Лилька.
Лильке было жалко людей. Но больше всего сейчас она жалела себя. Прямо почти до слёз, еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Она возвращалась домой. Уже мелькали окраины города, когда под стук колёс разъехались половинки дверей вагона электрички, и вошёл человек. Пустых мест в вагоне было много, но он прошёл к Лилькиному, четвёртому ряду и сел наискосок от неё. Она старалась не смотреть на него, но всё-таки невольно увидела, одет он был совсем не по сезону. На мужчине было две куртки: сверху кожаная, порванная и зашитая крупными стежками нитками не в цвет, внизу под ней – лёгкая болоньевая. Брюки ещё сохранили следы утюга. Человек тоже не смотрел на неё. Лилька опустила глаза и увидела его ноги…
Вот тут ей стало жаль всё человечество! Это чувство всегда возникало, когда она видела какую-нибудь жалкую фигуру. На носках были пришиты «пятки» от других носков. Мужчина был обут в пляжные сандалеты. За окном было невзрачное утро. Солнце вроде бы и не собиралось всходить, небо было сероватым и пасмурным. На душе было также. Лилька смотрела в окно. Хотелось, чтобы время остановилось, ей не хотелось приезжать.
Минут через двадцать человек порылся в своём рюкзачке, зашуршал содержимым и стал что-то брать из него и робко подносить ко рту. Казалось, он боялся нарушить Лилькино уединение. Ещё минут через пять она услышала его голос: «Простите, уважаемая, разделите со мной трапезу». Она скосила глаза в его сторону и увидела, что он протягивает большое красное яблоко.
-Спасибо, я не хочу, — буркнула Лилька.
-Возьмите, я от чистого сердца, — незнакомец подался немного вперёд и положил яблоко ей в руки, — потом помоете и съедите.
Поезд начал тормозить. Человек застегнул рюкзак, на сломанной молнии которого были пришиты большие удобные пуговицы, улыбнулся ей одними глазами и вышел в тамбур. Когда Лильке было жаль людей, она всегда вспоминала своего отца, и ей было очень жаль и его. Как и всё человечество. Зачем люди живут на свете? Ответа на этот вопрос она не находила, особенно, сейчас. Яблоко источало чистый и проникновенный аромат. У отца в саду в это время тоже всегда созревали большие красные яблоки. Отец был хорошим.
Отец.
Константин родился в семье потомственного лесничего, они жили на юге. Служить попал сначала на север, потом перебросили в Прибалтику. Оттуда и привез домой жену после службы. Лилька любила рассматривать семейные альбомы, которые создавала и хранила их мама. Отец на фотографиях был такой молодой и красивый: русые вьющиеся волосы и черные, сросшиеся «чайкой» брови. На снимках он обнимал и влюблено смотрел на светловолосую нежную девушку: она смеялась и выглядела счастливой! Потом у них появились дети: на фото они лежали на одеяльцах или сидели за маленьким столиком. Это были они с сестрой. Лена была копией отца, только рост взяла материнский. Лилька, наоборот была белобрысой, но со временем волосы стали светло-русого цвета. И глаза у неё были мамины – зелёные с бирюзой, но ростом не вышла — была в отца. Когда родители ждали Лилькиного появления на свет, отец хотел, чтобы это был сын. Тогда бы он смог передать ему всё, что умел делать: столярничать, управлять мотоциклом, охотиться, строить дома, класть печи. И ещё: отец мог бы передать сыну своё жизненное дело – вверить ему свой лес. Константин был лесником уже в третьем поколении. И потому он не мог остаться в Прибалтике, где служил и где полюбил девушку. Лес был ему как родной, не вернуться – значит предать его…
У его жены было необыкновенное имя – Агата. Ни у кого рядом не было такого имена. На Руси принято называть Агафьей, а в Литве вот такое сказочное имя. Агата была настоящей драгоценностью для Константина, И глаза у неё были как драгоценные камни, зеленовато-бирюзовые и лучистые. Он и младшую доченьку полюбил всем сердцем: она была очень похожа на мать. Сначала они жили на кордоне, там было их «родовое гнездо». Но, когда девочки подросли, Константин построил свой, новый, просторный двухэтажный дом, так захотела Агата, с гаражом и пристройками. Недалеко от дома, внизу были пруды. Агата здорово всё обустроила окрест, съездила в город, купила семян трав, цветов, декоративных кустов, насобирала камни и выложила ими дорожки. Весной всё заблагоухало, цветы – одни отцветали, другие зацветали вновь и так до поздней осени, почти до зимы. Неподалёку были горы, место так и называлось – Пригорье.
— Наш хутор, — говорила о Пригорье Агата, — самый красивый в округе.
Самое интересное, что так говорили о месте, где жила семья лесничего и все другие, кто сюда заезжал.Сначала это были одинокие туристы, но позже они стали приезжать целыми автобусами.
Константин смастерил скамейки, столы, дерево вскрыл лаком. На прудах поставил мостки и даже свои лодки давал приезжим напрокат покататься, бесплатно, разумеется.
Приезжал сюда и бывший первый секретарь горкома партии. Он и раньше ездил на кордон, но теперь стал бизнесменом, «новым русским» и приезжал к Константину отдохнуть, поохотиться, порыбачить. Родион Павлович, так звали его в советское время, сменил, кстати, и своё имя, стал называться Рудольфом. Но какая разница Константину, Рудольф уважал лесника и баловал его девчат. Агате привозил из города новых семян, интересных «заморских» саженцев, а Алёнку и Лилечку любил как своих детей. «Пристроим твоих девчонок учиться в городе», — говорил он Константину. Слава Богу, его девки выросли с головой. Алёнка, да и Лилька тоже, с детства знали несколько языков. Литовскому языку их научила мать, русский, украинский, английский языки изучали в школе, а на украинском ещё и говорили в сельской школе. Лиле, его доченьке, Бог дал талант — она стала художницей, сама поступила в университет на бюджет. Алёнка закончила филологический факультет, работала в городе в бюро экскурсий и путешествий переводчицей. Алёнкину свадьбу играли сначала в городе, потом на хуторе у Константина и Агаты. Сбылась и мечта Константина, дождался он своих мальчишек – они родились в семье старшей дочери погодками. У мужа Алёны – Игоря была своя фирма. Из города они часто приезжали проведать родных, так что не зря Константин построил такой просторный дом и гараж. Он был доволен своей судьбой и жизнью. Дети, внуки его радовали. У них своя судьба, своя дорога, но и их с Агатой они не забывали. Зять у Константина был, что называется, с золотыми руками, приезжая Игорь сразу «включался» в работу.
— Ты, батя, говори, чем подмогнуть, — он специально переходил на язык отца, — я завсегда подмогну. И, правда, зять не сидел, сложа руки, они вместе обходили лес, намечали себе работу, а на следующий день на рассвете, попив крепкого чая, уходили на участок. Приходили вечером, усталые, но было видно, что оба удовлетворены. Они ладили между собой, Игорь учился у отца, а Константин всегда жил для своей семьи, для людей.
Умер отец как-то внезапно и тихо. Просто не проснулся однажды…
Ему не было ещё и пятидесяти лет.
Агата.
