Перед началом каждого учебного года, исключая шестой курс, нас, студентов мединститута отправляли на сельхоз работы. Там мы получали трудовые навыки и болезни. Я, например, приобрела там гайморит. И не удивительно, ведь чаще всего мы жили в холодных избах с удобствами на дворе и спали на соломе на полу. Конечно, мёрзли, но никому не приходило в голову жаловаться на жизнь. Мы были молоды и полны энтузиазма.
Тогда казалось, что это просто насморк, пройдёт… «Насморк» стал хроническим, но я не обращала на него внимания, училась, занималась лыжным спортом, обливалась ледяной водой. Когда изучали болезни уха—горла — носа, сделала диафаноскопию и убедилась, что это хронический гайморит. Но даже это не заставила меня обратиться к врачу. Затем была Сибирь с 50 –градусными морозами, что не укрепило моё здоровье. Когда я переехала на Украину, моя болезнь осталась со мной. Я помню, как сильно болела голова во время моих визитов к больным, в тот период я работала участковым врачом.
Не знаю, чем бы это закончилось, но меня пригласили на работу в клинику НИИ профзаболеваний. Там на меня, вернее, на мой нос обратил внимание замечательный отоларинголог, наш консультант. По его совету я приехала в лор — отделение, где он сделал пункцию придаточной пазухи. Потом таких болезненных процедур было ещё семь или восемь, но облегчение было временное. И однажды мой дорогой доктор заявил: «Всё, хватит! Больше никаких проколов! У Вас кость уже, как решето. Надо оперировать». И я согласилась. Немножко боялась, но даже не представляла, что мне предстоит перенести.
Конечно, сейчас разработаны другие, щадящие методики, но меня оперировали в 1963 году. Операцию делали под местной анестезией. Чтобы добраться до гайморовой пазухи, со стороны рта подрезали верхнюю губу. Затем молотком и долотом стали долбить кость, переднюю стенку полости. Каждый удар отдавался в мозгу, но я боялась стонать, чтоб не мешать хирургу. Потом полость тщательно выскребли, слизистую губы зашили. В палате на щеку наложили тяжелый пузырь со льдом, чтоб остановить кровотечение. Закончилось действие обезболивающих препаратов, появилась нестерпимая боль. Недолго думая, я сняла с лица пузырь. И напрасно. К утру лицо отекло так, что правый глаз не открывался. Кожа натянулась и лоснилась. Рот тоже не открывался. Так что ни разговаривать, ни есть я не могла. А тут ещё муж пришёл меня проведать. Конечно, мне не хотелось показываться ему в таком виде, но я ждала слов сочувствия. К моему большому разочарованию он только спросил, скоро ли меня выпишут.
Единственной радостью в отделении у меня была работа. Да—да, я не оговорилась. Мой дорогой доктор, он же зав. отделением, очень любил оперировать, но, как многие хирурги, ненавидел «писанину». Поэтому после обхода мы садились с ним в ординаторской, он заполнял протоколы операций и те истории болезни, где требовалась корректировка, а все остальные дневники писала я. Зная, какой богатый материал накопил Иван Васильевич, я спросила, почему он не оформляет диссертацию? «Да я начинал эту работу, но, оказалось, что она отнимает всё время и силы, а я люблю лечить, оперировать, а не бумаги писать. В общем, бросил», ответил он.
Пришло время выписки. За мной пришел муж и сразу потребовал, чтоб мы сначала зашли в магазин за продуктами, т.к. дома нечего есть. Мне было немножко обидно, но пришлось сразу заняться домашними делами, никто, как всегда, не собирался меня жалеть. И, конечно, сразу вышла на работу. Операция оказалась удачной, о своём многолетнем гайморите я с тех пор забыла, зато часто с благодарностью вспоминала своего доктора. Без его настойчивости я так бы и мучилась всю жизнь. У меня всегда так: я с энтузиазмом лечу других, а меня саму нужно буквально за руку вести в больницу.
Да, наверное, все врачи такие.