1 часть
1
Еще не достигла ночь глубокого этапа, как громко заскрипела кровать. Ее ножки, уже в очередной раз, затирали рисунок ковра – мишку с корзиной, скоро от него ничего не останется, и он исчезнет, будто ему надоела суматоха с кроватью. Елена Шумик никак не могла выйти из ловушки устроенной окаянными мыслями — плохое предчувствие не покидало, заснуть не реально. Женщина билась головой об подушку, волнистые волосы хлестались, тонкие пальцы сжимали эту мягкую опору. Лена приподнялась, на ее волосяные волны падал свет, отражающийся от уличных фонарей. Она прислушалась: вроде тихо, разве что часы тикали и рядом сбоку свистел спящий мужчина.
— Кость. Костечка, – пронеся низкий голос над спящим. Не нужно было и применять сложные методы для пробуждения, Константин Шумик лежал давно с одним открытым глазом, а с другим по-настоящему спал. Вся кровать была помята, словно лунатики здесь танцевали; помятое лицо мужчины погрузилось в крепкую ладонь. Лена все смотрела на мужа, не хотела признавать своей вины, а тот не думал ее укорять, из-за супруги Костя не выспится перед тяжелым рабочим днем. Для строителя требовалась большая сосредоточенность, и она может разрушиться по причине недосыпания. Никто не виноват – просто так захотелось проснуться. Женские глаза, излучавшие днем красотой, в темноте изображали ужас, так и хотели убить, прям на этой кровати, замарав кровью всю простынь, без какой-либо причины.
— Иди, проверь, – смотрела Лена на него умоляюще.
— Опять?!
— Как понять «опять»?! Твоя очередь теперь. Я уже вчера сколько раз вставала.
Мужчина подумал. — Ты так думаешь?
-Ой, душенька болит, — Лена сжимала сильно свою грудь.
— Хорошо
— Быстрее Костя! Ой, как мне плохо! – умирающий голос прогонял мужчину из комнаты.
Костя решил пройти испытание с темнотой без помощи света, не было охоты пройтись до выключателя – в самом конце коридора. Ноги колыхались – хотелось упасть и уснуть на полу. Крепкая рабочая рука двигалась по черной стене — ощупывались твердые комочки, просочившиеся через плотные обои – ладонь клешнями охватывала что-то, это был комод со стеклянной вазой; Костя бережно перемещал свои ноги, дабы не стукнуться больно. Змеей мужчина повернул свою шею и заглянул в комнату: там, напротив столика с компьютером, стояла кровать с ворочающей фигурой.
Убедившись, что он сам и жена могут быть спокойны, Костя направился обратно в свою спальню; их отпрыск Антон Шумик стал упавшим с дерева листочком — страхи на этот раз пока не перешли на сторону подростка. Каждая принадлежность – стеклянная, деревянная, пластмассовая – страдала от внезапного ужаса Антона; никто не знал, чего боится бедный мальчик, он старался казаться опаснее, чем то, чего боится, разбивая и ломая все, что видит.
Шаги ускорялись – хотелось поскорее плюхнуться на кровать.
— Ну как? Проверил?
— Спит, — глаза Костя уже начали закрываться, но Лена не отставала:
— Не хочу я обнаружить разбитую вазу – это же такая ценность. Помнишь, а Костечка? Подарок от мамы на свадьбу. Цена огромная. Итальянская.
— Успокойся, вазу я проверил.
— Висящее зеркало, что напротив кухни?
— Да. Все давай спать. Я клянусь тебе, что все в порядке.
Лена послушно легла на бок, но рот ее не замолкал: как же надоело возиться с этим мальчишкой. Эти переживания, ну почему именно у нас?
— Я тоже от этого устал, – сказал муж вялым голосом.
Когда супружеская пара сомкнула глаза, утро заглянуло в окно, будильник зазвонил.
— Кааааак же время быстро пролетело
— Я еще полежу, – пробурчал Костя
— Аах. Я тоже
Лена резко дернулась: Кость!
— Что?!
— Не валяй дурака, вставай уже. А то Женя всю твою деятельность украдет.
Костя переменился — стал быстрее: — Блядь! Точно! О-ё! Мы с ним еще должны, где-то к середине дня, переместиться на застройку дачи – ну которая стоит сзади общаги. Так, где мои брюки?
— Костечка, они лежат там, где всегда лежали, – улыбнулась Лена, подбирая в шкафчике принадлежности для душа.
— Ах да!
— Я надеюсь, ты сегодня не задержишься, — сомкнула губки Лена — А то у меня кооператив сегодня. Могу задержаться.