Агата никогда не думала, что судьба занесёт её так далеко от родных мест. Но на долю свою не роптала. Когда ещё училась в последнем классе средней школы, она познакомилась на танцах в клубе с будущим мужем. Он был среднего роста и внешне очень красивым, остроумным и решительным. Он взял её своей чистотой и искренностью. И когда Константин заговорил о том, что любит её и хочет на ней жениться, она сразу поверила ему. Единственно, что смущало Агату – рост, она была выше Константина. Однажды она попросила подружек посмотреть: как они смотрятся со стороны вместе? Девчонки «дали добро», но высказали сомнение: «Тебе родители не позволят выйти за него замуж». Но и родителей Константин покорил: в увольнение ходил домой к Агате и всегда помогал и отцу, и матери по хозяйству.
-Не обижай нашу девочку, — просила мать Агаты, прощаясь на вокзале. И не зная, как ещё выразить по-русски свои чувства, добавила: «А то я буду плакать»…
Отец Агаты только крепко пожал руку зятю, обнял и поцеловал свою дочь. Агата в браке была счастлива, двадцать пять лет пролетели как один месяц. Их дом в Пригорье она сделала по образу и подобию как в Прибалтике. Будущее сложилась так, что она не получила дальнейшего образования, но мама её научила главному: готовить, шить, вязать, вышивать, доить корову, держать коз, ухаживать за садом. Когда девочки стали учиться, вместе с ними в школу попросилась и Агата. Стала преподавать домоводство, вести кружок изостудии. Рисовать, лепить, делать поделки она умела, как и шить, кроить, вышивать, и всему этому хотела научить не только своих детей.
В Литву, на её любимую родину, они ездили сначала почти каждое лето. Агата очень гордилась: девочки говорили свободно на литовском языке, были воспитаны и сдержаны. Родной язык был бальзамом на душу матери. Дома в Пригорье они все говорили по-русски.
Жизнь остановилась, когда внезапно умер Константин. Было такое чувство, что смерть «вырубила» его из жизни, будто удар молнии свалил мощное дерево в лесу… Она долго, очень долго не могла поверить в случившееся. Запомнился день похорон — шёл дождь, а когда на следующее утро понесли «завтрак» на могилку мужа, засияло солнце. Пронзительно среди зимы. В этом мире Агату удерживало совсем немного: работа, дом, да еще и соседи. Рудольф Павлович, отошёл от дел, передал всё детям и переехал окончательно жить в Пригорье. Если разобраться, это был уже другой хутор. Дом Рудольфа Павловича, был поставлен в паре километров от хутора Агаты, не без участия Константина.
Агата одинаково любила своих детей. У старшей Алёны было всё хорошо. А Лилька…
Константин всегда шутил: «Мы с Лилькой трудные дети». Они хорошо понимали друг друга. С самого Лилькиного детства у них были секреты. Агата не смогла понять дочь, когда та не приехала хоронитьотца. Не смогла, пожалуй, и простить. Как можно такое понять и простить? Она не ждала от дочери помощи в похоронах. Агата просто нуждалась в участии. Ей нужно было разделить своё горе с самыми близкими: обеими своими дочерьми. Причину Лилькиного поведения мать поняла пару месяцев спустя. Дочь явилась домой неожиданно. С ней был молодой человек, и Лилька была беременной. Шёл пятый месяц, и скрыть ничего уже было невозможно. Молодые были счастливы. На кладбище к отцу дочь пошла одна.
Незнакомец.
До горбачёвской перестройки он был ведущим инженером отдела в одном научно-исследовательском институте. Так произошло, что науку посчитали неэффективной отраслью, она стала никому не нужна,и всё развалилось. Из НИИ он ушёл добровольно, думал, найдёт работу там, где платят, но ничего найти не удалось. Перебивался случайными заработками, как мог, был докером, потом повезло: устроился в котельную оператором. Зарплату, хоть и задерживали, но платили. Дочка выросла, поступила учиться в университет. Уехала в другой город, и её там нужно было содержать. Ему приходилось нелегко. Он не был алкоголиком, но когда на душе было плохо, всегда хотелось выпить, Тогда и писалось легче, ещё с юности увлекался, пробовал писать стихи, а теперь это были песни и романсы. Тем, с кем дружил, всем нравилось его творчество. Для Гены музыка была отдушиной. А жена не понимала, злилась, когда видела его с гитарой. Считала блажью его увлечение, клуб бардов, куда он убегал из семьи два раза в месяц. Хотя Гена и приглашал Люду, она ни разу не была в городском клубе и на концертах авторской песни, где собирались творческие люди. Но всегда огульно «хаяла» и обзывала их: «Ты сам со своими алкашами, к тому же бездельниками, стал таким же». Такие слова оскорбляли и ранили его. Они отдалялись друг от друга, может потому его всё чаще тянуло и к выпивке, и из дома. Однажды Люда не пустила его в спальню, и тогда Гена обустроил себе спальное место в лоджии. Поутру просыпаясь, когда не на работу, он не спешил вставать с постели, прислушивался к себе, определяя, в каком настроении проснулся. Часто мечтал, строил планы, куда бы поехать. Хотелось и в Испанию, и на север в Норвегию, а иногда представлял себя в Индии. Этот диссонанс последнее время изматывал его. Тогда он опускал руку, доставал из-под кровати бутылку недопитой накануне «Славянки», не вставая с постели, делал один большой глоток. Затем остановку, чувствуя, как в груди становится теплее, и наконец, допивал вино до конца. Настроение немного улучшалось. Жизнь не казалась такой серой и однообразной. Гена вставал, не спеша собирался в малое путешествие. Хорошо, что не нужны были деньги на проезд в электричке, его принимали за пенсионера. А может даже за бомжа, он видел брезгливые взгляды людей. В последнее время, он сильно опустился, понимал это, но сделать ничего не мог. Его совсем не тяготило одиночество, когда он уезжал от людей. Так лучше думалось и сочинялось.
Обычно Гена уезжал туда, откуда можно было что-то привезти. Ехал до остановки, где сады были убраны. Значит, и охрана садов уже снята. «Трофеями» были незамеченные и неубранные плоды фруктовых деревьев: яблоки, груши, айва. Осенью и в начале зимы, пока землю не сковал морозец, находил в лесу и по полям грибы: маслята, мышата, рядовки, шампиньоны. А бывало, если повезёт, то и рыжики, и оленьи рожки.
В понедельник Геннадий возвращался из своего путешествия. Заехал к другу, который жил в селе. Когда прощались, тот заставил взять угощение — гостинец жене и дочери — большие спелые сочные яблоки. В электричке он сел на самый пустой ряд, любил смотреть в окно. Напротив него сидела красивая и модная девчонка. А он любил молодёжь. Потому что и сам оставался молодым в душе, не смотря на внешнее противоречие. Как бы в последнее время в обществе не ругали молодёжь, для него они оставались лучшей частью людей. Девчонка, сидящая напротив, была независимой и характерной, об этом говорил всем её внешний облик. Под короткой курткой был одет яркий «топик», белая полоска живота притягивала взор. Узкие бедра обтягивали маленькие чёрные брючки, на ногах – туфли на платформе с высоченным каблуком. Также одевалась и его дочь. Русые волосы, слегка выгоревшие на солнце, были стянуты в тугой узел сзади. Красивые полные губы слегка приоткрылись, когда она искоса машинально взглянула на него. У девушки были очень грустные глаза. В них был отблеск печали.
