В «Свободе и воле (глава тринадцатая)» было обращено внимание на различие в отношении к сектантству христианства и буддизма. Если в христианстве сектантство недопустимо, то в буддизме подобный способ заявить о себе миру всегда воспринимался спокойно. Почему? Потому что фундаментом христианства является непоколебимая вера в Иисуса Христа. Но можно ли веру разложить на какие-то части и ветви? Это невозможно. Вера либо есть, либо ее нет. Вера не требует доказательств. В буддизме же
фундаментом каждой из существующих и вновь образующихся сект всегда была и есть практика йоги, результатом которой непременно должна быть демонстрация чуда. Создатель секты должен предъявить людям какое-либо новое, неизвестное чудо или хотя бы подтвердить свою способность к демонстрации уже известного чуда. Если человек откололся от ортодоксии, но при этом кроме потока слов, за которыми стояло какое бы то ни было реальное чудо, предъявить людям сектант не может, то эта секта очень быстро умирала, в виду отсутствия желающих ее поддерживать. В этой же главе говорилось об эксгумации тела Хамбо-ламы Даши-Доржо Итигэлова. После эксгумации оно было помещено в Иволгинский дацан. В главе так же было отмечено, что жизнь Итигэлова – сплошной подвиг, причем, подвиг научный. Любое чудо, совершенное человеком, остается чудом ровно до тех пор, пока до него не дотянулась рука науки. Способна ли рука науки дотянуться до феномена тела Итигэлова? Способна. Фундаментом научного знания является опыт. Однако опыту подвластно только повторяющееся явление, и следует отметить, что Итигэлов не одинок в своем подвиге.
«Летом 1994 года сохранившееся тело монаха Пу Чао, который умер за 11 лет до этой даты в пещере на Тайване, привлекло тысячи паломников. Посетители осматривали монаха в пещере, расположенной по соседству с храмом, и даже могли пожать ему руку. Пу Чао совершал в пещере медитации и там же ушел в мир иной в возрасте 93 лет. Перед смертью монах попросил послушников не выносить из пещеры его тело. Послушники обтирали труп раз в неделю мокрым куском материи. Мускулы оставались эластичными, волосы на теле продолжали расти. Послушники полагают, что Пу Чао достиг стадии «золотого тела» благодаря своим добродетелям и строгому буддийскому образу жизни – его диета состояла из листьев и дождевой воды. Нетленные тела двух других буддийских монахов – Тру Ханга (умер в 1954 году) и Чин Ена (умер в 1970 году) – хранились в чашах, вкопанных в землю». (Виктор Кандыба, «Загадочные сверхвозможности человека», стр. 243).
И все-таки жив Итигэлов, Пу-Чао и другие буддийские монахи, посвятившие свою жизнь служению идее, или мертв? Специалисты Российского бюро судмедэкспертизы (РБСМЭ) Министерства здравоохранения РФ, осматривавшие тело Итигэлова после эксгумации, на этот вопрос ответа не дали, но при этом отметили, что «мягкие ткани туго эластичной консистенции, подвижность в суставах сохранена». Те же критерии отмечены и относительно тела Пу-Чао. Не является ли это какой-либо разновидностью летаргического сна? Но с другой стороны, человек сам добровольно вводит себя в это состояние, более того, Итигэлов прошел полный обряд захоронения. Спрашивается, зачем? Ведь известно, что буддийские монахи считают тело человека тюрьмой, а избавление от него – обретением свободы. Именно такое отношение к своему телу демонстрируют тибетские монахи, причастные к тому же буддизму.
«Местность Тибета камениста, и поэтому похоронить в земле не представляется возможным, дрова же слишком ценны для живых, чтобы их тратить на мертвых. Тело умершего расчленяют и оставляют грифам. Буквально через считанные часы от него не остается и следа». (Газета «24 часа» № 50 от 14 декабря 2006 года, «Путь отшельника», Сергей Ветров).
