«Аннушка»… Я проснулась мгновенно. В ту ночь перед Рождеством мне не спалось от какой – то тревоги. Закрыла дверь, чтоб свет не мешал мужу, читала и заснула только в два часа ночи. Когда я открыла дверь, сердце моё оледенело: муж лежал на холодном полу, на спине, неестественно выгнув голову мне навстречу. Мне, врачу, сразу всё стало ясно: случилось страшное и непоправимое – инсульт.
– Володечка, как ты оказался на полу?!
– Я сполз… Господи, зачем я закрыла дверь! Позвала соседку, мы подняли и уложили мужа в постель. Звоню в «Скорую».
– Здравствуйте! Пожалуйста, приезжайте, у мужа инсульт!
– А Вы откуда это знаете?
– Я врач.
– Ну, и чего Вы хотите? Машины сейчас нет. Наверное, придётся его госпитализировать, а у нас носилки носить некому. Ищите носильщиков и звоните снова. Приехали только через час. Подтвердили диагноз, сделали ЭКГ и какие – то инъекции.
– У Вашего мужа московская регистрация, его у нас не примут. Повернулись и уехали. Что делать? Москва далеко, да и ухаживать там за ним некому. Время идёт. Снова звоню в «Скорую», объясняю ситуацию, и выясняется, что, оказывается, в Боровске есть Сосудистый Центр. Это далеко, за 100 км, но там специалисты.
Добирались в Боровск 2 часа, мороз, в «Скорой» холодно. Но потом всё было нормально: приняли, быстро обследовали, назначили лечение. В Центре муж пролежал 3 недели. Я ездила к нему через день на такси. Лечение и отношение персонала было хорошее. Приближался день выписки. Правда, движения в левой руке и ноге у мужа, не восстановились.
В день выписки из Москвы приехали его дети, помогли доставить отца в посёлок и уехали, а я осталась с пока ещё неразрешимыми проблемами. Но, как ни странно, в моей душе наряду с тревогой и жалостью, поселилось чувство радости: Володечка дома, со мной, мы всё преодолеем! К счастью, интеллект и речь у него не пострадали.
Сначала мы пытались ходить, вместе падали, потом дети привезли коляску, стало легче. Но постепенно муж стал слабеть, уже не мог стоять, сидеть, поворачиваться, а у меня не хватало сил его поднять, перевернуть. Иногда я плакала от бессилия, усталости и страха за него. А он никогда ни на что не жаловался. В краткие свободные минуты я садилась к компьютеру и печатала рукопись его книги «Река жизни». И успела издать её, чтоб он порадовался. День и ночь я была с ним. Так пролетел год.
А потом наступил самый страшный период: произошел ещё один инсульт. Муж стал плохо говорить, глотать, у него появилась упорная икота центрального происхождения. «Скорая», оказывала временную помощь. Я поняла, что нужна повторная госпитализация. И тут началось! Звоню в Боровск:
– Муж год назад у вас лечился, у него повторный инсульт, вы примете его на лечение?
– Нет! Мы с повторным инсультом не принимаем. Звоните зав. неврологическим отделением районной больницы! Набираю номер.
— У мужа повторный инсульт. Вы примете?
– Нет, не приму! – зашлась в истерике заведующая. – Мне запрещено принимать больных с инсультом. Везите в Боровск!
– Но там отказали.
– Ничего не знаю, не положу!
Снова звоню в Боровск, рассказываю ситуацию.
– Ладно, привозите, но сначала завезите в ЦРБ, пусть его осмотрят прямо в машине. ( На дворе — 20!) Звоню в «Скорую».
– Согласие Боровска получено. Приезжайте.
– Нет, сначала найдите носильщиков, потом перезвоните.
День. Мужчины на работе. Что делать? Соседка сходила в туббольницу, привела троих худых, легко одетых ребят. Приехала «Скорая». И — новость! Мы никуда не едем, т.к. Боровск снова отказал: «Как привезёте, так и увезёте обратно!». «Скорая» уехала. «Носильщики» вернулись в больницу. Правда, оставили номер моб. телефона.
Снова звоню в ЦРБ: «муж умирает, Боровск снова отказал, что мне
делать?»
– Ну, ладно, привозите. Снова звонок в «Скорую» и носильщикам в туббольницу, Володя стонет, я близка к обмороку. Наконец – то погружаем носилки в машину, но тут выясняется, что и в больнице их некому носить. Прошу больных (их двое) поехать с нами в район (12 км). Их обратную дорогу на маршрутке оплатила. И вот мы в отделении. Единственный невропатолог на весь район, она же и зав, отделением, и лечащий врач, наскоро осмотрела мужа, сделала назначения и ушла на приём в поликлинику. Лечение оказалось неэффективным. Более того, сразу же после капельницы у больного начался отёк лёгких (острая сердечная недостаточность). Прошу: «Пожалуйста, отмените вот этот препарат».
– Это сердечное!
– Но ведь загнанной лошади дают овёс, а не стегают кнутом! Заменили на другой, но тоже противопоказанный, препарат.
– Прошу Вас, говорю медсестре, – отключите капельницу! И позовите врача.
– А она в поликлинике!
– Ну, так позвоните!
– Не буду! И вообще, если б я была зав. отделением, то вас ни за что не положила бы! Лечились бы в своей Москве, чего сюда приехали?! Как я ненавижу больных, буду искать другую работу!
Видя, как Володе плохо, я позвонила его детям. Мне он успел прошептать: «Я тебя люблю». Но, когда приехали дети, он их уже не узнал. У выхода из отделения, какая – то неведомая сила позвала меня обратно. Я вернулась. Постояла около постели мужа. Я не знала, что вижу его живым в последний раз. Вечером позвонила дежурной санитарочке, которой я платила за дополнительный уход за больным. Она заверила, что ему лучше, но через час раздался звонок дежурного врача: «Ваш муж только что умер от повторного отёка лёгких. Сегодня пятница, но справку о смерти Вы сможете получить только в понедельник у зав. отделением».
И начались новые мытарства: московские родственники и друзья настаивали на похоронах в воскресенье, но справку выдадут только в понедельник, а без справки морг не имеет права выдать тело. Я уговорила сделать мне исключение как коллеге. Похороны, как страшный сон, не хочу даже вспоминать. В понедельник приехала к зав. отделением за справкой о смерти. И первое, что я услышала:
– А Вы кто такая? (Будто видит меня впервые и не обсуждала со мной лечение, о подарках и деньгах я уже и не говорю).
– Жена. Вот паспорт.
– А почему у Вас другая фамилия?
– Это мой второй брак.
– Бланк давайте!
– Но ведь бланки у Вас!
– Идите в поликлинику и принесите бланк!
Таксист, который ждал меня, сказал: «Я вижу, как Вам плохо, Вы одна не дойдёте, я отведу». И пошли мы с ним по гололёду, по сугробам. Принесли бланк, потом заполненный, снова понесли в поликлинику, потом с печатью обратно в отделение. Зав отделением с раздражением заявила: «Ну, где Вы так долго ходите?!» Расписалась и подала мне какое – то заявление.
– Что это?
– Это Ваше согласие забрать тело из морга без вскрытия!
Какой – то бред: муж уже второй день в земле. Похоронен. Подписала это заявление, взяла справку о смерти, а доктор, даже не сказав мне ни слова сочувствия, поспешила в комнату, где её ожидал обед.
Только после того, как я получила в ЗАГСе «Свидетельство о смерти» и отослала его в Москву детям, мне стало легче. Будто этим перечеркнула сам факт смерти мужа.
А со мной на фотографии осталась его живая любимая улыбка.