Обыкновенная любовь.
Господи, как они не понимали её! Она любила. Первый раз в жизни. Бесподобное чувство переполняло её. В то утро, когда она проснулась и поняла это, душа её трепетала. С тех пор, когда Лилька уехала с хутора, ей было очень одиноко в этом мире. Только вчера вечером она почувствовала, что рядом появилась родственная душа. «Любимый» — шептали её губы много раз, «желанный — тысячу раз проносилось у неё в голове. В одно утро она проснулась обласканной, желанной, уверенной в себе – женщиной. Ей и самой было странно, что еще вчера она была никем, никому не нужной. Он был её вторым «Я», Лилька чувствовала это. Его звали Митей. Однажды они узнали, что станут родителями. Митя был счастлив! Они жили вместе уже несколько месяцев, снимали квартиру в старом районе города. Конечно, были неудобства: печное отопление, не было природного газа, но молодых это не пугало. Они оба были художниками: Митя работал в рекламном агентстве, Лиля преподавала в школе первый год после окончания университета. Её любимый парень не был идеалом, порой «уходил в загул», «гусарил» с друзьями. Сначала, когда они стали жить вместе, двери их квартиры были открыты для всех. Пили пиво, «сухарик», гитара ходила по кругу, седой дым клубился в помещении… Было весело: пели, смеялись, спорили об искусстве. Когда у Лили начался токсикоз, она попросила его отменить встречи у них. Стали собираться в другом месте – у Стаса. Теперь Митя уходил туда один, приходил поздно, обнимал Лильку и засыпал. От него дурно пахло спиртным, табаком и её тошнило. Но она всё равно любила его, не могла не любить, любила ещё больше. Она носила его ребёнка и, несмотря ни на что, была счастлива.
Полное опустошение в душе – вот, что она почувствовала, когда она потеряла ребёнка. Это случилось на шестом месяце, он родился мёртвым. Жизнь стала бессмысленной, бесцельной, бесполезной… Митя встречал Лилю в казенном холле роддома. Ей всё здесь было отвратительно. Что-то сжалось в груди и не отпускало, когда узнала это страшное известие, то, что произошло. Митя молча встретил её, поцеловал, обнял за плечи и увёл домой. За всю дорогу он не проронил ни слова. Дом был пустой. Надежда, зримая радость, мечты, реально поселившиеся в их доме в последнее время, куда-то исчезли. Лилькина душа металась, как раненая птица. Митя молчал, а она чувствовала себя виноватой. На следующий вечер он не пришёл домой. Забежал утром перед работой. Побрился. Прятал глаза. Лилька сварила кофе, сделала бутерброды. Вечером за ужином, вернее, после еды Лилька попросила его не оставлять её сейчас одну. Это было немного унизительно. Он обещал. Всё было без надрыва.
Лето текло своим чередом. Днём асфальт оплывал так, что казалось, подошвы прилипают к нему. Они вместе ходили на море, вечером сидели с друзьями на летних площадках, потягивали пиво, слушали музыку. У них с тех пор так и не собирались. Всё было в прошлом. Всё хорошее. Теперь приглашал обычно Стас. Ничего нового не происходило, как всегда: сухое вино, бутерброды, сигареты, споры ни о чём. Лильке всё это казалось неинтересным, ненастоящим. Она чувствовала себя старше их, хотя бы в два раза. После того, что произошло с ними, она чувствовала: любовь умерла. Они переживали это каждый по-своему, в одиночку. Так жить дальше было невыносимо. Когда Лилька сказала, что хочет пожить отдельно, Митя даже не спросил почему. Проводил на вокзал. Пока ждали отправления электропоезда, говорить было не о чем. Она видела, что он только выполняет свой долг. По глазам было видно, что Митя далеко не только от вокзала, но и от неё.
Лилька вернулась домой. Вдаль унеслась электричка. Ничего не шевельнулось в душе от увиденных родных пейзажей. Зелёные склоны невысоких гор «голубели» посадками можжевелового леса.Оранжево-багряные пятна осени были видны повсюду: на склонах, придорожных посадках, ведущих к хутору. Мама встречала у открытых дверей дома. Навстречу Лиле по асфальтированной дороге стремительно бежал Букет – дворовый пёс. Он ужасно был рад молодой хозяйке и своей радостью делился с двумя женщинами: Лилькой и Агатой.
Отчий дом.
У мамы было всё наготове, как и раньше. Как будто она ждала приезда гостей. В холодильнике – приготовленный паштет из куриной печени, на столе – картофельно-мясные пироги. Дома каждая вещь напоминала об отце, так как всё было сделано его руками. В гостиной висели портреты домочадцев в рамах, сделанных Константином. Эти произведения искусства были сделаны, вернее, вышиты мамой. У Агаты был очень точный глаз. Лишь вблизи можно было разглядеть, что это вышивки. Отец был молодой на портрете, он тепло взглянул на Лильку, как бы говоря: «Ничего, дочура, я с тобой». Портреты Лили и Алёны были детские. Ещё были портреты Алёниных детей, мужа. Агата не вышила только свой портрет. Не было здесь ещё одного портрета – Лилиного сына. Потому что он умер.
Учебный год начинался через неделю. Агата уступила дочери своё место в школе – преподавателя ИЗО.А сама по-прежнему занималась с детьми младших классов – вела кружок домоводства и после уроков работала в школе техничкой.
После работы Лилька приходила домой, заглядывала в почтовый ящик – он был пуст. Она поднималась к себе на второй этаж, не раздеваясь, ложилась на кровать. Она была опустошена, от горя и отчаянья, единственно, что ещё чувствовала, обиду и жалость к себе и лишь тихо скулила. Букет прыгал к ней на тахту, ложился в ногах, казалось, он всё понимает. Так было изо дня в день. После уроков и до прихода матери из школы она одинаково переживала эти часы. Перед приходом мамы Лилька умывалась холодной водой, на глаза накладывала мокрое полотенце.
Душа всё ещё рыдала, она горевала из-за трагедии, произошедшей с ней совсем недавно. И сильно угнетало одиночество, которое накрыло её глухой серой волной, закрывшей свет. Её опять никто не любил, она снова была одна. Однажды ей пришла в голову странная мысль. Но чем чаще она приходила вновь и вновь, то перестала быть такой странной и страшной. Это был просто выход.
Придя из школы Лилька, не раздеваясь, села за стол, достала из сумки рабочий блокнот, ручку, вырвала лист. Она сидела над чистым листиком бумаги так долго, как будто от того, что на нём будет написано, зависит её жизнь. Впрочем, так и было. Наконец, на белый лист легли первые жестокие слова: «Родные, простите. Через несколько минут я войду в воду и буду плавать так долго, пока…» Дальше она не знала, как определить то состояние, что с ней будет. Она долго сидела и мучительно думала, тупо уставившись в одну точку на стене, прежде чем легли на бумагу следующие слова: «Поймите и простите. Мне очень плохо. Лиля». Сложив записку пополам, она подсунула её под хлебницу на столе.Затем достала зеркальце из косметички, расчесала волосы, завязала их в пучок сзади, машинально подкрасила губы и вышла во двор.
