По телевидению и в печати не раз уже поднимался вопрос по поводу прогноза американской прессы середины XIX века. Прогноз этот предполагал, что через сто лет, к середине ХХ века, Россия станет единственной сверхдержавой, недосягаемой для всех остальных государств мира. Русский рубль имел хождение во всем мире, русские крестьяне пешком гоняли гусей до самой Франции, Россия буквально набухала богатством. Естественно, прогноз этот основывался исключительно на темпах роста российской экономики без учета законов этногенеза. Если бы авторы прогноза могли бы заглянуть в будущее и познакомиться с теорией Льва Николаевича Гумилева, то составить такой прогноз они, пожалуй, не рискнули бы. Согласно теории Гумилева, Россия в XIX веке находилась в фазе надлома и, следовательно, никак не могла избежать борьбы за лидерство в этносе, при чем, борьбы ожесточенной и кровопролитной. Как свидетельствует теория Гумилева, ни один этнос в фазе надлома не избежал внутриэтнической борьбы буквально на самоистребление.
«После акматической фазы характер этногенного процесса резко изменяется. Меняется знак вектора, а иногда система разваливается на две-три системы и более, где различия увеличиваются, а унаследованное сходство не исчезает, но отступает на второй план». (Лев Н. Гумилев, «Конец и вновь начало», стр. 238).
Различия увеличились, а унаследованное сходство не исчезло, но отступило на второй план, при расколе надвое христианского суперэтноса, как называет Гумилев западноевропейское общество, когда в фазе надлома из католичества выделился протестантизм.
«В романо-германской Европе фаза надлома пала на XIV век» (Лев Н. Гумилев, «Конец и вновь начало», стр. 238).
«Фаза надлома – это возрастная болезнь этноса, которую необходимо преодолеть, чтобы обрести иммунитет. Этнические коллизии в предшествующей – акматической и последующей – инерционной фазах не влекут столь тяжелых последствий, ибо не сопровождаются столь резкими изменениями уровня пассионарности, как при надломе, и раскола этнического поля в этих фазах не происходит». (Лев Н. Гумилев, «Конец и вновь начало», стр. 265).
«В 1517 году Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге свои девяносто пять тезисов, по которым он считал себя несогласным с католической церковью» (Лев Н. Гумилев, «Конец и вновь начало», стр. 245).
«Более подробно останавливаться на сюжетах, связанных с Германией и Испанией, не буду. Скажу лишь, что кончился спор, начатый Лютером, Вестфальским миром 1648 года, когда Германия за тридцать лет непрерывной войны потеряла 75% своего населения (перед началом войны в Германии было 16 миллионов человек, после конца войны – 4 миллиона)». (Лев Н. Гумилев, «Конец и вновь начало», стр. 249).
Преодоление фазы надлома и возможность перехода этноса в фазу инерции Гумилев видит в форме проявления в этносе лидера, который, уничтожая соперников, сохраняет целостность этнической системы, сохраняет целостность государства. Если же лидер не появляется, то этнос непременно разваливается на несколько частей. Единое идеологическое пространство перестает существовать. Однако Гумилев не рассматривает тот вариант, когда в этносе появляется лидер, который во главу угла ставит достижение не своих личных, зачастую коррыстных интересов, а восстановление в первозданном виде самой веры людей, как признака, отличающего их от соседей. Таким лидером был Моисей, создавший иудаизм, таким лидером был институт папства, внедривший в гражданское общество Западной Европы тоталитаризм духовной власти. В фазе надлома для этноса появляются три варианта дальнейшего пути.
1. Лидер в борьбе с сопрениками использует в первую очередь несовершенство отдельных статей существующей в гражданском обществе идеологии, которые, в виду ослабления веры людей с падением пассионарности в этносе, теряют статус бездоказательных истин. Расправляясь с соперниками, лидер, тем самым, вносит в общество долгожданную стабильность и на этом фоне устанавливает тоталитаризм собственной власти. Поклонение божеству, венчающему идеологию, подменяется поклонением лидеру. Исполнение моральных норм поруганной идеологии становится анахронизмом и гражданское общество вырождается в сообщество людей, объединенных силой тоталитаризма светской власти, которое, пройдя отрезок инерционной фазы, скатывается в фазу обскурации и, далее, – в реликт. Такая судьба постигла египетский, греческий и византийский этносы.