В статье рассказывается о завершающем этапе жизненного пути монахов (избранных) тибетских храмов; об отшельничестве. Как свидетельствует автор статьи, отшельники различаются двух типов: те, кто просто удаляются в пещеры, подобно упомянутому чуть выше Пу Чао, и те, кто дает обет молчания.
«Но самым суровым испытанием для тела и духа является второй тип отшельничества. Избравший его, добровольно позволяет себя замуровать в небольшой хижине, лишив себя не только общения, но и солнечного света и свежего воздуха. Обет молчания навечно закрывает уста избранного, и только молчаливый страж приносит пищу в узкое отверстие в стене». (Газета «24 часа» № 50 от 14 декабря 2006 года, «Путь отшельника», Сергей Ветров).
Статья интересна, прежде всего, тем, что в ней выпукло проявилось не только непонимание европейцем буддизма, но и неприятие его. Хотя автор и пытается предстать перед читателем, вжившимся в жизнь храма, и уже, как бы, с позиций монашества найти перед читателем-европейцем действиям монахов соответствующие объяснения, выглядят они крайне неуклюже. С одной стороны, автор заостряет наше внимание на собственных мистических представлениях по отношению к жизнедеятельности монахов, с другой стороны, пытается объяснить поступки монахов, применяя к ним чисто европейский прагматизм. Впрочем, нужно всегда иметь в виду то, что европейцу действительно очень трудно воспринять буддизм, бескомпромиссно нацеленный на потустороннее бытие. Равнодушный к земной жизни, буддизм, как в случае с Итигэловым и Пу-Чао, так и отшельником, замурованным в хижине, показывает нам, что человек не един, что он состоит из двух сущностей: из души и тела, что тело представляет всего лишь место обитания души. Но, с другой стороны, обращаясь к культуре, к ее шедеврам, создание которых как без души, так и без тела представляется невозможным, трудно представить себе, что душа всего лишь паразитирует, поселяясь в теле человека. Европеец, взращенный христианством, позднее, воспитанный европейской философией, в отличие от буддистов, не может расчленить свое гипертрофированное «Я». Европеец не может себе представить, как можно жить без «Я» и «воздаяния», что полностью отсутствует в буддизме.
«Учение о неистребимости нашего «Я» отвечает коренной потребности человека, а соединенное с верой в воздаяние оно приобретает жизненный великий смысл. Перспектива вечности озаряет темное бытие отблеском Неба, поднимая его над обыденным и преходящим. Гость в этом мире, человек в то же время сознает себя активным участником вселенских свершений». (Журнал «Знание – сила» 8/90, «Мудрецы Ветхого Завета», Александр Мень).
Пришедшее в христианство из иудаизма буквально гипертрофированное осознание собственной личности, собственного «Я», нашло опору в категории непоколебимой веры в воскрешение из мертвых. Гипертрофированное «Я» из христианства перешло в европейскую философию, и до сих пор является фундаментальной категорией. Уберите из европейской философии категорию «Я» и она рассыплется. Казалось бы, европейские философы, изъяв из жизни Бога, и, как само собой разумеющееся, отбросив акт воскрешения из мертвых, поступили предельно логично. Это – заблуждение. Парадигма, в которой существует категорию «Я», как одно из фундаментальных положений, но при этом не задействована категория воскрешения из мертвых, становится логически противоречивой. Почему-то современные философы не видят противоречия там, где этим противоречием мучились, пытались его разрешить и, наконец, разрешили наши далекие предки, введя акт воскрешения из мертвых. То, что воскрешение из мертвых будет реализовано единовременно в день Страшного Суда, принципиального значения не имеет. К сожалению, современные европейские философы все еще не видят логического противоречия в собственной парадигме жизни и смерти человека. Сохранить категорию «Я» (как нерасторжимое единство духа и тела, и связать это единство с космосом, определяемым хоть в форме мирового разума, хоть в форме божественной сущности, но, отбросив при этом категорию «воскрешение из мертвых») не представляется возможным. И даже марксизм, полностью отбросивший весь потусторонний мир вместе с бессмертной душой и мировым разумом, не лишен противоречия, правда, противоречия иного характера.