Всего несколько десятков шагов отделяло её от пруда. Она ступала по тропинке вниз, которую ее мама выложила камнями, собранными из пруда и леса. Поздние хризантемы ещё желтели, белели, розовели. Букет вмиг очутился у воды, у мостков. Девушка села на мостки. Сейчас она соберётся, опустит ноги и смело бросится в холодную воду. И будет плавать кругами, кругами так долго, столько кругов, пока хватит сил. Намокнет её кашемировое пальто. Ботинки потянут вниз. Так Лилька думала. Она резко кинулась в воду. Следом за ней, жалобно скуля, в холодную воду плюхнулась и собака.
Вода обожгла девушку ледяным холодом. Плыть было тяжело. Руки не слушались. Пальто набухло и только мешало осуществить задуманное. Еще десять минут назад ей казалось, что у неё будет время проститься с жизнью. С домом, в котором прошло счастливое детство, с лесом, который шумел рядом, с небом, что простиралось над ней. Как оказалось, времени не было совсем. Лилька обернулась, чтобы посмотреть на дом, — и не увидела его. Дом закрывал обрыв над прудом, который с любовью приводила в порядок её мать.
Букет, кинувшись было за своей хозяйкой, вернулся назад, выскочил на мостик, отряхнулся. Мокрая, как облезлая, собака припала на передние лапы, как бы прося прощения у неё, и непрестанно лаяла не своим голосом: высоким и призывным. Лилька легла на спину, чтобы проститься с небом. У неё в груди застыл ком: слёз, холода, печали. Что-то безудержно тянуло вниз, ноги не слушались, а голова, лицо были почти погружены в воду. Небо было не синим, как прежде, оно стало чёрным.
В ушах звенел собачий лай, когда Лилька подумала о маме: за что ей это? Она потеряла мужа, а теперь вот родная дочь сделает её жизнь просто невыносимой. Агата не сможет уехать от того места, где дочь решила свести счёты со своей жизнью. Каждый день всё здесь будет напоминать матери о её, Лилькиных днях, проведённых перед смертью. Дочери стало безумно жаль мать. Настолько жаль, что из последних сил она перевернулась и попыталась поплыть обратно к дому. Чёрная холодная вода сковывала движения вперёд. Руки не слушались, с трудом она раздвигала плотную толщу воды и ни на йоту не продвигалась вперёд, к берегу. Ноги тоже не слушались, как будто это были холодные стальные ходули. Букет лаял всё отчаянней. Когда руки наткнулись на дерево мостков, она ощутила на пальцах мокрое и теплое его дыхание. Собака быстро-быстро лизала пальцы то одной, то другой руки. Лилька попыталась выбраться. Но не смогла, она совсем выбилась из сил и набухшие вещи тянули вниз, на дно.
«Здесь не выбраться», — пронеслось в голове, — «надо плыть к берегу». Едва дыша, почти не видя ничего перед собой, на ощупь, перебирая руками и держась за мокрые доски, Лилька пробивалась на сушу. Берег был крутой, она не чувствовала под ногами почву. Наконец, она ощутила под руками смесь песка, глины и стала карабкаться наверх. Сил больше не оставалось, но она всё-таки выползла на берег пруда. Икры её ног все еще оставались в воде. Пока Лилька выбиралась, Букет бегал по мостику взад-вперёд, подбадривая хозяйку, и громко лаял. Теперь же неистово лизал её лицо, подсовывая мокрую собачью морду со всех сторон. Затем долго лизал своим шершавым языком обе её руки. Лилька дрожала от ледяного холода, и собака, успокоившись, что хозяйка вняла его просьбам и вернулась из воды, навалилась на Лилькин бок всем своим тяжёлым туловищем. Он хотел согреть свою хозяйку. Такая тяжесть навалилась на неё, она не могла поднять даже голову, чтобы осмотреться. Глаза невольно закрывались, она видела себя со стороны, лежащей на боку. Солнце закрыто от неё серо-чёрной шторой, которая колышется от ветра. Кто-то хлопочет над ней.
— Сколько её лет? – спрашивает незнакомый голос.
— Двадцать два, — еле слышно прошептала Лилька.
— Так пусть же идёт и живёт! – явственно кто-то приказывает ей.
В жизни всегда есть место.
Рудольф Павлович услышал собачий лай, когда возвращался из леса к себе на хутор. Он узнал голос соседского пса. Его сеттер, Рэд, тоже забеспокоился и заторопил хозяина. Они нашли Лильку на берегу. Рудольф Павлович ничего не понял, когда увидел её фигурку, лежащую ничком у воды. Мокрый Букет метался от него к хозяйке, пока он спускался к пруду. Он перевернул девочку и увидел, что она мертвенно бледна. У него похолодело в груди.
-Господи, что же это такое? – В растерянности произнёс мужчина. Пальцы не слушались, дрожали, когда он попытался быстро расстегнуть верхние пуговицы мокрого пальто.- Да что это такое, — причитал он.
Наконец, ворот был раскрыт. Он припал ухом к Лилькиной груди. Кепка слетела с его головы. Он замер, затаил дыхание, боясь услышать страшное. И облегченно вздохнул, когда услышал редкие и тихие удары сердца девушки. Мгновенно принял решение: сняв с себя куртку, приподнял девушку, завернул хрупкое тело, попытался поднять её и не смог.
Говорят, всё в этом мире предначертано. Как часто судьба проверяет нас, а мы не замечаем. Посылает испытания, а мы ропщем на судьбу. Испытания на доброту, равнодушие, зло или благородные порывы сердца. Не каждый это замечает. Но он умел замечать. Он научился видеть это совсем недавно. Гена, так звали его друзья, возвращался из леса, хотел попасть на предпоследнюю электричку. Дом лесника никогда не обходил стороной, наоборот всегда подходил к пруду и любовался красотой усадьбы. Сумерки уже опустились на землю, когда он заметил на берегу мужскую фигуру, хлопотавшую возле человека, лежащего у воды. Рядом суетились и лаяли две собаки. Почувствовав что-то неладное, Гена поспешил вниз, на ходу он снял с плеча рюкзачок, чтобы сразу без промедления прийти на помощь. В том, что здесь нужна его помощь, он не сомневался.
-Подсоби, — коротко бросил ему мужчина, взявший девушку подмышки.
Гена подсунул одну руку под талию, другую под колени. С трудом они стали подниматься вверх по крутому подъёму. Когда подошли к летней кухне, Рудольф Павлович увидел, что к дому бежит Агата. Мужчины положили Лильку на топчан. И пока мать стремительно раздевала свою дочку, снимая её мокрое одеяние, Рудольф сходил в дом, принёс оттуда плед, одеяло, подушки. Достали из чулана полушубок Константина, бережно приподняли Лилю и подсунули под неё цигейку. Геннадий нагрел чайник воды, наполнили грелку, пластиковые бутылки горячей водой и обложили девушку со всех сторон теплом. Агата была в шоке, сначала она никак не могла вспомнить, что делается в таких случаях. Ей, как и Лиле, дали понюхать нашатырь. Позже, когда шок начал проходить, мать достала из чулана, банку козьего жира, влила в него несколько капель скипидара – растирка была готова. Растирать девушку начали с конечностей.