2. Этнос, неспособный взрастить лидера, разваливается на несколько частей. Во главе каждой части утверждается этакий вожачок, неспособный объединиться со своими соперниками по бывшему общему идеологическому пространству, даже для борьбы с внешним врагом, и становится легкой добычей мало-мальски пассионарных соседей. Такая судьба постигла арабский этнос и племена американских аборигенов.
3. Наиболее трудный для этноса – это третий путь, путь дальнейшего развития этнической системы, связанный с переходом в следующую формацию и построением государства. Трудность заключается в том, что, одержав победу над соперниками, лидер добровольно отходит в тень, водружая на вершину тоталитарной пирамиды Бога. Люди на этом пути объединяются силой тоталитаризма духовной власти.
Таким образом, в фазе надлома этнос разваливается на части и исчезает, или рождает лидера, который, проявляя свои способности, устанавливает в этносе тоталитарную форму управления обществом, которая опирается либо на светскую власть, либо на духовную власть. В связи с этим становится понятен весь трагизм судьбы Николая II. Он всю свою волю, весь запас интеллекта направил на то, чтобы внедрить в России демократические принципы, которые соответствовали бы уровеню европейских стран. Однако в виду молодости российско-православного этноса, сделать это было невозможно. Стремление к демократизации российского общества неминуемо сворачивало Россию на второй путь развития с дальнейшим развалом на несколько независимых частей. К сожалению, Николай II знать этого не мог. Впрочем, даже если бы и знал, обладая высочайшим уровнем внутреннего демократизма собственной натуры, он не смог бы стать кровавым диктатором. На роль Моисея он не годился. Время Николая II наступает лишь в наши дни, и есть уверенность, что, обретя святость в результате мученической смерти за Россию, он поможет нам встать на демократический путь развития, на который вступила современная Россия. Вероятно, следует отметить, что Николай II – это вершина демократизма, так называемого, царского самодержавия. Иными словами, царизм, никогда за всю свою историю не представляющий собой тоталитарной системы, оказался всего лишь заклейменным ленинским правительством. К этому вопросу мы вернемся, но чуть позже.
Царское самодержавие, если и представляло собой тоталитарную систему, то явно неполноценную, неспособную проявить властные функции, присущие тоталитаризму. Тоталитарный режим никогда не позволит, словно на зайцев, охотиться на ближайшее окружение диктатора, и, тем более, на самого диктатора. В виду этих фактов, ни царь, ни его ближайшее окружение в XIX—XX в. не могли оказать какого-то серьезного соперничества в борьбе за лидерство в российском суперэтносе, вошедшему в фазу надлома. То, что эта борьба развернулась только в ХХ веке, можно объяснить лишь колоссальной инерцией российской этнической системы.
Основными кандидатами на роль лидера, как выяснилось в период гражданской войны, могли быть генералы Корнилов, Юденич, Деникин, Колчак и сугубо штатский Ленин. Февральская революция была лишь прелюдией к схватке между кандидатами. Не будь Ленина, они непременно схватились бы уже между собой. Нужно всегда помнить, что в фазе надлома при отсутствии лидера непременно происходит раскол единого идеологического пространства. Что в этом случае ожидало бы Россию? Неминуемый развал российского суперэтноса на три — четыре части, каждая из которых опиралась бы на куратора в лице того или иного ведущего государства мира. Как показали дальнейшие события, по стремлению к власти генералы были равнозначны, и каждого вполне устроило бы стать правителем какой-то части России. Не будь Ленина, Россия перестала бы существовать как единое целое, а в конце тридцатых – начале сороковых годов легко, подобно Франции, и вовсе была бы аннексирована Германией и Японией. Ленин, это нужно четко уяснить, ни партия большевиков, ни какая-либо другая организация с участием кого бы то ни было, а именно Владимир Ильич Ульянов-Ленин, как личность, спас Россию от, вполне реальной возможности: исчезновения ее с карты мира. Своей несгибаемой волей и буквально гипертрофированной жаждой власти он не позволил России развалиться. Не Ленин и Сталин своим существованием и своей деятельностью направили Россию «не на тот путь», как это принято считать до сих пор, а не будь Ленина, Россия непременно пошла бы не по тому пути, который непременно привел бы ее к развалу.
