В зимний вечер, когда крепчал мороз, в крайней избе деревни Кукушкино горевали братья – близнецы Прокоп и Яков Кутейкины. Горевали, почесывая лысины, поглядывая на порожнюю бутылку из-под самогоном. Изыскивали пути ее наполнения. Престарелая мать при этом разводила руками и, показывая кукиш, говорила с пристрастием:
— Вот вам, дармоеды! Не просите, рубля не дам! Сидите на моей шеи. Ни работы, ни семейной заботы. Хватит с вами цацкаться, завтра помирать буду! Готовьте, ироды, все к погребению!
Братья, переглянувшись, выразили недоумение:
— Как помирать, когда скоро пенсию принесет почтальон Клавдия Козулина?
— Не разумно, маманя!
Прасковью Ивановну внезапно передернуло. Она, не проронив и слова, застыла, как каменная, с поднятой рукой и убедительным кукишем. Прокоп, округлив глаза, сделал заключение:
— Маманя, правда, того…Что – то оцепенела? Никак куку замкнуло?! Ладно! Утро вечера мудренее! Укладываем ее в постель. Дышит она ровно, нормально. Признаков ухода из жизни нет. А вот с рукой, что делать, не ведаю? Стоит прямиком с кукишем, словно железная, явно несгибаемая!
Покладистый Яков сочувственно заметил:
— Пусть себе! Всем врагам на устрашение!
Утром Прасковья Ивановна по – прежнему пребывала в бессознательном состоянии. Лишь рука с кукишем отошла от напряжения, приходила произвольно в движение. Поднималась и ударялась об стену.
Братья отметили:
— Во как молотит! Штукатурка сыплется!
— И это уже, наверное, пожизненная защитная реакция!
Прокоп, по натуре ершистый, передергивая плечами, ругаясь, отступил от кровати. Подошел к столу, взял пустую бутылку, потряс, чмокнул в горлышко и внес предложение:
— Надо эту руку срочно к телу пришпандорить. А то конфуз выйдет, когда Козулина пенсию принесет. Почтальон – деньги, а маманя – на те вам фигу!
Яков, тряхнув головой, прогоняя алкогольный стопор, покрутил у виска указательным пальцем, куражась, выложил свое мнение:
— Нет, нам облом не нужен! Еще бы ладно, если она почтальонке честь отдала, руку в приветствии подняла. Мол, наше вам с кисточкой! А так провальный номер, плакали наши денежки. Короче, давай, брат, пришпандоривать. Запеленаем простыней. Скажем, простыла, захворала маманя. Сопит, хрипит, ничего не говорит. И передала нам при этом все управление денежной наличностью…
Однако с пришпандориванием вышла заминка. Рука с раскачиванием хрястнула по лысине Якова. Лукавый отпрыск, прикусив язык, отключился, получив легкую контузию. На голове при этом пошла в рост бугристая шишка. Прокоп при виде такой картины впал в громогласный хохот.
Раскаты смеха, потрясшие жилище, вернули сознание брату. Он стал было подниматься, как карающая, костлявая рука мамаши вновь опустилась на голову. Дополнив новым «украшением» лысину.
Прокоп, погасив смех, ругнулся, оттащил брата от кровати. Одел ему на голову медный тазик для снятия болевых ощущений. И, хлопнув по плечу, пожурил за неловкость:
— Что ты такой, растяпа?! Ладно, успокойся! Оставим в покое мамашу. Пойдем другим путем. Будем Козулину ублажать, обхаживать, распинаться перед ней, вызывать ее на любовные чувства. Она в девках порядком засиделась, должна растаять, клюнуть на наши ухаживания. А потом – суп с котом! Будет, как пить дать, в нашем распоряжении. Что скажем, то сделает!
Яков, поежившись, и втянув голову в плечи, заметил:
— Я в этом деле ни в зуб ногой. Лучше ты, Прокоп, развивай движение на сближение с Козулиной.
Прокоп согласно тряхнул головой, посмотрел на брата с превосходством:
— За мной не заржавеет! Завтра же пойду на сближение. А тебе поручаю заботливо за маманей ухаживать. Иначе все наши планы рухнут, пойдут насмарку.
Яков с понятием стукнул себе в грудь, заверил:
— Все исполню!
… Вечером следующего дня Прокоп отчитывался о своем похождении:
— Все в шоколаде! Клавдия тает и млеет. Еще немного, еще чуть-чуть и окончательно созреет для интимных отношений. Плохо, что время идет, пыл у меня остывает, угасает. А надо бы поднапрячься, соловьем запеть и в лучшем виде ей показаться. Две недели остаются до пенсии, нужно в этот срок укладываться.