Когда грань коснулась жизни и смерти, неважно стало чужие или свои были рядом. Это были просто спасатели. Мужчины долго и тщательно растирали жиром Лилькины руки, ноги, туловище, грудь, спину. Её тонкие пальцы рук и ног никак не хотели согреваться, хотя и Рудольф Павлович, и Геннадий так интенсивно работали, что обоим стало жарко, они разделись. Наконец, на щеках проступил румянец, Лилька очнулась и открыла глаза.
— Мама, мамочка, — прошептала она и из глаз полились слёзы. Сердце Агаты сжалось: первый раз в жизни она увидела, что младшая дочь боится её потерять.
— Малыш, — как в детстве назвала она дочку, — малыш, я с тобой. Она вытерла Лилькины слёзы и украдкой смахнула свои.
Когда Лилька согрелась, её завернули в шубу Константина, напоили тёплым малиновым чаем и отнесли в дом, в спальню Агаты и её мужа. Рудольф Павлович предложил Геннадию переодеться, просушиться у него. Тот согласился, сходил за рюкзаком к воде. Когда вернулся, они отправились на хутор к Рудольфу. Переоделись. Хозяин достал 5-ти звёздный коньяк, выпили по рюмке, наскоро перекусили тем, что было в холодильнике. Напряжение начало спадать. Тем не менее, переживания произошедшего у пруда не оставляли их. Решили вернуться на хутор в Пригорье. Пришли как раз вовремя. У Лильки поднялась температура, начался жар. До этого никто не подумал о враче. И только сейчас Рудольф Павлович вспомнил, что по сотовой связи он может позвонить своему другу-врачу в город. Друг вызвался немедленно приехать. Через час он был уже на месте. Прослушал, уколол антибиотики, поставил капельницу (он захватил с собой всё необходимое). Делали уксусные обтирания, температура, то спадала, то поднималась вновь. К утру наступил перелом. Лилька, наконец, уснула, задышала ровнее.
Митя.
В тот день, когда Лиля уехала, ему не захотелось идти в их дом. Митя позвонил родителям: «Мама, я зайду после работы». Родной дом встретил его теплом и уютом. Мама накрывала на стол — ужин был готов. В гостиной светился голубым экраном телевизор, полосатый кот Матроскин долго вился возле ног. Отец задерживался на службе, и они с мамой поужинали вдвоём. Наконец, отец позвонил и сказал свою коронную фразу: «Олечка, ставь на медленный огонь». Что означало: отец уже в дороге, скоро будет дома.
— О привет, сынок! – Отец крепко пожал руку Мити. – А где твоя половинка?
— Уехала в отпуск в деревню, — говорить правду не хотелось. Да и сам он не знал что это за правда.
— В начале учебного года? – Отец вскинул на сына внимательный взгляд.
— Ну, почти, — буркнул Митя.
После ужина отец засел просматривать прессу, смотрели телевизор. Митя, как в детстве, улёгся на диван. Машинально смотрел телек. Давно забытая тёплая семейная атмосфера действовала успокаивающе, не хотелось уходить.
— Мамуль, я заночую у вас, лады, — утвердительно сказал он.
— Конечно, сынок, твоя комната всегда в твоём распоряжении.
Дома было хорошо и спокойно. Утром, когда мама будила Митю на работу, столько доброты и любви было в её голосе: «Митенька, пора вставать». Она легонько тронула его за плечо. Как и прежде мама собирала утром своих мужчин, теперь обоих на работу. На кухне пахло свежезаваренным кофе, на столе в тарелках «дымилась» каша, банка с айвовым вареньем стояла рядом с вазочкой, в которой был букет разноцветных дубков. Уходя, Митя чмокнул маму в щёку, шепнул: «Можно я немного у вас поживу?».
Ему шёл двадцать восьмой год. До Лили у него были девчонки. После армии он вообще чуть не женился, ей было всего пятнадцать лет. Но так случилось, что жить стало не на что, а нищий он ей был не нужен. Вообще они со Стасом погуляли. Митя стал снимать квартиру два года назад, когда самостоятельно «встал на ноги». Родители сначала протестовали, у них была трёхкомнатная квартира. Но что делать, если сын повзрослел. И оба: и мать, и отец, были категорически против, чтобы он «водил девок» в дом.
Лилю он увидел на одной молодёжной тусовке. Она сразу понравилась ему своей внешностью и улыбкой. К тому же его коллега. Когда пошёл провожать её, взял за руку и вёл, как ребёнка. С первой минуты он почувствовал, что она доверяет ему. Странно, но уже на следующий день, Митя понял, что не может жить без неё. Эта хрупкая девочка с зеленоватыми глазами настолько притягивала, что Митя не понимал, как он мог раньше жить без неё. Интересно, что немного позже Лиля сказала ему, что от него тоже исходила неизъяснимая притягательная сила. Так они и сошлись.
Когда Митя узнал о ребёнке, он испугался. Он не чувствовал в себе отцовских чувств. Ему казалось, что родителями детей становятся зрелые люди, а он сам ещё был мальчишкой. Он не спешил знакомить её со своими родителями, да не собирался ещё жениться. Просто ему было хорошо с ней, очень хорошо. Они понимали друг друга. Никто не понимал его лучше, чем Лиля. Когда она призналась, что беременна, он поднял её на руки и закружился с ней. Это потом пришло чувство тревоги и испуга.
Что он потерял, когда умер ребёнок, Митя понял не сразу. Такое хрупкое отцовское чувство, которое изо дня в день зарождалось все эти шесть месяцев, оказалось никому не нужным.
И хотя Митя не чувствовал себя отцом, он уже начал представлять, что возьмёт в руки кричащий, чмокающий, розовый живой комочек… Как правильно держать новорожденного ребёнка, ему было пока неизвестно. Митя стал обращать внимание на младенцев и их родителей. Он мечтал, что ребёнок будет расти, ему купят коляску и их отправят вместе гулять на улицу. Вдвоём с Лилей они будут вечером купать его в ванночке, стирать и гладить пелёнки, менять памперсы, покупать детское питание, кормить из соски, варить кашки и кормить с ложечки.
Он задавал себе вопрос: когда же он будет заниматься творчеством? Зато интересно было думать, что когда ребёнок подрастёт, то возьмёт в руки карандаш, кисточку и краски. Тогда они по-мужски смогут заниматься каждый своим делом. Митя вдруг понял, что представляет своего сына, который прямо смотрит ему в глаза, а затем доверчиво прижимается к нему. Это был чудесный светловолосый мальчуган. У него были зелёные глаза, как у матери, и черные брови, как у отца. Его, Митькины брови.Он вдруг представил, сколько радости, шума, смеха, улыбок появится у них в доме и в доме его родителей. Бабушка с дедушкой будут наперебой решать: на кого похож внук? И решат, что на сына, он в детстве был светленький. И фигурой мальчик похож на их породу, узкие бедра, хорошо развитый торс. Такой вот маленький Орлов, скажет отец. Да, дед определенно будет счастлив!
Говорят же, что деды любят внуков даже больше, чем детей. Лиля свяжет ему точно такой же свитер, как у Мити. Ему купят кроссовки, джинсы, бейсболку, всё как у отца, только размером поменьше. Да, с сыном определенно можно будет дружить. Он научит его всему, что знает и умеет делать сам.