Ну а как же РСДРП (б), ленинская гвардия, в конце концов? Разве на их плечи не легла вся ответственность по подготовке Октябрьской революции и дальнейшей борьбы? Безусловно, Ленин не мог в одиночку взять власть, а тем более, выиграть гражданскую войну. Дело в другом, всю ленинскую гвардию можно было заменить другими людьми, и от этого результат Октябрьской революции не изменился. Был бы лидер, а исполнители в фазе надлома любого этноса всегда находились. Вспомните, на определенном этапе попутчиком Ленина был даже Бунд – еврейская националистическая организация, позднее – партия эсеров. Партия левых эсеров стала даже союзником, но, опять-таки, лишь до того момента, когда Ленин почувствовал, что сможет в одиночку удержать власть. Можно ли сомневаться, что на разгром левых эсеров, партии, знающей толк и в конспирации, и в организации террористических актов, Ленина толкнули вовсе не теоретические разногласия к подходу строительства социализма в России. Замахиваться на левых эсеров было очень опасно, а разногласия были столь незначительны, что при дальнейшей работе, безусловно, были бы сняты. Ленин очень сильно рисковал. Зачем? Можно, конечно, сослаться на гипертрофированную жажду власти, но Ленин был политическим гением, а борьба только начиналась. Были какие-то глубинные и очень серьезные причины. Какие? Причины эти можно понять, анализируя материалы Х съезда РКП (б), результатом работы которого было рождение НЭП (Новой экономической политики).
Десятый съезд РКП (б) по праву считается переломным в жизни советского государства. Однако в повестку съезда, чрезвычайно перегруженную, самый важный вопрос «О замене разверстки натуральным налогом», который после его обнародования буквально взбудоражил всю страну, даже не был включен. Этот вопрос был внесен лично Лениным уже на самом съезде. Почему? Во-первых, Ленину, вероятно, опасавшемуся непредсказуемой реакции съезда, очень хотелось, чтобы делегаты были совершенно не подготовлены к обсуждению этого вопроса. Во-вторых, если люди перед обсуждением главного вопроса будут уже достаточно измотаны, то требуемого решения от них легче добиться. Для этой цели и была искусственно создана перегруженность повестки. Чтобы создать эту перегруженность, Ленин – величайший из стратегов, заблаговременно разворачивает в прессе дискуссию, возложив эту миссию, как всегда в подобных случаях, на Троцкого. Примечательно то, что Ленин даже не затруднил себя изобретением темы дискуссии. Он наметил поднять вопрос, уже не раз обсуждавшийся и окончательно решенный партией, о роли профессиональных союзов.
Однако вопрос о налоге, поднятый на Х съезде РКП (б), представлял лишь часть проблемы. Этот вопрос был неразрывно связан с другим: как мог крестьянин реализовать оставшийся у него излишек продукции? Естественно, только путем торговли, и Ленин решительно заявил на съезде, что нужно перейти к «свободе оборота». Делегаты съезда, услышав эти слова, буквально замерли. Ведь многие из них хорошо помнили, как немногим более года назад сам Ильич по поводу эсеровского лозунга «свобода торговле» говорил, что «…на это мы не пойдем никогда, скорее ляжем все костьми, чем сделаем в этом уступки».
Что же изменилось за этот год? Зачем нужен был разгром сильного и надежного союзника, а позднее постоянное его шельмование по поводу принадлежности к мелкобуржуазной стихии, постоянно ослабляя этого союзника. Зачем уже после разгрома нужна была постоянная дискредитация партии эсеров и всего того, что с ней связано, вплоть до полного неприятия пути, нацеленного на «свободу оборота» (единственно возможного в огромной крестьянской стране), а затем вступить на тот же путь, который был предложен этим союзником? Согласитесь, понять действия вождя, его ориентиры и цели просто невозможно. Но это только на первый взгляд. Необходимо всегда помнить, что Ленин был не только политиком, но и ученным.