Яков проявил сочувствие:
— Ты уж, Прокоп, сильно не напрягайся, береги здоровье. Если надо, меня подключай на подмену. Пойду ради общего дела. Соловьем запою, выложусь перед ней в лучшем виде. И навряд ли она поймет кто есть, кто…
— Рано, рано, Яков, тебя выпускать. Лучше тренируйся, упражняйся в словесности якобы перед дамой. Потом посмотрим. Прикинем наши возможности. Если что, подтянем резервы. Понял?
Через несколько дней довольный Прокоп выпалил:
— Все, братан! Малина! Моя Клавдия, как миленькая! Преобразилась, прямо летает. Меня превозносит, ничего не жалеет. Заботливая, ласковая, чуткая! Я прямо, как царь – государь, в ее владениях. Только одна закавыка, требует регистрации брака. А это не входит в мои планы. Остается думать, что делать.
Яков вошел в понимание:
— Да, женитьба дело ответственное. Она не для нас прописана. Но главное все же достигнуто. Препятствий для выплаты пенсии явно не будет. И если, Прокоп, тебя отношения с Козулиной обременяют, то я могу все же пойти тебе на подмену. Мне стало интересно, как женщину обхаживать и ублажать.
— Ага! Раскатал губу! Ничего не выйдет. Клавдия не дура. Меня пометила.
— Как это?
— А так! Рассказывать не буду, лучше покажу, где клеймо поставлено. Вот, видишь?!
— Ох, ты! Круто! Прикольно! И, кажется, это самое теперь очень, очень привлекательное. Но, как думаю, при умении можно все же клеймо скопировать.
Прокоп встрепенулся, сжал кулак, поднес к носу брата:
— Вот это видел?!
Яков отвел руку, выпалил:
— Понял, не дурак!
В день выдачи пенсии Прокоп, глядя на брата, с иронией заметил:
— Что-то ты плечи расправил, цветешь и пахнешь! С чего бы это? И есть у меня подозрение…
Яков с улыбкой перебил:
— Ставь бутылку – все расскажу без утайки!
— Какой разговор! Как человек обстоятельный, располагаю, располагаю заначкой. Выставляю водку по поводу значительных событий. Мечи, братан, на стол закуску, неси рюмки.
Молча выпили. Закусили. Выдохнули единодушно:
— Хорошо! Просто распрекрасно!
Повторили, добавили по маленькой. Посмотрели друг на друга с усмешкой. Прокоп не выдержал, завелся:
— Что щеришься, рассказывай!
Брат сделал защитный жест рукой:
— Подожди, не гони, всему свое время! Сейчас маманю посмотрю. Форточку открою. Душно.
У окна Яков пришел в замешательство:
— Господи! Страсти – мордасти! Никак в глазах двоится! Вот, одна Козулина, другая… Две Козулины к нам шествуют!
Прокоп разразился ругательством:
— Что ты там городишь?! Надо посмотреть! Гляди-ка, правда! Две Козулины. И какая из них моя единственная?!
«Единственная» однако быстро определилась, войдя в избу с сумкой почтальона и с бойким возгласом:
— Братьям наш горячий привет! Хозяйке особое почтение. И со словами – бывает же такое совпадение! – представляю мою сестру – близняшку. Знакомьтесь. Зовет ее Анна. Приехала на днях из Ставрополя в гости, а, может, и на постоянное жительство. По воли судьбы, она рано покинула отчий дом, стала вдовушкой.
Братья, стоя, замерли в недоумении. Клавдия, улыбнувшись, взяла под руку Прокопа, приобняла, выразила свои чувства:
— Не робей, дорогой, я тебя никогда не потеряю. Всегда найду, пожалею, приласкаю! А у сестры, не скрою, другой интерес. Догадаться не трудно. Все. Теперь торжественный момент – выдача пенсии. Прошу, Прасковья Ивановна, получить денежки?!
— Всегда готова! – раздался уверенный и бойкий голос старушки. Хозяйка, как ни в чем не бывало, встала с кровати. Подошла к столу, расписалась, приняла деньги и с улыбкой заметила:
— Все хорошо, дорогие, что хорошо кончается! Теперь у вас, сыновья, другая жизнь! И вы другие, по любви неузнаваемы! Я рада и счастлива!
Братья вновь с недоумением переглянулись, с трудом подобрали слова:
— Как…Что это? Глазам не верим! Ну, просто чудо из чудес! Мы в легком шоке, разлюбезные!