Митя не мог плакать, но что-то надломилось в душе, когда он узнал о его смерти. Лиля тоже отстранилась, стала какой-то потухшей. В конце лета объявила, что уезжает домой, не может больше жить здесь. Митю оскорбило, что она не посчиталась с ним, его чувствами, всё решила за обоих сама. Ну и пусть! С него хватит. В конце концов, они и не женаты. Не на одной Лиле свет клином сошёлся. Она уехала, прошло время, но обида не улеглась. Она не написала ни одного письма, ни разу не позвонила. Однажды, когда у Стаса он познакомился с очередной подружкой, тот возмутился, отвёл друга в сторону.
— Не понял, брат, — так они называли друг друга, — ты, что Лильку бросил?
— Скорее она меня кинула, — усмехнулся Митя. – А тебе-то что?
— Ну и дурак ты, братан, — задумчиво произнёс Стас. – Я бы за такой девчонкой на край света пошёл.
Митя жил один. Однажды в выходной он пришёл в родительский дом. Мама сварила кофе, и они уселись в кухне. Просто поговорить. Вот уж с кем он давно не говорил по душам. Маме Митя мог сказать всё. Так у них повелось с детства. Только в последнее время как-то не хотел расстраивать её и потому часто не договаривал. В этот день он рассказал маме обо всём с первой минуты, как они познакомились с Лилей, и до последней, когда он хотел ей изменить. Пока сын говорил, мама молчала, но её глаза наполнились слезами.
— Знаешь, сынок, по-моему, это самая лучшая девушка в твоей жизни. И я бы не хотела, чтобы ты потерял Лилю. И немного погодя добавила: «Это я виновата, что мы не поженили вас. Я давно должна была сделать это».
Мать вспомнила, что была шокирована, когда как-то утром перед работой, забежала к Мите домой.Дверь открыла совсем юное создание в пижамке.
— Проходите в кухню, я сейчас разбужу Митю, — вежливо сказала она. На кухне была идеальная чистота. На плите закипал чайник, а на столе стояла большая тарелка с беляшами – любимым блюдом её сына. Девушка прошла в комнату и через пару минут вышла, накинув на себя хорошенький халатик.
— Я Вас знаю, Ольга Андреевна, — сказала она, расставляя чашки на столе. – А я – Лиля. Позавтракаете с нами?
Придя на работу, Ольга Андреевна рассказала об этом своей близкой подруге и одновременно коллеге: «Ты знаешь, эта девчонка командует в доме моего сына!».
— Что же в этом плохого? – выслушав, спросила подруга. – Митька твой не шляется по ночам, накормлен, ухожен и, по-видимому, любим.
С удивлением, Ольга Андреевна обнаружила, что подруга, пожалуй, права. Сын не только стал спокойней, он стал лучше выглядеть, стал аккуратней одеваться. И потом, по взглядам, которыми они обменивались между собой, было видно, что они не просто влюблены… Они были одним целым – семьей.
Вместе с мамой решили, что Митя немедленно даст телеграмму в Пригорье.
Откровение.
Пришёл ноябрь. Лес стал строже: обнаженные темные стволы деревьев выстроились в бесконечные длинные шеренги и ряды. Воздух наполнился прохладой, к полудню атмосфера становилась ярче и прозрачней. Теперь дорога к станции хорошо просматривалась с хутора. Она была пуста. Лилька проснулась и обнаружила, что со всех сторон она обложена подушками. Поверх белой байковой ночной рубашки она была обвязана маминой старой шалью. И хотя, когда она вздохнула, что-то еще болело и тревожило в груди, ей было необыкновенно тепло и уютно в маминой шали, в родном доме.Ноябрьское солнце пробивалось в дом и скупо грело. Сколько она дней и ночей болела, Лиля не помнила. Рядом в кресле дремала мама. Намаявшись непривычным темпом жизни и переживаниями за последние дни, она осунулась. Забыв о себе, она делала всё машинально: утром готовила завтрак, грела воду, помогала дочери умыться, кормила больную. Затем, когда приходил Рудольф Павлович,Агата уходила в школу, бегом возвращалась после работы, убиралась в доме, снова готовила обед, кормила Лилю, Рудольфа. Кроме того, лечила дочь, делала ей уколы, массаж, следила за тем, чтобы та делала необходимые ей дыхательные упражнения. И ночью, как бы Лилька не упрашивала мать, ни на минуту не оставляла её одну. Накануне Лиля попросила у мамы селедку и картошку в мундирах, и это был хороший симптом – выздоровления.
Сколько всего Агата передумала в те бессонные ночи у постели своей девочки! Агата по-другому посмотрела на жизнь. Свою жизнь. Никогда она не хотела понять младшую дочь. Муж находил с ней общий язык, а для неё она была человеком другого поколения, нового и непонятного… С того вечера, когда Лилю принесли в дом, мать просто физически отдала ей своё тепло. Она стала явственно понимать, как же не хватало её дочери душевного тепла, разговора по душам. Вспомнилось, что никогда не хвалила свою дочь, наоборот Лилька всегда и всё делала не так, как хотелось бы ей. Мать раздражало, что у младшей дочери всё было не так как у других.
Взять хотя бы замужество. С парнем жила в гражданском браке. Однажды зять приезжал к ним в Пригорье. Но как приехал, так и уехал – поговорить не удалось. Когда Лиля приехала в конце лета одна, без ребёнка и без мужа, Агата облегчённо вздохнула: судьба распорядилась во всём по-своему.Она замечала Лилино уныние, но думала, что это пройдёт, как всё плохое когда-нибудь уходит. То, что сделала дочь, повергло мать в глубочайший шок и стресс. Она поставила себя на место своей девочки и, переживая вновь и вновь её трагедию, ужаснулась своей чёрствости и эгоизму.
В памяти всплыло, как Константин говорил: «Дети должны жить своей жизнью. Мы лишь должны помочь им сделать так, чтобы в ней было больше роз, а не шипов от роз». Её девочка носила, а затем потеряла её, Агатинова внука. Почему же тогда это не стало для неё трагедией? Вместе с невинным ребёнком, она позже чуть не потеряла и своего ребёнка. Думать об этом теперь было невыносимо! Рано утром почтальон вручила телеграмму для Лильки: «Не могу без тебя. Прости меня». Агата взяла на себя смелость и позвонила в город. Не поведав Мите о случившейся трагедии, она сказала ему лишь единственную правду, что Лиля тяжело болела, но кризис уже миновал.
— Мама, — ответил голос на том конце провода, — я приеду, смогу приехать только в конце недели.
— Хорошо, мы ждём, — прошептала Агата, у неё перехватило в горле.
Пока мы вместе.
Рудольф Павлович был обязан своей блестящей карьерой родному человеку – своему
отцу-чекисту. В молодости он был красив, удачлив, смел, не боялся выступать и отстаивать свои убеждения, если это было в интересах парторганизации, производства, города. Он окончил Московский университет, потом благодаря отцу Высшую партийную школу. В тридцать с небольшим он стал первым секретарём райкома партии. И когда освободилось кресло первого лица города (прежний ушёл на повышение в Областной комитет партии), Рудольф был выдвинут райкомом города на эту должность, как энергичный, перспективный специалист.