Итак, христианство, учитывая факт неотвратимости смерти биологического тела, реализацию бессмертия «Я» (связи биологической сущности человека и его духовной сущности) видит в акте воскрешения из мертвых. Воскрешение из мертвых представляется в виде одномоментного акта при Втором Пришествии Христа в форме Страшного суда. Во время Страшного суда должно произойти воссоединение души с телом, которое и приведет праведника к бессмертию. Так как бессмертие получат только праведники, то человеку имеет прямой смысл при жизни стараться вести праведный образ жизни. При наличие Страшного Суда, как реально существующего акта, концепция бессмертия предстает перед нами логически непротиворечивой. Однако стоит из нее убрать акт воскрешения из мертвых и неразрывная связь души и тела, т.е. философская категория «Я» исчезает. Бессмертная душа не может составлять единство со смертным исчезающим телом. Европейская философия, отказавшись от воскрешения из мертвых, но, сохранив при этом «Я», как частицу мирового разума, лишилась христианской непротиворечивости. Отсюда вырастает и логическое противоречие, утверждающее, с одной стороны, наличие души у человека, с другой стороны, отрицание акта воскрешения из мертвых, что и то, и другое предельно увязано в Библии. Нужно признать, что и европейская философия, и восточная философия (буддизм), в своих взглядах по отношению к телу человека, едины, и для той, и для другой тело человека подвластно смерти, другого не дано.
Опираясь на практику йоги, буддийские монахи доказали, что человек способен осознанно управлять процессами, происходящими в его теле, демонстрируя множество всевозможных чудес, недоступных европейцам. Однако удивляясь и восхищаясь демонстрацией чудес йогами, современный европеец не понимает, что фундаментом этих чудес является мировая любовь, о которой сами йоги если и не умалчивают, то особо не афишируют. И возникает вопрос: почему Иисус Христос, всю свою земную жизнь призывающий людей к любви, ничего не говорит о практике йоги, ведь не может такого быть, чтобы Иисусу ничего не было о ней известно? Зачем Иисус Христос, создавая христианство и умалчивая при этом о йогической практике, лишь увеличивает разрыв между восточной философией и западной философией. Почему Иисус, неся людям новое знание, полностью игнорирует уже существующее знание той же направленности? Потому что подход к таким фундаментальным понятиям философии, как жизнь и смерть, со стороны восточной философии и западной философии настолько различны, что даже сходство по отдельным позициям не может их сблизить. Потому, что восточный мир, продолжая традицию Вед, в своих позднейших философских разработках, когда в мире уже во всю мощь заявил о себе Израиль, все так же называл тело человека не иначе как тюрьмой, а смерть преподносил в форме избавления от земных страданий. В некоторых разновидностях буддизма, о которых говорилось чуть выше, отсутствует даже обряд погребения. Ведь что такое обряд погребения, как не дань почитания и уважения, проявляемые к телу умершего человека. Как говорилось чуть выше, тибетские монахи тело умершего собрата просто изрубают на куски и скармливают грифам. Согласно, в том числе, и буддизму, душа покинула тело, и оно душе больше никогда не понадобится. Отношение и к телу человека, и к смерти в западной философии, под непосредственным воздействием иудаизма, представлено прямо противоположно, которое предельно доходчиво описано протоиреем Александром Менем.
«Тот, кто считает смерть явлением нормальным и законным, кто уповает лишь на потустороннее, близок к искушению поставить во главу угла частное, субъективное благо человека. Но разве все уже решено тем, что дух земнородного достигает блаженства в иных сферах? Ведь не один только дух, но и плоть, и вся видимая Вселенная суть создания Божии. А стало быть, нет оснований считать смерть и распад чем-то прекрасным.