— Я тебя уверяю Леночка, даже наш инженер пообещал пораньше отпустить нас.
Ванная оживилась — супруга проводила личную гигиену. Костя, выжидая своей очереди, расхаживал, нервно потирая небритую щеку, когда он случайно повернулся к комнате, в которую заглядывал еще ночью, то подумал, что нужно проверить еще раз — на всякий случай, лучше быть спокойным, чем про это весь день думать. Мужчина приоткрыл дверь, также, как и ночью — спокойная обстановка, разве что на улице полнейший хаос. Компьютер все еще не работал, его повернутый спиной хозяин сидел на идеально собранной кровати. Голова хозяина-парня упиралась в стену и постепенно, из-за густых волос, съезжала вниз, тот усилено ее поддерживал, протирая стену. Капли дождя шумели, солнце лениво освещало комнату,полная тоска, Косте опять захотелось спать. Антон о чем-то напевал шепотом дрожащим и мурлыкающим голосом. Отец понял, что подростка тревожить сейчас не стоит, такой вид пения означал, что Антон не хочет никого видеть. Черная майка парня выражала такое же недовольство собранными складками на юной спине; Костя тихонько закрыл дверь, звуки дождя понизились.
Ванная освободилась, супруг молился про себя: хоть бы не опоздать. Он нечаянно чуточку подтолкнул Лену, одетую в халатик, ее голова была окутана полотенцем, из-под которого червями торчали волосы.
2
Дождевой шум бил по ушам Антона, своего голоса парень не слышал; прохожие с улицы скривились в каплях на окне — один не смог перебежать через дорогу, и упал вместе со слезой дождя вниз на подоконник. Ротик с трудом раскрывался, впуская в себя малость воздуха, пел Антон с придыханием. Слова песни тонули в губах, но даже сам Антон понятия не имел о чем песня. Когда его душа тяжелела и не могла подняться вверх – он пел, просто пел, не вникая в смысл. Чувство завибрировало, черные глаза заблестели и выдавили из себя слезинки. Капли стекали по бледной коже, Антон на это внимания не обращал. В комнате полутьма.
….. Женские руки преподносят блюдце с куском торта….
Парень потряс головой: — что это такое было?
— Эх, ну что за жизнь, блядь. Хочу повеситься. Какой мир паскудный.
Все же вышел парень из своего «убежища» — желудок взрывался от голода. По лицу Антона – разлохмаченные волосы, опухшее лицо и кричащие глаза – складывалось ощущение, что в его комнате только, что происходило людское бедствие, и он чудом остался в живых. Антон, смыв эту всю маскировку в ванной, прямиком направился завтракать. Есть вообще не хотелось, но желудок говорил обратное.
…. Ребенок сидит перед телевизором и смеется…
Антон колупался вилкой в яичнице, настроение упало полностью. Желток был таким ярким, что подростка это начало раздражать — будто над ним сейчас смеются. Он откусил бутерброд с помидорами и огурцами, на глазах появлялись слезинки; он пел даже во время пережевывания. Дверной звонок неожиданно во всю закричал; язык подростка, облизывающий замасленные губы, дернулся. — Иду, иду, – пробормотал Антон. Звонок, как непослушное дитя, барабанил по ушам не прекращаясь. В глазу двери стоял старик, мальчик прищурился: Блин. Не помню его.
— КТО ВЫ?
— Елена Ивановна дома?
— ЕЛЕНА ИВАНОВНА?
-Да
Антон стиснул зубы, в его кармане на джинсах гремела баночка с таблетками Аминазин, два часа назад парень принял дозу. Карман никогда не пустовал, в нем всегда можно было обнаружить баночку таблеток, поэтому Антон не мог забыть про них. Если бы не лекарство пацана полностью бы разорвало от злости.
— Эй?! Вы там в порядке?
— ВЫ МОЖЕТЕ ПОДОЖДАТЬ
-Конечно, – улыбнулся старик
Именно из-за анимешной девушки Антон мог вспомнить о своей важной общей тетради. Девица смотрела на парня своими бездонными синими глазами размером на пол лица, всю корку занимала прическа – васильковые длинные, аж до пола, волосы, разнесенные по всей тетради — а также убийственная грудь, которая в какой-то миг, выпрыгнет из-под внешнего воротника белого кимоно. Антон не знал ее имени, просто образ вспомнился, для него аниме это нечто вроде глоток воздуха и спасение. Парню иногда кажется, что анимешные девушки гораздо понятливее, чем реальные. Общая тетрадь лежала не на столе, а на кровати поджидала. За рабочим дубовым столом Антона, когда его самого не бывало дома несколько месяцев, никто не садился и компьютером не пользовался — в семье каждый обладал своим техническим устройством, прошло три года с отъезда в Москву Василия, старшего брата Антона; он там женился и нашел работу. Когда Антон уезжает в интернат, комната служила в качестве декорации, Лена любила показывать ее гостям. В какое ближайшее время мальчик не приезжал домой, комната для него всегда была чуждой, хотя стала его собственностью еще с 8 лет.