Рудольф Павлович был государственным человеком в лучшие годы своей жизни. И отдавался работе полностью: рано уходил на службу и поздно возвращался домой. Его дети выросли, практически не зная отцовской ласки. Нет, конечно, они – дети первого лица города, не знали нужды ни в чём: лучшая школа, затем ВУЗы, лучшие путёвки на отдых через «Спутник», «шмотки», «жрачка» только с валютного магазина.
И всё-таки, когда Рудольф Павлович отошёл от всех дел, и они с женой поселились в Пригорье, только тогда для него стало ясней: в общем, личная жизнь прошла мимо. А настоящая только начинается.Конечно, он ни о чём не жалел. Столько было создано за прошедшие годы. Благодаря им, коммунистам, и лично его усилиям, как бы нынешние «власть держащие» не ругали их и прошлое, не замалчивали их достижения, не переписывали заново, по-своему, историю, но и теперь молодые всё ещё живут на их, ими сделанном заделе…
Как быстро прошла жизнь! Когда тяжело заболела и скоропостижно умерла Римма, его любимая жена , он осознал только тогда и бренность, и ценность человеческой жизни. Это случилось за год до смерти их соседа Константина. И сын, и дочь уговаривали снова переехать жить в город, да только Рудольф решил по-своему – остаться жить на природе, на хуторе. Там, где он провёл самые лучшие последние годы со своей любимой.
Теперь вот он пригодился на соседнем хуторе, нет ничего благородней помочь в беде людям, которые поддержали тогда, в его тяжелые минуты жизни. Они с Рэдом приходили дежурить возле постели младшей дочки Константина, и, глядя на хрупкую фигуру девочки, Рудольф Павлович по-отечески жалел её. Он видел, как Лиле стыдно, неловко за безрассудный поступок. Он ведь прожил долгую жизнь, всё понимал и знал, что сказать утешая.
Поправляя подушки, сосед и друг её отца поставил всё на свои места: «Всё утрясётся, дочка. Поправишься. Жизнь продолжается, что было, то прошло. В молодости всё прощается, всё забудется. Каждый делает много ошибок, я тоже хотел бы многое забыть, исправить, сделать заново. Понимаешь, жизнь так устроена: пока не набьёшь собственных шишек – не поймёшь её цену. У тебя, девочка, столько ещё времени впереди, чтобы доказать всему миру, что ты – личность. Будут у тебя и любовь, и дети. Ты, Лилечка, пока не знаешь, сколько счастья тебя ждёт впереди. А жить надо с верой. И рядом с тобой всегда будем мы – твои родные люди и друзья. И пока мы вместе, будем стараться, чтобы сделать друг друга чуточку счастливей каждый день».
Время жить.
С каким удовольствием Лилька ходила по отчему дому. Всё здесь было в радость, таким тёплым, родным. Многое было сделано руками её родителей. Они с любовью создавали дом для них: детей и внуков. Отцовская мебель, мамины шторы, ковры, коврики, накидки, картины. Деревянные ступени и перила, вскрытые лаком, казалось, ещё хранили тепло рук отца. Она верила, отец присутствует где-то рядом. Как озарение, пришло в голову: есть для чего жить!
Она взяла папку с листами ватмана, карандаши и спустилась в гостиную, чтобы сделать там несколько набросков. Лилька знала, что по ним напишет картины. Обязательно напишет портрет отца, но как пока еще не знала, сердце должно подсказать и сюжет, и композицию, и материал.
Главное, сейчас зажглась искра, а для любимых всё делается с вдохновением. Закутавшись в махровый халат, Лилька устроилась на диване и представила отца: вот он, коренастый, поджарый, делает мебель в своей мастерской, пахнет свежей стружкой дерева. На столе разложены чертежи, лекала, отец так обстоятельно всё измеряет и прикидывает по несколько раз к заготовкам досок. Задумавшись, запускает крепкую загорелую руку в свою вьющуюся, светло-русую шевелюру, щурясь от дыма сигареты, которая неизменно была в уголках губ.
В последние дни Лилька посмотрела на маму совсем другими глазами. Какая же она ещё молодая и красивая! Такая же, как на фотографиях в юности, только черты лица стали чуть жёстче. Мамочка… она нарисует её в стиле примитивизм, которым очень увлекалась в юности: мама в цветущих аллеях, за спиной её гордость и память о Константине – дом, который отец срубил точь-в точь, как в Литве: с высокой многослойной крышей.
На стене в гостиной висела одна из первых, вышитых картин мамы: красивый морской залив, окруженный со всех сторон горами. Парусники, лодки, одни швартовались к берегу, другие уходили в плаванье. С детства Лилька любила путешествовать по этой земле. Мысленно садилась на парусник, который уносил её к новым далёким берегам. Там была неизвестная красивая жизнь. Но сегодня она почувствовала, что не хочет уходить отсюда, уплывать в чужую страну. Пережив страшные минуты отчаянья и одиночества, Лиля вдруг поняла, насколько дорого всё, что окружает её. Отчий дом на хуторе и близкие люди: мать, сестра, вся семья. Сосед Рудольф Павлович, который в эти дни ей заменил отца, подставил своё плечо. Как это вовремя, важно, она окрепла и физически, и морально. Какое-то шестое чувство подсказало, что и у них с Митей всё будет хорошо. Просто нужно прощать и понять друг друга. Если любишь.
Накануне приезда Мити, мама отдала ей телеграмму. Прочитав, Лилька заплакала, закрыв ладонями рук лицо.
— Не плачь, доченька, — обняла её Агата. – Он сегодня или завтра приедет.
— Мамочка, я так ждала, что он напишет, я молилась. Это слёзы радости, — тихо ответила Лилька. И добавила: — Не бойтесь, я сильная, всё скажу ему сама.
Пробуждение.
Всего на полчаса она задремала в гостиной, и ей приснился необыкновенный сон: она идёт с кем-то очень дорогим по широкой цветущей степи. А над головой на разные голоса щебечут птицы. Было так хорошо, как в раю. Когда Лилька открыла глаза, то сначала услышала многоголосый шум за окном. В окно, прижав к стеклу лица, смотрели дети, несколько пар глаз. Озорные и серьёзные, кареглазые, сероглазые, черные, смешные и улыбчивые — они все смотрели на неё.
— Ура! Она проснулась!
Лилька вдруг почувствовала, как она соскучилась по ребятам, своим ученикам. Детей пригласили в дом. Агата захлопотала на кухне, на скорую руку сделала бутерброды с колбасой, сыром, заварила душистый чай с сушёной земляникой, мелиссой, поставила на стол вазочку с вишнёвым вареньем.
— Ну как вы, ребята?
— Мы-то ничего, — ответил самый шустрый из всех Ваня Колесов, — а нам сказали, что вы чуть не утонули.
— Лилия Константиновна, не слушайте его, — возмутилась бестактности одноклассника Леночка Лисовская. – Мы по Вас соскучились, выздоравливайте быстрее!
-Да, да, выздоравливайте поскорее, — поддержали Леночку ребята.- Мы будем вести себя на уроках тихо-тихо!
— Так не пойдёт, — с серьёзным видом ответила Лиля, — ведь мы все живые! Вы должны на уроках как-то реагировать, издавать какие-то звуки, вникать, спорить, соглашаться, удивляться, радоваться!