Согласно Библии, смерть, в конечном счете, оказывается признаком несовершенства твари, плодом греха, роковой болезнью, которая противна созидательной цели мироздания.
Гибель любого существа есть разлом в космосе и победа хаоса над людьми. Человек – мыслящий и чувствующий – превращается в труп, в груду разлагающегося вещества. Что может быть отвратительнее и страшнее? Это – триумф разрушения, бессилие духа, невыносимое уродство, поругание богоподобного существа. Не о том ли говорят пронизанные болью слова надгробного песнопения?
Плачу и рыдаю,
Егда помышляю смерть
И вижу во гробах лежащую
По образу Божию созданную нашу красоту,
Безобразну, бесславну, Не имеющую вида…
Все в человеке протестует против этого ужаса; восстает не только «плоть» с ее инстинктом самосохранения, но – в первую очередь – дух, для которого смерть глубоко противоестественна». (Журнал «Знание – сила» 8/90, «Мудрецы Ветхого Завета», протоиерей Александр Мень).
Как видим, христианство не предполагает, оно утверждает, что бессмертие – это то естественное состояние человека, которое ожидает каждого праведника. Впрочем, интуитивно никто, включая и атеистов, не может примириться со смертью, но если верующие продление жизни видят в бессмертии человека, обретаемом в Царствии Небесном, то атеисты, уповая на науку, стремятся к бесконечному продлению жизни, что является самообманом. Современной наукой доказано, что состояние бесконечности эволюционного развития достичь невозможно, но возможно посредством скачка, преодолевая бесконечность, сразу оказаться в другом измерении. Например, чтобы преодолеть скорость звука в атмосфере, представляющей собой тот предел, к которому может лишь стремиться любой летающий объект (живое существо либо механизм, созданный разумным существом), для которого атмосферный воздух играет роль опоры, потребовалось изобрести реактивный двигатель, т.е. совершить скачок в эволюционном развитии теории летательных аппаратов, когда летательному аппарату опора на воздух перестала быть необходимостью. Так же, чтобы приобрести бессмертие, необходимо совершить скачок через тот жизненный предел, к которому может лишь стремиться любое земное существо. Необходимо преодолеть смерть и оказаться в том пространстве, где смерть не властвует, и человек становится способным жить в пространстве, где отсутствует сама смерть. Иисус Христос, умерев и воскреснув, т.е. преодолев жизненный предел и совершив скачек в пространство, где смерть не властна над биологическим телом, доказал нам всем, что бессмертие существует. И, когда Иисус вернется вновь в наш земной мир, самый распоследний атеист, но так же и вполне последовательный буддист удостоверится в истинности учения Иисуса Христа и покается. Нужно только учитывать, что времени для покаяния остается все меньше и меньше.
Следует отметить еще один немаловажное различие в строении восточной философии и западной. Если восточная философия, разделенная на массу направлений и течений, тем не менее, составляет единое знание, то западная философия разделена на две составляющие, противоположные и даже борющиеся одна против другой: религиозную и научную. На данном этапе развития человеческого знания непротиворечивую концепцию смерти смогла выстроить лишь религия. В христианстве (несмотря на опыт, повседневно убеждающий в том, что биологическое тело после смерти человека уничтожается, исчезает, и только дух земнородного может, безусловно, если может, достичь блаженства в иных сферах) положение о продолжающейся посмертной неразрывной связи духа и тела, в отличие от восточной философии, носит фундаментальный характер. Реализация этой связи произойдет в Судный день, когда свершится всеохватывающее воскрешение из мертвых.
История того, как европейская цивилизация (главную роль в становлении которой сыграл именно Израиль) шла к провозглашению акта воскрешения из мертвых, очень хорошо представлено в работе протоирея Александра Меня. Думаю, что лучше и не скажешь, поэтому-то и привожу еще одну обширную цитату.