В 1916 году он завершает труд над книгой «Империализм, как высшая стадия капитализма». Из своей работы Ленин делает вывод, казалось бы, логически вытекающий из того знания, которое было создано марксистами на тот момент, «империализм есть канун социалистической революции». Таким образом, еще в 1916 году Ленин пришел к выводу, что прежде, чем грянет социалистическая революция, капитализм должен выродиться в империализм. Но ведь в России, огромной крестьянской стране, еще и капитализм не встал на ноги. Именно об этом говорил Плеханов, приводя доводы, которые убедительно показывали преждевременность социалистической революции в России.
Согласно марксизму общество может перейти в последующую формацию только при наличии противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Но каким же противоречиям могло иметь место в России, если развитие производительных сил, соответствующих капиталистической формации, хотя и имело очень высокий темп роста, тем не менее, общий объем «костно-мускульной системы производства» – по образному выражению Маркса – был очень мал, а капиталистические производственные отношения в российском обществе находились вообще в зачаточном состоянии?
Итак, неоспоримый факт заключался в том, что Россия являла собой огромную крестьянскую страну. Однако определяющим вещественным элементом производительных сил согласно марксизму являются орудия труда, машины и комплексы машин. Развитие материально-технической базы общества, фундаментом которой являются производительные силы, есть основа всего общественного развития и преемственности исторического процесса в целом. О каком построении социализма, о какой преемственности исторического процесса может идти речь, если еще не создана эта самая материально-техническая база? Это же равносильно строительству дома без, предварительно сооруженного, фундамента. И это прекрасно понимал Плеханов. Можно ли сомневаться, что Ленин данным положением марксизма владел не хуже Плеханова? Безусловно, Ленин давал себе полный отчет в том, что ни о каком строительстве социализма, не создав предварительно материальной базы для этого строительства, т.е. не построив развитую во всех отношениях капиталистическую систему, не может быть и речи. И если к этому знанию добавить то, которое Ленин получил в результате работы над книгой «Империализм, как высшая стадия капитализма», можно с уверенностью утверждать, что Ленин даже и не ставил перед собой вопрос о строительстве социализма в России. Для решения этой задачи Россия должна была не только выстроить материально-техническую базу капитализма, но и пройти через последнюю стадию капитализма, через империализм. Возможность построения социализма в России отодвигалась еще дальше в туманное будущее. Годы гражданской войны и военного коммунизма окончательно убедили Ленина, что без возврата к капиталистическим производственным отношениям, без привлечения частного капитала ни хозяйство страны не поднять, ни власть не удержать.
Но что же это за капиталистические производственные отношения без частной собственности на средства производства? Какой частный капитал пойдет в страну, где отсутствует частная собственность на средства производства? Еще в 1916 году Ленин окончательно определился в выборе того пути, каким следует идти России. Последующие годы лишь утвердили в нем уверенность в правильности выбранного им пути. Именно поэтому была уничтожена партия левых эсеров. Ленин вовсе не собирался ограничиться возрождением лишь мелкотоварных рыночных отношений. Он намеревался идти гораздо дальше: вплоть до введения частной собственности на средства производства. Но ведь революция и осуществлялась ради того, чтобы отнять у помещичье-капиталистического класса право собственности на средства производства, и, прежде всего, право собственности на землю.
Ленин не мог не понимать, что вновь ввести частную собственность на средства производства, т.е. вернуть в общество и помещиков, и капиталистов, левые эсеры, став союзником (других же вариантов у Ленина просто не было), ему ни за что не позволят. А если учесть, что в этом случае значительное число большевиков непременно поддержали бы левых эсеров, то возможность удержания Лениным власти в своих руках становилась очень проблематичной. Безусловно, прежде чем решиться на разгром партии левых эсеров, он мысленно проиграл все возможные варианты развития событий. Ленин взял власть решительно и надолго и не собирался делиться с нею ни с кем. Он твердо и бескомпромисно шел к внедрению в России государственного капитализма. В одной из статей, посвященных НЭПу, Ленин пишет:
«Не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете потрудитесь построить сначала прочные мостки, ведущие в мелкокрестьянской стране через государственный капитализм к социализму». (В. И. Ленин, соч., изд. 4, т. 33, стр. 36).
