девочки. Времени у меня было полно. В корпусе я был один. На линейке не было поверки, поэтому и появление на ней не было таким уж и обязательным. Некоторые уже разбредались по лагерю в поисках развлечений. Свое развлечение нашлось и у меня. Жутко захотелось есть. В тумбочках я ничего интересного не обнаружил, а вот под койками у девчонок хранились огромные съестные запасы, видимо, привезенные родителями. От сладко-терпкого запаха я обалдел. Он был повсюду. Забивался в нос и уносил куда-то на радугу. Уже через несколько секунд, я, лежа под койкой в окружении чемоданов и сумок, не без удовольствия уплетал леденцы-монпансье, разные шоколадки и мармелад. В целлофановом пакете леденцов было килограмма два. Желтые, зеленые, красные, синие камушки буквально сами прыгали в рот. В жизни я не ел таких чудных конфеток. И съел бы всё, но, понятно, что своё присутствие нужно было оставить незаметным. Отсутствие 200 граммов конфет вряд ли кто-то заметит. Я вылез обратно, отпил сока из коробки и с видом героя побежал по пожарной лестнице в сторону летнего кинотеатра.
Соблазн проделать подобную «штуку» появился у меня и на следующий день. Здесь я уже не ограничивался одной комнатой, а посетил сразу несколько. Спускаться по пожарной лестнице с туго набитым едой животом было очень непросто. А на третий день я шел уже еле-еле. Чувство сытости напрочь заглушало чувство опасности. Похоже, никто ничего не замечал, ну, или подозревал во всем крыс или белок, которые бегали по лагерю, никого не боясь. Да, это точно белка повадилась в корпуса поедать припасы ребят. Белка и точка. Так решил я и продолжил делать то, от чего и белке было бы на самом деле стыдно.
Это уже, кажется, был седьмой или восьмой такой вечер моего единоличного хозяйствования в корпусе. Все проходило для меня успешно. Уже завтра заканчивалась смена и родители забирают меня домой. Жаль только этих чудных леденцов-монпансье с собой не взять. От целого пакета уже оставалась маленькая горсточка. Ну, что ж, раз никто не принял меры против белки, то так тому и быть: я доем всё. Я лежал под койкой, жрал конфеты и облизывал пальцы, как вдруг почувствовал, как куда-то «уезжаю» по скользкому паркету: кто-то с невероятной силой тянул меня за ногу. В такие моменты я обычно туго соображаю, поэтому первая моя мысль была, что это кто-то из ребят. Я быстро метнулся из под кровати, чтобы наподдать шутнику и даже успел произнести что-то вроде:
– Слышь ты, я тебе сейчас дыню снесу!
При этом пакет с леденцами так и оставался у меня в руке.
После этих слов дар речи у меня пропал, так как я увидел, что за ногу меня вытянула наша вожатая Наталья Сергеевна: уже немолодая, располневшая тетка с усиками и черными как смоль волосами. В гневе эта усатая тётя, как выяснилось, оказалась настоящей сатаной. Не долго думая она схватила меня за ухо и куда-то потащила.
– Я тебе сейчас покажу дыню! Я тебя сейчас научу по чужим тумбочкам шастать! Подлец, мерзавец, негодяй! Накормлю на всю жизнь, гад такой!
Уху было больно, но я себя успокаивал, что сейчас меня ждет непростая беседа в каком-нибудь кабинете, да и всё на этом. А завтра я уеду отсюда навсегда. Получу ремня от отца и буду себе жить поживать, да конфет наживать. Но всё вышло иначе.
В этот раз двери корпуса были открыты (то есть Наталья Сергеевна точно не вернулась обратно по пожарной лестнице – сделал чрезвычайно важный вывод для себя я). Через них, собственно, вожатая меня за ухо и вытащила на улицу. Передо мной предстала совсем неожиданная картина, в которой я себя представил персонажем картины Эдварда Мунка «Крик». Наверное, такое выражение лица у меня сейчас было, при этом в руках я продолжал держать злосчастный пакет с леденцами-монпансье. У корпуса стройными колоннами выстроился, кажется, весь лагерь. Увидев меня все дружно загоготали, а потом сделали пальцем вниз и хором затянули: «у– у– у– у– у–у!».
