Город пылал.
Вика стояла босиком на холодной и мокрой траве, смотрела на горящий дом, так и не ставший родным, и в голове билась эта фраза. Город пылал. Кажется, с этих слов начинался один из романов саги Сапковского, которым она увлекалась в юности. Да. Точно. Вроде, речь шла о Цинтре. Давно это было, уже и не помнится ничего, кроме того рокового для неё лета, когда она познакомилась с Виктором на игрушке по Ведьмаку. Того лета, где она была счастлива. Они ездили по фестивалям, гуляли по паркам, катались на аттракционах, ели одно мороженое на двоих и шутили, что Виктор и Виктория-идеальное сочетание имён, а потому и пара они идеальная. Это было последнее счастливое лето в жизни Вики. Уже осенью она переехала к Виктору, а к следующему лету его забота, которая так восхищала её, превратилась в тотальный контроль. Птичка попала в клетку, по слепой глупости перепутав её с гнёздышком. Ударил он её в первый раз в ночь после свадьбы.
От воспоминаний Вику отвлёк звук приближающихся сирен Скорой и пожарной. Из машин выбежали люди, но Вика даже не повернула голову в их сторону. Один из выбежавших спросил, был ли дома ещё кто-то. Не отрывая взгляда от пылающего дома Вика отстранённо ответила: «Да. Мой муж Виктор».
После похорон Вика поехала к Татьяне-давней подруге. Своего дома у Вики больше не было, хотя вряд ли тот, в котором она была заперта последние пять лет, можно было назвать её домом; мама жила на другом конце России, родители Виктора давно умерли, а сидеть в кафешке на поминках, организованных друзьями бывшего мужа, не было совершенно никаких сил и желания.
Когда-то и у неё было много подруг, но Виктор не любил их, поэтому каждый визит девчонок заканчивался скандалом, саму же её так и вовсе никуда не отпускали. Соцсети и мессенджеры жёстко контролировались, переписки читались, а поводом для придирок могла послужить и совершенно безобидная болтовня. Постепенно общение с внешним миром сошло на нет, и Вика осталась наедине с монстром, в которого всё больше превращался муж. «Красавица и Чудовище» наоборот-не Чудовище обернулось принцем, а принц-чудовищем.
Он пришёл в эту же ночь. Сначала появился омерзительный запах горелой плоти, потом она увидела краем глаза движение в тёмном углу комнаты, а потом и его, прятавшегося во мраке. Точнее, то, что от него осталось. Вика жутко и пронзительно закричала. Прибежавшая из соседней комнаты на крик подруга, конечно же, не увидела ничего.
Потом он стал приходить каждую ночь. Психиатр, к которому она обратилась, долго и нудно говорил что-то про стресс и чувство вины и выписал гору препаратов. Таблетки Вика купила, а вот от предложенной психотерапии отказалась-психиатр ошибся: чувства вины у неё не было.
Таблетки не помогли. Он продолжал приходить, обрастая с каждым днём плотью, становясь всё больше похож на себя. Вика уже не кричала. Она сидела на кровати и молилась, как учила её когда-то бабушка.
Не помогли и освящение дома, и визит к людям, именующимся экстрасенсами. Он приходил. И становился всё более материальным, и его больше не сопровождал запах гари-теперь с его появлением начинало пахнуть алкоголем и сладковатым дымом той пакости, которую он курил, чтобы «расслабиться».
В ночь сорокового дня что-то изменилось. Сначала Вика не поняла, что, а когда поняла, застыла, охваченная паникой. Он не просто стоял, он стоял и смотрел на неё. Смотрел вполне осмысленно. Зло. Ненавидяще. А потом он пошёл. Медленно, вразвалочку, как будто издеваясь. Пошёл к ней. Она не могла даже кричать-её как будто парализовало. Она боялась его и живого, что уж говорить о том, как она боялась его вот такого. Он надвигался, отвратительный, переставший за годы семейной жизни следить за собой, с обвисшим дряблым пузом, но при этом с до смешного тощими ногами, в тех самых шортах, в которых завалился спать в ту злополучную ночь после очередной попойки, с всклокоченными волосами, а Вика только и могла, что отползать молча в угол кровати, накрываясь с головой одеялом «чики-чик, я в домике. Я тебя не вижу, значит-ты не видишь меня». Так она ползла, пока не задела стул, стоявший зачем-то у кровати. Стул упал, в коридоре послышались быстрые шаги-это разбуженная грохотом Таня бежала из своей комнаты посмотреть, что происходит. Вскрик-всхлип подруги, громкое её же «твоюж…» и рычание чудовища вывели Вику из ступора, и она решилась открыть глаза. То, что когда-то было Виктором, душило подругу, единственного близкого ей человека, и в робкой, пугливой хрупкой Вике откуда-то изнутри стало подниматься неизвестное ей раньше чувство.
Позже она так и не вспомнила, откуда взяла тот нож, да и как в её комнате мог очутиться тот здоровенный тесак, она не знает, да это не так уж и важно. Она била, била, била. В грудь, в ненавистное лицо, в живот. Била с остервенением и удовольствием. Она убивала монстра. Она убивала вместе с монстром свои страхи. Она била, а он с каждым ударом становился всё меньше и меньше-съёживался, скукоживался, как шарик, из которого выходит постепенно воздух. А она всё била. За окном полыхали, как пожар, молнии.
-Слышали, тихоня-то наша, Вика, Витьку в первую брачную ночь зарезала, 58 ножевых. Сама как в воздухе растворилась. Найти не могут, камеры на доме не зафиксировали, что она выходила.
Вика брела по пылающему городу. Он был странный, этот город-какое-то то ли европейское, то ли фэнтезийное средневековье. Она брела и думала, что ей нужно вернуться. Вернуться в тот день, когда она поехала на ту злосчастную игру, где встретила Виктора, к той исходной точке, где миры разошлись первый раз. История знает сослагательное наклонение и может пойти по разным путям, формируя множество вариантов развития событий. Это она поняла, когда очнулась с ножом над трупом мужа в первую их ночь. Только вот одета она была не в кружевной пеньюар невесты, а в те джинсы с майкой, в которых ложилась спать у Татьяны дома. Только молнии за окном полыхали так же зло и яростно. Сослагательное наклонение есть не только в языке. Нужно просто вернуться в точку расхождения миров. И сделать правильный выбор.