Это нужно понимать в том смысле, что верховная власть в государстве по-прежнему и навсегда должна была остаться в руках РКП (б), в руках Ленина, что правительство Ленина не собиралось терпеть существование никаких других партий в обществе. Ленин не собирался давать обществу никаких буржуазно-демократических свобод. Воспоминания современников о демократизме Ленина, являющегося будто бы неотъемлемой внутренней чертой его характера, — либо заблуждение не очень умных людей, либо преднамеренная ложь. Ленин по своей натуре был чистой воды диктатором, но, безусловно, очень умным диктатором. Он целеустремленно шел к жесткой тоталитарной системе с капиталистическим способом производства. Ленин был грамотным конспиратором, и делиться своими планами не считал нужным даже с ближайшими соратниками. Да и были ли у него ближайшие соратники? В прессе периода ельцинской «оттепели» частенько появлялись публикации, цель которых была реабилитация деяний Троцкого и стремление вывести его на один политический уровень с Лениным, а то и превзойти его. Глупость несусветная. Троцкий при Ленине был не более, чем шестерка при преступном авторитете. Был Ленин при власти, и Троцкий был при должностях. Ушел Ленин, и Троцкий тут же ретировался, предпочтя беззаботную жизнь олигарха на похищенные у русского государства средства и вывезенные за границу. Нет сомнений, как только у Ленина в руках оказалась царская казна и другие государственные сокровища, он стремительно на случай провала стал вывозить их за границу и класть на секретные счета в швейцарские банки. Ленинские дипкурьеры, подобно нашим челнокам 90-х годов, беспрестанно шастали в Европу и обратно. Ознакомившись с ленинским нравом, трудно представить, что их багаж состоял исключительно из дипломатической почты. Реквизиты секретных счетов, безусловно, Троцкому, как ближайшему подручному Ленина, были известны. Жизнь коммунистического «гуру», пользующегося при этом всеми правами и благами состоятельного буржуа, Троцкий предпочел опасной полемике со Сталиным о путях строительства социализма в СССР. Сталин, не имея возможности отнять у Троцкого капиталы, похищенные и вывезенные из России, в конце концов, отнял у него жизнь.
Впрочем нас интересует не Троцкий, а пути строительства социализма в СССР. Исходя из вышесказанного, есть все основания полагать, что Ленин не был нацелен на строительство социализма в России. Ему нужна была власть, а каким образом он мог ее взять не имело принципиального значения. Если бы каким-то чудесным образом Ленин оказалась во главе Временного правительства, то Россия с первых же постреволюционных шагов встала бы на путь строительства буржуазного государства. Именно об этом может свидетельствовать его книга «Империализм, как высшая стадия капитализма». Вместо гражданской войны в Росси развернулась бы борьба за господство в сферах промышленных монополий и финансового капитала, Ленин приступил бы к построению не социализма, а империализма в России. И этот шаг был бы предельно логичным в тех сложившихся условиях.
В своей книге Ленин пишет:
«Империализм есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами». (В. И. Ленин. Соч., т. 27, стр. 387).
Чрезвычайно важным для характеристики новой империалистической эпохи является положение Ленина о том, что на этой стадии «по всем линиям усиливается реакция». Монополистический капитал устанавливает над обществом свой диктат, подавляя не только рабочее, но и демократическое освободительное движение, ликвидируя буржуазно-демократические права и свободы. Но если резко усиливается реакция, если всякое поползновение на существующий диктаторский режим пресекается диктатурой буржуазии в зародыше, каким образом может возникнуть оппозиция, способная совершить хотя бы государственный переворот, не говоря уже о социалистической революции? Понимал ли Ленин принципиальную бесперспективность социалистической революции? Вероятно, понимал, но вряд ли у него было желание, вносить свои сомнения в марксистскую теорию. Теперь мы точно знаем, что в период империализма ни о какой социалистической революции и речи быть не может. Диктатура, предсказанная Лениным, через 17 лет возникла в Германии в 1933 году, когда германский монополистический капитал поставил во главе государства Гитлера. Если бы Бог не прибрал Ленина, то первое государство фашистского типа возникло не в Италии и Германии, а в России.
Не вызывает сомнений, что на Х съезде РКП (б) Ленин сделал первый шаг к построению империализма в России. Логично предположить, что во главе монополий, а так же в числе воротил финансового капитала оказались бы люди, имевшие большинство в правительстве Ленина. Ленин последовательно и целенаправленно шел к созданию в России этнической химеры.