Ребята засмеялись, это были неожиданные слова, но такой, излучающей свет и тепло, они свою учительницу давно не видели.
— А я уже знаю, что я нарисую на новогоднюю выставку! – Марат был один из лучших её учеников.
— И я… И я знаю… А я уже начал рисовать… — наперебой поддержали его ребята.
Лилька заулыбалась, а глаза стали мокрыми от чувства вины и перед ними, её учениками. Столько искренности, открытости было в их юных сердцах! Что она должна сделать для них, чтобы заслужить их прощение? За то, что совсем не думала о них, собиралась оставить тех, кто доверял ей свои тайны,для кого она была примером? В душе Лиля поклялась: теперь она сделает всё, чтобы быть рядом с ребятами, вновь заслужить их доверие, сделать их счастливыми. И всё же было так хорошо сейчас на душе: она окружена теплом, заботой и любовью со всех сторон. Как же раньше она не замечала этого?
Во дворе радостно залаяла собака. Лилька посмотрела в окно: по дорожке к дому быстро шёл Митя, Букет сопровождал его, весело подпрыгивая на задних лапах. Лилька так часто думала об этой встрече, что когда она стала реальной и близкой, она внешне осталась совершенно спокойной. Только сердце чуть не выскочило наружу от внезапной радости!
Преображение.
Митя взял неделю в счёт отпуска. Первое, что сделал, когда они встретились, предложение руки и сердца.
— Лилечка, давай поженимся и потом повенчаемся в церкви. Но у меня пока есть одно «но»: я не крещеный.
— Я хотела сказать то же самое. А еще я хочу тебе рассказать, что случилось со мной. Но прежде я хочу попросить у тебя прощения, Митенька.
Они проговорили целый вечер, и плакали, и радовались, что снова вместе. Вышли к Агате и сообщили ей о своём решении. Мать и сама думала о том, что нехорошо это: младшая дочь осталась некрещеной в семье.
— Дочка, я так рада вашему намерению. Быть может, начнём с главного? Я завтра зайду в селе в храм и поговорю со священником, приглашу его к нам в дом, так как тебе еще рано идти в храм на службу.
— Мама, я завтра подойду к школе, встречу Вас после работы, и мы вместе сходим в храм, — Митя уже всё продумал.
***
За неделю до Нового года выпал снег, такое редкое явление в их краях. День стал светлее от белого, бесконечно бескрайнего снежного ковра. Лес в округе преобразился, стал сказочным, Лилька вспомнила папины сказки и рассказы о троллях и всяких чудищах, живущих в лесах. После болезни, а скорей всего после свершившегося с ней и Митей Таинства Крещения, она стала замечать даже самые маленькие детали, не только в жизни, но и в природе, и находить в этом радость. Вот следы от заячьих лапок, перебегающих от дерева к дереву, явно ищут пропитание! И чтобы они не объели за зиму кору стволов фруктовых деревьев, надо будет сделать с помощью Мити и ребят кормушки для зайцев. Чтобы можно было положить туда листья капусты, морковь, яблоки, овёс. Белочки с еще более распушившимися на зиму хвостами, затевали игры, стремительно носясь вверх-вниз по стволам елей, сосен, кипарисов, туй, сбивали свежевыпавший снег с веток. Белки так ловко умеют доставать семена из шишек, перепрыгивая от одного дерева к другому. Но всё-таки интересно будет принести им известное лакомство – орехи. И её ребятам это понравится, она уверена. Она увидела лес глазами своего отца – Константина и полюбила его всем сердцем, как он. Вместе с ребятами они сделали кормушки для птиц, белок, зайцев. Для птиц и белок развесили их на невысоких ветках деревьев, наполнив их семечками подсолнуха, крошками белого хлеба и даже кусочками несолёного сала для птиц. На дальнем пруду появились лебеди, а потом и утки. Наблюдать за ними было одно удовольствие, а когда водоплавающие птицы привыкли к людям, стали подкармливать и их. Ребята сами узнали, как правильно организовать питание лебедей и уток, и взяли над ними шефство. Устроили кормушки на берегу, приносили зёрна злаков и листья салата. Птицы вскоре стали почти ручными. Дети были в восторге!
Несмотря на кажущуюся безмятежность и красоту, лес даже зимой нуждался в помощи, вернее, его обитатели. Митя и Игорь подружились, и Лилька была спокойна, потому что продолжателями дела отца становились их с сестрой мужчины. Оказалось, что Константин многое из своих знаний и опыта, передал старшему зятю, Игорю.
И, приезжая на выходные, теперь они уже вдвоём с Митей уезжали проведать лес, осмотреться, сделать необходимые на зиму закладки кормов и соли- лизунца для зверей.
Сюрпризом в их доме стало появление в день, когда они с Митей покрестились, обоих спасателей Лили. Рудольф Павлович, напросился в гости не один, сказал, что будет с очень хорошими людьми. Оказывается, с той памятной встречи с незнакомцем, он поддерживал с ним связь. Рудольф пригласил его к себе на хутор приехать с семьей. Сначала с ним приехала только дочь Светлана, которая тоже очаровалась природой в Пригорье. Но в тот день они приехали все вместе, семьёй: Геннадий, его жена Людмила и дочь Светлана.
Рудольф Павлович представил Геннадия, да и в то время, когда дежурил у постели ещё больной Лили, он часто упоминал его и даже в какой-то мере восхищался им. Теперь она не сразу узнала в нём своего странного попутчика.
— Этот Геннадий, — шепнул ей Рудольф Павлович, — человек презанятный и добрый, я подружился с ним.
И сейчас Лилю больше всего порадовало то, что Геннадий чувствовал себя очень уверенно, был чисто и даже модно одет. Абсолютно счастливый человек в окружении жены и дочери. Светлана оказалась очень приятной и умной девушкой. Вместе с отцом они пели на два голоса его песни, романсы, баллады.
Геннадий даже помолодел. Когда все пели песни хором, он аккомпанировал на гитаре, был неутомим и просто счастлив от признания его творчества и таланта всеми присутствующими, а больше всего признанием жены Людмилы. В общем, атмосфера в доме была праздничная, романтическая. День удался и всем запомнился надолго.
А голубую елочку, посаженную возле дома в Пригорье ещё Константином и заметно подросшую в этом году, решили украсить к Рождеству 25 января, которое традиционно отмечала Агата. Она с детьми в школе и с внуками, когда они приезжали, приготовили всевозможные рождественские самодельные подарки и даже написали сценарий празднования Новогодних и рождественских дней.
Геннадий смастерил и привёз из города разноцветную гирлянду для Рождественской ёлочки, помог нарядить пушистую голубую красавицу.
Лилька уже давно вышла на работу и теперь её жизнь была наполнена новым смыслом: любовью, заботой, теплотой по отношению к родным и близким, её ученикам. В душе воцарился мир и покой, а в жизни круговорот событий: в школе готовились к новогодним праздникам, к главному празднеству для детей – Новогодней елке.
Новый год и Рождество встречали на хуторе лесника. Митины родители приехали знакомиться с семьёй Агаты, Алёнка привезла детей на все новогодние каникулы, «незнакомец» Геннадий тоже приехал не один. А с Митей напросился в гости его друг Стас. Всех гостей из города уже традиционно размещали в двух домах: Агаты и Рудольфа.