Каким все глупым и нелепым кажется порой вокруг. Вглядываясь в серые лица людей, вечно сталкиваешься либо с безразличной тоской, либо с презрительной ненавистью. Все же лучше чем лицемерие. Но суть не в этом.
Я рассказываю о скамейке, на которой часто люблю отдыхать. Да, возможно, мой рассказ нелеп, как ни что в этом мире. А разве сам мир не нелеп?
Эта скамейка прекрасна. Она очень старая. Краска уже давно осыпалась, а дерево сильно потрескалось без должного ухода от влажности и беспощадного времени. Однако ничто в этом мире не дарило мне такой уют и покой. Особенно я любила сидеть на ней осенью. Так приятно созерцать небо и золотисто-ржавые листья на мрачно-темном асфальте. Однако зима была более особенным временем моей жизни, которое я так же любила разделять с моей вечной подругой. Мне нравилось, когда становилось совсем холодно и так приятно кутаться в пальто, зарываясь носом в шарфе. Порой в этом было нечто торжественное. Как похороны, уж извините, удачней сравнения у меня нет, так как ничто другое не сможет передать всей этой мрачной красоты и торжественности момента. И зима с ее стерильным холодом была больше похожа на бесчувственный одуванчик, с приятным, но холодным пухом. Чем-то это даже напоминает некоторых людей.
А что самое интересное и приятное — на этой скамейке я всегда одна. Никого не привожу, да и никто ко мне не подсаживается, не мешает мне созерцать и не отвлекает от приятных размышлений.
Недавно я поняла, как это все же похоже на мою жизнь. Не хочется никого пускать, не хочется ни на что отвлекаться, что бы познать и созерцаться себя и Вечность… но, увы, быт и необходимость выживания, все это заставляет меня становиться частью этого сумасшедшего мира. Ох, а как не хочется, как все это тяготит.
От таких невеселых мыслей порой хочется стать призраком. Целыми днями сидеть вот на этой самой скамейке и так же плавать в мыслях и эмоциях, убаюканная уютом. И ничего не нужно, никто никому ничего не должен.
И самое обидное, что порой я вливаюсь в этот образ, наслаждаюсь покоем и немостью момента. Почему обидно? Да потому что это состояние рано или поздно завершается и, как ни крути, резко. Словно холодной водой по спине окатили, выбили воздух из груди и огрели не сильно по голове. Согласитесь, не самые приятные ощущения, но что еще неприятней — осознание завершения грез.
И что это я все о себе, я же хочу рассказать о скамейке, об этом милом островке приятного одиночества и замкнутости, который спасает меня все эти годы от внешнего мира. В первую очередь я уважаю ее возраст. Да, я завидую тому, что она застала времена, когда люди были, на мой взгляд, чуть более открытыми, добрыми. Часто представляю милые скромные свидания, когда юные лица краснели, едва губы влюбленных касались друг друга, пусть даже не впервые. Молодые люди, читавшие в этом парке книги, игравшие в шахматы или просто общавшиеся, глядя друг другу в глаза, на жесты, ловя едва уловимые чужие ароматы парфюма и одежды. Не то, что сейчас, замурованные и бледные, перед тусклыми экранами мониторов, чаще всего спрятавшиеся ото всех за чужими именами и фотографиями.
Глупые люди.
Что-то я опять не о том рассказываю, все о каких-то людишках, о себе… Видимо мне не на столько дано описать то, что тяжело передать словами, только ощущениями и эмоциями. И мне так жаль, что не удастся мне передать в свое повествование этот пьянящий аромат мокрого или перегревшегося на солнце дерева. Этот уютный томный скрип, обволакивающую шершавость, когда немного цепляется черный драп моего пальто, словно эта дорогая моему сердцу скамейка не хочет отпускать, стремится обнять, не желает, что бы я уходила… о, как бы я хотела никогда от нее не отходить.
Увы, мир как всегда не дает сбыться всему, что мы хотим. Хотя может оно и к лучшему — эти редкие мгновения, проведенные вместе с ней не потеряют свою ценность, как теряют те, что стираются от привычки или того странного и страшного момента, когда вещи и их эмоции утопают в окружающей бездне мира, что мне так безразличен, и уже никогда не войдут в мой крохотный мирок, пусть он порой и вылавливает из вне нечто, что становится таким дорогим моему сердцу, как эта старая и любимая моя скамейка.
Хотя… кого я обманываю. Не в скамейке суть, это все мишура, дабы отвлечься, моя отдушина. Все дело в Ней. Нимфа, которой я уже посвятила немало стихов, которые сожгла вместе со своей болью. Что бы сейчас меня понять – представьте, что я древняя гречанка. Из древней Греции. Возможно тогда, отбросив предрассудки и привычную для всех любовь к осуждениям, вы меня поймете. Для тех, кто не сможет – представьте, что я юноша.