Тщательно спланированная операция. Изысканная диверсия, о которой меня ни один из ребят не предупредил и даже не подал вида и намека. Меня выставили одного перед колонами и наконец-то моё ухо было свободно. В громкоговоритель заговорил директор лагеря. Речи я точно уже и не помню. Все пролетало как в кошмарном сне. Помню обрывками: «воровал еду у ребят», «опозорил весь коллектив» и «таким тут не место», ну, а дальше все в один голос стали повторять «стыд и позор!».
Далее директор перешел на жалостливый тон, заявив, что меня плохо кормят родители и мне не хватает в жизни сладкого. И тут в одной из колонн я увидел маму, папу и старшую сестру. Папа капал маме в стакан корвалол, а сестра состроила серьезную моську, хотя, в душе наверняка радовалась, что теперь отыграется на мней по полной, применяя на мне все изобретенные человечеством садистские методы воспитания.
– Мама, почему не кормите ребёнка? – спросил директор. Мама закатила глаза и покрылась пунцовыми пятнами.
Директор продолжил:
– Приказываю! Ручкина Василия Васильевича досрочно выписать из лагеря, отправить с родителями домой и навсегда занести в «черный список» нашего лагеря. Вожатой объявить строгий выговор с занесением в личное дело за неисполнение соблюдения контроля за детьми. В полицию мы обращаться не будем. Давайте ребята пожалеем Васю, простим ему всё и угостим напоследок по-царски!
Тщательное срежиссированное кем-то шоу продолжалось и тут я, вместо того чтобы просто стоять и молчать, выдвинул свой последний «смертельный» аргумент:
– Это не я! Это белка! Отвечаю вам! Я сам её видел!
– Эх, Вася, Вася! – вздохнул директор и махнул рукой. – Везите экран!
И тут откуда ни возьмись перед колоннами выкатили гигантский экран из летнего кинотеатра.
– Включайте! – опять махнул рукой директор.
Продолжение трилогии «Человека-паука» я совсем не ждал, но то, что на экране появлюсь я в одной из комнат и жрущий конфеты в одного, стало полной неожиданностью. Мама просто грохнулась в обморок, а пунцовые пятна передались отцу, как зараза какая-то. Толпа опять загоготала, а кто-то достал смартфоны и начал снимать.
– Белка! – сухо констатировал директор. – Выключите и увезите экран обратно!
– Жалко нам Васю ребята, что поделать, ребёнок любит конфеты. Так давайте его угостим на прощание так, чтобы он запомнил их вкус на всю жизнь!
Тут развернулась финальная сцена моей лагерной жизни: каждый из ребят и девчат подходил ко мне и кидал под ноги свои сладкие припасы. А Машка, чье монпансье я лопал в первый день, запустила мне горсть ирисок прямо в лицо:
– Чтоб ты подавился! Жаль крысиным ядом не посыпали, а я предлагала!
– Но, но, но! – покачала пальцем вожатая, – мы против насилия!
И это говорила та, которая несколько минут назад чуть не оторвала мне ухо.
В выражениях детвора не стеснялась и самое безобидное, что я услышал в тот вечер было: «хомяк» и «крыса».
Все закончилось так же быстро, как и началось: все разошлись, а я остался стоять посреди целой кучи конфет. Рядом плакала мама, а отец ушел с директором что-то обсуждать и забирать мои пожитки. Сестра схватила меня за шиворот и дала хорошего пинка:
– Пошел вон из лагеря!
И я пошел. Грустно так шел, опустив голову и жалея, что… не удалось все спихнуть на белку. С тех пор я совсем не ем сладкого, а на конфеты и вовсе стараюсь не смотреть. Наелся на всю жизнь. И, конечно же, история научила меня никогда не брать чужого, даже если очень-очень «можно», очень хочется и даже есть возможность во всём обвинить белку…