На первой бумажной странице были цветные фотографии – на каждой красовался по отдельности родственник, друг, знакомый, первая любовь, бывшая девушка, животное и место. Антона больше интересовало изображение женщины с рыжими волосами, собранными в пучок, полными губами, накрашенными помадой цвета красного бархата и коричневыми тенями в уголках глаз, взгляд испуганно серьезный. Дама была одета в бурый пиджак, на шее висела светло-розовая шаль. Возле фотки были написаны данные: «Елена Ивановна — это моя мать. Женщина, воспитывающая меня. Живет со мной. Часто уходит. От нее всегда пахнет резким спиртовым и карамельным запахом». Над фотографией «матери» возвышалось изображение мужчины-брюнета с крепкой широкой шеей, глазами, проявляющими недовольство и коротко стриженной прической с поднятыми волосиками-иголками. Лицо помятое, глаза заплывшие. «Константин Федорович – это мой отец. Постоянно ходит с мобильным устройством и кричит по нему. В основном находится со мной, когда смотрю телевизор или, когда хочет показать мне что он умеет делать и постоянно говорит: Запомни.»
Старик, все еще не отводя взгляда от глазка, с кем-то разговаривал по мобильнику: — Да сами выкрутитесь. Слушай у меня щас отпуск. Во, во. Нет, не могу я. В три часа подойду. Скажи ему чтоб приходил во вторник.
— ЕЛЕНА ИВАНОВНА СЕЙЧАС НА РАБОТЕ.
-ЧТО?
— ЕЛЕНА ИВАНОВНА СЕЙЧАС НА РАБОТЕ!!!!
— Ага.
— ЧТО ПЕРЕДАТЬ ЕЙ?
— Нет, нет, – выпятил вперед челюсть старик – мне ее не надо, она попросила меня отвезти ее сына в больницу. Вот даже записку могу показать.
Желтый листочек приблизился к глазку двери, не видно было, что написано, но Антон узнал почерк «матери» — аккуратный с лишними хвостиками. Мальчик снова обратился к анимешной девице – он развернул страницу, попавшуюся ярко оранжевую закладку резко разорвал; попадались несущественные записи, человечки, кругляшки и тексты песен с частым перечеркиванием. На последней корке прикреплен маленький лист с текстом: «в 11:00 приедет Владимир Селезнев, ты его не знаешь, это мой знакомый. К сожалению, мы заняты, он согласился нам помочь. Последуй за ним, он отвезет тебя в больницу. На следующую неделю тебе уже нужно быть в интернате, что теперь поделаешь, если они, сволочи, не могут вовремя нанять невролога, чтобы тебя обследовать. С такими вещами ведь не шутят. В интернате очень много клиентов, количество которых все прибавляется, сотрудники сказали: мол мы не можем, на каждого клиента нужно нанимать невролога, у нас не десятки тысяч. Поэтому поезжай с Владимиром, а то еще опять придется ждать наступления дня своей очереди к врачу, а это не надо нам. Твоя мамочка».
-КАК ВАС ЗОВУТ?
— Я Владимир Селезнев, но можешь меня звать просто Вовой. Так Антон дома?
Парень тяжко выдохнул невидимый пар и повернул ручку, перед ним нарисовался не дед, а мужчина средних лет. Незнакомец был одет в измятый деревенский наряд – серая плоская кепка на грубых волосах и куртка, которую видать еще носили советские потомки – и лицо его было обвисшим. В общем вылитый пенсионер, Антон догадался с возрастом потому, что уже вплотную мог видеть, в глазу двери был совсем иной образ. Мимо Вовы прошла женщина с ребенком, она без какой-то причины поздоровалась с Антоном, этот ее в первый раз видит. Верхний этаж, где как раз и проживала семья Шумиков, был чистым — такое увидишь только во сне, но если спускаться к самому нижнему, то постепенно можно тонуть в той грязи, которую большинство давно привыкло видеть, была бы возможность – все бы разместились на верхнем этаже, тогда жить можно.
— Покажите записку, – сказал Антон, по-прежнему облизывая губы.