Тогда тоже стояла зима. Люблю это время года за холод и прекрасную созерцательную часть мира. Мой разум как никогда чист и ясен, из-за остывших эмоций, что обычно мешают размышлять твердо и трезво. Но не в ту зиму.
Она шла под тусклым светом сорокаваттных лампочек и плакала. Ее макушку черных волос покрывал пепел замерзшего неба. Шла она медленно, понурившись. Явно в никуда. Я тогда сидела на этой самой скамейке и пила горячий кофе из термоса. Когда я увидела ее заплаканное личико, засыпанное веснушками, то больно обожгла язык. Эти огромные зеленые глаза меня сбили с толку и мгновенно заполнили все мое сознание, выкинув напрочь все глубокие философские мысли из головы. Она на мгновение замерла, поймав мой взгляд, однако потом, еще пуще залилась слезами. Мое сердце бешено рвалось к этому существу, не вынося ее страданий. Через минуту мы уже сидели на противоположной скамейке и она пила кофе из моих рук. С тех самых пор я не могу пить кофе…
Ее маленькие хрупкие ладошки обнимали мои, мелко подрагивая. Она мне не сказала ни слова, как и я ей. Через пять минут это чудо уже спало на моем плече. Книга моих руках мелко подрагивала, но не это мешало мне хоть немного проникнуть в тайну написанного. Я не могла ни о чем думать, кроме нее. Теплое дыхание на моей шее понемногу сводило с ума, и я не могла пошевелиться.
Девушка проснулась, потянулась, одела очки в большой черной оправе, которые еще больше подчеркивали веснушки, рассыпавшиеся практически по всему ее лицу. Она только раскраснелась, благодарно кивнула мне и ушла. Я не могла понять, что происходит еще минуты три, и только потом заметила, что в раскрытой в моей руке книге уже набралось прилично снега.
Дальше все происходило страннее. Я как маньяк приходила на свою любимую скамейку каждый день, одновременно проклиная себя и недоумевая, зачем я так ищу встречи с этой нимфой. Но моя старая верная подруга меня поддерживала, как могла. Именно она мне помогала абстрагироваться от всего этого хаоса в голове и продолжать любоваться природой вокруг меня. Если бы не она, то от этого бардака в голове, я бы наверняка превратилась в маньячку, рыщущую по парку в поисках моей Нимфы.
Прошло несколько недель, как она мне снова встретилась. Она шла именно ко мне, в этом не было сомнений. С собой это милое чудо принесло маленькие бисквиты, и снова выпила весь кофе из моего термоса. Она ничего мне не говорила, да и мне было нечего сказать. Девушка молча смотрела со мной в небо, бережно держа меня за руку. Это были самые счастливые мгновения в моей жизни, которым я и посвящала мои стихи. С тихим трепетом я хранила эти мгновения в моей душе. Радовалась им, как солнечным лучам, пробивающимся сквозь подтаявшие сосульки или переливающимся искоркам на снегу… тогда я так относилась к ее изумительно глубоким зеленым глазам, спокойно и тепло глядящим в мои сквозь прозрачные стекла очков, веснушками на ее белоснежном лице, иссиня черными прямыми волосами, в шелке которых всегда так хотелось утонуть. Мы так встретились еще пару раз, и каждый из них я не могла напиться ее красотой, ее теплым взглядом и лучистой улыбкой. Мы так и не сказали друг другу ни слова. И мне это безумно нравилось.
Но к счастью мы никогда не сидели вдвоем на моей любимой подруге. Моя скамейка так и осталась не тронутой этой дивной красотой. Словно знак какой-то. Моя старушка оставалась на месте, не смотря ни на что. И ждала меня каждый божий день.
А маленькая нимфа, в очередной раз встретив меня на знакомой лавочке, не захотела сидеть на улице. Она потащила меня куда-то. Заливаясь звонким смехом, она разбрызгивала искры снега под своими сапожками и неслась куда-то, волоча меня за собой.
Мы влетели, даже не помню как, в маленькую квартирку, которая дышала мне в лицо теплом. Она быстро избавилась от пальто и сапог, разбросала их, как попало, и помчалась куда-то за угол, откуда раздавался дивный запах сладких пряностей. Я с улыбкой развесила и расставила наши вещи по местам, блаженно улыбаясь ее детской открытости. Она сидела на кафельном полу кухни и гипнотизировала духовку с прихватками наготове. На столе стоял горячий чай. Я присела на ближайшую табуретку и, потягивая ароматного «седого графа», наблюдала за ее выжидающим оцепенением. Тогда мне еще казалось странным, почему она так безрассудно пустила в дом чужого человека и даже если так, стоит ли МНЕ бояться ЕЕ? В этот момент она чихнула и тихо забурчала как котенок. Это заставило меня беззвучно рассмеяться.