«Пробелы, обнаруженные в старой доктрине воздаяния, поставили мудрецов Ветхого Завета непосредственно перед «проклятыми вопросами» о земной участи человека, о его страданиях и конце. Экклезиаст чувствовал, что загадка жизни связана с загадкой смерти, но пришел к заключению, что и то и другое – тлен; если смерть – это вечная ночь, то жизнь не более чем короткие сумерки. Философ остановился у самого края обрыва, не пытаясь даже заглянуть вниз. Да и к чему это было делать? Он все равно уверился, что ничего не найдет там.
Но подобное решение не могло стать последним словом ветхозаветной мысли. Ведь недаром история народа Божия всегда проходила под знаком надежды. И теперь, казалось бы, для него настал, наконец, момент обратиться к идее бессмертия души, как единственной альтернативе пессимизму. Однако сделать этот шаг Израилю было не так просто. Доктрина бессмертия, этот плод естественного разума и интуиции, не решала еще главного вопроса – о всеобщей судьбе творения и жребии человека, как целостного существа.
Эти сомнения иудеев легче понять, если еще раз сравнить их подход к проблеме смерти и воззрениями внебиблейского мира.
Уже с глубокой древности отношение человека к своему последнему часу было двойственным. Как правило, он страшился смерти, но нередко видел в ней спасительный исход, Так еще в Египте во времена строителей пирамид раздавались голоса, прославлявшие смерть как освободительницу, исцеляющую от всех недугов. Этот взгляд на протяжении веков высказывался много раз и достиг кульминации у Платона, учившего, что истинная жизнь начинается лишь по ту сторону гроба. «Как не испытывать радости, – говорит Сократ в «Федоне», – отходя туда, где надеешься найти то, что любил всю жизнь?».
Сверхчувственный опыт и размышления над природой духа побуждали людей, жаждавших совершенства, видеть в смерти самое действенное избавление от юдоли скорбей. Поскольку на земле человек со всех сторон наталкивался на преграды, то запредельный мир манил его как блаженное царство света, где дух обретает безграничную мощь и свободу. Поэтому полагали, что смерть есть не просто естественный факт, но желанное завершение земных скитаний, радостный переход в вечность. А учение о загробном суде, которое есть уже в египетской Книге Мертвых, вполне разрешало проблему мировой справедливости.
Такую оценку смерти мы находим не только в большинстве древних религий, но и у многих исповедующих христианство. Поэтому было бы опрометчиво умалять правоту и значение этого взгляда. Чувство бессмертия изначально как бы заложено в человеке. Напротив, воля к уничтожению есть симптом болезненной извращенности души. Тем не менее, нужно признать, что религиозное сознание может пережить встречу со смертью и совсем по-другому.
И никакие утешения Эпикура, уверявшего, что смерть не страшна, ибо, умерев, мы уже ничего не будем ощущать, не могли примирить человека с небытием. Напротив, учение о неуничтожимости «Я» в какой-то мере притупляло остроту этого мучительного недоумения. Поэтому-то посмертный мир занимал столь важное место в основных религиях, начиная с самых примитивных.
Между тем Израилю одной этой надежды оказалось мало. Откровение о Боге – Создателе и Отце – не позволяло ему успокаиваться на идее потустороннего. Дух отшатывается от небытия, ноне бежит ли от него и «всякая плоть», «всякое дыхание»? Это – факт, и факт бесконечной важности, исполненный глубокого смысла. Может ли в таком случае Творец намеренно обрекать на гибель созданное Им? Не кощунство ли думать, будто Жизнодавец увенчивает свое дело смертью? Ведь Он сам устами пророка сказал: «Я не хочу смерти».