— Ах, да
— Действительно: почерк матери, – кивнул Антон, а пропускать пока не решался.
— Это ты Антон. Я Владимир Селезнев, друг твоей матери.
— Мачехи
Мужчина оскалился и хлопнул по-своему колену: — Антон! Я тебя сразу узнал! Что ты сразу не сказал? А? Ну, ты меня, не узнаешь, что ли? Лоб юнца сморщился, глаза сильно сжались. Антон повертел головой в качестве отрицательного ответа.
— Нет. Как всегда, – шепнул разочарованный мужчина.
— Хорошо, перейдем к делу. Тебя ведь предупредили, что я повезу тебя в больницу. Не могу я твоей матери отказать — все же мы друзья с детства. Как она кстати?
— Нормально.
— Ты так вырос, – улыбнулся Вова – прям настоящий мужчина. У меня сын есть, ему тоже 17 лет. М-да, как же все-таки дети быстро растут, вот только научился ходить, отвернусь на время – и уже возмужал. Все-таки общага у вас чистая…
— Дядя, – перебил Антон
— Зови меня просто Вовой. Я, наверное, рановато приехал – до больницы еще далековато. Может я посижу у вас пока или хе-хе свалить. А?
Кухня заполнилась запахом кофе, Вова откусывал печенье и запивал каждый проглоченный кусок напитком. Антон доедал вторую порцию яичницы.
— Вот ты говоришь мой дом. А как же твои родители?
— Нет, дядя, — Антон проглотил яичницу – дом принадлежал моим родителям. Я их сын. Поэтому то, что опекуны здесь живут — все зависит от меня. Если бы не я, то им бы пришлось ходить в каждое агентство, надеясь на то, что им прокатит на жилье. Я имею право собственности на эту квартиру – значит я хозяин, а опекуны рабы. От меня зависят. Поэтому они все мне угождают, чтобы я не вздумал убегать от них; ведь они ни с чем останутся. Как в компьютерных играх, за пределы одного пейзажа нельзя уйти, пока не доделаешь задание, и все зависит от сюжета.
— Ну, Антон! Неужели за столько лет ты так и не принял их в качестве родни. Неужели ты так и не изменился.
Подросток прошептал что-то непонятное.
— Не говори ерунды дядя, – Антон рисовал на столе пальцем круг из чайной лужицы.
— Ну, как же, если бы не они, то, как бы ты выжил? Родители же многое для тебя сделали. Эх, бесполезно тебе говорить….
— Лучше бы это так и было……лучше бы я умер вместе с ними, – голос Антона был каменным.
— Антон…
Медленно мальчик пережевывал последний кусочек яичницы, Вова наблюдал за рисующей рукой, круг уже есть, но его создание не останавливалось. От щекотания своих усов кофе мужчина чихнул, прерывая гробовую тишину. В этом беззвучии не хватает высокой горы, на которой можно было бы на всех крикнуть, оставаясь при этом безнаказанным и подсчитывать каждый падающий камень, чье-либо присутствие подтверждает жизнь.
— Эх, лучше бы я полетел на самолете вместе с ними
…Дети играют в догонялки. Лица их замазаны….
Капельки дождя уже похудели, пахло свежестью, и каждая людская кожа покрывалась мурашками, мужчины подходили к седану Vollkswagen Passat B6. Почему-то, когда они уже сидели на креслах автомобиля, Вова снял куртку и отбросил ее на заднее сиденье. И после можно уже увидеть всю сущность этого мужчины: я не могу быть таким – сменю ка я свой облик, а теперь смотрите я истинный водитель этой недешевой машины, вот такой я – чистая поглаженная рубашка, которая скрывалась под деревенским одеянием – настоящий городской житель. Снаружи дворняга с опущенными ушами смотрела в неизвестную сторону, надеясь найти сухое место.
Ступня Вовы надавила на сцепление. Хронически сопев мужчина двигал рычаг коробки передач. Антон пел, вставленный ключ зажигания превратился в нечто подобие кнопки.
— Что за песня?
Подросток даже не взглянул на водителя. Вова сосредотачивался, чтобы услышать хоть какие-то знакомые звуки, но ничего, только м-м-м и такие слова как: любовь моя и нет дороги назад. Водитель нажал на кнопку-ключ и медленно поднимал ногу со сцепления, пятка другой ноги надавливала на газ. Автомобиль зарычал, очень тихо пел Антон.
— Он вообще себя слышит, – подумал Вова.
Окончательно схватив руль Вова стал серьёзным, его морщины окаменели.
— Поехали.