Через пару минут мы пили чай с разнообразнейшим печеньем. Я смаковала каждый кусочек, едва сдерживаясь, чтобы не проглотить все разом. Потом она сварила горячий шоколад, и мы переместились в комнату уставленную книгами. Там стоял огромный диван, на котором можно было очень удобно развалиться – самое оно для чтения. И тогда я решила сделать ей подарок, который и намеревалась. Привлеча внимание прикосновением к плечу, я ласково коснулась ее шеи и поцеловала в щёку. Девушка дрогнула, но я не стала придавать этому значение. Я протянула ей маленькую самодельную тетрадь. Та раскраснелась, когда увидела на первой странице свой схематичный портрет и подпись посвящения. Ожидая непонимания и отвержения, как не раз встречалось от людей, я отодвинулась, пока она читала мои душевные изливания и постаралась абстрагироваться на корешках книг. Та читала не отрываясь, словно оцепенела. И я решила оставить ее наедине, отрешившись на созерцание пейзажа за окном.
Снег на деревьях заставлял сгибаться упругие ветви, точно так же как я сгибалась под тяжестью ожидания. Мне было немного страшно – а вдруг меня не правильно поймут? Ладони вспотели и кружка с какао едва не выскальзывала из моих ладоней. Я поставила ее на журнальный столик, а когда обернулась, то моя нимфа смотрела на меня.
Ее глаза сияли, от чего на душе одновременно потеплело и что-то сжалось. Я не понимала, что она хочет сказать своим взглядом, помимо благодарности и тепла. Облегчение от того, что мои эмоции не отвергли сменилось бременем непонимания и заставило оцепенеть. Я даже не до конца осознала тот миг, когда ее мягкие губы коснулись моих. Тогда меня в первый раз поцеловала девушка. Та Самая Девушка.
Я не ожидала, что она ТАК меня поймет. Но думала совершенно о другом. В тот момент я силилась понять свои эмоции. Мне было одновременно страшно и как-то… томительно больно, что ли.
Она обняла меня за шею и, не в силах сопротивляться, я обняла ее в ответ. В этот миг мир вокруг меня стал каким-то другим. Хотелось ликовать и биться в панике, но главное — не отпускать из рук это дивное создание. Она подняла голову. Глаза моей нимфы были полны слез, но губы, которые только что ввели бурю эмоций маршировать по моей душе, улыбались. Теплой, ласковой улыбкой. Не в силах сдержаться я поцеловала ее в ответ. Это был самый долгий и нежный поцелуй в моей жизни.
Мы так просидели до утра. Нимфа спала на моих коленях, а я не могла сомкнуть глаз. Не было сил поверить в то, что это реально. Ошибочно она полагала, что моя любовь к ней именно такая? Или ошибалась я? Так или иначе сейчас я была рядом с ней и не собиралась никуда уходить.
Утром я впервые коснулась губами не только ее губ. Однако смелости позволить ей коснуться меня никак не нашлось. Мне было более чем достаточно, видеть слышать и чувствовать то, как она откликается на физическое выражение моей любви. Я даже не снимала одежды. Мне казалось оскорбительным по отношении к ней. Потом я ее купала, как маленького ребенка. Пришлось снять душный свитер, благо под ним у меня была майка. Нимфа смеялась и все норовила затащить меня в воду… Никогда не забуду Ее вкус. Хотелось есть, но я никак не решалась, лишь бы смаковать этот момент вечность.
Так прошло еще какое-то время. Оставив спящую нимфу на том диване я ушла. Мысли понемногу приходили в порядок. И я была ей благодарна, когда оставшееся смятение прошло. Однако мне очень хотелось стать мужчиной. Я хотела дать ей настоящую семью… или себе? По крайней мере — простые и понятные человеческие отношения. Не то что бы я была против того что было между нами. Просто на тот момент я не могла этого понять и просто наслаждалась.
Через несколько дней она снова поймала меня на скамейке в парке. В этот раз я шла безропотно, крепко держа ее руку. Нимфа хотела сразу уложить меня в постель, но я не далась. Я не понимала, как ей объяснить свои чувства… но это чудо мне не дало. Всего на минуту выпорхнув из комнаты, она вернулась в одно лишь прозрачном шелковом халате. Я не могла налюбоваться ее тонкими хрупким телом и скромными изящными округлостями. Желание снова почувствовать этот непередаваемый вкус напрочь сорвал все тормоза, и я впилась губами в ее плоский мягкий живот.