Для иудея природа была не Майей и не тенью, как для Платона, а реальным бытием, в котором проявляется творческая сила и слава Сущего. Не мог он согласиться и с тем, что жизнь – это «дар напрасный», что тело, вышедшее из рук Божиих, – только «темница». Поэтому-то Ветхий Завет так трагично переживал катастрофу смерти, а все попытки признать в ней норму вели к отчаянию и пессимизму. Думы о смерти породили самые мрачные страницы Писания. Нужно было новое слово, но совсем не то, которое давали религии, учившие о бессмертии одного лишь духа.
И тогда пророк говорит о самом главном: не просто о конце эры смерти, но о победе светлых, божественных сил над законом распада. Все достойное, что когда-либо было в истории, обретет вечное бытие. Меч Господень разрушит «врата Шеола», верные обретут не только бессмертие духа, но новую жизнь в реальной полноте:
Оживут мертвецы Твои, восстанут тела их,
Пробудятся и возликуют лежащие во прахе,
Ибо Твоя роса – роса света,
И извергнет земля умерших.
Радуга Завета вновь раскинется над творением, несущимся вперед, как стрела Божия, выпущенная к Цели. Не бесплотные тени, но царство живых, вовлеченных в триумфальный полет мироздания». (Журнал «Знание – сила», № 8 за 1990 г., статья «Мудрецы Ветхого Завета», протоиерей Александр Мень).
И после этих строк хочется еще и еще раз повторять: Иисус Христос своей смертью и последующим воскресением доказал, что власть смерти не безгранична, что бессмертие реально существует, и человек способен его достичь. Большая часть иудеев, воочию видя осуществление чаяний народа Божьего, безоговорочно приняла Новый Завет, неся в иные народы слово Иисуса Христа. В «Свободе и воле (глава тридцать шестая)» была высказана мысль, что, так называемые, иудейские войны явились, по сути, доказательством рождения христианства, как фактора, объединившего вокруг идеи тысячи людей, готовых умереть за эту идею. Ведь не случайно каждая из этих войн произошла в канун очередной годовщины распятия Христа.
Однако потомки книжников и фарисеев, потомки тех, кто распял Иисуса Христа, все еще живут среди нас, отвергая истину Христа. Вместо того чтобы покаяться за страшный грех своих предков и замаливать его, верой и правдой служа христианству, потомки книжников и фарисеев все еще ожидают появление своего миссии, который сделает их начальниками над человечеством. Незнание законов не избавляет от ответственности, но, зная сии законы и, тем не менее, нарушая их, влечет за собой не только земное человеческое наказание от лица общества, но и наказание Божье. Бог помогает оступившемуся и раскаявшемуся, но от того, кто осознал свой грех, но не спешит с покаянием, Бог отворачивается. В этом и состоит наказание Божье. В душе человека происходит невозвратная подмена, на место любви внедряется корысть, и нажива, нажива, вышедшая из под контроля разума, бездумная, безоглядная в жизни человека становится самоцелью. Уже неоднократно высказывалась мысль, что Конец Света не есть одномоментный акт. Так, для римского рабовладельчества приход христианства явился самым настоящим Концом Света, окончанием всемогущего существования рабовладельцев. То же самое произойдет и с современной капиталистической системой. Люди не только ощущают, но и видят приближение конца капитализма. Конец этот для капиталистов и станет концом их всемогущества, а человечество войдет в следующий этап своего развития, где вновь станет властвовать не корысть, а любовь. Перевыборы в США – оплоте капитализма, и станут началом конца капиталистической системы, изжившей себя, сознательно отдающей любовь на поругание всевозможным сообществам транссексуалов. Разваливающиеся Соединенные Штаты Америки вызовут небывалую панику среди держателей доллара во всем мире. Экономика окажется в таком кризисе, что люди, более не уповая на какой-либо ее подъем, за помощью обратятся к Богу, и, нет сомнений, Иисус Христос поможет, а в 2033 году и Сам вернется на Землю. Даже представить страшно: в каком положении окажутся потомки книжников и фарисеев, так и не покаявшихся и не признавших Иисуса Христа.