Катя смотрела на огонь…В огне плясала она. Вот тонкие руки, красное платье, рыжие волосы. По ним бежали искры и падали на подол платья. Она кружилась и смеялась. Было не больно, было весело. Так весело, что искры, отпрыгивали и трещали. Вот сейчас она делает «волну» которую никогда не умела делать. Девчонки из ее танцевальной группы всегда хихикали когда она пыталась показать им ее. «Ну не получается у меня!» — Катя злилась и сразу смеялась, увидев улыбки девчонок. А они вставали в ровный ряд и в такт музыке делали эту проклятую «волну». Грациозно и завораживающе. Нежные, красивые, молодые. Где они сейчас? Забросили танцы, повыходили замуж, растолстели. У Маруси уже трое детей. Она случайно увидела ее в трамвае. Еле узнала. Только улыбка, чуть смущенная, и глаза — огромные и чистые, остались теми же. Катя не стала к ней подходить. Маруся была с детьми, квохтала как наседка, пыталась их собрать в кучу, а они разбегались — цыплята. Марусин сольный танец — японской гейши с веерами — Катя не могла забыть до сих пор. Она ей его ставила. Очень хотелось исполнить его самой. Марусина гейша получилась прекрасной, хоть и лысой. Они не смогли найти японский парик и Маруся танцевала в натуральном виде. Успех был потрясающий. За лысой гейшей посетители ночного клуба толпами ломились в гримерку…
Катя дернула головой, стряхивая сон. Иван сказал следить за камином, а она кажется уснула, пригревшись под мягким пледом…
Это была настоящая подмосковная дача. С камином, креслами качалками, садом и баней. Резными комодами, фигурками животных на полочках и красивой посудой. Видно было, что это место любили и холили. Здесь была душа. Настоящая душа подмосковной дачи. Не загородный дом и не шикарный коттедж, а именно дача. Такие Катя видела лишь в кино и сериалах. О таких читала в романах Татьяны Устиновой. И вот она здесь. Ванька стучал где-то топором — рубил дрова для бани. Он не позволил Кате даже посуду помыть. Лежи, и смотри за камином, сказал он ей и пошел топить баню и варить глинтвейн. Кате было хорошо. Ей давно не было так хорошо и спокойно. Все осталось далеко — Саратов, работа, неудачные романы, проблемы с деньгами, даже морщинки вокруг глаз Катю не беспокоили. Глаза Ивана говорили все без слов. Похоже ее морщинки его устраивали. Кате стало смешно. А может я действительно такая как он говорит? Богиня в постели…Боже мой, ну какая она богиня? Ей всегда было лень этим заниматься. Занималась потому что было нужно. Супружеский долг. Фу. Как она это все не любила. Нет, конечно мужа своего она любила. А как иначе назвать, то что между ними было все эти долгие 15 лет с небольшими перерывами на уходы-приходы. Катя искренне думала, что они всегда будут вместе. Он — мечущийся в поисках себя «мужчина не такой как все», а на деле просто унылый инфантил и лентяй, и она «всегда знающая что нужно делать, надеть, приготовить» женщина-зажигалка, оживляющая собой все вокруг. Ей так надоело все оживлять, что она просто умерла в один прекрасный момент. Перестала светить. И потушила его. Как свечку, плюнув на пальцы. Он ей надоел. И с тех пор, как только она видела в своих ухажерах хоть сотую часть качеств своего мужа, она их безжалостно гасила. Как свечки. Без объяснения причин. Мужчины уходили, так и не поняв почему. А объяснять Кате было лень.
Иван был не такой. С ним все было не так как раньше. Катя могла молчать, уткнувшись взглядом в его спину, когда он сидел за компьютером. Могла болтать чушь. Могла делать ему такое, что никогда ни с одним мужчиной себе не позволяла. И ей это нравилось! Ей, снежной королеве, со взглядом развратной женщины. Ее взгляд всегда говорил о ней не то, чем она являлась. А с Иваном она стала истинной носительницей своего фирменного взгляда. Он восхищенно матерился, глядя на нее. И даже это ей нравилось…
— Согрелась? — Иван зашел в комнату, сразу заполнив собой все пространство. Он принес с собой запах теплого вина, костра и почему-то дубовых веников. В руке у него была большая чайная кружка. Из старого глиняного сервиза. Кружка изначально была скорее всего не для чая… Возможно, в нее наливали домашнее вино из пузатого глиняного кувшина, стоявшего в буфете на террасе. Но Кате хотелось бы чтобы там был чай.
— Да, Ванечка, согрелась, а что у тебя в кружке? Чай? Дай мне… — Катя потянулась как кошка и села на кровати.
— А это, Кать, не чай…попробуй, тебе понравится
Катя зажмурилась и сделала глоток. Она не стала смотреть, что там было в этой кружке, не стала пробовать на вкус и нюхать. Ей хотелось взять из его рук, то, что он принес и понять только тогда, когда содержимое попадет внутрь…
— Это же….
— Это виски. Ты злишься?
— Это прекрасно, Вань…
Иван скинул куртку и сел рядом с ней. Его большая рука скользнула под плед…
— Теплая такая…нежная, бархатная, Кать, я с ума схожу…у меня там баня…потухнет…
Он целовал ее везде, просто разложил на диване, откинул плед и целовал. Утыкался в волосы, спускался губами по шее, нежно покусывал выпирающие ключицы, опускался ниже… Его руки ушли под свитер грубой вязки, пальцы обхватили тонкую спину, перебирая по позвоночнику как по клавишам…Она рывком сняла с себя свитер и свет от камина лизнул ее грудь…
— Катя…
— Снимай, все…что осталось — ее голос был хриплым, а глаза…глаза почернели и остановились..
— Ведьма, ты ведьма… — джинсы, черные кружевные трусики, все снялось само, просто соскользнуло с тонкого гибкого тела…Он взял ее. Грубо и нежно, как в последний раз. Жарко и неистово кусал кожу, мял все что попадалось под руки. Она смотрела на него все это время, и улыбалась, только больше его возбуждая. Он ощущал всю ее, каждую клеточку, она сочилась под ним, истекая соком, обхватывая его ногами и руками, он рычал и входил в нее все глубже и глубже…
Это был не секс, это была поэма двух изголодавшихся по нежности людей. Они растворились в пространстве и во времени. Слились в один организм и страшно было подумать, что это может когда-то закончиться. И эти люди просто разойдутся в этом огромном пространстве большого мира…
— Кать…кажется бане капец…
— Ваня, дай мне еще виски из кружки…
— Я люблю тебя
— Я люблю тебя