Пока моя нимфа спала, я написала записку, что хотела бы выражать свою любовь как мужчина, но увы. После, скрепя сердце, добавила, что поэтому нам лучше не видеться.
Уйти мне не дали. Только я обулась, в прихожую ворвалась встрепанная и заплаканная девушка. Она смяла в руках записку и крепко обняла меня, не давая сделать и шагу, уверенно впихивая меня обратно. Потом мы молча пили чай у нее на кухне. Сейчас были нужны слова, как никогда, как воздух, но я выла не в силах разлепить губ. Нимфа о чем-то усердно думала, словно собиралась на что-то решиться.
Она ушла где-то на пол часа, и вернулась запыхавшаяся и с умоляющими глазами втащили меня на диван. Я не понимала, что происходит и что мне делать, но ее руки быстро успокоили меня и разъяснили, что к чему.
Тогда я впервые разделась перед ней, тогда я впервые любила ее как мужчина, благодаря предмету, который она принесла. Я почувствовала себя мужчиной, когда смогла взять ее по-настоящему, причем в полной мере, насколько это было возможно. Обнимая спящую нимфу, я немо благодарила ее за подаренную мне невинность.
Потом она пропала на несколько недель. Сначала было больно, но потом я уже практически смирилась – как-никак, я не имела права вмешиваться в ее жизнь. Потом она появилась и вновь стала делать меня счастливым. Именно счастливым, как мужчину. Теперь я понимала, почему ради женщин когда-то свершали и совершают сейчас, порой, самые невероятные поступки. Хотелось сделать для неё то же. Не хотелось больше уходить, мне дико хотелось остаться с ней навсегда, заботиться и оберегать, лишь бы она просто была рядом. Но порой она сама меня выпроваживала, словно боясь чего-то. Мне тогда казалось, что это из-за родителей.
Так прошло пол года. И она снова исчезла. Я терпеливо ждала, но через месяц мое терпение лопнуло. Я сама пришла к ней. Дверь мне открыл мужчина. Я представилась подругой. Тот ничего не говорил несколько минут, потом провел на кухню, налил чаю и рассказал мне новость, которая меня оглушила и заставила надолго замкнуться в себе.
Это был ее муж. Он хранил невинность своей жены, не знаю зачем. Но узнав, что она не невинна сильно с ней поругался и не выпускал из дома, считая, что она ему изменяла. Через неделю она выбросилась из окна… узнав, что беременна.
Ничего не ответив, я вернулась к моей верной подруге. Только тогда я заплакала. Было безгранично больно еще и потому, что я считала этого не родившегося ребенка плодом НАШЕЙ любви. С тех пор я не плакала по ней, никогда. Лишь с тоской вспоминала о том волшебном безумии, что творились между мной и этой прекрасной нимфой. И вот сейчас, с наступлением зимы, когда эмоции умерли и уступили место чистому разуму мне стало легче…
Хотя, что это я. О себе, да о себе… Рассказ, ведь, о скамейке. Моей вечной подруге, которая меня никогда не покинет, только мы друг у друга остались. И эта прекрасная зима, инеем лежавшая на потрескавшейся краске моей верной подруги. Ведь именно она меня вдохновила жить дальше, не смотря ни на что, на своем личном примере. Она ведь тоже немало пережила на своем веку, может, моя история по сравнению с ее — лишь детская глупость. Как и та, что по вечерам, если одинокий прохожий в холодный зимний вечер, кутаясь в воротник пальто, медленно бредет в никуда, освещенный желтым светом сорокаваттных лампочек, я пытаюсь разглядеть улыбку или теплый взгляд моей дивной нимфы…
По крайней мере, эта история многому меня научила. Например, тому, что не гендерная принадлежность делает нас мужчинами или женщинами в привычном, обыденном понятии, не делает Человеком, а наш дух. Если брать принятые нормы, то определения этих двух слов должны нести совершенно иной смысл. Даже я, стремясь стать мужчиной для дорогой мне женщины, так и не смогла. Сначала, казалось, что виновата физиология. Но отнюдь, дело в духовном мире. И дело не в слабости и силе, а в восприятии себя и только во вторую очередь – мира. Это не опишешь словами. Однако моя скамейка меня понимает. Она помогла успокоиться и понять, что в этом мире изменилось после этой странной и дорогой моему сердцу истории, почему мир вокруг стал совершенно другим.
Спасибо, моя дорогая подруга. За все… И ни какое время, никакое расстояние не сможет разлучить нас. Банально, но все это потому, что ты вечно будешь жить в моем сердце, до конца моих дней.
Спасибо .